Восстановление имущественных прав Русской Православной Церкви как необходимый элемент возрождения российской государственности
Вот уже достаточно долгое время мы являемся свидетелями и участниками поистине почти фантастической (особенно — в условиях полумафиозной посткоммунистической России!) попытки восстановления в ней так называемого правового общества.
Однако, как можно видеть, процесс этот, начинавшийся, казалось бы, с искренним энтузиазмом во многих сферах нашей жизни, ныне явно хиреет — буквально на глазах, зачастую и вовсе заходя в полный тупик. Сказывается это, в частности, и на диалоге между Государством и Церковью в области законного решения давно уже наболевшего вопроса о возвращении ей изначально принадлежавшего всем ее подразделениям имущества (движимого и недвижимого).
Причина такого печального положения — отсутствие пока твердо выраженной политической воли Государства, продолжающаяся духовная летаргия общества и полное нежелание его наиболее “просвещенной” части расстаться наконец с почти уже вековым искажением всех государственно-правовых, политико-экономических и, не в последнюю очередь, нравственных норм достойного человеческого существования,— искажением, отнюдь, к сожалению, не уменьшившимся за последние годы.
В чем же это выражается на сегодняшний день конкретно?
В силу того, что нынешняя “демократическая революция” в России была проведена “сверху” и изначально задумывалась как инструмент для сохранения партийно-советской номенклатурой — в сложившихся новых исторических условиях — всех рычагов ее прежней безграничной власти, никаких кардинальных, основополагающих правовых актов экономического порядка не было принято вовсе. По сути, у нас пока состоялась лишь Новая коммунистическая революция, в результате которой произошел (и фактически только в указанных политико-экономических кругах!) “внутренний” передел собственности, основой которой, как известно, являлась собственность, незаконно экспроприированная в 1917 году у прежних владельцев (реально — у всех классов и у всех видов общественных организаций дореволюционной России), в том числе и у религиозных сообществ. И хотя многие из нынешних “революционеров-демократов” наоборот потеряли всё и сошли уже с исторической сцены, пришедшие им на смену вполне удовлетворены сохраняющимся теперь положением вещей и отнюдь не озабочены восстановлением попранных некогда их предшественниками экономических прав своего же народа: ведь и сегодня они продолжают делать то же самое, исповедуя прежнюю мафиозную идеологию большевизма!
Именно в силу этих эгоистических экономических устремлений “нового” правящего класса до сих пор не решена первостепенная для нормальной жизнедеятельности страны задача — полное наше отмежевание от самого духа большевистского и в основе своей антинародного режима, установившегося в России после октябрьского переворота. Отсюда — не дезавуированы и новыми юридическими государственными актами не признаны беззаконными все прежние “правовые” документы (декреты) советской власти, в том числе и в области собственности.
Действительно, могущие возникнуть при этом трудности очередного ее передела представляются порой почти неразрешимыми. Но будем реалистами: вряд ли сегодня (при нынешнем нравственно-правовом уровне и общества и власти) кто-то может всерьез рассчитывать на соответствующие реституции или компенсации в этой области — по отношению к частным лицам — и потому начать вновь бередить раны почти столетней давности. Однако хотя бы на уровне “нравственного покаяния” Государства, претендующего ныне на правопреемственность по отношению не к СССР, а к дореволюционной, истинной России, подобный дезавуирующий (хотя бы в моральном аспекте) акт был бы весьма полезен.
Акт этот мог бы послужить также основанием к пересмотру прав собственности хотя бы в применении к некоторым дореволюционным общественным институтам, ограбленным за революционные годы,— в том числе и к Русской Православной Церкви. Тогда стала бы невозможной сохраняющаяся и поныне лицемерная форма так называемой “передачи в бессрочное и безвозмездное пользование” даже той небольшой части ее имущества (главным образом церковных зданий), что имеет место сегодня.
