Час собаки, час волка. Цветущая земля. Глава V

 ГЛАВА  ПЯТАЯ
МЕНГАРСКАЯ  КАМПАНИЯ



   Очередное историческое событие прошло, как это обычно бывало, мимо внимания Дарри. Таргер попросту не обратил внимания на то, что сразу два уважаемых государства признали существование Брилтианской Республики и направили в Лулунари послов. То были Свободная Фиртаси и Васта-Райнас. Вольный город Ишара изъявил желание торговать с возрожденной республикой. И даже правительство харраканского тхайба Мерат, наделенного определенной независимостью внутри Империи, решилось наладить переписку и торговлю с временным брилтианским правительством.
   А вот другое событие порадовало Дарри и запомнилось ему надолго. Анлиль из Зерта стал первым иностранцем, получившим из рук Временного Правителя Энцио Лесты красивую перламутрового цвета бумагу с золотыми краями и красными буквами: почетное гражданство Брилтианской Республики. Несколько дней спустя Анлиль был награжден возрожденным Орденом Лесного Филина, высшей военной наградой, бывшей в Приолте до харраканской оккупации. 
   Освободительная Армия была нынче расположена вдоль пойдарской границы с тхайбом Лециа и вокруг новой столицы Лулунари. Вольный Круг также вступил в пределы Пойдара и разбил лагерь в семи милях к югу от реки Йеббо. Раньше Вольный Круг никогда не переходил через эту условную границу между Северным и Южным Пойдаром. Злословили, что Энцио Леста вовсе не рад такому соседству. Наверное, поэтому Анлиль однажды сказал Дарри:
   — А как ты думаешь, таргер, кто из них первым сожрет другого: Вольный Круг —Армию, или Армия — Круг? Интересно, деньги у меня есть? — Анлиль пошарил в кармане своего неизменного походного плаща. — Ого! Пять зеркенов! Ставлю на Вольный Круг!
   Этот разговор происходил на открытой веранде во внутреннем дворе ратуши. Стайки воробьев и дикий виноград оживляли мрачные колоннады и стоптанные булыжники, разъеденные вечным дождем Пойдара. Анлиль еще не оправился после раны. Он отказывался от помощи целителей, утверждая, что они напоминают ему “об этой тюрьме”, и лечился сам. Анлиль лежал в гамаке и читал книгу, подаренную Энцио Лестой и написанную Энцио Лестой. Книга называлась очень умно: «Ужас Захвата. Ужас Зла. Трагедия Приолты».
   — Почему — на Вольный Круг? — спросил Дарри.
   — Видишь ли, друг мой таргер, я не люблю людей, которые называют себя Освободительной Армией, а сами за всю жизнь не освободили даже чижика из клетки. Но что делать... Других взять неоткуда. Мне бы поскорее на ноги встать... Этот матросик проткнул меня там, где однажды уже проткнули. Подожди пару дней — и пощиплем Кимор.

   Через пять дней они, и правда, отправились “щипать” харраканский тхайб Кимор. Замысел принадлежал военному советнику Энцио Лесты, некоему Эргготу, высокому и светловолосому уроженцу города Менс, прожившему много лет в Пойдаре, а потом — в политическом изгнании близ менгарской границы. Сперва Анлиль, Дарри, Эрггот, двое похожих друг на друга как близнецы профессионалов Освободительной Армии, ледниковцы Тунг и Криссио, и другие люди отправились осматривать земли Восточного Пойдара. Скитания по заброшенным полям продолжались несколько суток. Деревни большей частью давным-давно опустели. Пользуясь зрением мага, Анлиль точно определял, когда именно было угнано в рабство население той или иной деревни. Изумленный Эрггот записывал эти даты в тетрадь. Мы составим хронику, сказал он. Хронику Захвата. Анлиль предложил переправиться на северный берег Йеббо. Каменный мост с четырьмя массивными сторожевыми башнями был иссечен трещинами и испещрен вмятинами. Завоевание Пойдара далось нелегко и продлилось недолго. Посередине мост был все еще перегорожен шипами и кольями, но ни одного харраканского солдата уже не было. В воде плавал зеленый труп мгаудота с оторванным крылом.
   Приолтийцы убрали с моста остатки заграждений и установили на башне республиканский флаг. По ту сторону реки ехать стало веселее. Выглянуло солнце, вдоль дороги потянулись маленькие хижины под соломенными крышами. Жители выходили из ворот, дети выбегали на обочину дороги. Отряд въехал в большое село. На площади высился храм Звайне. Люди в одежде прилтанцев разгребали лопатами груды мусора на его ступенях и замазывали краской непристойные надписи на харраканском языке, покрывавшие его стены. Где-то бил колокол. Коршун черным призраком кружил в небе. Навстречу отряду показались люди в зеленых плащах и узкополых шляпах. Вольный Круг. Их мечи были выкованы в Приолте. Еще при них были маленькие луки и красивые серебряные колчаны. Дарри отметил, что эти люди с большим радушием поприветствовали ледниковцев, чем воинов Освободительной Армии.
   — Таргнир, колдун с Ледника! — братья Вольного Круга соскочили с коней и все, поочередно, обнялись с Анлилем. Деревенские тем временем осмелели и окружили гостей, наперебой предлагая разные угощения.
   — Выслушай историю этого старика, Таргнир! — сказал предводитель отряда по имени Сеппер.       
   Из толпы деревенских жителей выступил седовласый старец в плаще из овечьей шерсти. Он начал говорить так:
   — Я скажу тебе историю о моем сыне. Мой сын был учеником кузнеца в городе Проннен. Каждый месяц эффель он приезжал домой. Однажды он не приехал. Не приехал он и в следующий месяц эффель. Я отправился в город Проннен и нашел его учителя. Тот сказал мне: твой сын-кузнец исчез. В тот день, когда была облава, в город Проннен пришли харраканцы. Они многих увели. Они увели их в тхайб Кимор. В тхайбе Кимор есть огромные земли. На них пасутся стада. Харраканцы не могут жить без мяса. За скотом нужно ухаживать. Правитель Кимора посылает бандитов в Пойдар, чтобы они воровали людей. Люди Пойдара работают там в цепях, пока не умрут.
   — Я знаю, — сказал Анлиль. — Харраканцы называют это «трудовой лагерь».
   — Лагеря, куда уводили людей из Проннена, совсем рядом. По ту сторону границы, —добавил Сеппер. — Мы хотим пересечь границу и освободить людей хотя бы из одного лагеря. Пойдете с нами?
 
   Анлиль немедленно вызвался помочь в освобождении узников лагеря. Эрггот был недоволен, оправдывался законами Освободительной Армии: он не имеет права действовать без ведома Энцио Лесты. Но потом он обдумал что-то про себя и согласился. Сеппер сказал, что Старая Киморская Дорога не охраняется. Харраканцы бежали, устрашенные слухами о полном разгроме имперской армии в Приолте. Граница была условной: каменный столб с указателем. Еще недавно это была внутренняя граница между тхайбами. Сперва Дарри видел лишь унылый ольховый лес, а потом пошли пастбища и поля, окруженные каменными стенами с натянутой на них колючей проволокой. Объявление на стене гласило: ТРУДОВОЙ ЛАГЕРЬ «СЧАСТЬЕ КИМОРА». Часть деревенских, наскоро вооружившись, поехала вместе с отрядом. Сейчас на них страшно было смотреть: такую ненависть выражали их лица.
   Сопротивление им оказали слабое. Отряд легко выломал ворота, сорвал опутавшие их цепи. Потом завязался непродолжительный бой с охраной трудового лагеря. Когда пролилась первая кровь харраканского солдата, охрана прекратила сопротивление. Ее обезоружили и заперли в пустой избе, стоявшей на искусственной насыпи. День был ясный. В воздухе чувствовалось что-то по осеннему светлое. Посреди широкого двора, огражденного забором от полей, чернели шесть длинных приземистых бараков. Перебраться через огромные лужи можно было лишь по шатким и давно сгнившим доскам, в грязной воде разлагались отбросы. Эрггот вошел в избу, где заперли охрану, распознал начальника лагеря и учинил ему допрос. Следом за Анлилем Дарри вышел из ворот и встал на насыпи. За частоколом на холмах тянулись бесконечные капустные гряды. Тугие зеленые кочаны ранней капусты, заключенные в венцы сочных листьев... Оттуда начали сходиться люди. Сначала они вели себя очень робко, но брат Вольного Круга вышел на насыпь с приолтийским знаменем и поднял его высоко. Дарри никогда раньше не видел женщин, которые выглядели бы так, как эти. Нищенки-бродяжки с больших дорог были обычно здоровее и наряднее. Сквозь рваное тряпье просвечивали багровые рубцы. На лбах — клейма рабов, напоминающие вылупленные глаза. Анлиль приказал начальнику лагеря принести ему все лагерные книги и документы. Братья Вольного Круга решили поскорее вернуться в Пойдар и увести с собой освобожденных узников. Но Анлиль устроил в лагере инспекцию. В сопровождении арестованного начальника лагеря, Эрггота, Дарри и братьев он осмотрел каждый барак. Входя в бараки, Дарри зажимал нос. Анлиль брал в руки то, на чем спали обитатели лагеря, и клопы лениво расползались. Потом Анлиль так же тщательно осмотрел кухню, где готовили еду для узников, (они застали там нескольких женщин, которые еще не знали о своей изменившейся участи). Похлебка имела серо-зеленый цвет. 
   — Где здесь у вас лазарет...или госпиталь...что-нибудь в этом роде? — спросил Анлиль у начальника лагеря.
   — У нас этого нет, ваша светлость! — ответил тот.
   Сперва он именовал Анлиля «господином», но потом, очевидно, счел такое титулование недостаточно почтительным.
   — Какая я тебе «светлость»? Не гневи богов! — сказал Анлиль. 
   Закончился осмотр посещением избы из сосновых бревен — дома начальника лагеря. Женщина-приолтийка в одежде заключенной лагеря мыла полы. Увидев арестованного начальника со связанными руками, она охнула и схватилась за грудь. Дарри показалось, что эта женщина пришла в страшную растерянность: она принялась бегать по избе и искать какие-то вещи, что-то невнятно причитая. За ткацким станком сидела девочка в синем городском платьице с кружевами. Анлиль заинтересовался этой девочкой, сел рядом с ней и начал вполголоса расспрашивать ее. Эрггот конфисковал шкатулку, в которой начальник лагеря хранил свою личную переписку, и примерно двести маталле золотом. Анлиль тем временем удалился с девочкой в синем платье в одну из комнат и запер дверь на щеколду, и это почему-то очень напугало и без того перепуганного начальника. Отвечая на вопросы, он бросал взгляды на запертую дверь. Эрггот спросил, откуда трудовой лагерь получал узников. Начальник лагеря ответил, что из Пойдара. На коврике облизывалась толстая белая кошка.
   — Где Анлиль? — спросил Эрггот. — Давно пора возвращаться! Мы не должны медлить!
   Он резко постучал в дверь. Анлиль ответил что-то. Спустя несколько минут он вышел из комнаты. Девочка шла следом.
   — Ты прав! — сказал Анлиль. — Пора возвращаться. Здесь есть лошади и телеги. Надо взять их с собой, потому что некоторые из этих людей не смогут идти.
   Потом он повернулся к начальнику лагеря и ударил его по лицу сжатой в кулак рукой. Начальник тяжело рухнул на пол. Анлиль взял на руки кошку и вышел из избы первым.
   За избой находился огороженный двор, в котором щипали сено довольно-таки тощие козы. Далее — загон для коров. Скотину решено было увести в Пойдар. По другую сторону скотного двора  Дарри увидел виселицу, на которой раскачивался под порывами ветра труп женщины. Под виселицей были свалены грудой капустные кочаны.
   — За что? — спросил колдун.
   — За побег, — ответил начальник лагеря.
   Они вернулись на насыпь перед избой, в которой заперли надзирателей и мелкое лагерное начальство. Ланши распорядился, чтобы запрягли телеги и чтобы его помощники отобрали тех узников, кто не сможет самостоятельно преодолеть несколько миль до границы. Женщины умоляли поторопиться. Они с опаской смотрели на дорогу: не появятся ли харраканские каратели. Дети были смелее: подходили к участникам отряда, задавали вопросы и даже смеялись. «Жаль, что нет леденцов!», — сказал кто-то из приолтийцев. Анлиль переговаривался с братьями Вольного Круга. На руках он все еще держал белую кошку. Лицо колдуна было хмурым. Братья Вольного Круга кивали, бросая взгляды на избу. Эрггот подошел к ним. Дарри видел, что между ними завязался спор. Таргер тем временем бродил по склону холма. Он, единственный в отряде, был черноволосым и черноглазым, но такими же были многие надзиратели, и Дарри видел, что внушает узникам  страх. Он поднялся на насыпь. Как раз в эту минуту Анлиль сказал:
   — Заколачивайте!
   Помощники-приолтийцы принесли длинные доски и заколотили окна и дверь избы. Начальник лагеря густо покраснел и задышал тяжело и сипло.
   — Позвольте обратиться к вам, — сказал он Анлилю. — Позвольте...вы — образованный человек... Вы же понимаете, что это — произвол и беззаконие!
   Помощники поднесли братьям Вольного Круга горящие факелы. Сеппер протянул факел Анлилю, но колдун резко покачал головой. Сеппер поднялся выше и бросил факел на порог избы, в которой было заперты работники лагеря.
   — Будучи святым пророком, я тебе могу со всей уверенностью сказать: все, что я увидел в твоем лагере — это произвол и беззаконие! — проговорил Анлиль. 
   Изба занялась огнем. Сотрудники лагеря пытались выбить дверь. Слышались гулкие тяжелые удары, потонувшие потом в жутком животном вое. Черный дым поднимался в небо и длинными языками расстилался над бараками, заставляя лагерных животных испуганно кричать и метаться. Узники полукругом столпились вокруг пылающей избы, их серые изможденные лица не имели никакого выражения. Приолтийцы бросили еще несколько факелов, и пламя свернулось клубком и выбросило на крышу барака огромный огненный шар. Вой утихал, лишь слышно было, как трещали и лопались доски.
   Анлиль вдруг протянул кошку одному из приолтийцев и сказал начальнику лагеря:
   — Ложись на землю!
   — Что вы хотите сделать?
   — Давай, ложись! — с кривой улыбкой сказал Анлиль.
   Начальник лагеря улегся на стоптанную траву, нелепо согнув ноги в коленях.
   — Меч! — приказал Анлиль Сепперу, и тот протянул колдуну свой клинок в простых серых ножнах.
   Анлиль вынул меч из ножен и с улыбкой провел пальцем по острию лезвия:
   — Знаешь, Сеппер, на Леднике есть такое поверье: когда вершится справедливое возмездие, меч поет. Не так, как люди, а своим особенным голосом. Вот, Тунг в это верит!
   — Я это слышал, — сказал Тунг.
   — А ты, Сеппер, веришь в это? — спросил Анлиль.
   — Это может быть. У меча есть душа. Он страдает, чувствует радость и боль. Меч не переносит оскорбления.
   Анлиль закрыл глаза, словно прислушиваясь. Он по-прежнему улыбался, но Дарри показалось, что в эту минуту колдун не вполне владеет собой.
   —  Что вы сделаете со мной? — приподняв голову, спросил начальник лагеря.
   Анлиль поднял меч и отрубил начальнику лагеря ногу выше колена. Истошный вопль. Начальник забился, как-то странно шаря по земле, словно стараясь найти свою ногу. Анлиль обошел его и встал справа. 
   — Вы бы хоть увели детей! — сказал Эрггот.
   Военный советник был бледен, его губы дрожали. Узники повернули головы и смотрели на казнь все с тем же апатичным и угрюмым выражением.
   Анлиль воткнул меч в землю и тяжело оперся о него, словно отдыхая. Он не обращал никакого внимания на жуткие вопли и хлещущую фонтаном кровь.
   — А в том, что я делаю, никакого произвола и беззакония нет! — сказал он. — Воистину.
   Он снова поднял меч и отрубил начальнику правую руку.
   — Прошу прощения, Сеппер, что я так распорядился твоим оружием. Новый меч будет за мной.
   Он пригвоздил начальника лагеря к земле, вонзив ему меч в низ живота. Вытер пот со лба. На его сандалиях были пятна крови.
   — Что же ты перестал торопить меня, Эрггот? Пора возвращаться.

   Они подожгли все: бараки, кухню, мастерскую. Запалили ограду. Телеги с больными и детьми были загружены ровно настолько, сколько могла увезти лошадь. Все, кто мог, шли пешком. Еще шевелящегося начальника лагеря оставили на холме, рядом с пепелищем. Уже наступили сумерки. Полная белая луна плыла в смеркающемся небе. Розовые облака мерцали таинственно и ясно — глядя на них, голова начинала кружиться. Ласточки чертили круги над полями Пойдара. Лицо Анлиля было таким, что никто не смел заговорить с колдуном. 
   Толстая белая кошка дремала на животе девочки, жмурила глаза и поводила ушами. Люди в телегах спали вприжимку, обнявшись. Харраканская граница осталась позади. Наступила ночь. Участники отряда несли зажженные факелы. Высокие нагаритские тополя, высаженные вдоль дороги, были залиты ясным лунным светом и окутаны туманом. Точный и четкий рисунок созвездий невольно приковывал взгляд. Дарри показалось, что даже в созвездиях над этой землей есть что-то очень «брилтианское» и республиканское.
   Дорога сузилась. Высокие деревья над ней почти сплели густые темные ветви. Мычание коров и блеянье овец, которых приолтийцы гнали в хвосте процессии, стало тише. Дарри шел впереди, бок о бок с Эргготом и Тунгом, поэтому они первыми увидели зрелище потрясающей красоты. По идущей под склон дороге, залитой лунным туманом, спускалось стадо белых овец. Мерцали булыжники, мерцала чистая белая шерсть. Звенели бубенцы. Мерцала влажная густая листва тополей. Гнал стадо крестьянин-приолтиец в ослепительно белой рубахе, и бежали впереди две собаки с длинной черной шерстью. Завидев процессию, крестьянин подивился и спросил:
   — Кто вы, люди?
   — Освободительная Армия и Вольный Круг возвращают в Приолту братьев и сестер из харраканского плена! — ответил Эрггот.
   — Да будут благословенны боги! Свершилось! — охнул крестьянин.
 
