МЕСЬЕ ЗОДИАК
(рассказ-история)
Я поссорился с любимым человеком. Что может быть хуже, когда со всех сторон поджимает жизнь, и каждый встречный норовит обозвать тебя ослом? Каждый, кому близка эта ситуация, поймет меня. И труднее всего, если ты в нее попадаешь в тот момент, когда ты вопиюще один. Когда всем не до тебя, когда каждый борется если не за жизнь, то за положение в обществе, используя для этого подчас далеко не самые честные приемы. И при этом каждый стремиться урвать себе побольше, причем не из желания получить много, а чтобы другим осталось поменьше. Видимо, так устроен наш мир, что каждый из нас хочет быть не сильнее всех, а того, чтобы остальные были слабее. И не дай бог слабому стать сильным.
Погруженный в такие мысли, я медленно шел по мосту через речку Казанку, который соединяет Советский район с Ленинским. Зимний ветер бил мне в лицо, обжигая стаями снежинок, каждая из которых делала порыв ветра еще более хлестким.
Ветер давно сорвал с моей головы капюшон моей куртки, и мои волосы реяли по ветру, как пиратский флаг. Мне было лень вынимать из кармана руки, и я предпочел ежесекундные ласки ветра.
Разумеется, я не считал, что я был прав. Да и можно ли быть правым, причинив боль любимой? Но моя прошлая жизнь, которую я прожил за восемнадцать лет своей несознательной жизни, велась на уровне инстинкта и мгновенного ощущения.
— "Почему, собственно говоря, мы всегда ищем вину в других? — мысленно беседовал я сам с собой, — видимо, это проще, чем обвинить самого себя во всем. А что же такое я на сегодня, если смотреть объективно?"
— "Мужчина, — услышал я откуда-то свой собственный голос, — только мужчина. Ты из тех, кто всю историю человечества развязывал войны, убивал, грабил, насиловал. Ты врал в полный голос, когда искал оправдание своим гнусным поступкам, и бил того, кто говорил тебе правду!"
Вот так? Странно, право, от себя самого слышать подобные изречения. Конфликт с самим собой чрезвычайно опасен — он может раздробить личность на мелкие куски. И тогда...
— "Тогда ты должен вспомнить, что ты мужчина, — ответил я сам себе, — и собрав волю в кулак, вновь скомпоновать себя, но оставив при этом лишнее — валяться на земле. Это лишь мусор, называемый себялюбием".
Прекрасно! Итак, я сам должен всадить себе нож в спину!
— "Именно, — ответил я, — и сейчас, пока ты еще не растерял остатки своего мужества. Сейчас, когда для тебя поблек-ли все авторитеты, и ты остался один на один с тем, кого ты зовёшь именем "Я". И пока еще ты принадлежишь себе".
Как все, оказывается просто! А я то думал, что это что-то невероятное. Ну, а если инстинкты окажутся сильнее того, что называется разумом?
— "В таком случае, прощай, — печально произнес я, — ты трус и слабый человек. Пожалуй, ты мне даже надоел. Решай все сам, не обращаясь больше ко мне. Ты скучен, как заброшенная свалка..."
Я развернулся спиной к ветру и стал "ловить" машину.
— "Времени, интересно, сколько? — подумал я, — часа четыре, наверное... Да, так и есть, начинает уже темнеть".
Машины долго не останавливались. Наконец какой-то мужик на "шестерке" остановился возле меня.
— До смерти довезешь? — негромко, но внятно спросил я.
— Нам это... не по пути... — испуганно промямлил водитель, — а мне это... на Разъезд надо... дома меня заждались...
— Катись! — равнодушно сказал я и захлопнул дверь машины.
Отъехав метров на сорок от меня, мужик остановил машину, открыл дверцу и заорал:
— Таких психов, как ты, надо держать на Волкова! Вы, сволочи, бродите по свету и людям мешаете! Жить с вами просто тошно!
Я поднял с земли кирпич, и мужик счел за благо отчалить. Дверца его тачки захлопнулась по инерции. Пожав плечами, я бросил кирпич вниз с моста и снова стал голосовать.
Вторая машина мне запомнилась больше всего. Это была зеленая "девятка", в которой уже было четверо жлобов с шофером. Приодеты они были, надо сказать, по последнему крику жлобовской моды: в черных полушубках, утепленных штанах из болоньи и в пестрых петушках, натянутых почти на самые глаза.
- Куда тебе? — деловым тоном спросил из открытой двери сидевший справа от водителя, выпуская мне в лицо струю табачного дыма.
— До смерти, — спокойно ответил я.
— Куда? — переспросил жлоб.
— До смерти, — тем же тоном невозмутимо повторил я.
— Ты порожняк не гони, чмо педальное! — заорал он, —куда тебе?!