Государство в лице нынешних правящих чиновничьих структур, пользуясь этой формулировкой и полностью сохраняя прежнюю, абсолютно безнравственную, свою позицию — в стремлении оставить за собой украденное некогда у Церкви имущество, продолжает по сути всё ту же политику реального, теперь уже не политического, а экономического гонения на нее. В результате былые вклады недвижимости в Церковь со стороны частных лиц, отдельные богослужебные предметы, даже самой же Церковью созданные иконы, многие из которых являются православными святынями россиян, наконец, здания (в том числе и административно-хозяйственного назначения), построенные ею же на собственные деньги или подаренные ей ее членами,— всё, обретенное Русской Церковью за тысячелетие ее существования, остается, как и прежде, беззаконно экспроприированным. И это происходит на основании действующих и сегодня тех же прежних, и юридически, и нравственно беззаконных, актов, к которым к тому же и в наши уже дни добавляются и добавляются им же подобные.
Так чьим же тогда правопреемником оказывается (или остается?) Государство, которое миллионы верующих хотели бы и называть, и считать своим? Как может Церковь при таком — сохраняющемся и до сего дня бесправном и ограбленном своем положении — с необходимой полнотой нести миссию добра и духовного умиротворения общества, миссию практической благотворительности и христианского просвещения России?
Не сохранив ни прежних своих угодий, ни недвижимости, пользуясь только деньгами, собранными у полунищих сегодня прихожан, изредка перебиваясь подачками финансовых воротил и могущественных корпораций, — как может ныне Церковь восстанавливать свои храмы, вести просветительскую работу, помогать нищим, больным и убогим, что всегда являлось важнейшей сферой ее деятельности? И пока такая ситуация сохраняется, никаких решительно положительных сдвигов в этой области ожидать не приходится.
Но если одним росчерком пера в ходе так называемых “приватизаций” государственного имущества, то есть действительно всенародного достояния, отдельным лицам или Бог весть откуда взявшимся корпорациям передавались полные права на владение огромными предприятиями или же на откуп целых отраслей народного хозяйства, то почему же технически невозможно провести подобную же единовременную акцию в интересах уже не частных лиц, а общенародного религиозного сообщества в лице Русской Православной Церкви и других традиционных религий нашей страны? Для этого необходима лишь политическая воля да перспективное государственное мышление — и не более того!
Неужели власть предержащая не понимает, что Православной Церкви и другим законно признанным религиозным объединениям, всей огромной верующей части российского общества отнюдь не безразлично такое, мягко говоря, неконструктивное отношение к ним с ее, власти, стороны?
Если же основная масса верующих пока лишь с молчаливым неодобрением взирает на сложившееся положение, это отнюдь не означает, что внутри нее не зреет исподволь активное недовольство такой властью (показывающей свое равнодушие к законным требованиям Церкви) и даже противостояние ей — хотя бы в нравственной сфере. Зачем же Государству такие настроения — пусть только и в некоторой (но весьма все-таки немалой) части общества, дополнительно дестабилизирующие политический климат в стране?
И все это — ради незначительной кучки чиновников “от культуры” и снобов-эстетов, обвиняющих Церковь якобы в неспособности сохранить свое культурное достояние и свои святыни?
И как можно относиться с необходимым уважением к власти, если глава Церкви, Святейший Патриарх продолжает и по сей день оставаться по сути незваным и едва терпимым “гостем” во всероссийских православных “Домах Божиих” — соборах Московского Кремля, и даже в главный из них, в “Дом Пресвятой Богородицы” — Успенский собор, издавна Патриарший храм — музейные работники допускают его из милости (и из-за полного уж неприличия отказать) только несколько раз в году? Что уж тут говорить о рядовых верующих, желающих бывать здесь, как и полагается, хотя бы каждое воскресенье... А ведь никому и в голову не придет закрыть — “как памятники культуры” — собор Святого Петра в Риме или Нотр-Дам в Париже, где всегда постоянно проводятся богослужения, а в остальное время они открыты для музейного показа. До такой “культуры” там все-таки еще не дошли!
И вот по прошествии последнего десятилетия — каково же положение с вопросом о возвращении религиозным объединениям их имущества?
И тут, хотя сделано уже и немало (особенно в “провинции”, где к голосу народа местные власти нередко все же прислушиваются с определенным вниманием), еще больше остается проблем нерешенных.