   Часть бывших узников отправилась дальше, в пойдарский город Хадравойт. Часть остановилась на ночлег в деревне Восточная Тассиона. Туда их привел повстречавшийся им на дороге крестьянин. Анлиль и Дарри тоже остались в деревне. Все двери были растворены. Деревня встретила освобожденных узников объятиями, смехом и слезами — словно это были их родичи. Яблоки висели на склоненных ветвях. Свет луны сливался со светом фонарей на палках. Деревня пахла сеном и медом. В доме, где Анлиль и Дарри остановились на ночлег, хозяйка раскладывала по тарелкам кашу с грибами. Поставила бутылку клюквенной наливки и кувшин молока, а потом вдруг расплакалась, вытирая слезы красным полотенцем. Анлиль, обжигаясь, пил травяной чай. Он спросил у хозяев, были ли в их деревне облавы.
   — Два раза совались, — ответил хозяин. — Да только мы уже понаслышались, умными стали! Решили, что лучше сдохнуть, чем детей своих им отдать. С кольями на них пошли, они постреляли, да и назад повернули. А во второй раз у нас уже арбалеты были... Даже девки молодые, и те стрелять у нас обучены. 
   Хозяйка приготовила чистые мягкие постели. Дарри вышел в сад. На луне можно было рассмотреть каждое из тех пятен, что оставила своими губами влюбленная в нее ночь. Дарри не думал, что еще помнит ниемийские легенды. Анлиль сидел на скамейке под яблоней. Крупные золотые яблоки лежали на скамейке, в траве, на песчаной дорожке. Звезды горели все ярче. Дарри присел на скамью.
   — Звезда Меззел-техну нынче в пятом мимрате, а Луна от нее — слева, — сказал Анлиль. — Это предвещает начало большой войны.
   — Война уже началась.
   — Это — еще не война. Слышишь, цикады поют? Удивительно мирное место, и даже облав здесь не было. Впрочем, у меня свое мнение есть, почему облав здесь не было. И подумаешь! Люди они добрые, видишь, доходяг этих приютили...
   Он немного помолчал:
   — Скажи, Дарри, случалось тебе останавливаться на постоялых дворах?
   — Само собой, случалось.
   — А клопы тебя там кусали?
   — Да всякий раз кусали...
   — А случалось тебе потом на этот постоялый двор возвращаться, чтобы отомстить клопам, которые тебя покусали?
   — Да ты о чем? — спросил Дарри, почесывая в затылке. — Я тебя чего-то не понял. 
   — Иди, Дарри! Тебя ждут.
   Скрываясь от откровенного лунного света, таргер Дарри вскарабкался по лестнице, ведущей на чердак. Скрипнула дверь, и хозяйкина сестра протянула к таргеру руки, сохранившие под платком жар долгого солнечного дня...
 
   Дорога Лелли. Кажется, небольшая забота: пересечь город, в котором лишь десять улиц, одна площадь и пятьдесят тысяч жителей. Неразрешимая задача! Если этот город — Элайа времен Большой Пойдарской Войны.
   Куда бы ни шла Лелли, она упиралась либо в частокол, либо в ограждения из прутьев, перевитых вьющимися шипастыми лозами, либо на дороге ее вставал земляной вал. Как они здесь передвигаются? Вскоре вайвери разрешила задачку. Оказалось, что многие дома соединены друг с другом сквозными проходами. Заходишь в двери, проходишь через сени и узкий темный коридорчик, а потом — снова сени, и вот ты уже на другой улице... Такое путешествие напоминало блуждание по лабиринту, но что делать... Лелли торопилась на север, навстречу осужденному преступнику Анлилю Залейнарану.
   Хотя, будь ее воля, она осудила бы многих в этом городишке... О чем они думают? Эти люди прилт-тан, или как их там называют, с волосами цвета тех белых шапочек, что срывает с облетевших одуванчиков ветер. Эти люди, чья кожа прозрачнее крыльев ночной бабочки. Выцветшие бесцветные люди, которые молятся чужой богине Звайне и нарекают ее матерью ста тысяч своих богов. О, они вели себя, как безумные. Хуже безумных. Лелли подозревала, что эти люди ушли в какую-то странную и очень опасную ересь. Они собирались на перекрестках своего города и лопотали. Одни только «дз» и «тс». Словно мухи бьются о стекло. Некоторые из них выглядели, как вышедшие на разбой ледниковцы. На головах — зеленые повязки, бедра обмотаны красными поясами, а к поясам пристегнуты харраканские клинки без ножен, длинные кинжалы с изрезанными рукоятями. Из голенищ и из-за сверкающих колец наручных браслетов торчат метательные ножи. Другие больше походили на призванных в ополчение купеческих сынков: растерянные, тучные, краснощекие. Они явно не знали, как сподручнее разместить на туловище легкий лук и колчан на полсотни стрел. Но и у тех, и у других в белесых волосах зеленели еловые веточки. Желтые от пота рубахи покрыты кровяными пятнами.
 
   Элайа. У бывшей книжной лавки стояла виселица. В середине была повешена живая еще свинья. Ее перевязали за брюхо тугими кожаными ремнями и подвесили на веревке, сальная розовая плоть была истыкана ножами. Свинья дергалась и издавала почти человеческие взвизги и хрипы. По обе стороны от нее висели двое догола раздетых. Их руки были крепко связаны и подняты кверху, скрученные ступни — привязаны к торчащим из земли кольям. Из живота одного из них торчала рукоять ножа, и багрово-черная кровь казалась застывшей слюдой. Живот, бедра и грудь второго были вздувшимися и синими. На доске, приколоченной к виселице, Лелли прочитала понятные ей руны:

                ХАРРАКАНСКИЕ  СВИНЬИ

   Элайа. Торговля была прекращена. Витрины заколочены досками. Двери лавок выбиты. Базар пуст. Раздавленные перепелиные яйца и гниющие яблоки в торговых рядах. Чернокожий линдрианец на пороге лавки с улыбкой раздавал прохожим свои куклы: изящные создания с золотыми волосами, розовой кожей и меховыми ресницами; куклы, одетые в тяжелые придворные платья или в розовые и зеленые одеяния танцовщиц. Зеваки стояли на приличном растоянии. Берите, говорил линдрианец, тходэ тсанг арста. Кукла — это душа. Берите! Наверное, он сунул бы куклу и вайвери, если бы та не была невидимой. Увидев куклу богини Схопат, невыразимо страшную фигуру дряхлой старухи с бельмом на правом глазу и злобной мудростью — в левом зрачке, с бородавкой на носу под седыми косматыми волосами — увидев эту менгарскую богиню, один из тех, хорошо вооруженных, крикнул:
   — Кхалатай согги грамм Арганат си-проста! Сади!
   — Здесь нет места харраканскому колдовству! Убери это!
   Линдрианец-кукольник затравленно и робко улыбался. Кукла — это душа. По улицам ходили люди с кульками. Шел яростный и непрерывный обмен. Просо меняли на...на все, что угодно. Скрываясь за воротами, Лелли увидела, что к линдрианцу подошел тучный человек в широкополой шляпе. В руках у толстяка был мешок муки, и он оживленно говорил, показывая на куклу Схопат и на другую куклу, одетую в шелковое платьице городской куртизанки. Линдрианец всплеснул руками, заговорил. Потом он смахнул пыль с каменного порога, посадил на него «куртизанку». Спрятал куклу Схопат под свою черную телогрейку и быстро зашагал вниз по улице.
   — Войди в дом, вайвери! — недовольно сказал Хегг. — Скоро ты утратишь заклятие и станешь видимой для всего этого сброда. Живее!

   Элайа. Городской дворик, с трех сторон окруженный глухими серо-коричневыми стенами. Вдоль стен — навесы из досок, а под навесами сложены глиняные горшки всех размеров. На западной стене зеленой краской нарисовано крылатое чудище с головой ястреба и человеческими руками. Ниже — рисунок животного, напоминающего большую кошку. Руническая надпись МГАУДОТ.
   У стены — венки из еловых веток, колосьев, диких цветов.
   На восточной стене нарисована фигура человека без лица и со звездой на лбу, с мечом и жезлом в руке. Во всю стену:  ТАРГНИР.
   
   Элайа. Толпы светловолосых мальчишек носятся по улицам с мечами и копьями в руках. Они дарят прохожим еловые веточки и заставляют их повторять что-то вроде «Таргнир велик!» и «Смерть харраканцам!». На центральной улице вместо витрин — гигантские доски с указами. Харраканская монета запрещена. Культ Валлат и Рогатого Ашри запрещен во веки веков. Харраканцы запрещены.
   Благонамеренные граждане перекрашивают дома в зеленый цвет. Они подметают улицы. Уже на границе города стайка восторженно щебечущих девчушек вбивает в рыхлую землю саженцы елей.
   Зеленые руны на стене бывшей зеленной: САЖАЙТЕ  ДЕРЕВЬЯ! ТАК СКАЗАЛ ПРОРОК!
   Невидимость поддерживается уже из последних сил.   

   Лелли начала натыкаться на прохожих. На запыленных улицах было довольно много ледниковцев. Это плохо: у них может оказаться колдун-наводчик. Эндитти. Преступный колдун легко разрушит заклятие и увидит вайвери.
   В сером каменном здании бывшего храма Валлат приолтийцы мастерили таран. Шенгджи безо всякой определенной цели слонялись вокруг. Напротив — бывшая харчевня, украшением которой служило огородное пугало и напяленный на кол раскрашенный горшок. Сохранилась вывеска: «ВЕРТЕП  СЫТОГО  РАЗБОЙНИКА». Впрочем... Эта харчевня, как пить дать, харчевней и осталась! В окнах виднелись головы ледниковцев. Из-за полуоткрытой двери доносился звон монеты. Уже не харраканской ли, упаси вас Звайне?
   Лелли без сил опустилась на ступеньки храма. Дорога утомила ее. Она не могла больше поддерживать заклинание невидимости.
   — Только не сейчас... Еще бы ненадолго хватило сил, о Мелламе!
   — Плохо тебе, вайвери? — поинтересовался Хегг, выглядевший очень свеженьким и довольным. — Ты из последних сил поддерживаешь заклинание, как я погляжу.
   На дороге появился ледниковец, окруженный десятком мощных, покрытых очень густой шерстью собак со злобными короткими мордами.
   — Что это за собаки? — пробормотала Лелли.
   — Похвально, что любознательность не покидает тебя, вайвери! Это — боевые псы Ледника.
   Поравнявшись с вайвери, собаки замерли и повернули к ней морды. Они не лаяли. В полном молчании они начали приближаться к Лелли.
   — Почуяли, — сказал Хегг.
   — Что делать?
   Ближайший пес коротко рыкнул. Ледниковец крикнул что-то на своем гортанном языке и отозвал собак. Он не мог понять, почему его умные и послушные псы вдруг заинтересовались ступенями храма Валлат, и это беспокоило его. Удаляясь, он обернулся на ступеньки.
   — Я сейчас утрачу невидимость, — сказала Лелли. — Бежим!
   Она посадила Хегга на плечо и побежала по улице: мимо кузен, где ковали оружие, мимо походных кухонь. Они вбежали в первый попавшийся дом, на лестнице им встретился подвыпивший толстяк, но они проскользнули мимо и поднялись на чердак. Дверь оказалась открытой. Лелли рухнула на пол, и в тот же миг заклинание невидимости пало.
   — Ты застряла здесь, вайвери! Что ты собираешься делать теперь?
   — Тихо!
   Они услышали стон.
   В глубине чердака под крошечным окошком, затянутым бычьим пузырем, на груде тряпья лежал человек в харраканской одежде. Он был ранен в плечо. Кто-то сделал перевязку, но грубая ткань уже вся пропиталась кровью.
   Лелли чувствовала себя так, словно ее саму ранили клинком, но долг каждой вайвери —помогать страждущим. Поэтому она занялась раненым: соорудила ему новую повязку, предварительно промыв рану той водой, что оставалась во фляге. Потом потратила последние силы на заклинание, снимающее боль. Харраканец пытался сказать что-то.
   — Не надо говорить! — велела ему Лелли. — Отдыхай! Да поможет нам Мелламе!
   — Он сам перевязал свою рану, — заметил Хегг. — Он — сильный человек. Что ты будешь делать дальше, моя госпожа?    
   — Мы должны отдохнуть, — сказала Лелли.

   Лелли видела странные сны: ей снова явилось Зло, к которому были причастны колдун и Дарри. Но не успела она проснуться от страха, как ей привиделись заснеженные вершины; сосны, озаренные восходящей луной; деревянный дом на острове. А потом вайвери увидела девушку, некрасивую и веснушчатую. Девушка жила в доме на острове, и она имела какое-то отношение к колдуну и Дарри. Девушка заглянула Лелли в лицо спокойными глазами северянки, и ястреб-перепелятник взмыл в небо подобно демону. Демон, подумала Лелли во сне. Демон. Что это за девушка?
   — Что это за девушка? — спросил хриплый мужской голос. Мгновенно проснувшись, Лелли увидела трех северян. Они стояли над ней.
   Хегг исчез.
   — Она что, жена или подружка этого харраканца?
   Лелли поднялась на ноги. Сон вернул ей часть силы, она сосредоточилась и хотела нанести удар...
   Когда перед ней появился этот человек, вайвери вскрикнула от неожиданности. Старик с длинными седыми волосами, косматыми бровями и хищным прищуром синих глаз обладал силой — но не магической. В этой силе было что-то родственное умениям тех вайвери из Пятой Службы, что всю жизнь имели дело с демонами... Этот человек зажал ей рот и нос тряпкой, пропитанной неприятно пахнущим раствором. Лелли задохнулась, запах проник ей в ноздри — дурманящий, странный, травянистый. В следующее мгновение вайвери уже нанесла удар. Сверкнула молния. Старика отбросило на четыре шага назад. Лелли была разгневана и приготовилась атаковать: ей хотелось наказать человека, поднявшего на нее руку. И вдруг ощутила страшную слабость.
   Что происходит? Ее бросило в жар, потом — в холод. Пол изгибается, принимая форму чаши. Лелли почувствовала, что не может призвать свою силу, не в состоянии защищаться. Это все раствор, которым была пропитана тряпка. Вайвери слышала о таких вещах в Ивяннике. Какое-то наркотическое снадобье, парализующее магическую силу.
   Как с этим бороться, Лелли не знала. Старик что-то говорил варварам, но что именно, она не слышала. В ушах у нее звенело — отвратительно, монотонно. Варвар подошел к раненому харраканцу и вонзил ему в грудь острие клинка. В глазах у Лелли почернело, потом зрение вернулось. Харраканец бился в судорогах. Улыбка на лице варвара. Сознание вайвери помутилось, она смутно ощущала, что ее посадили на коня и везут куда-то. Рядом был старик на черном коне.
   Через какое-то время она пришла в себя. В горле было сухо, виски страшно болели, сердце колотилось бешено. Слух к ней так полностью и не вернулся. Какой-то человек поднес ей чашку с водой. Ей немного полегчало. Тогда старик подъехал к ней и снова зажал ее нос тряпицей, пропитанной дурманом. Лелли сопротивлялась, но это не помогло. Где же Хегг, в панике подумала она, проваливаясь в беспамятство.
   Она не знала, сколько времени прошло, но, придя в сознание, поняла, что они отъехали на значительное расстояние от Элайи. Куда они везут ее? По направлению солнца Лелли предположила, что на запад. Они едут в Ниску? Старик держался позади и полностью игнорировал вайвери.
   Через день пути Лелли увидела Ниску. Вместо деревьев повсюду высились одни обугленные остовы, черные и мрачные. Стаи ворон. Жалкие развалины некогда роскошного здания — сохранилось лишь несколько колонн и часть стены, украшенной барельефами. Руины были видны издалека и торжествовали над округой. Над тем, что было еще недавно входом в здание, Лелли удалось прочитать несколько букв, и она поняла, что это был храм Валлат, Непорочной и Многорожающей.
   Старик подъехал к вайвери все с той же тряпкой в руке:
   — Придется мне еще раз воспользоваться этим, госпожа вайвери.
   — Зачем? — выдавила из себя Лелли. Язык плохо повиновался ей.
   — Чтобы ты не шалила. Кстати, твой демон улепетнул от нас, поджав хвост.
   — Что тебе нужно от меня?
   — Я следил не за тобой, а за твоим демоном. Очень непростой у тебя демон, уж я-то в этом понимаю... Имя мое ничего тебе не скажет. Я — Дзиккэн Эмторан, лучший охотник за демонами по эту сторону моря! Сперва я решил продолжить охоту за твоим демоном, бросив тебя шататься по Элайе, а потом подумал: не может быть случайностью, что сестра Ордена вайвери бродит по Пойдару в платье простой смертной. Что ей нужно? Уж не следит ли она за кем-нибудь из моих друзей? Тогда я решил доставить тебя к Таргниру. Пусть разберется. Он это хорошо делает.
   — Ты — не с теми, — слабым голосом сказала Лелли.
   Старик вылил на тряпочку почти все содержимое зеленого пузырька и заставил вайвери вдохнуть эту отраву. Черные ели вокруг торжественного здания с гербом. Виселица.
   Лелли смутно слышала слова:
   — Хорошо ли так обращаться с девицей? — это сказал один ледниковец.
   — Она — не человек...ведьма с Запада...крыса, — говорил другой.
   Потом мир почернел и исчез.
   Ей снилось Зло, смысла которого она не могла понять. То Зло, что случилось тогда. Она искала колдуна из-за этого Зла. Чтобы он никогда не смог его повторить. Чтобы он не смог запятнать этим Злом таких дураков, как Дарри.
   Если бы рядом был Хегг... Надо предупредить сестер, что вайа-рамат могут предать...
   Как она предупредит их, во имя Мелламе? Как ей вернуться в Зерт?
   Лелли открыла глаза.