— Не дыми в лицо, когда с тобой человек разговаривает, — спокойно сказал я, вынул у него из руки сигарету и погасив ее об его шикарную одежду.
— Ты что это? — не понял жлоб, — ты на кого батон крошишь, шелуха?!
Я без слов натянул ему на нос его неповторимую шапку и медленно пошел прочь.
Жлобы с воем выскочили из машины и кинулись на меня. Впереди всех был обиженный мною курильщик. Он-то и получил от меня первый удар ногой в челюсть, который отбросил его обратно к машине. После этого выпада я встал в позицию, и жлобы не-много приостановились. По-видимому, они при помощи биотоков мысленно обсуждали между собой гениальный план моего из-биения.
— Ребята, я больше не буду! — сказал я с самым глупым видом, что их еще больше разозлило.
Мысленно посовещавшись, они стали обходить меня с трех сторон. Видно, правильно говорят в народе, что у дураков мысли сходятся.
"Сыграю с ними во времянку, — мелькнула у меня в голове безумная мысль, — надо же чем-то развлечься в таком похабном настроении..."
Удар ногой чуть ниже чашечки колена — и мой противник, стоявший ближе всех ко мне, рухнул носом в снег и со стоном схватился за ногу. Двое остальных кинулись на меня с кулаками.
"Пока надо держать дистанцию, — размышлял я, — пусть они помахают своими граблями по воздуху…»
Удары жлобов шли в блоки и в плечи. Когда один из них подступил слишком близко ко мне, я провел ему в челюсть средней силы апперкот. Лязгнув зубами, третий противник спиной упал на снег и ударился затылком об укрытый снегом паребрик. Наверное, ему было очень больно, и я, из вежливости, мысленно ему посочувствовал.
Четвертый так размахался кулаками, что я даже изобразил для приличия испуг на лице. Воодушевленный выражением моей физиономии, он с новой силой рванулся в бой, но тут же наскочил на серию приятных ударов кулаков своим "фейcoм”.
"Пора сдаваться, — решил я, хотя силы мне говорили совершенно о другом, — нельзя же допустить, чтобы и этот чвакнулся на землю..."
Картинно открыв свою харю, я демонстративно пропустил по ней смазанный удар и с притворным криком упал на снег.
— Пинай его, братва!— злорадствуя, закричал последний жлоб и первый отвесил мне удар ногой по ребрам.
Остальные тоже, ощутив близость блестящей победы на кончиках своих ботинок, с радостным воплем кинулись ко мне и ста-ли избивать меня, нанося удары куда попало.
Боли я не ощущал — в ней не было надобности. Я отключился, и мне стало решительно на все наплевать.
"Пусть хоть раз в жизни порадуются честной победе, — говорил я сам себе, получив удар ногой в голову, — они же в сущности такие несчастные..."
Не помню, сколько они измывались над моим телом, ибо, когда я поднялся и стал отряхиваться, их уже след простыл.
"Приятно ощутить себя проституткой, — заключил я из случившегося, — хочешь — одним местом повернешься, а хочешь — другим. И, кроме твоего почетного звания, тебе ничего не могут вменить в вину. Вот где божья благодать-то вся!"
Проститутка — самое нормальное состояние человека. В этом состоянии ты действительно свободен. И в первую очередь от своей совести. Кто-то отдается за деньги, а кто-то даром. Кто-то продает себя человеку, а кто-то — идеям. А некоторые — своему собственному страху. Каково?
И я принялся снова за свое грязное дело. Один из водителей испуганно улыбнулся на мою просьбу и рванул с места сразу на второй скорости. Второй покрутил пальцем у виска и с достоинством поехал дальше. Собака третьего водителя с удивленным видом спросила у меня по-гречески, все ли у меня дома. Конечно, я не понимал никогда греческого языка, но по выражению ее морды можно было догадаться, что она имеет в виду.
Что было дальше, я помню не очень хорошо. Каждый реагировал по-разному на мою необычную для них просьбу.
Но вот в тринадцатый раз загорелся правый поворот у машины, которой я махнул рукой. Рядом со мной остановилась черная "Нива". Водитель — сухощавый шатен (по-видимому, человек высокого роста) с темно-зелеными глазами — не поворачиваясь, открыл дверь и вежливо спросил:
— Куда едем?
— Мне бы до смерти, — смущенно сказал я ему, совершенно не надеясь на положительный ответ.
— Сколько даешь?
— ???!!!
— Червонец... устроит? — осторожно спросил я у него.
— Садись, — он кивнул на сиденье.
Я сел в машину, захлопнул дверцу, и мы тронулись.
"Будь что будет", — сказал я себе, и ко мне вернулось мое скверное настроение.
Водитель молчал. Руль легко вращался в его руках, и вообще в каждом его движении чувствовалась профессиональная уверенность. Машина мчалась на большой скорости и легко обходила все остальные.