Как и прежде, ряд общероссийских святынь продолжает томиться в музейном плену. Всё так же некоторые музейные специалисты и чиновники Министерства культуры, якобы радея о всенародном культурном достоянии, всячески препятствуют Церкви вступить в право законного владельца своими святынями, имея на это действительное право и юридически, и морально — как врученное ей еще тысячу лет назад самим народом России. И это происходит даже тогда, когда возвращение Церкви ее имущества представляется вполне возможным с точки зрения музейного, научно обоснованного его дальнейшего сохранения. И почему, наконец, издающие соответствующие указы и распоряжения учреждения и лица, не составляющие, вероятно, и процента от российского верующего народа, считают возможным для себя выступать в качестве полномочных его представителей? Кто дал им на это право? Задумывался ли над этим когда-нибудь, хоть на минуту, такой вот “защитник” народных интересов?
Показательно одновременно, что, формально и не без привычной демагогии взывая к более “просвещенной” части православного населения на предмет пробуждения в ней чувства ответственности за церковные памятники культуры, говоря даже порой о необходимости сотрудничества в этой сфере Церкви с Государством, сами государственные чиновники (в области охраны художественного наследия), как и многие музейные работники, практически не идут на конструктивный диалог с верующими. И это происходит почти всегда, как только дело доходит до реального возвращения церковных святынь: тут же начинаются бесконечные разговоры о возможном ущербе для памятников в случае передачи их “невежественным попам”.
Здесь можно привести и примеры.
Так, разработанный мною (и опубликованный в свое время в научной печати — см.: К проблеме разрешения музейно-церковных споров (проект Договора о совместном использовании соборов Московского Кремля и храма Василия Блаженного музейными структурами и Русской Православной Церковью) // РГБ-НИО Информкультура. Информационный сборник. Вып. 2. М., 1993. С. 23-33) план совместного использования Церковью и Музеями Кремля кремлевских соборов был «благополучно» положен под сукно.
Часть московского храма Покрова в Филях (нижний его этаж, не имеющий никаких историко-художественных памятников) уже, по крайней мере, лет семь-восемь старается оставить за собой (как обычное выставочное помещение) Музей имени Андрея Рублева, чьим филиалом является это церковное здание. Причем мною же еще лет десять назад была собрана научная общественная комиссия (из специалистов — реставраторов, климатологов, архитекторов — высочайшего класса и абсолютно никак не ангажированных Церковью), члены которой согласились вести строгий контроль за использованием здания церковным приходом и вполне могли стать своеобразным соединительным звеном между Церковью и органами охраны памятников. Однако инициатива эта пока так и не нашла необходимого встречного понимания ни со стороны Музея им. Рублева, ни со стороны других соответствующих государственных учреждений.
А каково же бывает порой лицо нынешних наших радетелей “за культуру”?
Разве секрет, что сами музейные “экспонаты”, то есть священные иконы, древние церковные книги, старинное шитье и др., нередко превращаются во многих музеях в средства выколачивания денег — и из святыни становятся предметами наживы?
Так, например, и поныне Церковь (в лице своих издательских структур) за право на фотосъемку отнятых у нее же икон вынуждена, как и любая светская коммерческая организация, платить бешеные деньги, если только появится нужда издать какой-либо церковный альбом. А в это время, согласно еще прежним материалам Счетной палаты, в тех же Музеях Кремля “прокручивались” (а, вполне возможно, “прокручиваются” и сейчас) немалые суммы государственных денег, причем полученных в качестве налогов ведь и от верующих, у которых, однако, отнято их законное право молиться перед своими же кремлевскими святынями.
Наконец, прекрасно известно, что сотни икон из самых разных музеев “гуляют” по всему миру с выставочным “валютным” их показом.
Музеи Кремля в свое время не останавливались при этом даже перед прямым кощунством: так бывали случаи, когда древние реликварии (как памятники прикладного искусства), вместе с хранящимися в них святыми мощами, оказывались иногда чуть ли не неделями погребенными на складах в зарубежных аэропортах, и деятелям культуры — христианам — приходилось направлять по этому поводу даже телеграммы, например, правительству Италии (там готовилась выставка из России) и лично ее президенту с выражением протеста и просьбой не принимать эту экспозицию: и католическая Италия отнеслась к этому с бОльшим пониманием, чем “музейные работники” вроде бы православной России.
И тем не менее, несмотря на все трудности, процесс восстановления исторической справедливости по отношению к Русской Церкви — при определенном налаживании отношений между Государством и ею — начался и идет, хотя и не с желаемой здесь скоростью. Более того — и духовно, и социально он уже необратим, и только слепцы могут не видеть его далеко идущих перспектив и последствий.