   Очнулась она в ужасном месте. Это была крошечная грязная камера. Три стены обшиты листами железа, четвертая представляет из себя частую решетку с облепленными синим лишайником прутьями. Из-за решетки открывается вид на узкий коридор. В коридоре еле-еле тлеют факелы, еще немного света проникает из зарешеченного окошка под самым потолком.
   Голову ломило от боли, перед глазами стояли черные круги. Лелли попробовала сделать кори-дорд и выломать дверь. Не получилось. То ли наркотик еще действовал, то ли вайвери ослабела от голода и длительного пути.   
   Пол был чудовищно холодным. Лелли видела, что на нем блестят капельки влаги, и такие же капли были на прутьях решетки. Воздух стылый, сырой. Лелли не могла больше лежать, вскочила и принялась ходить по камере: три шага вперед, три шага назад. Спустя несколько минут у нее закружилась голова.
  Ощущение несвободы становилось невыносимым. Звуки шагов. Лелли увидела мрачную женщину с выбритым лбом. Исподлобья взглянув на Лелли, она просунула сквозь решетку тарелку каши и кувшин молока.
 
   Последующие часы слились в нескончаемый кошмар. Лелли казалось, что в камере с каждым часом становится все холоднее. Ее тряс озноб. От капель влаги на полу ее одежда отсырела, а волосы стали мокрыми, словно она попала под дождь.
   Она  ненавидела эту безмолвную женщину в белом, как снег, платке.
   — Выпустите меня! Где я нахожусь?! Я — зертианская подданная!
   Женщина ничего не ответила. Но спустя несколько минут к решетке камеры подошла другая, молодая и очень белокурая.
   — Не шуми, девушка! — сказала она по харракански. — Не оскверняй эти стены. Ты находишься в Храме-Монастыре Звайне. В этом подземелье держали раньше провинившихся послушниц.
   — Выпустите меня!
   — Не можем, пока не появятся Мудрейшие и не скажут нам, выпускать тебя или нет.
   — Да за что вы меня здесь держите?!
   — Ты — зертианская ведьма. И на тебе были штаны, — злобненько добавила женщина.
   — Мне холодно здесь! Выпустите! — кричала Лелли им вслед.
   И самое ужасное: она по-прежнему не могла колдовать. Что за зелье ей дали?
 
   Потом что-то изменилось. Лелли согрелась, и это немного успокоило ее: она решила, что к холоду можно привыкнуть. Она лежала все на том же ледяном полу, но ей было тепло, она даже ощущала небольшую эйфорию. В голове стало как-то очень ясно, и вайвери придумала хитроумный план побега, заключавшийся в том, чтобы приручить одну из местных крыс. Крыса украдет ключи у мрачной женщины, и Лелли спокойно выйдет на свободу. Она повесит Анлиля Залейнарана на старой иве возле Дома Учениц в Ивяннике. А потом...
   Здесь нить ее размышлений обрывалась. Это беспокоило ее. Неужели она так и не сможет придумать, чем  будет заниматься, когда покончит с Анлилем Залейнараном?
   А потом ей стало жарко. Лелли мечтала о холоде: представляла себе, как будет здорово, если пойдет дождь, а лучше — снег, или если ее отведут к морю, которое плещется здесь, у порога. Она будет плавать, потом сядет на корабль. Когда женщина принесла ей очередную тарелку каши, Лелли спросила по зертиански:
   — Тула меллай де тари мар?  Когда же придет корабль?
   Было так жарко, что даже воздух казался раскаленным и обжигал легкие. Лелли приходила к выводу, что в Приолте плохой климат. Иногда ей казалось, что она находится в Ивяннике. Сквозь окно она видит белое зимнее небо и покрытые снегом верхушки старых ив. На соседней кровати, поджав ноги, сидит Огна, ее соседка по комнате.
   Огна смотрит на Лелли и говорит:
   — Необходимо уничтожить Орден Ущербной Луны. Нужно сделать так, чтобы Анлиль Залейнаран бежал из Зерта в Харраканскую Империю. Там его научат убивать по-настоящему. Потом он освободится и перебьет для нас этих магов. Потом мы убьем его.
   Говорит Огна почему-то голосом Старшей вайвери.
   Лелли не знает, что ответить, и неожиданно понимает, что заболела. У нее жар, теперь она ясно чувствует это. Еще она ощущает жжение и боль в груди. Боль становится все сильнее, и Лелли не понимает, откуда она взялась.
   Ей становится очень страшно.

   Она открыла глаза и увидела лицо, показавшееся ей знакомым. Красивое, худое, задумчивое. Чуть поодаль было другое лицо, тоже знакомое, но на нем застыло неприязненное выражение. За ними была темнота, напоминающая ночное небо поздней осени. Это дорога смерти, подумала Лелли. И ей показалось, что лица, которые она увидела — это лица ее далеких предков. Техари верят, что души предков встречают умершего в стране туманов, призраков и бездонных потоков...
   Лелли услышала слова:
   — Осторожно, Таргнир! Это заразно.
   И другой голос, глухой и чуть хрипловатый:
   — Этим меня не убьешь...
 
   Очнувшись, Лелли обнаружила, что лежит на низкой кровати возле камина. В камине потрескивают дрова. Комната...очень уютная...окно задернуто розовой занавеской. Кто-то вошел. Лелли закрыла глаза, притворяясь спящей. Она чувствовала такую слабость, что понимала: магию она использовать не сможет.
   Лелли почувствовала, что кто-то дотронулся до ее плеча. Она открыла глаза и вскрикнула от ужаса. Тот, на кого она охотилась, смотрел на нее: человек из таверны, Анлиль Залейнаран.
   — Я знал, что ты не спишь. Я хочу попытаться вылечить тебя.
   Лелли никогда не слышала такого странного голоса, звучащего словно из-за каменной стены, глухо и безучастно. Она пыталась приподняться, но не смогла оторвать голову от подушки.
   Этот человек сел рядом и взял ее за руку:
   — Я не причиню тебе зла. Будешь лежать спокойно?
   Сопротивляться или спорить Лелли была не в состоянии. Поэтому она просто кивнула.
   — Смотри мне в глаза. Так...хорошо... Ты должна полностью доверять мне. Сейчас ты уснешь и проснешься здоровой.
   Он говорил с Лелли так, словно она была обычной пациенткой, а не пытавшейся убить его вайвери. Проваливаясь в сон, Лелли думала: может быть, не такой уж он и зверь? Может быть, с ним можно договориться?
   Когда Лелли проснулась, Анлиля уже не было рядом. Она выбралась из-под одеяла, и ее охватил озноб. Она прошлась по комнате. Ноги были ватными, колени беспомощно подгибались.
   Лелли услышала чьи-то шаги и вернулась в кровать. Она по самую шею накрылась одеялом и легла так, чтобы видеть входящих. Неизвестные прошли мимо. Лелли хотела продолжить осмотр комнаты, но заснула.

   Вот уже несколько дней она была совершенно одна. Лишь одетые в зеленые платья и белые платки послушницы молча заходили в ее горницу, приносили ей молоко и хлеб с козьим сыром. Двор Храма-Монастыря был захвачен птицами.
   Когда вайвери пожаловалась на одиночество, безмолвная послушница принесла ей книжицу в покрытом вышивкой переплете. «Сто тысяч наиважнейших отличий Святого Культа Эджа от Презреннейшей Воддовской Ереси». Перевернув пару страниц, Лелли вычитала: «Подлинный богохульный смысл Водда суть Заговор Всемирный мужского естества против таинственного естества женственного, потому и Всемерзкие Еретики лепят Мать-Сестру Звайне с такой срамотой в низу живота, что и представить страшно».
   Когда Лелли спросила, может ли она осмотреть Храм-Монастырь, послушница молча принесла ей платье и платок.
   Побродив по коридорчикам и полюбовавшись вышивками и рисунками послушниц, Лелли услышала мужские голоса. Она на цыпочках спустилась вниз, увидела полуотворенную дубовую дверь. 
   Лелли услышала смех Дзиккэна и...еще чей-то. Спрятаться она не успела: колдун обернулся.
   — Заходи, присаживайся! — сказал он, впиваясь в ее лицо насмешливыми глазами.
   Лелли вошла в комнату и только потом увидела, что у камина сидит...таргер Дарри!
   — Вы знакомы? — осведомился колдун.
   Дарри криво усмехнулся.
   — Здравствуй, Дарри! — сказала вайвери.
   Таргер опрокинул кубок:
   — И тебе того же...
   И нет ничего удивительного, саркастически подумала вайвери. Этот таргер нашел подобающую себе компанию.
   Колдун улыбнулся. Это была самая красивая и беззаботная улыбка, какую Лелли когда-либо видела в жизни, но девушка сразу же поняла, что колдун пользуется хорошо отработанным приемом.
   — Давай познакомимся. Меня зовут Анлиль. А ты, если не ошибаюсь, та самая вайвери, которая хочет меня убить?
   — Совет вайвери послал меня в Харракан, чтобы привести в исполнение приговор. Не я приговорила тебя.
   — Кажется, у тебя был отряд? Я видел в таверне. Рыжий лумборец и корби из Минджшенга. Они тоже хотели меня убить?
   Лелли почувствовала, что его чрезмерно вежливые интонации начинают ее раздражать.
   — Так было решено Советом вайвери. Приговор был вынесен Седьмой Службой и подтвержден королевским судом.
   — Мой приговор мне известен. Я был приговорен к пожизненной крепости.
   — Тебя приговорили к смерти за побег.   
   Он пристально смотрел на нее. Серые глаза с насмешливыми холодными искорками. Но ненависти в этих глазах не было.
   — Где ты потеряла свой отряд?
   — Отряд распался. Разве таргер не рассказал тебе?
   — Таргер мне все рассказал. Но я хочу услышать это от тебя.
   — Зачем? — Лелли бросила взгляд на этого, столь сильно изменившегося Дарри.
   Обновленный перекупщик был одет в короткую куртку из светлой кожи лесвенского оленя, подпоясанную широким алым поясом. На поясе висел кинжал в украшенных слоновьей костью ножнах. Таргер поймал взгляд Лелли и улыбнулся. Улыбнулся он, как прежде — белозубо и хищно:
   — Загар тебе идет, радость моя...
   Лелли разгневанно вспыхнула. Она вспомнила, как сильно ослабела после болезни. Разумеется, с таргером она справилась бы и сейчас. Но этот колдун-убийца... Они заодно.
   — Я хочу верить, что здесь я — в безопасности, — сказала она Анлилю.
   — Ты говоришь это человеку, которого хочешь убить?
   Лелли почувствовала, как тщательно сдерживаемый страх овладевает ее душой.
   — Ты в безопасности здесь, — неожиданно сказал колдун. — До тех пор, пока не начнешь убивать меня, а я не начну обороняться.
   Он негромко рассмеялся. Следом за ним — Дарри.
   — В толк взять не могу, зачем сестры-монахини заперли тебя в этой яме! — неожиданно сказал Анлиль.   
   — Разве не ты приказал?
   — Я ничего не знал об этом. В отличие от большинства зертиан и харраканцев, я не стремлюсь посадить под замок все, что может дышать и мыслить. 

   Эту девушку звали Эмпиато. Она была старшей послушницей. Каждое утро она устилала полы во внутренней храмине ветками можжевельника, туи и сосны. Она проходила мимо горницы Лелли, сгибаясь под тяжестью своей ароматной колючей ноши. Однажды Лелли пошла за ней.
   — Не ступай на ветки! — приказала Эмпиато.
   На потолке внутренней храмины была нарисована звезда, окруженная грозовыми тучами. Синь, лазурь, чернота. Над алтарем Звайне — другой рисунок: земля, из океанов которой словно вылупляется огромный пятнистый камень.
   — Святость этих веток — в их запахе, — сказала Эмпиато. — Ни одно вредоносное существо не проникнет в храм. Для нас большая честь, что в нашей обители обрел приют Дзиккэн Эмторан, Гроза Демонов. Вот только вчера он поставил в саду силки и поймал демоненка. А уж то, что у нас остановился пророк Таргнир... Перед этой честью мои уста немеют. Знаешь, почему он выбрал нашу обитель? Однажды он уже бывал здесь, лечился от страшной раны. Он тогда был мизенгиси.
   — Ты кажешься мне разумной девушкой. Как можешь ты верить в его святость?
   — Он — предсказанный пророк.
   — Чему же он учит?
   — Он создает верный путь, совершая поступки.
   Лелли вспомнила слова Старшей вайвери: «Ошибку разума можно исцелить мыслью. Ошибку веры — нельзя».
   Эмпиато быстро раскидала оставшиеся ветки.
   — Пойдем со мной! — сказала она Лелли. — Посмотришь на пойманного вчера демона.
   Лелли сомневалась.   
   — Пойдем, — с мягкой настойчивостью повторила Эмпиато.

   Они спустились вниз, миновали анфиладу полупустых, торжественно-холодных комнат, прошли сквозь погреб. Эмпиато три раза постучала в дверцу. Приолтийка в зеленом платье открыла им. Внутри было только одно закрытое ставнями окно. Слева от печи — каменный алтарь. На алтаре стояла деревянная статуя Звайне. Перед алтарем за широким столом сидели трое: Анлиль, старик по имени Дзиккэн Эмторан и Дарри. 
   Эмпиато села на скамью и усадила Лелли рядом
   Пятнистое существо вдруг выскочило из угла и оказалось на столе. Пятна были красными и шли вдоль хребта, резко выделяясь на фоне черной шерсти. Существо взмахивало совиными крыльями и подносило к вытянутому хоботку рта кожистые ладони с тремя длинными серыми пальцами. Лелли вспомнила, что такие демоны зовутся вайа-шимпа.
 
   То, что произошло потом, не было классическим шианидда. Это было значительно хуже. Однажды в Ивяннике Лелли видела как извивающийся змеевидный демон вайа-лелсе пожирал покрытого хвойными иглами зеленоглазого демона вайа-норр. То зрелище было человечнее, чем это, разворачивающееся на глазах у вайвери в подвале Храма-Монастыря Звайне. Звайне — богиня хоть и ложная, но светлая... Как она терпит это? И почему белокурая послушница Эмпиато так спокойно смотрит на жуткую расправу?
   Беглый преступник Анлиль Залейнаран вполне профессионально и многоопытно забрал у демона вайа-шимпа жизненную энергию, файрат, и приказал послушнице Эмпиато выбросить обмякшую тушку. Руки Эмпиато не дрожали.
   Башмаки послушницы отскрипели по лестнице. Только тогда Лелли поняла, что станет следующей жертвой — но было уже слишком поздно.   

   В глазах колдуна появился огонь. Дзиккэн и Дарри отступили к стене. Мгновение спустя Лелли оказалась распростертой на полу. Ее руки и ноги были парализованы, и вайвери показалось, что железный обруч сжимает ей череп так, что он сейчас треснет.
   Она сосредоточилась и разрушила хватку колдуна. Она не даст себя убить, как корову на бойне.
   Решившись показать этому извергу, на что способны вайвери, Лелли укрепила свой файрат — магическую защиту, способную стать посредником в битве, и перенесла в ее бутон свою силу, придав ей форму медного щита.
   Лелли ожидала, что колдун попытается разрушить ее защиту, и готова была оборонять ее. Но он поступил иначе. Колдун перенес их обоих в Ниннант, мир призраков, мир иллюзий. В Ивяннике такое действие считалось вершиной техники, но о том, чтобы перенести туда другого человека, притом помимо его воли... Вайвери об этом даже не слыхали.
   Он создавал новую реальность, так ловко и умело, как будто, подобно магам древности, большую часть жизни провел в Ниннанте. Сначала вокруг было пустое пространство, белое и мерцающее как огромная жемчужина. Потом, подчиняясь воображению колдуна, Ниннант обрел воздух, ветер, цвета. Холодная буря высоко в бледно-голубом небе. Грозовые тучи на горизонте. Под ногами — цветущий клевер и влажно-зеленая мята. Несколько округлых камней. Плакучая ива на разбитой колесами дороге. Все это было похоже на Ра-Танник, родное местечко Лелли.
   И вайвери подумала, что он извлек это из ее памяти.
   А на дороге она увидела вянущую хризантему с бело-зелеными лепестками. Цветок, оброненный кем-то...забытый и растоптанный цветок. Лелли закрыла лицо руками. Хризантема Зерта, символ могучего и высокого разума, не запятнанного ни единой человеческой эмоцией, не оскверненного ни единой логической ошибкой — символ Ее Святости.
   Лелли подняла цветок и поднесла его к губам.
   — Злемм, Злемм, Злемм... — прошептала она то имя, что любая вайвери произносила при поклонении святыне.
   Осторожно ступая по траве, она пересекла поле, опустилась на колени и посадила хризантему в землю. И вот уже не одна, а целых три зеленых хризантемы кружились у нее перед глазами, а рядом мерцал недобрым призрачным светом небольшой серый камень.
   И тогда вайвери увидела девушку лет шестнадцати, худенькую и светловолосую, одетую в нарядное платье. Девушка была лишена силы.
   Незнакомка обернулась и увидела Лелли. Ее лицо исказилось от ужаса. Она боится колдуна? Нет, поняла Лелли. Она испугалась меня.
   Неловко подхватив подол расшитого цветами платья, незнакомая девушка побежала прочь, а вайвери — следом за ней. Ей хотелось догнать и успокоить беглянку. Почему та испугалась ее? Айдегг мна улль никому не причиняют вреда.
   Девушка бежала стремительно. Иногда она оборачивалась, но завидев Лелли, продолжала бег. Тем временем небо почернело, заволоклось тяжелыми тучами. И вот уже зловещие сполохи озаряли его, ветер становился все злее и уже почти сбивал вайвери с ног.
   Девушка остановилась. Подол ее платья развевался, надутый ветром подобно парусу. Лелли настигла ее и лишь тогда поняла, почему беглянка все-таки остановилась. Они находились на каменном утесе, и под ногами у них бушевало море. То был один из сорламэон, узких заливов северного Зерта.
   Пошел ледяной дождь, и море подняло черные валы, покрытые белесым налетом пены. Девушка, вся дрожа и не отрывая глаз от Лелли, подошла к самому краю утеса. Вайвери подняла руку. Ей хотелось удержать эту безмозглую дурочку.
   — Не бойся, сестра! — сказала Лелли и вдруг... Против ее воли, рука вайвери столкнула девушку с утеса. Падая в бушующее море, та вскрикнула, и этот крик был слышен даже сквозь вой ветра.
   Что-то коснулось пальцев Лелли. Это была зеленая хризантема: цветок вращался в воздухе, подобно волчку. Глядя на него, девушка в ужасе увидела, что сила, заключенная в священной хризантеме, была мощью демона.
   Вайвери открыла глаза. Она лежала на полу в молельной зале Монастыря Эджа-Звайне.
   Все взимосвязи рухнули. Лелли чудилось, что она слышит жужжание мухи: той мухи, чьи склеенные лапки сумели порвать паутину. И небольшая черная мушка, и правда, ползала по руке вайвери.
   Невежество Приолты...
   Лелли слабо ощущала в себе пульсацию магической силы — тонкой, как шелковая нить, ничтожной, неразвитой. Ее истинной силы. Остальное было силой демона и тайным именем его.
   Анлиль рывком поднял вайвери и заставил посмотреть себе в лицо. Его глаза лихорадочно блестели. Он казался очень уставшим, и это удивило Лелли. Она стала свидетелем его могущества и готова была, по примеру Эмпиато, признать в нем божество.
   — Лелли, сестра моя! Нибтейни из тебя не получился бы! — сказал он голосом смертного человека. — Каждый из  убитых мною на арене был сильнее тебя.
   — Что мне делать? — спросила она.
   — Ты можешь остаться здесь. Можешь уйти. Ты можешь делать все, что угодно.
   Это было приговором. Когда он ушел, Лелли еще долго смотрела в золотистые глаза Звайне. 
   
