Звездочка

 

Кто идет по пути порока тот непременно,
 в конце концов, впадет в бездну погибели.
Святитель Илия            

  Волокушин ехал электричкой во Внуково навестить любовницу. Человек он был принципиальный, аккуратный, в вопросах морали щепетильный. Застарелая любовная связь с N тяготила его и тревожила.У N имелся муж, известный предприниматель, таких же строгих принципов, что и Волокушин – неподатлив и чуток на всякие обиды.Он мог позволить себе amour adultere, но ни за что не потерпел бы неверность супруги, и не упустил бы случая посчитаться с любовником. Волокушина неизбежно ждала выволочка если не серьезный мордобой и опыт ловеласа подсказывал, что связь с N надобно прекратить, но интуиция волокиты перевешивала и теплилась надежда, абсолютно пакостная, что «авось как-нибудь пронесет».Встречи с любовником N маскировала многолюдными вечеринками,стараясь в отсутствие мужа выглядеть в глазах неусыпных соседей более-менее пристойно. Сегодня приглашены были закадычные подружки с друзьями, и обещалась быть особа, за которой охотился Волокушин. Он планировал соблазнить «новенькую» и таковским манером перевести стрелки в лоно распутства не столь опасное. Настроение было отменное. Стояли святки, счастливое время,когда всякий грешный радуется и всякая душа ликует, очищаясь сиянием Рождества Христова.
Было утро субботы перед Богоявлением. В вагоне почти никого. Народ, уморенный первой рабочей неделей, отсыпался после новогодних выходных. По наитию какой-то высшей таинственной силы Волокушин выбрал место у окна напротив, где сидела  бабушка с внуком. Мальчик, лет пяти, тут же вцепился взглядом в Волокушина, и, не отрываясь, стал следить за каждым его движением, будто бы читал мысли перекатывающиеся у него в голове из одного полушария в другое. Взгляда этого Волокушин как будто бы даже стеснялся, и отводил глаза, чтобы не встречаться с глазами малыша - ясными, словно выполосканными в синеве небесной, падающей из окна электрички, где мелькали, искрились на солнце миллионы хрустящих льдинок, окутавших лес и весь грешный мир сказочной изморозью Божьей благодати.Мальчик смотрел на Волокушина и ждал, словно бы, приглашал к разговору. Настойчивую нерешительность Волокушин принял за невинную робость, которую дети проявляют с незнакомцами, и первым решил заговорить. «О чем спросить акселерата с проницательным взглядом?» Волокушин  немедленно отмел первую пришедшую на ум банальщину про то, «кто куда едет». Ему пришлось бы открыть цель своего вояжа, сказать правду о том, куда и зачем он едет, а это никак было нельзя. И он слегка запаниковал, поймав, себя на том, что не в состоянии найти нужных слов для подходящей беседы. В поиске поддержки он перевел взгляд на бабушку, которая сидела с полуулыбкой на лице, привыкшая к тому, что люди под взглядом внука тушевались и ерзали, не понимая, что от них ждет загадочный indigo с взглядом пришельца. И пока Волокушин бесился от разных догадок и путаных мыслей так, что у него испарина на лбу выступила, мальчик вдруг сказал:
- А у меня мама умерла.  Волокушин почувствовал, как его охватывает настоящий ужас, по телу бегут мурашки и  холодеют руки. Он не был суеверным, но в словах мальчика прозвучала правда, неприятная правда про него самого. Год назад умерла мать, он старался об этом не вспоминать. Досталось обоим. Мать долго болела и тяжело умирала. Волокушин, как мог, ухаживал, намучился так, что воспоминания о матери, как погребальный прах на ветру, тот час после кончины развеялись. - Мама красивая,  -   продолжал малыш. - Бог ее взял на небо. Она живет на звездочке, - и он показал на небо, где на голубом небосводе слабо светилась звезда. - Мамочка умерла. Сорок дней исполнилось, - пояснила бабушка. - Тоскует, мальчик, печалится. Молодая, красивая, а вот умерла.
Она заплакала и стала утирать слезы.               
Волокушин, как ни старался, не мог вспомнить свою мать молодую, красивую, гордившуюся своими необычайно стройными ногами, вместо нее являлась, исхудавшая, измученная ожиданием смерти старуха.