Если реально взглянуть на дальнейшие пути развития российской общественной жизни и ее культуры, то становится ясно, что ныне задача светских организаций в области охраны памятников и в музейной сфере заключается лишь в содействии нормальному и постепенному (без излишней спешки) протеканию этого процесса — если эти организации действительно интересует обеспечение наилучшей сохранности произведений церковного искусства. Когда имеется возможность возвращения Церкви ее святынь — это необходимо делать. Но дальнейшее их пребывание в церковных стенах должно происходить под обязательным совместным контролем церковных правящих структур и музейных работников.
Следует при этом заметить, что передача музеями такого рода памятников во владение Церкви (в храмы или же в специальные — Патриаршую и епархиальные — церковные ризницы музейного характера) в целом отнюдь не разрушат сложившихся музейных собраний православного искусства, как это пытаются представить сами музейные работники (которые почему-то оказываются на удивление нравственно глухи, даже не понимая порой того, что занимаются, по сути, укрывательством краденого): приблизительный подсчет показывает, что к передаче может быть реально подготовлено (с учетом различных обстоятельств) не более 8—10 процентов всех экспонируемых музейных экспонатов; с запасниками дело, правда, обстоит сложнее… И ведь обо всем этом я также говорил еще давным-давно — см., например: Культурное наследие Православия как церковная собственность в системе правовых отношений между Церковью и государством // Святыни и культура. [Сборник статей (по материалам научной конференции)]. М.: Издание Общества ревнителей православной культуры и Братства Всемилостивого Спаса, 1992. С. 34-40). Не молчали об этом же и другие искусствоведы. А воз, увы, и ныне там!
…К тому же имеется уверенность, что и сама Церковь вряд ли когда-либо будет претендовать на большее, реально оценивая все сложности хранения икон и ответственность за них перед обществом. То же касается и особо чтимых, так называемых чудотворных икон России — ее общегосударственных и местночтимых святынь: подсчет показывает, что Церкви необходимо передать не более, быть может, трех десятков икон, в том числе и ряда древних. Все они могут находиться (и в стенах храмов, и в ризницах-музеях) под непосредственным контролем государственных учреждений охраны памятников. Отсюда видно, что в ведении и непосредственном владении музейных работников останутся еще тысячи и тысячи икон, представляющих собой необъятное поле для научно-исследовательской работы в области древнерусской живописи.
В некоторых случаях часть памятников иконописи или прикладного искусства, юридически признанного имуществом Церкви, вероятно, может оставаться по прежнему в рамках действующих музейных организаций — но как отдельные экспозиционные разделы с правом особого церковного показа и оформления экспозиции, с особой же при этом (по религиозному характеру подачи экспонатов) духовно-просветительской, экскурсионной и лекционной деятельностью; последнее желательно главным образом в местных региональных музеях, где значительная часть памятников изъята из местных же храмов и ризниц. Но, разумеется, какие-то из таких памятников, при волеизъявлении законных владельцев и при создании ими необходимых условий хранения, должны быть возвращены на место их изначального исторического пребывания. Последнее, правда, пока обеспечить нелегко: и в силу слабой материальной базы храмов (приходов), и в силу еще одной причины объективного характера, которая, к сожалению, перестанет существовать еще не скоро.
Я имею ввиду зачастую весьма невысокий общекультурный уровень и членов клира и самих прихожан, чему долгое время способствовала сознательная политика большевистского Государства по изоляции Церкви от интеллектуальной жизни в целом. Изживание печальных последствий такой политики, естественно, потребует времени и преодолимо лишь постепенно — как через усиление культурного просвещения будущих пастырей в стенах духовных учебных заведений, введения здесь специальных курсов по духовному смыслу, истории и основным принципам хранения памятников подлинно православного искусства, так и путем соответствующей разъяснительной работы Церкви среди самых широких слоев верующих, привитием всем церковным работникам понимания большой духовно-миссионерской и историко-культурной значимости возвращаемых древних святынь.
Одновременно желательно, если просто не необходимо, создать при Патриархии соответствующий общественный Научно-методический совет по вопросам учета, использования, хранения и реставрации памятников — совет из профессионалов-специалистов, координировать деятельность которого мог бы штатный отдел охраны церковного художественного наследия при Патриархии. Значительную пользу смогли бы принести здесь и реставраторы, иконописцы и иконоведы, подготовка которых ведется на Факультете церковных художеств Свято-Тихоновского Православного Богословского Института в Москве, где преподают известные наши реставраторы и историки искусства.