   Шохэн Аммакари, наследный принц Северного Менгара, был пока всего лишь принцем города Эланга. Чтобы получить довольно условную власть над всей страной, ему необходимо было дождаться смерти своих троюродных братьев, принцев Хинэ и Хоммэ. Нынче они правили старинным городом Кайнтон, а тот, кто правит Кайнтоном, правит и всем Северным Менгаром. Сказать, что Шохэн Аммакари не любил своих братьев, значило бы сильно принизить ту степень холодной и расчетливой ненависти, до которой правитель Эланги мог подняться в своих чувствах. Что же касается самого Шохэна, то его не любил никто из более чем восьмисот принцев и принцесс, включенных в Великую Книгу Высоких Генеалогических Деревьев. Поэтому они распускали о нем вздорные слухи: дескать, Шохэн Аммакари принимает завтрак не иначе, как в окружении пяти-шести посаженных на колья врагов и тому подобное. Эти сплетни составили впоследствии содержание исторических книг.
   Что было правдой — так это приверженность Шохэна старым традициям своего народа. Шохэн находил бессмыслицей все, что принесли в Менгар зертиане или харраканцы. Поэтому он возродил многоженство, и первой его женой была сестра принцев Хинэ и Хоммэ, а четвертой — дочь выскочки из серебряной корпорации. Принц Шохэн ничего не жалел для развития своей силы, и мускулам его мог бы позавидовать любой кулачный боец. Следуя добрым обычаям предков, Шохэн сам объезжал лошадей, возился с охотничьими псами и не упускал случая сойтись с каким-нибудь умельцем в бое на мечах или в рукопашной. Принц Шохэн ел мясо с кровью, и еще он знал историю. Он отлично знал, какие именно менгарские земли были нагло оттяпаны Харраканом. Поэтому каждое утро принца Шохэна начиналось с броска дротиком в глиняную фигуру харраканского солдата.

   Зертианский колдун, которого принц Шохэн милостиво согласился принять, выглядел странно. Бесформенный серый плащ был подпоясан бечевкой. На ногах — стоптанные сандалии без задника. Если говорить напрямик, колдун выглядел так, что хотелось накормить его на кухне для прислуги.
   Скрестив на груди обнаженные мускулистые руки, принц Шохэн Аммакари остановился взглядом  на исхудалом лице колдуна. Он пытался увидеть в нем того великого бойца, чья слава гремела некогда по всей Харраканской Империи. Харракан удивить нелегко... Шохэн пытался пробудить в себе презрение к бывшему рабу, но не мог подавить чувство радостного воодушевления. Человек, стоявший перед ним, был лучшим колдуном-убийцей в истории Харракана, а значит — в мировой истории.
   Колдун-убийца! Тревожные слова. Но Шохэн хорошо подготовился к встрече. Его лучший телохранитель, преданный Шумра, крепко сжимал рукоять отравленного дротика. А у стены стоял личный маг Шохэна, который тоже был убийцей. Посмотрим, что-то сделает этот нибтейни против раны, яда и волевого удара. Посмотрим...   
   — Я приветствую Шохэна Аммакари, солнечного принца Эланги, — сказал колдун на харраканском языке. Потом он поднес руки к сердцу, отступил на два шага назад и поклонился.
   «Солнечный принц» отметил, что колдун поприветствовал его по всем правилам менгарского этикета...да вот только эти правила были не слишком симпатичны сердцу Шохэна. Шохэн предпочитал, чтобы его именовали «принцем обоих Менгаров и дубом, поддерживающим Запад». 
   — Как мне тебя именовать? — фыркнул он.
   — В Приолте меня знают под именем Таргнир. Имя же, данное мне при рождении —Анлиль Залейнаран.
   «Залейнаран»... Это имя было знакомо Шохэну Аммакари, но он не мог вспомнить, где слышал его. Обученный запоминанию по технике вайвери, он спрятал слово «Залейнаран» в один из пятисот ящичков своей памяти и забыл о нем на время.   
   — Теперь ты служишь послом у Энцио Лесты? — насмешливо спросил принц.
   — Я согласился выполнить его поручение, но я — не посол.
   — Это ты называешь себя пророком Таргниром, посланным на землю богами?
   — Так меня называет народ шенгджи.
   — Ха! А ты-то сам что об этом думаешь?
   — Я не знаю, кто я есть, — сказал зертианин.
   — Зато я прекрасно знаю, кто ты есть. Ты был нибтейни. Ты одержал пятьдесят три победы и стал лучшим бойцом. Тебя продали...и очень дорого продали...харраканскому принцу Тэйчи. После восшествия на престол он женил тебя на своей сестре. Ты был его фаворитом, потом предал его. Какой же ты пророк? Ты —обыкновенный авантюрист!
   Шохэн Аммакари замолчал. Анлиль стоял, скрестив руки на груди.
   — Почему ты говоришь со мной по харракански? — спросил он.
   Шохэн Аммакари слегка шевельнулся и нервно взглянул на своего мага.
   — Я могу предположить, что ты не понимаешь по менгарски, — сказал он, думая: “С ним надо быть осторожным. Он непредсказуем”.
   — Я понимаю, — сказал Анлиль по менгарски.
   Наступила пауза. Принц видел, что Шумра сделал едва заметное движение, чуть крепче сжав рукоятку дротика.
   — С  кем я сейчас говорю? — громко спросил Анлиль.
   — Ты говоришь с его высочеством Шохэном Аммакари, наследным принцем Северного Менгара! — надменно сказал тайный советник.
   — Вот это мне и было интересно, — медленно проговорил Анлиль. — С кем я говорю: с наследным принцем Северного Менгара или…с вассалом Харраканской Империи?
   Шохэн Аммакари побледнел от гнева:
   — Сейчас ты будешь убит! — сказал он.
   Рука Шумры шевельнулась.
   — В Северном Менгаре принято исполнять последнее желание приговоренного? —спросил Анлиль.
   — Нет, — ответил принц. — Но, из уважения к лучшему бойцу Даргат-Нибтейни, я готов выполнить твое желание…если оно будет скромным и необременительным.
   — Я хочу, чтобы сюда принесли карту Харракана.
   “Он не сможет убить меня при помощи карты”, — подумал Шохэн.
   Вслух он сказал:
   — Принесите карту!
   Анлиль склонился над развернутой на столе картой. Она превратилась в чистый белый лист.
   — Как ты сможешь убить меня? — спросил он. — У меня есть предназначение. Я должен уничтожить Харракан. Неужели ты думаешь, что в твоей власти убить человека с таким предназначением?
   — Ни одно государство не стоит того, чтобы жить мечтой о его гибели, — сказал Шохэн Аммакари. 
   — Харракан — больше, чем государство.
   — Что ты имеешь в виду? — спросил принц. Маг пока не подавал предупреждающих знаков.
   Анлиль по-прежнему стоял, скрестив руки. На какой из этих рук он носил руну? И осталось ли от нее хоть что-то?
   Усилием воли Шохэн Аммакари изгнал эти неуместные мысли.
   — Харраканскому вассалу никогда не понять моих слов! — сказал Анлиль.
   Кормильцы гневно закричали. Шумра едва не выхватил дротик, но условный знак принца остановил его.
   — Скажи своему господину, чтобы не прятал дротик, — сказал Анлиль. — Я знаю про него. Я знаю, каким ядом он отравлен.
   — Моему…господину? — произнес Шохэн Аммакари. — Почему ты называешь этого человека моим господином?
   — А что же он, твой слуга? Разве у раба могут быть слуги? Пусть так. Пусть слуга раба харраканского императора не прячет свой дротик.
   — Шумра! — высокомерно улыбнувшись, сказал принц. — Положи дротик на стол. И держи его покрепче!
   — Прикажите мне убить его, мой господин! — закричал Шумра.
   Шохэн Аммакари сделал знак, призывающий всех к молчанию.
   — Я вижу перед собой белый лист бумаги, — сказал он, взглянув на карту. — Что ты собираешься нарисовать на нем?
   Анлиль улыбнулся:
   — Оставим этот лист на столе! Ты увидишь, как на нем начнет проявляться рисунок. Это будет призрачная тень того, что придет на смену Харраканской Империи. Рисунок будет расти. Он изменится, и не один раз. Я не знаю, что это будет. Я знаю одно: это уже будет не Харракан. Убив меня, ты убьешь не Залейнарана, не нибтейни из Зерта и не пророка по имени Таргнир. Ты убьешь одно из  бесчисленных вероятных будущих, которое могло бы быть светлым для тебя.
   Пальцы Шумры, казалось, приросли к рукоятке.
   — Кого бы не убил человек, он убивает себя. Ты хочешь, чтобы этот яд проник в твою кровь? — спросил Анлиль. — Я хочу, чтобы на чистом листе появился рисунок. Разве ради этого не стоит жить? И тебе, и мне?
   Шохэн Аммакари поднял свои черные глаза:
   — Если я окажу тебе посильную военную поддержку, я смогу рассчитывать на выполнение некоторых условий? — спросил он уже совершенно другим голосом. Это был голос дельца.
   — Да, — сразу же ответил Анлиль.
   — Тогда слушай внимательно и взвешивай каждое свое слово! — проговорил Шохэн Аммакари, опершись локтями о ручки кресла так, что заиграли могучие мускулы. — В  награду за помощь я хочу получить те харраканские территории, что некогда принадлежали Северному Менгару. Именно: Синдо-Сирто, Яч, Йеббо, Оробу и Нагариту. Все территории от современной границы до реки Лалюйби.
   — Это справедливое условие, и оно будет выполнено.
   — Далее. Я хочу вернуть в личную собственность семьи Аммакари те наши земли, что были отданы харраканцами королю Нумикате. Я имею в виду Киддо и Орабессу. Ты понял меня? Я хочу вернуть их в собственность семьи.
   — И это справедливое условие будет выполнено.
   — Далее. Я хочу, чтобы Южный Менгар выплатил компенсацию за наши корабли, сожженные ими по приказу харраканцев. Я желаю получить десять миллионов маталле.
   — Это будет выполнено, — Анлиль стоял, чуть наклонившись вперед и не отводя глаз от рук принца.
   — Далее. Я хочу получить свою долю военнопленных. Десять городов моей страны еще лежат в руинах после той войны. Мне нужны руки, чтобы восстановить их.
   — Это будет выполнено.
   — Далее! — когда Шохэн Аммакари делал жест рукой, каждый могучий мускул приходил в движение. — Я хочу, чтобы старшая дочь Тана Нумикаты, Ильнари,  стала моей пятой женой.
   — Это будет выполнено, — ответил Анлиль.
   На секунду принц пришел в замешательство.   
   — Далее. Я буду сам решать судьбу короля Тана Нумикаты. Ты понял меня? Сам.
   — Будет выполнено.
   Шохэн Аммакари поднес к виску пальцы, покрытые татуировкой:
   — Последнее условие. Золотую доску мне!
   Секретарь с поклоном преподнес ему золотую доску, на которой лежали лист бумаги, перо и чернильница. Потом он встал на колени, надвинул на глаза черную повязку и развернул веер, закрыв принца.  Кормильцы опустили глаза. Это означало высшую ступень таинственности: условие, о котором даже им ничего не полагалось знать.
   В абсолютной тишине послышался резкий щелчок. Секретарь вскочил и сложил веер. Принц держал в руках лист бумаги.
   — Возьми его из моих рук! — сказал он Анлилю.
   Мягкими шагами зертианин подошел к трону, слегка поклонился и взял лист. Быстро прочитал то, что было написано. Шохэн Аммакари следил за его реакцией. Потом бросил взгляд на кормильцев. Не пройдет и часа, как эти блохи начнут прыгать по дворцу, гадая, что же это за секретное условие было изложено на бумаге. И ведь никто из них не догадается, никогда! Это им и в голову не придет. Считаете меня просто накачанным кулачным бойцом и малограмотным лошадником? Когда-нибудь придет и ваша пора, жирные кастраты! Когда-нибудь вы поймете, с кем имеете дело!
   — И это условие будет выполнено, — сказал Анлиль, посмотрев прямо в глаза принцу.
   Шохэн Аммакари собственноручно сжег лист и откинулся на спинку трона.
   — Я даю десять легионов по семь тысяч бойцов каждый. Полностью вооруженных бойцов. Я даю сто двадцать катапульт. Двадцать железных таранов. Две сотни осадных крючьев. Я располагаю системой тайных укреплений, которая тянется от Йеббо до Эланги. Окопы и заграждения из кольев. Подземные укрытия. Склады оружия. Эти укрепления могут стать неплохим тылом. Тридцать монет из каждой сотни маталле, что ходит по западным тхайбам Харракана — это деньги, вырученные на продаже предметов роскоши и вина в Северный Менгар. Я подорву их экономику. С этого дня, с этого часа мы прекращаем торговлю с Харраканом. Модницам придется походить в старых юбках. Пусть они пока пьют воду!
   — Твоим подданным недолго придется жить без вина и шелка, — сказал Анлиль. — Мы  будем торговать с Идрар-Дифтом. Напрямую. Без посредников.
   — Идрар-Дифт ненавидит новизну.
   — Я говорю на их языке, — негромко сказал Анлиль.
   Шохэн Аммакари взглянул на бледное лицо колдуна. Для безумного фанатика он слишком практичен.       
   — Тебе достаточно того, что я могу дать? — спросил принц, чуть подавшись вперед.
   — Достаточно.
   Принц, привыкший к велеречивости и риторическому красноречию придворных, слегка терялся от таких коротких ответов:
   — Хорошо.
   — Хорошо! – кивнул Анлиль. — Договорились?
   Слово «договорились» окончательно сбило Шохэна Аммакари с толку. Он не знал, что еще сказать этому бывшему рабу, и решил закончить встречу торжественным исполнением старого кайнтонского гимна.

   Из книги вольного философа и историка менгарской школы Варсы Седдо «Менгарская Кампания»:
   «Не успели отгреметь громкие события в Приолте, как антихарраканская коалиция успела обзавестись новым союзником. Им стал амбициозный и неразборчивый в средствах принц города Эланга Шохэн Аммакари. Так началась Менгарская Кампания 1021 года. Она ознаменовалась величайшим поражением Харракана при городе Рочайбо. И снова у каждого из игроков был свой интерес: Брилтианская Республика рассчитывала «разжиться» Кимором, Шохэн Аммакари — юго-западными харраканскими тхайбами, а Могучий Харамзин, носивший в сердце неслыханную по дерзости мечту, уже создавал на севере Харракана два марионеточных государства.
   После заключения союза с Шохэном Аммакари Фронт Освобождения Севера и Запада разделился. Основные силы во главе с «пророком» Таргниром и самим Шохэном отправились в тхайбы Йеббо и Кимор, «освободив» которые, они рассчитывали встретиться с Харамзином. Часть менгарского ополчения и две дружины Брилтианской Республики осуществили тогда же вторжение в харраканский тхайб Ороба. Это вынудило императора Тарджа Амарчи рассредоточить свои силы по всему протяженному западному фронту».