Скоро мы проехали кинотеатр "Костер". В этой молниеносной езде я не особенно следил за тем, куда мы едем, но по временам в глаза бросались знакомые места. Мне было плевать в тот миг, куда мы едем, лишь бы найти смерть в конце этого невеселого пути.
Скоро мы свернули в сторону Жилплощадки.
— Вот так просто? — спросил водитель, холодно улыбаясь, хотя в этой улыбке для меня было больше тепла.
— Наверное, так, — кивнул я в ответ, ничуть не удивляясь тому, что он прочитал мои мысли, — а как же еще?
Снова ледяная улыбка полоснула по лицу водителя. Я тряхнул своими патлами и посмотрел по сторонам. Справа тянулась бесконечная белая заводская стена, слева — еще более бесконечная стена снега. А впереди мерцало зарево приближающегося завода "Оргсинтез".
— Спи, спи, — сказал снова мой удивительный собеседник, — тебе еще пригодятся силы.
И действительно, спать очень хотелось. Я не стал сопротивляться сам себе и задремал.
Сколько проспал — не знаю. Наверное, не очень долго. Когда я очнулся, машина уже стояла. Водитель вышел из машины и вытирал лобовое стекло. Справа и слева бушевала зима впереди в пелене этого белого неистовства, растворялась змеившаяся асфальтированная дорога.
— Проснулся? — водитель приоткрыл дверцу машины и бросил на половик испачканную тряпку, — а мы уже прибыли.
— Вон там, — он показал рукой направо, откуда приближалась снежная лавина, к нашей дороге, — здесь осталось пройти метров двести.
Я вынул кошелек и достал червонец за номером БМ 4973506. Не помню точно, почему я запомнил номер десятирублевки. По-моему, когда мне было делать нечего, я в лупу рассматривал эту десятирублевку (а она была совсем новая) и запомнил номер купюры.
Вы спросите, зачем я об этом говорю? Дело в том, что сейчас я держу эту купюру в руках — моя милая получила ее в стипендии — и поражаюсь этому совпадению.
Но тогда я без задней мысли протянул червонец водителю, вылез из машины и пошел пурге навстречу, поблагодарив человека за помощь. После того, как я отошел от дороги метров на пятнадцать и потащился по глубокому снегу, машина отъехала.
Ласки зимнего ветра значительно усилились за время нашей езды. Снег буквально валил мне в лицо, и поток его серебра был агрессивен и напорист. В него было почти невозможно всмотреться. Но я шел с широко раскрытыми глазами и ловил ими холод тающих у меня на зрачках снежинок. В таком неопределенном состоянии я шагнул во встречный снежный поток.
Неожиданно ощущения переменились. Я ожил от неожиданности. Я совершенно четко осознавал, что как минимум одна из сотни снежинок проходила мое тело насквозь, оставляя прекрасный холод на траектории прохождения через меня. И холод этот был сладок...
Первая снежинка попала мне в правый глаз и вышла где-то за ухом. Я зажмурился, но тут же мелькнула мысль — а зачем? И восхищение великолепием ощущений уступило место моей растерянности.
Вторая снежинка попала мне в лоб и прошла насквозь мозга, отдаваясь в ушах сладким звоном. Следующая пронзила сердце, заставив молчать мой пульс. А одна из снежинок пронзила мне коленную чашечку, и я с наслаждением свалился в сугроб.
"Замечательно, — мысленно резюмировал я, — по-моему, я сошел с ума. Что ж, тем лучше".
И я понял, что мечтал об этом на протяжении всей жизни.
" — Что может быть лучше, чем сойти с ума? — пропела маленькая снежинка, пронзившая верхнюю губу.
— Что может быть лучше? — философски откликнулся ветер, швыряя мне в лицо мои собственные волосы.
Действительно, что? Только любовь и смерть. Но три эти понятия чрезвычайно совместимы. Точнее сказать, схождение с ума воссоединяет любовь со смертью и окаймляет их собой, дабы охранить от вмешательств внешнего мира в их собственный. Я ог-лянулся: дорога растаяла в этой матерой белизне. И хотя я ушел не так уж далеко от нее, она напрочь выпала из моего поля зрения.
"Отменно, — усмехаясь, подумал я, — осталось только вернуться назад и не найти дорогу на месте...*
Так и случилось. Вместо дороги меня встретила лавина снега, всем своим потоком пронзившая меня. Но я сделал несколько шагов, и весь холод зимы остался за спиной. Моим глазам предстало необычное зрелище.
Увиденное шокировало меня. Казалось, я вышел весной на берег реки, точнее, родничка, русло которого чернело из-под надломленной кромки льда. Повсюду ощущался день. Что меня удивило, так это какой-то нереальный звук, текущий из воды. Он не был Похож ни на звон весеннего ручья, ни на грохот горного водопада, ни на шум половодья, ни, как бы это экзотично не звучало, на звуки, издаваемые городской канализацией. Звук ручья был просто мертв и хладен.
