Мама бежала за набирающим скорость поездом... Никогда этого не забуду, так это было на нее непохоже, всегда сдержанную, даже величавую. Плакала, что-то кричала вслед, расставаясь навсегда. Совсем не помню ничего про этот день, не помню с какого московского вокзала уезжали, кто нас провожал, кто с нами был еще в купе. Как будто память отторгла боль...
Дочь заболела неожиданно. Заводной, сверхподвижный, практически никогда неболевший ребенок, она буквально свалилась с высокой температурой.
Мы тогда работали на хозрасчете... Господи, какой еще хозрасчет в отделе экспертизы проектов? Какой план "на гора" мы выполняли? Правда, за "перевыполнение" денюжку платили исправно и немало, плюс 13-я и премиальные. Дело дошло до того, что небалованная особыми доходами в недавнем декретном отпуске, я перестала ждать полуторной зарплаты мужа... Моя доля в общем участии – составление Сводных экспертных заключений (вот где пригодилось умение делать аппликации, выработанное в школе при написании сочинений),- лежала мертвым грузом на рабочем столе. Убегая на больничный, я прихватила что-то из срочного и сводила концы пенсионерских претензий к качеству осевых линий на чертежах и количеству лишних метров в типовых проектах восьмиэтажек между примочками, лекарствами и укачиванием изгибающегося в протесте дитяти. И полностью выпала из событий дня...
В этот день у мужа были вечерники, и я, поймав тремп, подхватила готовое заключение и рванула на работу. Ехала на заднем сиденье такси отвлеченная, вся еще в заботах о больном ребенке,- как они там ?...– и рассеянно слушала возмущенный разговор пожилой тетки с водителем – таджиком. Страсти нарастали, разговор становился все пронзительней и я невольно прислушалась, замыкаясь на отдельных словах и фразах. События... народ на площади перед Домом Правительства... право на самоопределение... но мы ведь тоже... приехали строить эту страну, вырастили здесь детей... покажем, кто здесь хозяин... В недоумении доехав до центра, я забежала на работу, поменяла папочки и полетела, сломя голову, домой, ничего и никого не видя,- больной ребенок! Ближе к обеду слухи о происходящем в этот день на площади стали все непонятней и страшнее. Заставила мужа звонить на кафедру, чтобы узнать будут ли занятия. Позвонил, сказали, что все, как обычно. И ушел... Через какое-то время дозвонилась свекровь, в полной истерике, упрекая, что отпустила его в такой день. Возмущенно подумалось,- Что ж, он ребенок малый? Как я его не пущу на работу, трупом у двери лечь что ли? Связь прервалась на полуфразе, как упала в абсолютную тишину... Если бы я понимала, что творится в городе, легла бы трупом у двери... Телевизор, радио,- все замолчало, замерло в ожидании.
Потянулись часы неведения, когда вспоминались только те немногие известные мне слова, с которыми принято обращаться к Богу... Муж вернулся только к 10 вечера. Целым и невредимым. Наверное, так встречали с фронта... К середине дня транспорт перестал ходить и он шел пешком. На полдороге его развернул обратно случайно встреченный студент,- Муаллим, возвращайтесь, там бьют камнями... Возвращался задворками. По дороге мчались машины с разбитыми стеклами, стоявшие на обочинах пьяные недоростки продолжали бросать камни в машины, врывались в тролейбусы, выбрасывали из них народ, били витрины магазинов. Как потом выяснилось,- ловили девушек-таджичек в нетрадиционном таджикском одеянии и насиловали...
В полном шоке сидели мы перед телевизором, когда члены Правительства объявили в Душанбе чрезвычайное положение. Растерянные лица, жалкие слова,- Берите оружие, защищайте свои семьи... И позже, когда пришли просить это оружие,- отказ, фактически шантаж, мол, дадим, если будете защищать партийные учреждения. - А не пойти ли вам!.. Почти сразу были введены русские войска, на перекрестках встали танки и был объявлен комендантский час. Войска... В бывшем здании нашей школы квартировала воинская часть,- окна моего кабинета выходили как раз в школьный двор, был виден домик, где у нас были когда-то уроки домоводства. Солдатики – белесые, светлокожие дети с оттопыренными ушами... Мы их подкармливали домашним и молили Бога, чтобы не ушли... Это потом, когда вышли на работу.
А тогда, начали организовываться отряды самообороны. В каждом дворе. Из всех дееспособных мужчин. И в каждом дворе – колокол. Смены по 20 человек с "оружием" – ломики, кухонные топорики – дежурили в проходах между домами день и ночь и менялись каждые 4 часа. Не знаю, кем и как это было организовано, но было хоть какое-то ощущение защищенности. И мой муж, препарированный доцент математики, уходил и приходил среди ночи, бородатый, в теплой ушанке, с топориком... Партизанщина Белорусии конца 42-го... Ломик был оставлен дома и стоял у двери. Первого ворвавшегося убила бы, а дальше... Об этом думать не хотелось,- в комнате через решетку кроватки свешивалась ручка девоньки...
Так что выбора и не было. Война, так война... Магазины закрыты, хлеб развозился по дворам, спасали привычка делать продзапасы и общая неприхотливость. Недели через 2-3 вроде о чем-то договорились, хотя и войска остались на месте и комендантский час не был отменен, и народ потянулся на работу.
Я ехала на троллейбусе, стараясь держать руку подальше от смуглой руки стоявшего рядом парня и пытаясь не показывать острое чувство оплеванности,- он явно понимал это,- и всеми силами забивала в себе мысли о том, что будущего на этой земле у нас уже не будет...