   Конь под Снордом легко ступал по низкой траве. Воздух был хорош — свеж, прохладен. Если небо не пряталось в тучах, оно радовало глаз чистой северной лазурью. В ущельях пели ручьи. Снорду привольно дышалось в этом краю, и он не разделял опасений сотника Горчу. Подумаешь, ледниковцы! Что я, не видел, каковы они в схватке? Трусливые шакалы! Бандиты! Правда, говорят с ними прилтанцы эти идут... Ну так белобрысые эти самыми дешевыми рабами у харраканцев всегда были. Рабами были — рабами и помрут, а какие из рабов воины?! Съездим, так хоть кости разомнем. Попробуем, не забыли ли еще, как меч в руке держать? Мужчины мы или кто?
   Возле реки Улле-Джайта в широком поле был разбит лагерь. Разведчики прошли еще севернее по проселочным дорогам и сообщили, вернувшись, что войско варваров подошло совсем близко. Ясно было, что супостаты пойдут именно сюда, к реке. Не в чащобы же им лезть...
   Глубокой ночью прошел по лагерю слух, переползая из одной палатки в другую. Император. Тардж Амарчи. Прибыл сюда, к нам. Наутро воины увидели красно-черный шатер, охраняемый полукровками Ар-Нарита. О, Валлат! Слыхано ли такое дело, чтобы император Харракана двигался в путь из-за ледниковцев?
   Наутро они увидели врагов. Те стояли совсем близко, на другом конце поля, и над их палатками двигались снежно-белые с лазоревыми ромбами стяги ледникового воинства.
   — Что-то их многовато, — обеспокоенно сказал Снорд.
   — Да, — согласился Горчу. Он объезжал лагерь на крепком вороном коне. В красном плаще и шлеме с семиконечной звездой он казался Снорду ожившим героем древнего предания.
   — Правду ли говорят, что император здесь? — спросил Снорд.
   — Да! — торжественно кивнул Горчу, и  его лицо озарилось той любовью, что питали к императору все полукровки. — Он здесь. И братьев-наританцев привел — видал сколько их, с золотыми глазами? Хороши в бою! Где этим северным медведям справиться с ними?
   Снорду очень хотелось взглянуть на императора, хотя бы издали, и он принялся беспокойно бродить по лагерю. Но наткнулся он не на императора, а на Неггарата. Неггарат издал клич, полный восторга, и едва не задушил лумборца лапами.
   — Неггарат! А ты-то что здесь делаешь?!
   — Я приехал со свитой императора, — хвастливо сказал Неггарат. — Служу толмачом. Император каждый день беседует с Ее Святостью Старшей вайвери.
   — Как говорит?! Она же — в Зерте!
   — Из Зерта ему прислали камень, пользуясь которым, можно говорить, хотя того, с кем говоришь, не слышно. Знаешь ли ты, что войско варваров ведет харраканец?
   — Харраканец? — Снорд даже испугался. — Что ты мелешь?
   Круглые глаза корби обиженно моргнули, и он ощерил пасть:
   — Я не мелю. Я правду говорю. Войско варваров ведет герцог Хейдауг, племянник императора. Он был любимцем изгнанного принца Тэйчи.
   — Он ведет варваров на свою страну? Да быть такого не может!
   — Именно так! Большего позору не знал еще Харракан! Император объявил герцога Хейдауга вне закона и выгнал его из страны. Герцог в отместку сдружился с заклятыми врагами Харракана. Видать, отомстить решил.
   — И это все рассказала Старшая вайвери?
   — Именно она! А какая она красавица... Эх, видел бы ты ее, Снорд!
   — А что толку видеть? Будь она хоть самой Лайне-Пэт, до нее нам труднее, чем до звезды, дотянуться! Но вот так герцог Хейдауг! Никто из лумборцев так не сделал бы.
   — Мне бы очень хотелось думать, что так не поступит никто из корби.

   Войско строем стояло на широкой равнине, плечом к плечу, сдвинув широкие щиты —ровные ряды остроконечных шлемов, багряно-золотые стяги. Бледное солнце сияло на гладких поверхностях доспехов. Все лица были суровы и торжественны. Император Тардж Амарчи медленным шагом поехал вдоль строя. Он был с ног до головы закован в черный панцирь, и на его алом плаще золотом были вышиты гербы Харракана и тхайба Ар-Нарит. Император поднял забрало, и все увидели его хмурое надменное лицо. За императором ехали знаменосец и Верховный Военачальник империи, Хеден, который, как и большинство любимцев Тарджа, был родом с северо-востока. Раздался стук мечей о щиты. В начале строя запела труба. Пришпорив коня, император сказал зычным голосом, хорошо слышным повсюду:
   — Воины Харракана! Нынче на нас возложен священнейший долг — наказать и уничтожить не просто шайку ледниковых полулюдей и примкнувшим к ним еретиков, соблазненных демоническими культами Запада! Сегодня мы в гневе даем справедливый отпор предателю! Этот предатель—герцог Хейдауг, запятнавший себя некогда постыдной дружбой с узурпатором трона Тэйчи и проклятым небом и людьми убийцей из Зерта! Тот Хейдауг, что принимал в своих замках лазутчиков и соглядатаев и выбалтывал им за чашей вина священные тайны государственные! Тот Хейдауг, что продавал ненавистникам нашей родины металл, из которого ковали они мечи и копья, обращенные против нас ныне! Этот герцог Хейдауг ведет сегодня варварскую рать на священные поля Ашарата! Мы будем сражаться так, как сражались наши предки, и души их, глядя на нас с верхних облаков неба, не устыдятся своих сыновей!  Мы уничтожим этих бандитов, что грозят нам с того берега реки оскверненным оружием! Этих воров и сыновей воров, чье место—в петле или в каменоломне! А если кто и сможет унести ноги, навсегда заречется лазить в Харракан! Но герцога Хейдауга мы возьмем живым! Он нужен мне живым!
   Бешеный зов нескольких тысяч глоток был ответом Тарджу Амарчи:
   -Аргайа! Амтаджон-ди, рагаб! Хао, ракан ашрубба!
   Снорд тоже кричал, чувствуя восторг, что он видит императора так близко. Он кричал так, словно сам родился харраканцем:
   -Аргайа!
   А потом, без принятого на востоке предупреждения, войско варваров пошло в атаку.
 
   Позднее Снорд узнал, что расстановка сил ледниковых варваров полностью имитировала харраканскую, разве что числом варвары здорово уступали харраканцам. В центре строя неведомый полководец поставил всадников—но так же поступил и Хеден, разве что у харраканцев было три тысячи конных воинов, а у варваров—от силы восемьсот. С правого и левого флангов всадников прикрывали пехотинцы, вооруженные длинными копьями и харраканскими мечами—загадочный клинок из Кеджа-Кемо пользовался заслуженной популярностью по всему северу, и особенно—у тех, кто ненавидел Харракан. Тардж Амарчи в последний миг привел арбалетчиков из Ар-Нарита. Варвары же арбалетов не знали, лишь наемники Светлого Хаппи были исключением. Тардж Амарчи возложил на своих арбалетчиков особую надежду: они должны были сразу же обратить северян в бегство. Авангард войска Империи составляли полукровки, более бесстрашные в бою, чем настоящие харраканцы. Тардж Амарчи был уверен в победе, и только одна мысль омрачала его настроение: вдруг эти бравые молодцы, банаболд нирабадд, не удержатся и убьют Хейдауга? Нет, свирепо размышлял Тардж, предатель Хейдауг должен умирать не меньше трех дней.
   И первыми в бой рванули немногочисленные всадники варваров. Уже потом Снорд узнал, что были они не ледниковцами, а гвардейцами из Северного Менгара, с детства обученными своему ремеслу. Хитрость неведомых северных полководцев не позволила им поднять над своим лагерем менгарского знамени. Ее Святое Величие промолчала. Повинуясь расчету своих командиров, всадники кинулись рубить грозных наританских арбалетчиков.
   Толстые стрелы летели с низким тревожным свистом—пущенные с чудовищной силой, они скосили первые ряды варваров. Но все новые и новые всадники мчались вперед: туда, где упали их товарищи. Они просто не успевали, эти наританские мастера, управляться со своими громоздкими арбалетами: пока они снаряжали тугую тетиву новой стрелой, варварский всадник успевал доскакать и убить—солдаты императора бросались на помощь—но варвары, смешав строй противника, уже рубили их топорами, метали ножи, находившие цель в чужой броне. Среди шенгджи и менгарцев были заметны люди народа ирон, одетые в волчьи шкуры. У них было грозное оружие, казавшееся харраканцам слишком примитивным: камни, прикованные к цепям. То один, то другой северянин, окруженный императорскими воинами, начинал с неистовой силой раскручивать цепь с камнем, и черепа хрустели, как раздавленные куриные яйца. Арабалетчики были уничтожены, воины Тарджа Амарчи несли огромные потери. Земля была усеяна телами в красных плащах. Ледник еще не показал свою пехоту.
   Боевой клич «Шархи!» оглашал поле, становясь все громче, все увереннее, а клич «Хао, Харракани!» стихал. Тогда и наступило время шенгджи: с двух сторон они сдавили полукровок императора, и началась рукопашная—с лязгом сталкивались мечи, высекая искры; длинные черные копья пронзали даже кольчуги из согхара, метательные ножи летели, подсекая ноги прекрасных коней Империи. Потрясенный Снорд видел, что то один, то другой харраканец падает на землю, что численное превосходство солдат Амарчи становится все менее заметным. Снорд не потерял еще своего коня. Он еле успевал отбивать нападения ледниковцев, с безумной смелостью бросавшихся прямо под копыта со своими окровавленными копьями и мечами. Снорд убил четверых. Сперва он сражался бок о бок со своим сотником. Горчу бился на мечах с высоким светловолосым варваром, который был ранен и истекал кровью—но это не помешало варвару поразить сотника копьем. Кто-то набросил на Снорда аркан. Лумборец изловчился и перерезал веревку. Но исход битвы был еще неясен, и судьба Харракана могла бы сложиться по-другому, если бы не раздался полный смятения крик: «Дружина из Этарчо бежала!», а дружина Этарчо, собранная из «настоящих» харраканцев, была оставлена императором в аръергарде. Тогда началось паническое бегство. Дождливые долины Пойдара уже видели, как это бывает, когда красные плащи не преследуют, а бегут. Теперь пришла очередь Кимора.

   Войско Тарджа Амарчи отступало до селения Лойче. Настало время заняться подсчетами. Эти варвары выкосили целые дружины. Целые сотни. Все были подавлены. Ходили зловещие слухи. Умывая морду мохнатой лапой, Неггарат говорил Снорду:
   — Они победят. У них — харраканская сноровка и варварская злоба, вместе взятые. Куда нам против такого!

   Тарджу Амарчи снился сон. Ему снилось, что Стамаб охвачен огнем. Харраканские катапульты в руках варваров—под стенами Стамаба. Грандиозное наступление северян—от Гвариана до Хойзе. Волы, влекущие тяжелые тараны. Осадные башни. Обозы. Угнанные стада. Обманные маневры, просчитанные...просчитанные кем?
   И ему приснились двое: ястреб и горлица, свободно парящие над горящим разрушенным городом. Птицы, да птицы ли? Слишком робок был ястреб, слишком стремительным и хищным был полет горлицы. Они могли бы улететь на юг, но полетели на север.
   Тардж Амарчи ударил раба, посмевшего разбудить его. Тяжелыми шагами в шатер вошел Итаз Каланд. Беспутный человек...тоже был любимцем Тэйчи.
   -Страшная весть, о император! – Итаз Каланд говорил тихо, но он всегда говорил тихо. – Армия, посланная тобой на усмирение Пойдара, разгромлена. Пять тысяч погибло. Остальные захвачены в плен.
   Итаз Каланд еще понизил голос:
   -Они назначают встречу.

   В харраканском лагере близ селения Лойче утомленные солдаты хлебали бобовую похлебку. 

   Высокая встреча произошла в Свободной Фиртаси: это была единственная безопасная для обеих сторон территория на тысячу миль вокруг. Дарри снова увидел башню, окруженную старыми дубами. Вспомнил, чем пахнет воздух свободной страны: туманом, сеном, дикими розами и горьким дымом костров. Даже волк на красно-бело-зеленом стяге казался ручным, домашним, абсолютно безобидным волком. Встреча происходила в той самой круглой комнате на вершине башни, где Анлиль и Дарри недавно слушали пение Эны Зеллем. Но нынче ни Анлиль, ни Дарри не присутствовали на встрече. Они сидели в крошечной комнате под самой крышей. Сквозь огромные окна открывался вид на сплошной белый туман, лишь кое-где подчерненный веткой дуба. Герцог Вестер Зеллем прислал сюда чашу розового стекла, наполненную вином, но занимался чашей один Дарри. Перед Анлилем стояло высокое зеркало. Поверхность его была черной как агат. Когда высокая магия начала действовать, на поверхности зеркала появилась круглая комната, в которой собрались уже высокие гости. Анлиль и Дарри могли видеть и слышать все воочию.
   За столом сидели представители антихарраканской коалиции: сам герцог Зеллем, Ланши и...герцог Хейдауг. Таргеру казалось, что этот несчастный не изменился с того часа, когда Солви Ог презрительно отослал его в Фиртаси. Герцог был одет в роскошную придворную одежду, расшитую гербами. На его груди блистали золотые ордена. В голубых глазах герцога не было ни малейшего признака жизни.
   Напротив сидели люди, присланные императором Тарджем Амарчи. Их было всего двое: сгорбенный седовласый и высокомерный старец по имени Мирги Минчо и наместник северных тхайбов Итаз Каланд.
   Стоя перед черным зеркалом, Анлиль негромко бормотал слова — и герцог Хейдауг начинал говорить и повторял все в точности. Анлиль поднимал руку, желая привлечь внимание — и герцог Хейдауг повторял его жест. Вглядываясь в глубину зеркала, Дарри увидел, что арфа прячется в чехле.
   Бескровные губы Хейдауга повторили вслед за Анлилем условия Харамзина и Энцио Лесты для императора Тарджа Амарчи. Харраканцы должны были освободить всех узников северных трудовых лагерей, в чьих жилах течет прилтанская кровь. Этих людей коалиция была согласна обменять на пленных имперских солдат. Герцог Хейдауг должен был получить назад свои сословные права и гигантские феодальные имения в Ашарате. Кроме того, герцог Хейдауг намеревался стать новым наместником Ашарата.
   Дарри подумал: странно, что в условиях, выдвинутых коалицией, нет ни слова о признании независимости Пойдара или северных тхайбов. В лагере только об этом и говорят...
   Итаз Каланд уверял, что в Киморе — всего десять тысяч пойдарских рабов. Анлиль шепнул: «Восемьдесят тысяч».
   — Восемьдесят тысяч, — глухо повторил Хейдауг.
   Мирги Минчо и Итаз Каланд собрались уезжать. Они не могли принять или отвергнуть условия: они должны были передать их императору. Глядя в темный омут магического зеркала, Анлиль и Дарри наблюдали, как рабы закутывали плечи своих дряхлых господ в собольи шубы. Черное с лиловым отливом перо упало к ногам Дарри. Он поднял его и увидел ужасную дремго. Огромная птица с женским лицом и ярко-синими глазами сидела в оконном проеме, словно рожденная туманом небылица. Ее стальные когти глубоко вошли в камень. По обычаю магов Анлиль поднес раскрытые ладони к лицу, приветствуя ее. Потом он приблизился к ней и заговорил холодно и раздельно:
   — Послание могучему Харамзину от Таргнира из Вир-Дассаха. Необходимо атаковать любой из харраканских форпостов на территории Похара. Тардж Амарчи должен понять, что он — в ловушке. Тогда он примет наши условия.
   Магическая птица сидела, склонив голову набок. В ее глазах был ужас и мудрость ночи. Она расправила крылья. Мгновение — и вот она уже летит над туманными лесами Кимора, направляясь туда, где храпят кони, и варвары-шенгджи поют песни о разбое, мести и волчьей стае — в наританский лагерь Харамзина.

    — Ты же обещал, что будешь делать это в самых крайних случаях, — проворчал Дарри.
   Анлиль исподлобья посмотрел на него. Колдун был одет в нелепую шерстяную тунику, рукава которой были ему длинны. Плащ подпоясан веревкой, у сапог прохудились подошвы. Освободитель Севера и Запада давно уже освободил себя от суетного интереса к своему внешнему виду.
   Вот уже две недели назад Анлиль распорядился, чтобы Вольный Круг передал в его личное распоряжение дюжину харраканских военнопленных. Их держали в охраняемом бараке близ замка Вестера Зеллема. Анлиль каждую ночь ходил в этот барак. Количество военнопленных убывало. Анлиль с каждым днем выглядел все здоровее.
   — Так это и есть самый крайний случай! — колдун захлопнул книгу. 
   И Дарри не мог избавиться от мысли, что если бы он ничего не знал об Анлиле, и ему бы задали вопрос: «Может ли вот этот парнишка убить человека?», то он ответил бы: «Этот парнишка не сможет прикрикнуть на щенка, нагадившего ему  в  единственные башмаки!»
   Дарри не мог удержаться, чтобы не бросить взгляд на эти подошвы...как про них говорят в родной Ниеми... «Надоело снизу быть»...
   За окнами была ночь, красная луна, харраканская степь. Странный гул из далеких гор: уже не Харамзин ли то берет Стамаб? За окнами были волки. А в палатке — светло и тепло, можно забраться под овечье одеяло, можно полистать книги, разбросанные Анлилем. Сверху, как всегда, «Грядущий крах рабовладельческих империй». Дарри однажды почитал из середины и споткнулся на непонятном слове «геноцид». Страница с этим словом была заложена дубовым листком.
   Эльтайг вбежал в палатку:
  — Харраканский боров подписал условия! Узники трудовых лагерей возвращаются в Приолту! Пойдарцы уже на мосту, тебя ждут, Таргнир!
   Анлиль и Дарри вскочили на коней и поспешили к реке. Все было забыто. Близился рассвет. День обещал быть солнечным, на травах лежала роса. Куда ни глянь — лишь поле, бескрайнее, синее. На дороге, ведущей из глубины Кимора к пойдарской границе, творилось что-то невероятное. Вся она была запружена людьми, выходящими из-за полосы курганов и медленно бредущими к реке — к тому единственному мосту, что был переброшен через реку милей западнее. Насколько мог видеть Дарри, все люди были пешими. А вот—несколько всадников. Солнечный луч выскользнул из тумана и упал на снежно-белое знамя с синим ромбом — знамя Ледника. Начинался обмен.   
   
Красное солнце медленно выкатывалось из-за курганов, пыльной стеной вставших на харраканской стороне мира. Казалось, что старый скрипучий мост не выдержит шарканья тысяч ног. Анлиль улыбался. Он держал в руке знамя Ледника. Рядом, на пегом лесвенском коне, сидел Ланши из Освободительной Армии с брилтианским стягом и венком из еловых ветвей на наконечнике копья. Еще несколько «освободителей», которых Дарри раньше видел в городе Лулунари. Проходя мимо, освобожденные замедляли шаги. Анлиль кивал им и говорил:
   — Тагрум мерна. Счастливого возвращения!
   Ланши тоже кивал и говорил:
   — Тагрум мерна.
   Анлиль был одет в серый плащ, похожий на плащи нибтейни, и лицо его до глаз было закрыто серой повязкой. На восточном берегу реки стояли представители Тарджа Амарчи: они ожидали возвращения пленных, которых обязался обменять Анлиль. Они не спускали глаз с фигуры Анлиля, и Дарри мог только гадать: догадываются ли они, кто перед ними? Или, может быть, знают?   
   Может быть.