Справа от воды вылезал какой-то странный куст с красно-фиолетовыми листьями и черными ягодами. Он выглядел очень неуклюже. Мне даже показалось, что он вылезал откуда-то из-подо льда. Листья с не очень густых его веток по временам падали в воду и уносились куда-то вдаль размеренным течением ручья.
Передо мной стояла моя милая. Она была одета в. белое кружевное платье с серо-лиловым оттенком, сквозь которое расплывчато вырисовывалась ее изящная фигура. Ее руки были бледными, как всегда, а темные волосы переливались гаммой цветов радуги. Лицо ее было спокойно и не несло даже штриха произошедшей так недавно ссоры.
Дальнейший диапазон видимости перекрывался спуском к воде. Белая пологая стена сливалась с серо-голубым небом. Нас разделял только мертвый ручей...
— Ты пришел? — спросила она, улыбаясь.
— Как видишь, — растерянно ответил я, не соображая, что же мне отвечать.
Она снова улыбнулась. Я лихорадочно соображал, что же можно вообще сделать в подобной ситуации.
— Ничего не надо, — сказала она, читая мои мысли, — это излишне. Ты хотел видеть меня — и вот я перед тобой.
— А кто ты? — глупо спросил я.
— Я твоя Смерть.
— Смерть? — я улыбнулся и печально покачал головой. —-Но почему вы так похожи?
— Потому, что я — это она, — ровным голосом ответила она.
— Ты — это она? Ничего не понимаю! — бухнул я, приготовившись рассмеяться над самим собой.
— Да, я — это она, и в этом вся неизбежность, — ответила милая пэри, — она этого не может понять, это слишком труд-но для нее. Если она увидит себя, это шокирует ее. Понимаешь?
— С трудом, — кивнул я, имея, вероятно, самый идиотский вид.
— И тебе трудно поверить в существование того, что у тебя есть двойник, — продолжала она, — но теперь тебе придется в этом убедиться. Не сразу, но придется. И он будет твой заклятый враг. Он видит тебя насквозь, каждая твоя оплошность — его победа. Ты понял?
— Кажется, да, — изрек я негромко, — но почему же я вижу тебя?
— Так легли карты, — пожала плечами она, — ты сумел проникнуть в зону Откровения и попал в состояние относительной смерти. Если сейчас кто-нибудь пойдет по твоим следам от дороги, то найдет твой обмороженный труп.
1 Тень улыбки скользнула по моему лицу.
— Итак, — продолжала она, — сейчас ты умрешь. Но не бойся, ты будешь жить в этом мире. Ведь поэты умирают множество раз и все равно остаются живыми. А ты, как я знаю, пишешь стихи...
— Пишу, — спокойно ответил я.
— И с этого дня на твоей душе мое клеймо, — подхватила она, — твои стихи, точнее, твои песни в себе будут нести смерть другим. Люди боятся меня... И они будут бояться тебя, закрывать на тебя глаза, говорить, что ты бредишь и занимаешься ерундой... Но в этом их страх ко мне. Не обращай внимание на эту стаю оборотней и трусов, смело выполняй свою
миссию. Я не обещаю тебе успех, но обещаю тебе смерть в каждом твоем движении. Не отступай в сторону, в этом ты слаб. В чужих параллелях твой двойник сильнее тебя. Ты понимаешь?
— Понимаю, — еле слышно откликнулся я, закрывая глаза, это прекрасно.
- Твоя сила — с двенадцати дня во вторник до конца пятницы. Сегодня к тебе домой в шесть часов придет тот, кто тебя успокоит. А завтра иди к ней, все будет в порядке. Только следи за тем, чтобы тобой не овладел двойник.
— Хорошо, — совсем тихо произнес я.
— А теперь открой глаза.
Я поднял веки — она вплотную подошла ко мне. Ручей остался за ее спиной. Она обняла меня, и мы слили свои губы в поцелуе.
Тело пронзил холод, но я был вне его. Мне было хорошо.
— Прощай!— услышал я ее нежный голос, — но мы еще встретимся, — добавила она и отпустила руки.
Когда я открыл глаза, ее уже не было. Исчез и куст с ягодами, торчащий из воды. На моих глазах ручей покрылся кромкой льда, который в свою очередь стал быстро заметаться снегом.
Неожиданно я ощутил сильнейший холод. Оглянувшись, я понял, что лежу в сугробе, почти с головой заметенный пургой. Мои руки и ноги почти полностью окоченели — я с трудом шевелил ими.
Было уже темно. Ветер окончательно разъярился и буквально резал глаза. Пурга завывала волком, неба же было почти не видно.