- Отчего же умерла? – решился спросить он.   - Никто не знает. На девятом месяце ходила, все хорошо, как вдруг врач сказал, что надобно положит на сохранение, чтобы избежать неожиданностей. Каких неожиданностей? Муж, отец его, противился, как чувствовал. А она согласилась. «Так, значит, надо», - сказала. - И забрали. Потом сообщили, что умерла. Ни ребенка, ни матери больше не увидели. 
Она снова заплакала.
- Мама и братик на звездочке с ангелами, - сказал малыш, - души провожают в рай. Я выросту, стану космонавтом и полечу к маме на звездочку.
- Все время собирается, - сказала бабушка. - Папа с горя страшно пьет. Волокушину стало нестерпимо грустно и до смерти одиноко. День, суливший столько приятностей, вдруг померк. Захотелось выскочить из поезда, чтобы не видеть страданий, не слышать о смерти, не думать о мальчике, собиравшемся к маме на звездочку и поскорей забыть, выплывшую из памяти умершую старуху-мать. Он решил, что никуда не поедет и сейчас же вернется в Москву, с N порвет и больше никогда о ней не вспомнит, и тут же  припомнил, что подруга N, за которой он собирался приударить, бросила жениха. Жених имел характер смутьяна-дебошира и чуть не пристрелил на Садовой бармена за то, что тот отказался налить ему виски. Из травматического пистолета расстрелял стойку бара, перебил гору посуды, сломал стул и заехал в морду менту, которого вызвали навести порядок. Жениху дали год условно. Волокушину вдруг почудилось, что жених будет преследовать его и непременно застрелит в каком-нибудь супермаркете, так как всякий простой человек нигде теперь защищенным себя чувствовать не может. Совершенно расстроенный, не попрощавшись, он выскочил на остановке, собираясь перебраться на противоположную сторону платформы, чтобы ехать обратно в Москву. До перехода было довольно далеко. Солнце слепило, снег на деревьях искрился. Волокушин посмотрел вслед уходящему поезду, который уносил несчастного indigo, а вместе с ним и его сомнения и вдруг ощутил прилив новой силы. Минутная слабость показалась ему сущим вздором, так что даже стало обидно за то, что он оставил свой поезд, и теперь вынужден был стоять на платформе и дожидаться другого поезда. И он вспомнил N, воспылал к ней еще большей, чем прежде страстью, и мысленно принялся осыпать ее горячими поцелуями так, что даже в жар кинуло. Он больше не страшился жениха-злодея «новенькой», и все также мысленно принялся, целовать ее так, что даже несколько обессилел и присел на лавочку, почувствовав какую-то непривычную слабость в ногах.
Поезда все не было. Оглушительная тишина придавливала и убаюкивала. Волокушин стал подмерзать. В сердце легонько кольнуло, и он пообещал себе, что не бросит ни N, ни «новенькую», а будет любить их обоих страстно, безнадежно, как теперь, и ни мужу, ни жениху не уступит.
Он откинулся на спинку и попытался вдохнуть свежего морозного воздуха, но лишь издал короткий, жалобный хрип, похожий на то, как если бы треснул стул или лопнула пружина в напольных часах, и звук этот разнесся бы по всей гостиной. Волокушин не ощутил боли, но почувствовал, как весь он наполнился странным, воспоминанием о былом, промелькнувшем перед ним в одно мгновенье, словно кино, безжизненным, немым и холодным рассуждением, схожим лишь с разочарованием. Как сказал бы Святитель Илия: «Державная десница Вышнего поразила его тремя стрелами в три главные силы души: ум, волю и память – и причинила ему три страшные раны: горькое раскаяние без пользы, безмерную муку без отрады, крайнее желание без надежды, – так что несчастный пригвожден был памятью к земле, умом – к аду, желанием – к небу. Памятью – к земле, ибо вспоминает прошедшую жизнь; умом – к аду, ибо ясно сознает свое мучение; желанием – к небу, ибо всегда, но безнадежно будет желать небесной славы».
Напоследок, перед тем, как угаснуть, Волокушин увидел в бескрайнем голубом небе мальчугана летящего на звездочку и себя, стоявшего на краю черной бездны. -   Оп-пп-а! - успел произнести Волокушин и от удивления открыл глаза.
*