   Приолтийский юноша в зеленом плаще делил бывших рабов на десятки, когда те ступали на мост, и кричал старцу, сидевшему за раскладным столом: «Десять! Еще десять!». Старец делал отметки на листе бумаги. Перед ним стоял бронзовый письменный прибор. Когда солнце уже поднялось высоко и палило жарко, были подведены итоги: три тысячи бывших узников перешли через реку Улла-Джайта в этот день.
   Анлиль и Ланши подъехали к харраканским представителям. Дарри видел, что между ними завязался спор. Лицо имперского военачальника было искажено от ненависти и стыда, когда он начал объяснять что-то, загибая пальцы на руке. Ланши говорил резко и сдержанно. 
   На западном берегу раздался бой барабанов. Дарри увидел, как на дороге появились первые харраканские военнопленные. Трудно было поверить в то, что еще вчера это были кичливые имперские солдаты. Они шли босые, ноги их были изранены, одежда изорвана в клочья. Серая дорожная пыль окутывала их удушливым облаком. Некоторые поддерживали друг друга, кто-то тащил на спине раненого. Охраняя их, по обочинам дороги шли приолтийцы с обнаженными мечами и боевыми собаками на ремнях. Хрипло и остервенело лая, собаки рвались с привязи. Пленные жались друг к другу, пытаясь держаться подальше от страшных клыков. Возглавляли шествие братья Вольного Круга в зеленых плащах и шляпах, украшенных еловыми ветками. Знамя Брилтианской Республики. Знамя Фронта Освобождения Севера и Запада. Пучок колосьев и колокольчиков на длинном серебряном жезле. Анлиль сделал приветственный жест и поскакал навстречу братьям Вольного Круга. Харраканские представители ждали. Золотые чешуйки их кольчуг сверкали на солнце, ветер с реки заставлял дрожать орлиные перья на шлемах. Морда Рогатого Волка на алом стяге была полна затаенной жажды мщения — так показалось Дарри.
   Анлиль обменялся несколькими словами с Братьями и поскакал к представителям. Подъехав поближе, Дарри услышал слова:
   — Вы нарушили условия. Вы обещали прислать шесть тысяч пленников! — сказал  Анлиль по харракански.
   — Я уже объяснял вам, — ответил пожилой харраканец, — что из-за боевых действий вашего же друга Харамзина дороги через Йеббо закрыты. Поэтому север Йеббо отрезан от внешнего мира. Как вы хотите, чтобы мы вывели людей...
   — Они стали людьми? — со смехом спросил Анлиль.
   — Харамзин будет предупрежден, — сурово сказал Ланши. — Он ничего не сделает колоннам узников. Мы желаем увидеть их не позднее, чем через семь дней! Вы слышите?
   — Вы лишь частично выполнили условия, — продолжил Анлиль, — потому и мы выполним их лишь частично. Сегодня мы отдадим лишь пятьдесят пленных.
   — Это невозможно! Мы освободили половину! Вы же хотите вернуть нам лишь десятую часть.
   — Ты торгуешься, как любая свинья с рынка рабов! — спокойно сказал Анлиль. —Думаешь, пятьдесят — это мало? Получишь всех сразу. Через семь дней.
   Харраканцы совещались, отъехав в сторону.
   — Отдайте нам раненых! — сказал харраканец.
   — Как вам будет угодно! — ответил Анлиль.
   Дарри видел, что этот обвешанный орденами и украшенный перьями харраканец начинает ломаться. Смотреть на это было почему-то очень неприятно. Братья Вольного Круга пошли по рядам пленных, высматривая раненых и больных и грубо вытаскивая их на обочину. Слух уже успел свыкнуться с оглушительным лаем. Пыль забивала глаза и ноздри. Дарри подумал, что неплохо бы искупаться в реке...
   — У них такой вид, словно они умирают! — сказал харраканец. — Какие вы создали им условия?
   — Мы воссоздали для них условия трудового лагеря, — ответил Анлиль. — Бараки и пища — все, как в трудовом лагере. Условия вполне человечные, разве не так? Не станете же вы уверять меня, что в трудовых лагерях были бесчеловечные условия?
   Приолтийцы отсчитали пять раз по десять. Гротескные, покрытые пылью и грязью фигуры подобно призракам прошли по мосту под ненавидящими взглядами братьев Вольного Круга и товарищей Ланши. Ощетинились копья. Загудел барабанный бой. Остальных на глазах у харраканских представителей повернули назад. Из безликой серой толпы пленных послышались крики протеста. Кто-то пытался бежать прямо на копья, сразу несколько человек из первых рядов перемахнули через перила и бросились в реку. Приолтийцы стреляли по всплывающим над синей гладью головам. Собаки разрывались от лая так, что лопались толстые ремни. Человек пять пленных было заколоты копьями и изорваны клыками, остальные покорно побрели в Пойдар, оборачиваясь на ходу.
   — Мы вернем вам узников лагерей в Йеббо, — сказал старый харраканец Анлилю. — Но, возможно, ждать придется больше недели. Я прошу вас проявить терпение и великодушие.
   — Я готов ждать, — ответил Анлиль. — До тех пор, пока буду верить, что чего-то дождусь. Братья Вольного Круга менее терпеливы. Поторопитесь, господин Итаз Каланд! Освободите пойдарцев!

   Обмен был благополучно завершен через неделю. Напуганный Итаз Каланд вывел из Йеббо всех пойдарцев — до последнего старика и грудного младенца. Несмотря на то, что Брилтианская Республика настаивала на выдаче только узников трудовых лагерей, Итаз Каланд согнал к мосту через Улла-Джайта всех домашних рабов и вольноотпущенников, и даже тех, кто вовсе не хотел покидать Харракан. Приолтийцы отпустили домой военнопленных, и большая Пойдарская Война на этом была закончена. 
   «...Обмен продолжался сутки. Людей считали, как скот, по головам. Тревожный закат зажег  красным  пламенем воды Улла-Джайта, и панцири солдат казались запятнанными кровью. Когда наступила ночь, обмен все длился. Горели тысячи смоляных факелов. Старый деревянный мост каждое мгновение мог обрушиться под тяжестью ног. Стоны раненых. Плач женщин. Харраканские и приолтийские команды. Ледниковцы как полубоги наблюдающие за обменом. Обе стороны с воровской осторожностью не доверяли друг другу: каждую секунду обмен грозил оборваться. И пленные солдаты, и пойдарские рабы в панике рвались вперед, страшась, что до них не дойдет очередь. Было много затоптанных. Много потерявшихся детей. 
   Всю ночь до рассвета харраканцы отступали вглубь страны, уводя за собой обозы с ранеными. За ними оставалась потерянная территория величиной с четыре Приолты. Йеббо. Кимор. Битимми. Миброш. Эти четыре тхайба еще продолжали называться Харраканом, но само имя звучало теперь как гулкое горное эхо. Отступая на восток, Мирги Минчо и Итаз Каланд с ведома своего императора оставляли эту территорию варварам. За спинами солдат оставались засеянные поля и ничем не укрепленные деревни. Оставались заброшенные  военные лагеря и опустевшие тюрьмы для рабов. Мельницы и храмы. Несколько предрассветных часов миновали в тревоге, и ни один человек на этой территории не спал. А когда взошло солнце, харраканские поселенцы обулись в грубые деревянные башмаки, собрали тяжелые заплечные мешки и, опираясь о трости, пошли следом за отступающей армией. Из Кимора, Йеббо и Битимми уходили все, в ком текла хотя бы четверть харраканской крови. Уходили землепашцы и пивовары. Кузнецы и сапожники. Обгоняя их и втаптывая нерасторопных в пыль, летели кареты местной феодальной знати.
  Так началось великое Изгнание Харраканцев.
  Так начался Век Волка.»

   
   Ни Анлиль, ни Дарри не были очевидцами этих событий. На следующее утро после обмена первой партией пленных Анлиль приказал седлать коней. Он спешил в Нагариту. И путь в Нагариту он избрал беспокойный: вдоль харраканской границы Пойдара. Дарри знал, что Анлиль хочет преодолеть огромное расстояние за семь дней и внутренне посмеивался. Две недели будем тащиться, не меньше! Но Анлиль выбрал каких-то исключительных коней: они летели, как ветер. Лето было холодным, и листья на деревьях уже покрывались бурой ржавчиной, сворачивались, иссыхали. Харраканские села стояли пустыми. Не дома — а склепы. Не сады — призраки садов. Ощущение было жутким. Таргеру казалось, что он слышит песни и детский смех. Казалось, что на заброшенных полях темнеют силуэты женщин в крестьянских тайтаях. Дорога была безлюдна, если не считать остервеневших от голода собак. На второй день пути Дарри увидел, как волчица напала на собаку с отвисшими сосками. Путники стрелой промчались мимо, и волчица ощерилась, но не оставила свою жертву...
   Третий день пути. Первая остановка. Селение Кробба. На въезде в деревню к двум поваленным соснам был приколочен плакат: СМЕРТЬ ХАРРАКАНЦАМ. В деревне остались одни прилтанцы. Дома поселенцев стояли заколоченными. Ворон с взъерошенным сине-черным оперением топтался по песку вокруг статуи харраканской Валлат. Голова богини из голубого мрамора, отколотая от туловища, лежала на песчаной дорожке цветника. Шел дождь, и огненные пойдарские фиалки вздрагивали под его ледяными струями.
   Кузнец уже начал колдовать над  подковами чудесных коней. Анлиль и Дарри остановились на постоялом дворе селения Кробба. Харраканская Монета была запрещена и здесь. На стенах и в окнах висели объявления об обмене. Чечевицу меняем на гречу. Гречу — на ячмень. Обменяю  мешок муки на сапоги. Нужен топор. Обменяю, что случится. Меняю овечью шкуру на хлеб и зерно. Помогу обменять...
   Сидя за прокопченным столом в крошечной харчевне, Дарри тщетно пытался держать глаза открытыми. Свеча слепила его. Подсвечник был выполнен в форме женщины с головой волка. Грубая загванская бронза... Таргер угощался традиционным обедом: блюдо из овоща фумми (на вид — репа, а по вкусу — тыква), печеные индюшачьи яйца. Пшеничное пиво с медом. Хозяйка харчевни взбивала набитые соломой тюфяки и раскладывала их по нишам для спанья. Мало-помалу деревенские начали сходиться. Они совали хозяйке вышедшие из употребления медные зеркены, и она со вздохом принимала их. Деревенские получали пиво, вежливо кланялись Анлилю и рассаживались за столами. 
   А когда дождь зарядил еще сильнее, и послышались раскаты грома, старик-прилтанец обратился к Анлилю:
   — Не скажешь ли ты нам речь, о святой человек? Мы наслышаны о твоих мудрых речах, что говорил ты нашим братьям в Прилт-тане.          
   Анлиль потребовал, чтобы один стол поставили в середине комнаты, и чтобы принесли самый большой медный таз. Потребовал штук двадцать коротко обстуганных палочек. Жестом приказал всем замолчать. Деревенские притихли, со всех сторон обступив стол. Кто-то залез на стулья, чтобы лучше видеть.
   Анлиль закрыл глаза и поднял руки. Потом опустил ладони в воду и тихо произнес:
   — Представьте себе, что этот медный таз — прекрасная долина. В долине было много сочной душистой травы...клевер...мята... И жили в этой долине звери.
   По-прежнему стоя с закрытыми глазами, Анлиль взял палочки и положил их на дно таза. Его лицо искривилось, словно от мучительной боли. Дарри уже много раз видел такую гримасу и понял, что сейчас Анлиль будет творить высокое колдовство. Таримедхли.
   Анлиль прикоснулся к палочкам. Резко отдернул руки. Вокруг его пальцев появилось красноватое сияние. Когда сияние погасло, все деревенские как один человек охнули, ибо палочки превратились в крошечных зверушек. Был там и черномордый медведь и обычный бурый медведь, и волк, и лисица, и рысь. Олень, барсук, заяц, куница, белка, мышь. Все звери были крошечными: меньше мизинца.   
   — Экое диво! — ахнул кто-то.
   — А еще росло в этой долине прекрасное высокое дерево, — продолжил Анлиль.
   Он снова зажмурился. На этот раз его пальцы вспыхнули ярким алым огнем. Новый милле-хайтон имел форму деревца с саженец ростом, которое появилось на дне медного таза, словно выросло из него. Но было очевидно, что дерево это — настоящее взрослое дерево с толстыми ветками и пышной листвой, просто уменьшенное в несколько раз. Анлиль тяжело вздохнул и протянул руку за кувшином. Хозяйка с благоговейным видом помогла ему напиться. Дарри словно воочию услышал упрекающий голос Мешрета Ога: «Не трать понапрасну силу твою, о Таргнир!»
   — Это дерево — гигантская линдрианская акация, — сказал Анлиль.
   — Не похоже на акацию-то, прости нас, о святой пророк, — забормотали крестьяне.
   — Я же говорю: линдрианская акация. Не та, что растет в ваших садах. Это — дерево из долин Идрар-Дифта. Оно выше, чем самые высокие дубы. Но заметили вы? Веток у дерева немного!
   — И верно...Немного. Десять веточек всего! —  сосчитали деревенские.
   — А потом случилось так, что в долину пришел паводок, — сказал Анлиль.
   Снова эта простонародная «менгарская» интонация! Таргеру хотелось увести Анлиля. Зачем он показывает им свое мастерство? Им хватило бы простой речи!
   Анлиль взял кувшин и плеснул немного воды на дно медного таза. Деревенские снова ахнули. Струйка воды превратилась в настоящий уруги: весенний паводок, обычный для этих мест. Вода позеленела, побурела, пошла ржавой пеной. Крошечные веточки всплыли на ее поверхности. Послышался рев паводка уруги — свидетельство гнева горных богов. Он был слышнее, чем раскаты грома. Тогда фигурки зверей ожили. В панике животные побежали к дереву и принялись карабкаться на ветки.
   Анлиль открыл глаза и облокотился о стол, наблюдая за фантомами, живущими теперь своей жизнью.
   — Видите? — сказал он. — Олень утонул. Где оленю взобраться на дерево? Мышка пыталась-пыталась забраться, но не успела. Волны смыли ее.
   Вода теперь прибывала медленнее. Она дошла до краев медного таза, скрыв от глаз нижние ветки дерева. Большинству фантомных зверушек удалось спастись, но борьба еще не была закончена. Самые крупные фигурки, медведя и рыси, заняли толстые ветки так, что целая ветка принадлежала одной фигурке. Их товарищи по несчастью пытались примоститься рядом, но медведь и рысь с рычанием сталкивали их в воду.
   — Видите? — сказал Анлиль. — Наш черный медведь потопил уже уйму народу. Скоро он и от белки избавится.
   Послышался «плюх».
   — Все. Нет белки. А теперь смотрите: те животные, что поумнее, сообразили, что на самых лучших ветках им все равно не сидеть. Видите, как они кусают и топят друг друга?
   На нижних ветках акации шла драка. Куницы, горностаи, древесные крысы и ласки дрались с таким ожесточением, что во все стороны клочьями летела шерсть. Сколько энергии нужно, чтобы создать такую иллюзию? Дарри был единственным, кто думал об этом. Деревце ходило ходуном. Хищники на верхних ветках, презрительно глядя сверху вниз, наблюдали за потасовкой. Вот одна ветка сломалась и полетела в воду вместе со всеми претендентами...
   Анлиль прикоснулся к голове медведя, и иллюзорная зверушка сделала попытку укусить его за палец.
   — Братья и сестры! — с кривой улыбкой сказал Анлиль. — Этот мир погибнет в воде! А что бы сделали демоны на месте этих зверей?  Демоны — это иерархия. Одни демоны стояли бы и покорно ждали, пока другие спасают свою жизнь. Потому что демоны — это не люди. Потому что закон подчинения в них сильнее, чем воля к жизни. Потому что самое страшное для демона — посягнуть на чужое место в иерархии, ибо это убьет его личность. Теперь поговорим о людях. Люди...
   Крошечные животные тем временем продолжали яростно бороться за жизнь, а буря в медном тазу все не могла утихнуть.
   — Люди создали монету, — говорил Анлиль. — Именно монета стоит между звериным началом человека и его демоническим началом. Монета — ключ от ларца с двойным дном. Монета делает из человека недозверя и полудемона.
   — Да что же вы творите-то, мохноногие? — с этим возгласом мальчишка в белой рубахе и широких шерстяных штанах протиснулся вперед.
   Он принялся вылавливать зверей и рассаживать их по веткам, а когда черный медведь вздумал огрызаться, безо всякого стеснения отлупил его. Дарри даже зажмурился. Он уже видел  подобные милле-хайтоны, и некоторые фокусники творили с ними чудеса, но стоило любопытному зеваке прикоснуться к ним, как они сразу же исчезали без следа. Фантомы, созданные Анлилем, не исчезли. Сколько же энергии он потратил на это?
   — Вот так...и так...и для всех места хватит! — бормотал мальчишка. — Слышь ты, мохнатый, потеснись!
   — Как тебя зовут? — спросил Анлиль.
   — Силври Свиристель. 
   — О, Силври Свиристель, если бы ты был создателем мира! — сказал Анлиль. Он щелкнул пальцами и уничтожил иллюзию. Хозяйка тупо уставилась на днище пустого таза. — Но создатель вашего мира — не Силври Свиристель. Одно остается вам, люди Пойдара: сажать деревья. Чтобы все смогли спастись, когда придет большая вода.   
 