Я с трудом встал и начал разминаться. Когда тело мое слегка разогрелось, я с максимально возможной в таком состоянии скоростью двинулся вперед.
Буквально шагов через пять я увидел дорогу. Когда я вышел на нее, то впереди себя разглядел человека в пальто, который ловил машину.
Я приблизился к нему. Он обернулся ко мне, и я замер.
Это был я сам. И хотя меня предупредили о возможности подобной встречи, я был сильно потрясен.
Он даже не заметил меня. Тогда я подбежал к нему и попытался схватить его за кисть, чтобы завернуть ему руки за спину, но почувствовал, что сливаюсь с ним. Через мгновение я стоял на дороге один, недоумевая, куда же он делся.
Но тут меня снова прошиб холод. Тело оттаяло и дрожало от постоянных судорог. Я был на грани стресса.
Нащупав в кармане кошелек, я начал голосовать. И первая же машина оказалась попутной.
Водитель — словоохотливый и веселый толстяк средних лет — был очень удивлен моим пребыванием в этих краях.
— Чего в жизни не случается, — стуча зубами, ответил я на его дружелюбный намек, — взбрело вот в голову мне так прогуляться на свежем воздухе.
Толстяк иронически хмыкнул и удивленно покачал головой на мой невразумительный ответ. А что я должен был сказать? Мог ли я тогда что-то говорить о произошедшем? К тому же меня занимал вопрос, кто же ко мне придет сегодня.
Разговор у нас не клеился. Я отвечал вяло и невпопад. Но этот мужик был не обидчив или даже просто не замечал моего гнусного состояния. Так мы доехали до перекрестка улиц Восстания и Ибрагимова.
Когда машина остановилась у моего дома, я протянул водителю последнюю пятерку. Он стал искать в карманах сдачу, но я махнул рукой, вылез из машины и быстрее побежал к своему подъезду. Ровно в 17.52 я переступил порог своей квартиры и стал энергично согреваться всеми доступными мне способами.
В 17.58 звонок в дверь застал меня за кипячением воды. Я быстро пошел открывать. И в очередной раз за день моим глазам предстало диковинное зрелище.
За порогом стоял высокий джентльмен, а иначе его не назовешь, в зеленом клетчатом костюме — пиджаке и брюках. Во-обще, он был где-то одного со мной роста, но сухощавость подчеркивала его. Его густые рыжие волосы напоминали опавшие листья. На его изящном носу сидели золотые очки с зелеными стеклами, одно из которых было треснуто. Но очки на нем только при-давали ему общую идиллию, а вообще он смотрел поверх них желтыми зрачками своих умных и проницательных глаз. Его губы были сложены в узенькую полосочку. В левой руке он держал трость и снятый плащ со шляпой. В левом кармане его пиджака виднелась непочатая колода карт. На его ногах были слегка заснеженные полуботинки с заостренными и приподнятыми носками.
Словом, вид его был для меня довольно-таки комический. Но в целом, этот комплекс одежды производил вполне солидное впечатление. Кстати сказать, когда я пригляделся к его очкам, то заметил, что трещины-то в них никакой нет. Просто обычным стеклом по зеленому были выведены резкие зигзаги, как бы имитирующие трещину.
— Здравствуйте! — как можно вежливее сказал я, сопровождая свои слова улыбкой. — Вы к кому?
— К вам, — ответил приятным низким голосом с легкой хрипотцой этот необычно выглядевший джентльмен.
— К кому это — к вам?
— К вам, — учтиво, но с достоинством повторил он.
— В таком случае, прошу входить, — с этими словами я освободил проход, и этот незнакомец степенным шагом вошел в коридор.
Я закрыл дверь и пригласил его на кухню. Он развесил свою одежду на вешалке и прошел следом за мной.
Нужно сказать, что в квартире царил страшнейший свинарник. Из десяти дней я только один жил в квартире, да и то просто ночевал. С моим образом жизни, зачастую свойственным поющим поэтам, мне надо жить , в лучшем случае, в подвале какого-нибудь полузаброшенного дома. Кухня еще выглядела относительно показательно наряду с двумя комнатами, в которых гордо и нераздельно царил полный хлев.
Он сел со мной за стол, изъявив свое согласие выпить со мной кипяточку с облепиховым вареньем, каковое еще виднелось на дне банки. Он где-то принял небольшую дозу спиртного и явно хотел чем-то догнать первую порцию, на что у меня случайно нашелся залежавшийся где-то в старых банках портвейн, который стоил по старым ценам 2 рубля 80 копеек. И портвейн его вполне устроил.
Мы сидели с ним за столом и разговаривали два часа. Суть разговора почти не помню — о чем-то близком и до ужаса род-ном. Из наших разговоров я помню лишь немногое.