Гибель у нас бесчисленного множества храмов и икон — есть, прежде всего, следствие и давнего общего религиозно-духовного бескультурья “страны Советов” в целом, и злой воли атеистического Государства, мечтавшего уничтожить христианскую душу России. И лишь с ростом общей подлинной культуры страны в целом, с ее духовным просвещением станет возможным действительно уважительное, а не поверхностно-демагогическое и сугубо эстетское отношение к памятникам старины — и даже не только церковным; однако, это есть дело (не будем здесь обольщаться) нескольких поколений.
Тем не менее, если государственная власть реально стремится к поддержанию стабильного нравственно-политического климата в стране, ей необходимо уже сейчас подготовить среди прочих своих дел и соответствующий правовой акт, возвращающий Церкви законное право владения прежней своей собственностью в максимально возможном объеме.
Такого рода работа была уже проведена, например, в Литве, Польше, Чехии и Словакии, где буквально все церковное имущество (включая и недвижимость) возвращается Церкви. При этом показательно, что в той же Польше сама Церковь встречными своими актами дарений оставляет многие из ценнейших памятников общенародного значения в ведении и хранении государственных музейных структур. Точно так же, юридически цивилизованным образом, следовало бы поступить и у нас в России: как одним декретом у Церкви было отнято всё в 1918 году, так одним же актом всё должно быть ей и возвращено.
И следует добавить, что миллионы верующих россиян будут стремиться не оставить эту задачу нерешенной: со временем, с ростом правового сознания в нашем обществе, процесс этот лишь начнет набирать силу, и всеми законными способами они будут добиваться положительного ее решения на парламентском уровне. Но для такого решения необходимо единение всех истинно патриотических сил страны. Для этого также необходимы значительные принципиальные сдвиги не только в сфере политико-правовой переориентации общественного сознания на истинные духовные ценности, но, наряду с этим, и сдвиги в сфере научной, музейно-охранной и — еще шире — в сфере религиозно-культурной в целом.
P.S.
Кстати, не пора ли подумать и о таком, как представляется, весьма принципиальном вопросе: о вынесении правительственных учреждений из Кремля за его стены? Сколько можно, по примеру в свое время захвативших эту народную святыню и окопавшихся там коммунистических бонз, боявшихся «своего» же народа, продолжать хранить ставший уже прискорбной традицией поистине почти «инопланетный» дух Кремля - как некоего властного оборонительного укрепления посреди Москвы?
Не кажется ли ныне, что пора наконец создать где-нибудь (хотя бы на тех же Воробьевых горах) новый правительственный центр, вернув Кремлю характер и образ подлинного духовного, молитвенного и историко-культурного сердца России, а не оставлять его в прежнем статусе ленинско-сталинской крепости, фактически «духовно» и противостоявшей столько десятилетий нашей с вами стране? Почему эта прекрасная сердцевина города изъята, по сути, из общегородской жизни? Не следует ли - в противовес пост-коммунистической традиции - превратить Московский Кремль в общероссийский духовный и культурный (в том числе, естественно, и историко-музейный, и просветительный, и непосредственно церковный, со всеми его соборами) центр – иначе говоря, в доступный всем и в любое время «городской квартал», который стал бы по существу Народным Домом России, перестав в итоге быть настороженным бункером среди окружающей его российской столицы?
Подумайте – ну разве это не дикость, что Кремль, эта многовековая общенациональная святыня, до сих пор принадлежит всего лишь нескольким тысячам правительственных чиновников, продолжающих прятаться от нас с вами за его многовековыми стенами? Почему он – вроде бы в новой, демократической России - остается принадлежать им, а не всему нашему народу? А ведь свободный доступ в Кремль являлся во многом уже состоявшимся фактом московской жизни еще задолго до проклятого 17 –го года… Не пора ли не только Церкви, но и всем москвичам, всему нашему народу - с полным и духовным, и гражданским, многовековым историческим правом получить назад (не с несколькочасовым допуском в отдельные дни, а навсегда и во всей полноте!) нашу национальную святыню - Московский Кремль?