   В безжизненной долине, где треугольником сходились границы имперских тхайбов Мерат и Ороба и граница бывшего тхайба Пойдар, Анлиль совершил очередное безумие. Он пересек харраканскую границу и заставил Дарри сделать это. Пыльная дорога была оцеплена солдатами и окружена частоколом. На пограничном пункте Анлиль выдал себя за харраканца, бегущего от нагаритской смуты. Все мои бумаги потеряны. Этот таргер — мой деловой компаньон. Я — полноправный подданный Империи. Вы не смеете задерживать ни меня, ни моего компаньона. Их пропустили. Две мили по дороге, петляющей между выжженных холмов. Тушканчики выбегали на дорогу, поднимались на задние лапки. В ослепительной синеве неба парил ястреб. Анлиль и Дарри остановились на ночлег в селении Пурта. Каменное здание харчевни. Дикий виноград на кровле. Издыхающий от жажды ослик. Прощай, моя Приолта, нежный край, прощай, мой скудный север... Дарри где-то слышал эту песню.
    Потолок харчевни был разрисован цветами и певчими птицами, но рассмотреть рисунок не позволял густой и душный чад, заполнявший помещение. Завсегдатаи не жаловались и не проявляли никаких признаков страдания. В огромных котлах варились мясо и бобы. Мальчишка с металлическим браслетом раба на запястье лил в котлы оливковое масло из узкого кувшина: главная изюминка местных блюд. Масло кипело с оглушительным шипением и треском. Публика пила кислое белое вино и угощалась сваренной в чесночном соусе рыбой. За низкий табурет полагалась отдельная плата. Большинство трапезничали стоя или сидя на мешке с соломой. Вместо окон были узкие пробоины в стене. Заботливая хозяйская рука украсила их миниатюрными кипарисами в глиняных горшках. Кипарисы были непоправимо попорчены ослами, спокойно общипывающими их со стороны улицы на глазах у клиентов.
   Большинство постояльцев были купцами, застрявшими на границе с товаром. Вести о независимости Пойдара и войне в Нагарите настигли их с запозданием. Купцы были одеты в обычные для харраканцев пестрые штаны, завязанные на щиколотках ленточками, длинные туники и плащи из легкой шерсти. Яркость этих одеяний вполне могла соперничать с окраской попугая, орущего с жердочки над жаровней смачные харраканские ругательства. Два-три солдата: отставных или дезертира. В Пурте никто не страдал избытком патриотического бдения. 
   Две молодые рабыни носились по таверне с большими медными подносами. Они одной рукой сгребали со столов грязные тарелки, другой—накладывали на них новые порции пряных бобов. Они же толкли перец в ступе, следили за огнем, били особо надоедливых мух и уворачивались от щипков посетителей. Кроме них, в таверне сидело еще полтора десятка женщин. Большинство — смуглые толстогубые южанки с серебряными кольцами в ушах. Раскраска их лиц поразила даже многое повидавшего таргера. Веки этих особ были ярко-голубыми, губы—вишневыми. Золотой песок наподобие пыльцы покрывал грубые черные волосы. Карминная краска румянца сыпалась со щек. Дамы пили вино и мило болтали с купцами. Отвернувшись к стене, попугай подвергал сомнению добродетель присутствующих женщин и мужественность мужчин.
   В первый миг Анлиль и Дарри были встречены молчанием. Но Анлиль громко заговорил с трактирщиком, заказал вина... Он точно имитировал грубый северный акцент «настоящих» харраканцев. А когда он сел за стол, тогда уже всякому стало ясно, что это —светловолосый харраканец откуда-нибудь из-под Рочайбо. Лишь харраканцы так сидели за столом, так пили вино и так приказывали чужим рабыням. Таргеру тоже нашлось местечко в таверне — как спутнику настоящего харраканского парня.
   — Не советую тебе есть эту рыбу, таргер! — сказал Анлиль. — Хорошо, если мальчишка только плюется в котел...
   — А что можно есть?
   — Вот эту можно...как они ее называют...колбаску. В Ашрум-Лозе такое вино разбавляли водой. Здесь, как я могу наблюдать, не разбавляют.
   Потом он сказал рабыне:
   — Можно здесь раздобыть оливок? Я заплачу тебе.
   Минуту спустя она подлетела к ним с плетеной корзинкой, полной лоснящихся плодов. Анлиль дал ей золотую монету. Брови девушки поползли вверх от удивления. Она поспешно спрятала монету и убежала.
   — Поостеречься бы мне, таргер, я выхожу из роли! — со смехом сказал Анлиль.
   К ним подошел хозяин заведения: плотный и немного рябой харраканец с жесткими рыжеватыми волосами.
   — Не будет ли вам угодно снять комнату? Десять маталле. Пятнадцать — если приведете девочек. Законы против блуда, сами понимаете... Я тоже даром не могу спины прикрывать.
   — Десять, — сказал Анлиль.
   — Да уж давай-ка пятнадцать! — возразил Дарри.
   Анлиль покосился на женщин за соседним столиком и негромко фыркнул:
   — Да те шлюхи, что к нам в тюрьму Джелли приводил, чище были!
   — Шлюхи — в тюрьму?! Как это может быть?! И кто такой Джелли?
   — Заткнись, таргер.
   Анлиль неохотно съел оливку и отодвинул корзину. Дарри вспомнил, что этот колдун уже давным-давно не делал то чудовищное, что должен был делать для выживания. Но он же говорил, что умрет, если не будет делать это!
   Обрывки разговоров доносились до них:
   — Эти скоты-прилтанцы насиловали харраканских женщин в Пойдаре! Они глумились над нашими женщинами! Все равно, как если бы скотина вышла из хлева и залезла в постель к нашим женам!
   — Наверное, философы правы, и не стоит особо гордиться своей харраканской кровью. Но с другой-то стороны... Почему именно меня и тебя боги создали харраканцами? А другого создали вонючим миннаджари. Кто из нас должен повелевать миром?
   — Я представить себе боюсь, как это было. Наши бедные женщины плакали, а скоты-прилтанцы щупали их и пускали слюни. Нет, это выше моих сил, благие боги небес и подземного царства! Еще вина!   
   — Говорят, Итаз Каланд вывел из Кимора всех рабов! Ни одного раба больше нет в Киморе. Всех наших рабов угнали в Пойдар!
   — Кто же у них в таком случае работает?!
   — А как подумаю, что каких-то наших женщин прилтанские скоты могли угнать в леса. Наши бедные женщины продолжают терпеть глумления... Вы можете себе вообразить, что там с ними делают? Я не могу. 
   — Ты — щедрый мужчина?
   — Итаз Каланд — предатель!
   — Все масло протухло!
   — В Загване — война.
 
   Раздался вой и плач, перешедший в тихие жалобные взвизги. Сперва хозяин трактира кричал что-то мальчишке-рабу и тыкал его физиономией в котел, потом, услышав робкие возражения, повалил мальчишку на пол и стал избивать ногами, обутыми в добротные кожаные сапоги. Дарри был поражен не самой сценой, а тем полным равнодушием, какое проявили к ней постояльцы. Трактирщику, очевидно, и в голову не приходило, что разбитая в кровь физиономия может испортить кому-то аппетит, да она и не портила. Рабыни продолжали разносить блюда, почти перепрыгивая через извивающееся на полу тело. Избиение происходило как раз рядом со столиком Дарри и Анлиля. Зертианин прихлебывал вино, глядя куда-то вдаль. Хозяин бил мальчишку в живот, и в животе что-то булькало —впрочем, это булькали хлынувшие через край котла бобы.
   — Он же убьет его! — сказал Дарри.
   — Оставь, таргер. Это — его раб. Он имеет право так поступать, — ответил Анлиль.
   Дарри ушам своим не поверил.
   Хозяин ушел. «Денег давай!»--вскричал попугай. Потом птица обозвала кого-то труднопереводимым словом, означавшим проститутку, которая после трудовой ночи еще находит время и силы для любви ради удовольствия. Сгибаясь в три погибели, мальчишка вернулся к котлам. Он беспрестанно вытирал хлещущую из разбитого лица кровь, а потом окровавленными пальцами сыпал в котлы толченый перец и соль. Это видели все, и никого это не смущало. Дарри вытянул ноги и тут же отдернул их, услышав странное «Хтямпс!» Заглянув под стол, таргер увидел желтые злые глаза и клыкастую пасть. Купец за соседним столиком был бы не прочь побеседовать с командованием имперской армии, допустившей харраканок до занятий скотоложеством с прилтанцами.
   
   Эта девушка была очень хороша. Дарри в толк не мог взять, как он сразу ее не заметил. Молодая харраканская южанка. Загорелая кожа, вьющиеся волосы и большие серо-зеленые глаза. Значит, не совсем южанка... Она очень мило смеялась, показывая  белые зубы. Один зуб был наполовину сломан, и она этого стеснялась и прикрывала рот. Она пила вино из деревянной кружки, разрисованной гроздьями винограда. Заметив, что Дарри на нее смотрит, она улыбнулась ему. Таргер улыбнулся в ответ. Она улыбнулась еще шире.
   Потом она нашла какой-то повод и прошла мимо их столика, задев таргера подолом красного платья. Вернулась. Движения ее бедер посылали очень многозначительный сигнал. Она склонилась над своим столиком, что-то сказала подругам. Ее платье было сшито по менгарскому образцу, с широким вырезом на груди, поэтому вид был головокружительный. Очарованный таргер увидел, что она закуривает от свечи тоненькую зеленую самокрутку ворта. Это, пожалуй, было лишним... Но девушка легкими шагами вышла в сени и встала у подножия лестницы, ведущей на верхние этажи. Лучи закатного солнца освещали ее лицо, призрачное в сумраке сеней и зеленоватом дымке наркотика.
   — Слышь, а сколько у нас денег осталось? — спросил Дарри.
   Анлиль лениво рылся в корзине с оливками
   — Десять маталле найдется, — сказал он, подняв глаза.
   — Да...но...я не знаю...
   Дарри решительно не представлял себе, сколько эта прелестная «не совсем южанка» может брать за свои божественные услуги.
   — Эта?
   Анлиль резко обернулся и смерил девушку взглядом.
   — Пять с половиной маталле, — сказал он, возвращаясь к корзине.
   Дарри пригладил волосы, стряхнул грязь с сапог. «Хтямпс!»--повторила клыкастая морда. Анлиль неподвижным взглядом смотрел на окровавленное лицо мальчишки-повара.

   В сенях Дарри сказал ей приличные случаю фразы. Она смеялась. Первым делом Дарри посмотрел на ее руки. Удивительное дело Харракан: стоит хотя бы день провести в этой стране, и начинаешь делить людей на «лично свободных», «частично несвободных» и «рабов без права освобождения». Может, харраканцы не так уж виноваты? Может, здесь воздух такой? «Пять маталле и один зеркен», — сказала девушка, разделяя заблуждение аборигенов, что зеркен — это не особая приолтийская валюта, а всего лишь дешевая разменная монета для маталле. На запястьях девушки была только нежная загорелая кожа. Никаких металлических браслетов с инициалами господина. Дарри издал короткое урчание. Он уже видал проституток с браслетами в западных харраканских городах. Его убеждали, что большинство этих женщин работает добровольно, но...у него был собственный взгляд на женщину с таким браслетом.
   Наверху она отказалась снять платье. Дарри настаивал, он даже был обижен. Что за отношение такое? Стекол здесь не знали: оконный проем был заделан мешком с соломой. Девушка принесла масляную лампу и бутылку вина. Таргеру нравилось ее красное платье из странной липнущей к пальцам ткани. Нравились бронзовые цепочки на лодыжках и аромат розового масла из лавки. Он принялся стаскивать с нее платье.
   — Ладно, сниму! — добродушно сказала девушка.
   Когда она вылезла из платья, вся деревенская колбаса с чесноком попросилась из желудка таргера на волю.
   На правой руке девушки, чуть пониже плеча был металлический браслет рабыни без права освобождения — но не это стало причиной самовольного поведения колбасы. Эти браслеты обычно делались очень узкими, и рабы носили их там, где кость тоньше всего, у основания ладони. Очевидно, девушка уже давно стала носить браслет в неположенном месте: когда рука ее была еще детской. Поэтому браслет изуродовал ей руку, которая напоминала теперь две бутылки, приставленные горлышками друг к другу. Там, где горлышки соединялись, был жуткий уродливый браслет, а выше и ниже — деформированная раздувшаяся плоть. На правом плече девушки виднелся старый ожог. Выводили клеймо. Дарри слышал, что это делают с помощью жженого кирпича...
   — Эй, что с тобой такое? — спросила девушка.
   Дарри не мог объяснить этой юной особе, что некоторые особенности ее тела не дадут ему  возможности показать ей все, на что способен настоящий таргер и ниемийский мужчина. Ладно бы одно полувыведенное клеймо... А скоро у нее рука отсохнет?
   — Ахат-дидж тахху оджи! — произнесла девушка неповторимое по мерзости харраканское ругательство.
   Когда она оделась и ушла, таргер не пытался остановить ее. 

   Таргер Дарри спустился вниз. Анлиль куда-то исчез. Дарри хотел было вытянуть ноги, но подумал и пнул сперва злобную клыкастую морду. Собака не сдвинулась с места. Дарри нагнулся и пнул снова... «Хтямпс!» Морда качнулась вбок и вернулась в прежнее положение. Мальчишка с обезображенным лилово-красным лицом посылал в котлы новую порцию лиловых и красных бобов. В этой стране и люди, и собаки считают за должное, когда их бьют по морде... Впрочем, собаки хотя бы огрызаются! Люди же молча вытирают кровь и смотрят на тебя затравленными глазами. Эта молодая шлюшка ничего не поняла. Сама ли она выводила клеймо? А этот запах розового масла... У Анлиля тоже есть клеймо. Он его никогда не пытался вывести.
   Непослушной рукой подливая себе вино, таргер Дарри не хотел больше жить в мире заклеймленных людей. Ему становилось тошно.   
 
   — Эй! Каких воронов ты здесь ищешь?
   Трактирщик забился в угол, прикрывшись по пояс одеялом. Обнаженная рабыня схватила простыню и одним прыжком перескочила через комнату. Страшный человек, попросивший ее принести ему свежих оливок, задвинул тяжелую щеколду.
   — Боги! Кто бы мог подумать, что в этом провинциальном местечке известна такая техника!
   Закутанная в простыню девушка спряталась за комодом. Когда этот страшный человек с холодными глазами отвернулся, она метнулась к двери. Он мгновенно обернулся, протянул руку и... Девушка поняла, что не может пошевелиться.
   — Я бы разрешил тебе уйти, но...разве могу я быть уверен, что ты не поднимешь шума? Поэтому придется тебе побыть здесь! — он показал ей на ее прежнее убежище. — Я  попрошу тебя закрыть лицо и не подглядывать. Согласна?
   Страшный человек ослабил свою магическую хватку. Девушка смогла кивнуть. Она села на пол и старательно замотала голову темно-синей простыней с золоченой каймой.
   — Знаешь, где я родился? — спросил этот страшный человек своим мягким вкрадчивым голосом. — Очень далеко отсюда. В Зерте. В Зерте люди иначе одеваются, делают другие прически и едят из другой посуды. Одно только общее у нас: простыни. В Зерте и Харракане они — темные. Во всех других странах — белые. Забавно, правда?
   Она тихонько пискнула: «Правда».
   — Не бойся, — сказал страшный человек. — Тебя я не трону.
   Девушка услышала мягкий стук, а потом — скрип. Переставили стул. Потом — подвинули. Господин молчал. Зная характер своего господина, девушка понимала, что молчит он неспроста.
   Потом она услышала сдавленный стон.
   — За то, что я сделаю с тобой, — сказал страшный человек, — ты должен благодарить свою доверчивость. Нельзя так свято верить тому, что твердят государственные мужи! Они с детства внушали тебе, что с людьми нужно обращаться, как со скотом. Ты поверил. Может, помолишься перед портретом его императорского величества?
   Стон прозвучал отчетливее. Скрип стула. Скрип расшатанных ножек кровати.
   — Я обещаю управиться за полчаса. Не из милосердия. Ты настолько гадок и низок, что мне это не доставит никакого удовольствия. Ты спросишь меня: зачем я делаю это? Необходимость, друг мой, необходимость! Мне необходима энергия.
   Долгое молчание. Девушка боялась пошевелиться.
   — Оливки ваши еще не созрели, в вине купаются сороконожки, — сказал страшный человек. — А вот энергия твоя—обычная энергия человека. Как раз то, что мне нужно.
   Девушка молилась Тардин, покровительнице обездоленных.

   — Эй! — страшный человек склонился над ней. Девушка закричала. Он поднес пальцы к губам и покачал головой. Она поняла и прикусила губы.
   — Уже рассвет, — сказал страшный человек, поднимая занавесь. — К сожалению, я увлекся. В какой-то миг это стало доставлять удовольствие.
   Она бросила взгляд на постель. Ее господин сидел все в той же позе, забившись в угол. Но теперь он был мертв. Для рабыни из Оробы увидеть мертвеца  — привычное дело. Девушка снова вскрикнула не потому, что господин был мертв, а потому что он весь был белый. Он был белым, как свежее молоко. Нет, как мел. Как лед на вершинах Нагаритских гор. В его лице не было ни кровинки. Хуже. Он был белым, как мистическая лилия Звайне.
   Страшный человек, наоборот, выглядел теперь здоровее. На его впалых щеках появился румянец. Глаза заблестели. Его движения стали увереннее, голос — звонче. Он бросил девушке платье и отвернулся, облокотившись о подоконник.
   — Через несколько часов в вашу деревню войдут североменгарские войска. Бери все, что можешь унести, садись в почтовый экипаж и поезжай на запад. До внутренней границы тхайба никто не будет проверять бумаги, а когда до этого дойдет дело, они как раз узнают о вторжении. Тогда никому не будет дела до беглянки из Оробы.

   Дарри со стыдом обнаружил, что всю ночь проспал, прижавшись щекой к раздавленной в вине оливке. Анлиль собирался так же молчаливо и энергично, как всегда. Дарри заметил и порозовевшие щеки, и прояснившиеся глаза. Ну что, колдун? Ты-то, в отличие от меня, не терял времени даром. Кого заел на этот раз? Кого довел до безумия своими страшными иллюзиями? У кого взял жизненную силу?
   Все эти вопросы таргер Дарри задавал безмолвно.          
 