Моего нового знакомого звали Альфред Зодиак. Ему было тридцать лет, он являлся коммерческим директором швейцарской фирмы "Зодиак" по изготовлению часов. Когда-то он имел эту фирму в собственности, но потом продал ее какой-то крупной монополии за приличную сумму, а сам стал в ней коммерческим директором.
Месье Зодиак имел швейцарское гражданство, а в отношении национальности он был полнейшим интернационалистом: он имел в себе швейцарскую, английскую, французскую, итальянскую, испанскую, голландскую и греческую кровь. И это только в ближайших его коленах.
Он показал мне продукцию его родной фирмы: ручные часы почти что из чистого золота на золотой браслетке и с золотой же надписью на циферблате "Zodiak", еще одни ручные, но на сей раз кварцевые часы с платиновой отделкой, часы карманные на цепочке с мелкими бриллиантами в стрелках, и, наконец, небольшой карманный будильник на электронной основе, выполняющий в отношении времени более десяти операций. И все это стоило относительно дешево по западным расценкам.
Я поинтересовался его заработком. Он пожал плечами и сказал, что где-то так порядка трехсот тысяч долларов в год, а значит, около двадцати пяти тысяч в месяц. Та-кой заработок позволяет ему жить довольно-таки на широкую ногу.
Альфред часто посещал морги и кладбища. С ними у него была связана не одна история.
— Люблю умирать, — мечтательно сказал он, допивая остатки портвейна, — а иной раз приходится просто засыпать. Но только не на ночь, а на тысячелетие , а то и на два. В зависимости от общего духовного климата на планете. Вот и сейчас бы умер...
— А что так? — спокойно спросил я.
— Война на носу, — пояснил Альфред, — а тема войны — ахинея. Я, видишь ли, подполковник весны, а в отставку уходят генералы. Понимаешь?
Я понимающе кивнул.
— Так вот, — продолжал он, размешивая ложечкой в остывшей воде варенье, — мне предстоит геройски завершить мой военный путь и заняться своим непосредственным делом.
— Коммерция, в частности, — махнул рукой Альфред, — это дело десятое. Я ведь по профессии — небесный зодчий. А небесное зодчество — вещь очень кропотливая и серьезная.
— А какое на небе зодчество? — удивленно спросил я.
— Построение звездных замков, составление созвездий, укрепление фундамента Млечного пути, изучение космических вихрей, распределение звездной энергии, локализация характеров различных созвездий, — перечислил Альфред, — и еще много чего. Ну, например, небесные прятки...
— Это как?
— А вот как, — проговорил Альфред, — ты слышал что-нибудь о созвездии Пантеры, Волка, Лиса?
— Нет, а что? — насторожился я. — Что это за созвездие Пантеры?
— Пантера — исключительная умница, — резюмировал месье Зодиак, — это моя гордость. Появляется в любой точке космической сферы, умело маскируется в звездах других созвездий, свободно движется при любой температуре и опрокидывает все законы космоса, даже Великий Закон Орбит.
— Я не понял, — перебил я, — а что созвездие — это что-то живое?
Альфред посмотрел на меня, как на идиота. Я понял, что задал глупый вопрос.
— Ну, разумеется, живое, — заявил он, — живее нас с тобой.
— Странно! - пожал я плечами. — Никогда не слышал ничего подобного.
— Звезды и созвездия — великая наука, — с видом знатока продолжал разглагольствовать Альфред, — ваши земные науки — чушь собачья и полная туфта. Вы именуете точными науками условности и софизмы, построенные на игре слов типа "здравый смысл" или "очевидные факты". То, что вы все видите — приблизительно одной то же; еще не означает, что это — истина.
— Это понятно, — согласился я, — но математика?
— Любая математика рано или поздно упирается в аксиомы, которые и есть тот пресловутый "здравый смысл", — заметил Альфред, а между тем, Лобачевский опроверг одно из положений аксиом Евклида.
— Ну, а звезды?
— Звезды дышат, — заверил меня Альфред, — только иначе, чем люди. У них есть своя стратегия и тактика построения в созвездии. А созвездие, исходя из энергии звезд, умеет передвигаться и прятаться на небе.
— На небе? — переспросил я.
— Тьфу! — Альфред махнул рукой, — с вами, людьми, и говорить понормальному нельзя! Да не на небе — в этом объемном пространстве, именуемом космической бесконечностью. В этих сложных геометрических фигурах, называемых вселенными. Да что я говорю, это не минутная беседа! Как-нибудь при случае...
— А они умирают?
— Звезды? Ну с точки зрения ваших безмозглых астрономов — да, — ответил Альфред, жестикулируя кистями рук, — а в большом смысле этого слова, ну, так сказать, в объеме - конечно же, нет.
— Но Смерть... — начал я...
— Смерть — барьер между существованием и жизнью, — подхватил Альфред, —- и Смерть прекрасна, как первая любовь, а особенно прекрасна, если твоя первая любовь стала последней. Я бы даже сказал, что Смерть — высшая форма любви. А высшая форма Смерти — звездная...
— Ну, а Смерть вообще?
— Вообще Смерть — прекрасная женщина, — сказал Альфред мечтательно, — она редко показывает свое истинное лицо. К нам, прохиндеям и бестолочам, — я имею в виду мужчин — она приходит с нашими любимыми. Настоящую любовь от всякой прочей отличает наличие Смерти в ней.
"Вот оно что! — мелькнуло у меня в голове, — значит, я был прав в том, что во всем надо искать ее..." В 20.00 он сообщил, что ему надо удалиться.
— Но мы еще увидимся, — сказал он на прощание, Ц и вообще, я чувствую, что нам с тобой предстоят великие дела. Ну, это так, в качестве небольшого посткриптума. А, в общем, пока. До следующей жизни.
— А когда мы снова увидимся? — спросил я, пожимая его
— Так, — он остановился и прищурил глаз, — после того, как я покину морг, мне надо будет отправиться в Берн. Потом у меня крупная деловая встреча в Нью-Йорке. Вот после Нью-Йорка мы, пожалуй, встретимся...
— А скоро это?
— Скорее, чем ты думаешь, — заверил меня Альфред. На том мы и распрощались.
* * *
Днем следующего дня я встретился с ней. Все действительно было нормально. О ссоре во время разговора мы даже не вспоминали. И, что самое главное, я снова был уверен в нашей взаимной любви, имя которой — Смерть. К истории с Альфредом она отнеслась спокойно и с должным пониманием. Наверное, он ей понравился. Вообще, это чрезвычайно забавно — Сегодня по-гибнуть в Ленинграде или в Казани, а завтра вдребезги напиться в Париже. А что же Альфред Зодиак? История с ним имеет продолжение. Вечером, после разговора с моей милой, я прочитал в газете об убийстве на улице Университетской. Описание внешности убитого полностью соответствовало внешности моего загадочного посетителя. Газета выдавала довольно-таки смешную гипотезу: два брата-уголовника не поделили добычу, и один убил другого. Убитый получил колющее ранение в бедро и скончался от большой потери крови.
"Пока все идет по плану, — мысленно усмехнулся я, бросая свернутую газету "Вечерняя Казань" в урну, — надо проверить еще кое-что..."
У меня в это время был один знакомый из органов — капитан милиции. С его помощью я решил проверить один факт. Он согласился мне помочь, даже не интересуясь, каким образом, ибо отношения у нас с ним были самые дружеские.
— Есть такой, — кивнул заведующий моргом, — лежит в мертвецкой.
Но трупа нигде не было. Мы обегали все здание, расспросили всех, кого только возможно, но никто нам так и не дал вразуми-тельного ответа на наши вопросы.
— Голова кругом идет, — удивлялся заведующий, — вроде не пил, да и здоровье не слишком позволяет. Никаких галлюцинаций у меня не было. А тут — на тебе...
Я был уверен, что этот исчезнувший мертвец — месье Зодиак. Все сходилось один к одному. А когда заведующий упомянул о зеленых очках, трости, часах и колоде карт, я перестал сомневаться.
Поблагодарив друг друга за помощь, я пошел домой. По пути я забежал в "Тал" выпить сок с пирожным. Вот здесь-то меня и ждала главная неожиданность дня.
Спустившись по лестничным ступенькам в подвал, я увидел на переднем плане накрытый стол, за которым чинно сидел до крайности пьяный Альфред.
Вообще в передней ресторана не ставят столов. Там только распивают спиртные напитки, и люди обычно стоят у стоек, торчащих из стены. Но в этот раз было сделано исключение. И поводом для этого исключения был никто иной, как Альфред Зодиак.
Обстановка вокруг него была впечатляющая. Стол стоял посреди передней, почти полностью перекрывая проход в главный зал. За прилавком никого не было вопреки обыкновению, но два стройных официанта в черных фраках, черных брюках и белых рубашках с черными бабочками бегали вокруг стола коммерческого директора, постоянно заменяя пустые блюда новыми. В углу передней стоял негр в милицейской форме, читая брошюрку и покуривая сигарету
Но невообразимее всего выглядел Альфред. Левая рука его находилась в соуснице, правая — в салатнице. В левой руке его была рюмка с вином, в правой — вилка с насаженной на нее
курицей. Галстук Альфреда ложился прямо на соус, который покрывал остатки курицы в тарелке перед ним. На пол сползала вишневая скатерть, обнажая углы полированного стола. У входа в переднюю в зеленом пластмассовом ведре стояла трость Альфреда с надетой на нее его клетчатой кепкой, а в ногах его лежала маленькая черная собачка, обалдевшая от обилия оброненной на пол пищи. Сам Альфред был в трясину пьян и мутным взглядом своих желтых глаз смотрел на меня, в то время как его неповторимые очки наискосок делили его лицо.
Я протянул руку, и мы молча поздоровались. Альфред кивнул на соседнее кресло:
— Садись.
Между нами завязалась негромкая беседа. Во время разговора он то и дело прикладывался к рюмке и закусывал курицей. Мне официант с белыми волосами тоже принес курицу, пирожное и сок. Другой официант — тощий и черноволосый — принес Альфреду бутылку шампанского.
В зале раздался хохот пирующих жлобов. По-видимому, им там было очень весело, отчего они заполонили дымом весь зал и чуть ли не сношались на столах, по временам раздражая нас своими восторженными воплями и выкриками.
— Сучье племя! — выругался негр-милиционер и пошел к выходу.
Альфред рассмеялся зловещим смехом и опорожнил рюмку. Разговор между нами все более и более оживлялся.
— Да, я удрал из морга, — ответил на мой вопрос Альфред, — природа его посетителей щедра летальным исходом, да к тому же меня положили к каким-то непьющим идиотам. С ними было скучно даже разговаривать, не говоря уже о том, чтобы про-сто лежать. Ну, я и дернул оттуда.
— Я так и предполагал. Кстати, — добавил я, доставая из кармана ампулу с какой-то прозрачной жидкостью, которую мне передал заведующий моргом, — это твое?
Альфред утвердительно кивнул и взял ампулу себе. Я поинтересовался, что это за жидкость.
- Звездная жидкость, пояснил Альфред, — ее еще называют лунным ромом. Настояна она на экстракте черной дыры при лунном освещении. Изумительный дурман.
— А зачем он нужен?
— Для распада минус-энергии, - сказал Альфред, - ну, как сердечник в трансформаторе делается из отдельных кусков металла.
— Токи Фуко? — вспомнил я.
— Точно, — усмехнулся месье Зодиак, а лунный ром — лекарство против мертвой массы тела.
В этот момент кто-то из жлобов что-то резко крикнул нам. Альфред побагровел, встал из-за стола и кивнул одному из официантов. Тот подал ему трость, и Альфред наотмашь ударил ей по лицу жлоба, показавшегося из дыма в проходе. Жлоб с криком схватился за лицо и полетел обратно в зал.
Нырнув в туман табачного дыма, Альфред стал стегать тростью всех, кто находился в зале. Вбежавший в переднюю негр-милиционер рванул в зал следом за Альфредом, предварительно согнув в руках свою резиновую дубинку.
Я поднялся тоже, но меня приостановил светловолосый официант.
— Они сами разберутся, — спокойно пояснил он, — это их дело. Вам незачем сейчас вмешиваться.
Я снова сел за стол и стал ждать, чем все это закончится. Скоро грохот достиг своей кульминации. Крики и звон разбитых тарелок сопровождались по временам скрипом передвигаемой мебели. Прошло, битых пятнадцать минут, и этот не самый приятный процесс был окончен.
Первым из зала вышел негр. Он положил на стол свою дубинку, налил в бокал шампанского и подал показавшемуся в проходе Альфреду. Тот добавил к содержимому бокала жидкость из ампулы и выпил ее. Потом он попытался сделать шаг к столу, но не удержался на ногах и упал, ударившись лбом об угол стола. Бокал со звоном разбился вдребезги, а бутылка с шампанским упала на бок и облила френч Альфреда.
Я испуганно кинулся к нему, но негр в милицейской форме остановил меня, произнеся несколько слов нараспев. И хотя он сказал на неизвестном мне языке, я понял, что здесь моя помощь не требуется.
Подошли официанты и стали убирать со стола посуду. Откуда-то прилетела большая зеленая муха, села на френч Альфреда и стала пить разлитое по его пиджаку шампанское.
— Не волнуйтесь, молодой человек! — сказал спокойным голосом светловолосый официант, положив мне руку на плечо. — Жизнь не так прекрасна, как об этом кричат бездарные поэты, но и не так гнусна, как пишут гении. Вам лучше сейчас уйти.
Я кивнул и откланялся.
"В конце концов, может, он и прав, — размышлял я, поднимаясь вверх по лестнице, — тот мир живет сам собой, и ему этого вполне хватает. Зачем же выводить формулу каждому нашему шагу и пытаться рассчитать следующий? Это банально, как весенняя трава..."
Я вышел на улицу. Снова ветер бил в лицо, звенели снежинки, разбиваясь о мои щеки, и мне было никак. Сквозь этот непроходимый зимний идиотизм я спешил снова встретиться с ней.
19.56, 2.01.92, г. Казань.