   По каменной долине, изборожденной складками застывшей вулканической лавы, Анлиль и Дарри прибыли в Загван. Подобного города Дарри не видел никогда. Загван стоял на высокой горе, окруженный тремя стенами, в каждой из которых были украшенные золотом и драгоценными камнями ворота.  Город карабкался по горе вверх, вплоть до ее плоской, словно снесенной ветром, вершины. Над вершиной, в чистом голубом небе, стлался белый дымок.
   Улицы Загвана представляли из себя удобные каменные лестницы с перилами, окруженные статуями и растениями. Дома, стоящие на узких террасах или скалистых выступах, были выстроены из мрамора всевозможных расцветок — от бледно-розовой и красной до синей и фиолетовой. Храм чувственной и свирепой Эннисати, высившийся на отдаленном уступе, мерцал в лучах полуденного солнца мрамором черным. Вокруг домов — колоннады, изваяния обнаженных девушек и горных антилоп, синяя вода бассейнов и роскошные сады. Эти сады посреди выжженной нагаритской пустыни казались чем-то нереальным. Маслины и акации, кипарисы и пальмы, дубы и апельсиновые деревья... Аромат цветов был таким сильным, что затруднял дыхание. Пыльца золотистым порошком покрывала каменные ступени. Искусственные родники хлестали из отверстий в скалах, вода бежала по узким желобам, соединяясь в каналы, служащие для орошения садов.
   Анлиль и Дарри вошли в парк загванского дворца. Колибри танцевали в темной листве. Две смуглые женщины с железными браслетами на руках чистили мраморный бассейн. Увидев Анлиля и Дарри, они упали на колени, но Анлиль улыбнулся и сказал что-то по линдриански. Одна из женщин сделала рукой приглашающий жест и быстро пошла по аллее.
   Скоро они увидели галерею загванского дворца. Фиолетовый мрамор был покрыт тонкими розовыми прожилками, а под ногами — другой мрамор, украшенный такими искусными мозаиками, что таргеру и идти-то по ним было неудобно. А на ограде, отделяющей галерею от парковых деревьев, стояли статуи людей, демонов и животных, слившихся в обьятиях, которые показались Дарри исключительно срамными. Таргер даже развеселился, созерцая подобный разврат. Вот так фантазия у харраканских наместников!
   — Вниз посмотри! — насмешливо сказал Анлиль.
   Весь опустевший город отсюда был виден, как на ладони: темные шапки садов и сверкающий мрамор зданий, солнечные блики на водной глади огромных бассейнов и ковры из живых цветов. Но город казался ничтожно-маленьким, а вокруг него простиралась бескрайняя каменистая пустыня красновато-серого цвета. Гранитные утесы, возвышавшиеся над ней, были так изрезаны ветрами, что приобрели причудливые и жуткие формы. На севере — черные с золотом шатры войска Шохэна Аммакари. И вдруг... Дарри увидел две черных змеящихся колонны, направляющиеся из лагеря к Загвану. Они напоминали муравьев, плотно следующих друг за другом по узкой тропе. А за ними медленно двигалась к Загвану другая колонна — сверкающая и разноцветная.
   — Скоро этот город оживет, — сказал Анлиль.

   Шохэн Аммакари прибыл в Загван с кучкой своих кормильцев и с отрядом телохранителей. Он приказал накрыть стол на нижней галерее дворца, в ароматной тени масличных деревьев. Вино подавалось в серебряных сосудах, украшенных выпуклыми изображениями обнаженных жриц Эннисати. Узкие и длинные горлышки сосудов имели вид атакующих змей, что здорово портило таргеру аппетит. Первым делом Шохэн Аммакари потребовал себе перечень дворцового имущества и внимательно просмотрел его, не отвлекаясь, впрочем, от изысканных блюд и беседы. Имущество состояло из порядка десяти тысяч рабов и рабынь, трехсот лошадей, двух сотен обученных охотничьих соколов, двух сотен антилоп и двух сотен ланей для парковой охоты.  Золота и серебра в слитках —на семьсот тысяч моми, мирровых и апельсиновых деревьев — бессчетно. Перечень был составлен весьма бессвязно: алмазы и изумруды из сокровищницы соседствовали с какими-то «красными раковинами», «кои и вовсе счесть невозможно ввиду многочисленности и нестойкости», а список драгоценных вин из погребов дворца перемежался невнятными упоминаниями фазанов и «откормленных гусей» с птичьего двора. Шохэн Аммакари пришел в ярость и приказал дрожащему от страха управляющему немедленно и досконально пересчитать все и до рассвета составить новый перечень, достоверность которого будет проверена Шохэном самолично.
   — Эта свинья, харраканский наместник, порядком порастратил мое имущество! — сказал он льстиво улыбающимся кормильцам. — Но ничего... Завтра я во много раз приумножу то, что они растратили!
   Анлиль скользнул взглядом по потным от смеха и вина лицам кормильцев, потом наклонился к Шохэну и спросил, слегка понизив голос:
   — Будешь ли ты медлить со встречей?
   — О, нет! Ни в коем случае! — ответил тот. — Уже при этой луне.
   Потом он снисходительно бросил своим кормильцам:
   — Харраканские герцоги Лециа-Инкойский и Мератский прибудут в Загван для подписания очень важного соглашения. Вы все узнаете в свое время.
   Кормильцы склонили головы.
   — Наше зерно — твое доверие! — проговорили они с выражением бесконечной покорности.
   — Пойдем, посмотрим дворец! — сказал Шохэн Анлилю. — Он не беднее твоего Ашрум-Лозе!
   — С Ашрум-Лозе он сравнения не выдержит, — возразил Анлиль. — Но, думаю, он не беднее, чем загородные виллы богатых харраканских фальшивомонетчиков...
   Это было сказано очень серьезным тоном, но мгновение спустя Анлиль улыбнулся.
   — Шутка, Шохэн, шутка! — проговорил он.
   Шохэн Аммакари рассмеялся.
   — Поймал! — сказал он, словно с каким-то удовольствием.
 
   Нагаритская ночь упала мгновенно и скрыла из виду ужасающую каменную равнину, а в дворцовых садах  загорелись фонарики. И ночь была звездной. Дарри выбрался из душной темноты отведенной ему спальни и рассеянно бродил по террасам. Маслины дрожали, как озябшие птицы. И вдруг... Дарри услышал чьи-то голоса. Он перегнулся через перила и посмотрел вниз. За изящным розовым столиком сидели Шохэн Аммакари и Шумра.
   И Дарри вспомнил, как он случайно подслушал беседу Вестера Зеллема и Анлиля. Когда же это было? Кажется, тысячелетия минули с тех пор. Харракан должен быть разрушен. Он будет разрушен. Я отправлю Эну к тетке. Хорошо. То, о чем я сам думаю и днем, и ночью... Он будет разрушен.
   Низкий голос Вестера Зеллема словно воочию зазвучал в ушах Дарри, а потом таргер очнулся и услышал другие голоса.
   — Благодарение милосердной Звайне, скоро уже! — говорил Шохэн Аммакари. — Завтра  под луной мы встретимся с этими харраканцами... И уже на рассвете я смогу отослать его в ставку. Что-то он задержался на севере, довольно! Признаюсь тебе, я испытывал сильное искушение отослать его нынче же, но... Пусть он поговорит с харраканцами. Он должен лучше знать их, чем мы с тобой — он был их рабом.
   — И что же дальше? — спросил Шумра.
   — Пусть попробует взять Орабессу! Может, и возьмет, коли не потонет в болотах. В конце концов, северные земли для нас важнее, и необходимо теперь удерживать их. А это может оказаться непростой задачей, даже если харраканцы не подведут нас.
   — Вероятно! — сказал Шумра.
   — Не вероятно, а именно так. В любом случае, я не должен больше мириться с тем, что мне приходится выслушивать дерзости харраканского раба. Я могу потерять лицо.
   — Он опять сказал вам дерзость?
   — А ты как думал? Хорошо еще, что этого не слышал никто, кроме его грязного таргера! Но сколько раз он дерзко вел себя в присутствии кормильцев! Что он возомнил о себе?!
   — Он — великий маг, — сказал Шумра. — Возможно, непревзойденный.
   — Спорить не стану. Но правда и то, что он — заклеймленный харраканский раб. Это унизительно — сидеть с ним за одним столом.
   — Он был освобожден своим хозяином.
   — Благая Звайне! Помнишь этого живописца-вольноотпущенника, которого правитель Пойдара подарил моему отцу? До своих последних дней тот не смел даже поднять голову и взглянуть свободному человеку в глаза. А этот?
   — Этот ведет себя вызывающе, согласен! — Шумра поднял голову. —  Там кто-то есть...
   Бесшумными шагами таргера Дарри скрылся в тени. Разгуливая уже по другой террасе, он сжимал кулаки. Десятой доли того, что наговорила эта тварь Шохэн, было бы достаточно, чтобы... Но Дарри предпочел уйти.
  Он не вцепился в горло этому Шохэну не потому, что тот был окружен телохранителями и воинами. Не потому, что было бы очень трудно бежать из Загвана через пустыню. Дарри вдруг понял, что этот Шохэн сейчас — их единственный союзник (если не считать вечно всем недовольного Харамзина), и что сам Анлиль был бы в бешенстве, если бы Дарри что-нибудь вытворил. Союзники — это же не друзья. Союзникам прямо-таки положено злословить за спиной и улыбаться в глаза.
  Сделай милость,  Дарри, не придавай значения словам!
   Голос Анлиля прозвучал с пугающей реальностью. Дарри вздрогнул и осмотрелся. Никого.
 
   — Ну, хорошо, — сказал Диог Эрсон, герцог Лецианкойский. — Мы поверим вам —   так, как я уже поверил императору нынешнему. А потом, когда Хейдауг взойдет на престол, он, как единовластный и абсолютный монарх, отменит все прежние соглашения.
   — О, нет! — возразил Вестер Зеллем. — Друг мой, вы должны осознать разницу между нами и Тарджем Амарчи. Что необходимо Тарджу? Единый Харракан. Уникальная огромная империя, непобедимая и неразъединяемая. Мы придерживаемся абсолютно противоположной точки зрения. Мы полагаем, что единый Харракан — угроза для всего мира и, может быть, даже для существования рода человеческого. Посему мы полагаем, что единый ныне Харракан должен быть поделен на независимые государства. Разве это — не то, что нужно и вам? Вы же понимаете, друзья мои, что ни один из вас не удержит власть во всем Харракане, даже без северных территорий! Поддержав нас, вы получите полную и вечную независимость.
   — Гарантии? — хмуро спросили Близнецы-Правители Мерата.
   — Помилуйте! — развел руками Вестер Зеллем. — Лучшая гарантия — наше мировоззрение. Мы не ведем завоевательную войну. Мы добиваемся справедливости. Ваша страна прекрасна, Диог Эрсон, но нам она не нужна. Нам не нужен Мерат, Край Лавра! Мы хотим одного: раздробить Харракан.
   — Вы будете вмешиваться в наши дела! — рявкнули Близнецы-Правители.
   — Нет! — Вестер Зеллем тоже повысил голос. — Когда же вы поймете: это не то, что нам надо.
   — Зачем вам это? — задумчиво спросил Диог Эрсон.
   — Пока Харракан един, он — зол. Пока Харракан зол, никто не может спать спокойно ни в Менгаре, ни в Вир-Дассахе, ни в Ниеми... Подумайте, друзья мои! Вы изгоняете полукровок из священного города и становитесь героями в глазах своего народа. Вы освобождаете свои земли от гнета династии Нейдва. Вы становитесь полновластными монархами.
   — Наши подданные питают склонность к республиканскому правлению, — брезгливо  проговорили Близнецы-Правители.
   — Своим подданным я такой вольности не позволяю, — бросил Диог Эрсон. — Боги, какое искушение, но... Слишком много риска, мой отважный друг... Идея увлекательна, но — риск.
   — В Кеджа-Кемо ненавидят полукровок, — фыркнул Шохэн Аммакари. — Народ поможет нам выгнать их! Где здесь риск?
   — Герцог Зеллем не сказал еще, что мы поддерживаем идею восстановления прежних государств, разбитых на условные тхайбы, — сказал Анлиль. — Ам-Мерат был одной страной с Мератом. Северный Вербон — лишь часть Лецианкоя. Все будет зависеть от вас.
   Он выждал секунду и завершил с откровенной насмешкой:
   — А мы вам поможем.
   — Не только Северный Вербон, друг мой, — мягко возразил Диог Эрсон. — Еще и весь Миброш...да, да...весь Миброш.
   — Сэрмеди и Квейда — исконная земля Мерата, — ледяными голосами заявили Близнецы-Правители.
   — Вот именно! — кивнул Анлиль.
   — Что это значит — «вот именно»? — переспросил Диог Эрсон.
   Анлиль пододвинул к себе карту и несколькими взмахами карандаша очертил какие-то территории:
   — Это значит, что Лецианкой мог бы выглядеть так.
   Диог Эрсон зажмурил один глаз и поднес к другому ограненное стекло в изящной серебряной оправе.               
   — Наместник Вербона не согласится разделить свой тхайб, — сказали Близнецы-Правители.
   — Даже после того, как новый император отправит его в почетную отставку? — спросил  Анлиль.
   — Мы желаем видеть герцога Хейдауга, — сказали  Близнецы.
   — Да...да... Герцог Хейдауг Нейдва! — проговорил Диог Эрсон. — Почему здесь нет герцога Хейдауга Нейдва? Где же он?
   — Он находится в моем замке, — ответил Вестер Зеллем. — Мы не привезли его сюда потому, что это несколько опасно. Герцог нездоров.
   — Что с ним? — резко спросили Близнецы.
   — Изгнание и последовавшие за ним лишения сломили его дух, — сказал Вестер Зеллем. — Но если вы желаете видеть его, то мы привезем его в Загван.
   — Нет, — возразил Диог Эрсон. — Вы привезете его в Лецианкой, мою столицу. Немедленно. Я желаю видеть его.
   — Но почему? — спросили Близнецы.
   — Друзья мои, не оставлять же его в лапах вашего Условного Полуреспубликанского Правительства! — энергично сказал Диог Эрсон. — Право же, у меня есть все условия...
   — Вы дадите ответ сейчас? — спросил Анлиль у Диога Эрсона.
   Герцог взглянул на Близнецов-Правителей, и те ответили ему одинаковым покачиванием головы, и губы их раздвинулись в одинаковой полуулыбке.
   — Мы желаем, чтобы указ о нашей независимости был подписан герцогом Хейдаугом заранее. До того, как он наденет корону! — сказали Близнецы. — Еще мы желаем, чтобы Герцогство Свободная Фиртаси заранее же признало нашу независимость.
   — Под указом о суверенитете должна стоять подпись императора, а не принца! —улыбаясь, сказал Диог Эрсон. — Думаю, это понятно.
   — А где тогда наши гарантии? — крикнул Шохэн Аммакари.
   — Зачем им независимость, если в Кеджа-Кемо сидит старый император? —  спросил у него Анлиль. — Указ не будет законным. Наша гарантия — их заинтересованность в Хейдауге.
   — Мы немедленно начнем сбор войск, — сказал Диог Эрсон.

   Снорд навсегда запомнил лето харраканской войны. Они отступали вплоть до границы с Северным Менгаром—чем дальше на юг, тем по более топким, заброшенным, неуютным землям они шли. Привыкшее к хорошим дорогам и отличному снабжению, харраканское войско теряло надежду и веру. Большинство солдат отказывалось признать, что Загван пал. Но слухи бродили, и с каждым днем они звучали все правдоподобнее. Не приходилось сомневаться, что весь огромный Пойдар потерян. А харраканцы все чаще повторяли: предатель Хейдауг.
   -Что они твердят—«Загван еще наш! Варвары не взяли Загван!» – свирепо сказал Снорд промокшему Неггарату. – Не видел я этого Загвана, но понятно уже, что гадам-варварам ничего не стоит  взять укрепленную крепость. Наверное, и правда, Хейдауг старается!
   -При чем здесь Хейдауг? – поморщился Неггарат. – Говорят, он был дубина дубиной... У них есть секрет. Или им помогает сама Эсилтейр, или тот, кто их ведет—гений войны.
   -Кто, например? – спросил Снорд, помешивая походное варево. Он был дежурным.
   Неггарат упрямо чесался, извлекая из шерсти блох. Бедняга Неггарат, подумал Снорд, у него появились блохи. Для него это, наверное, катастрофа.
   Неггарат тут же подтвердил эту мысль.
   -Катастрофа, - сказал он. – У меня—блохи.
   -Что за невидаль! – крикнул харраканский солдат. – Эх, идем-то вроде как на юг, а все холоднее! Можно подумать, на Ледник идем.
   -Эй, парни! – крикнул Снорд. – Верите вы, что варваров ведет Хейдауг?
   -Кто еще? Хейдауг, пес! Хейдауг-предатель! – прозвучали в ответ возмущенные крики. – Хейдауг хочет сесть на трон в Кеджа-Кемо!
   -Вот и говори с ними, - мурлыкнул Неггарат. – Не верю я в никакого Хейдауга. Нет здесь харраканской руки. Чем славен Харракан? Любовью к порядку! Дисциплиной! А что, мы у варваров какой-то особый порядок наблюдаем? Вовсе нет. А вот тактика у них необычная... 
   Снорд еще раз перемешал варево и попробовал. Ничего, с голодухи сойдет! Только соли не хватает, а где ее взять, эту соль?
   -Не вижу никакой тактики, Неггарат, пушистый ты!
   -А ты—безшерстный. В сельской местности они воюют, как партизаны, но стоит им до города добраться—берут его, как настоящее регулярное войско. Что за превращения странные? Или у них две армии, на самом деле?
   -Только этого не хватало—чтоб армии размножались! – Снорд решился-таки накормить всех своим варевом. – Неггарат, ты хоть бы попробовал, не отравлю я последних пойдарских ополченцев?
   Неггарат понюхал варево, подумал. Скоро будет дождь, подумал Снорд, обреченно глядя на небо. Опять вымокнем.
   -Не отравишь. Гадость, но жрать можно.
   -А что ты видишь, Неггарат?
   -В котле? Какой-то гнилой овощ.
   -Нет, в тактике варваров?
   -Что вижу? Приолтийцы сто лет пытались Землю Лоф себе вернуть—но только зубы ломали. А потом и вовсе уверились все, что Земля Лоф навеки потеряна—дескать, там лучшие имперские войска стоят! А что такое была харраканская западная граница? Две опорных крепости чуть ли не на двести миль, а на оборонительной линии—заграждения древние... Дороги размыты. Лихоманка болотная. Запасов оружейных нет, и никакого сообщения не налажено. Да и заграждения эти их знаменитые—смех для нечистых мбомби! Колья прогнили. Шипы колючие по избам растащены. Крестьяне скот взад-вперед контрабандой гоняют. Армия приолтийская за пару часов укрепления разгромила, да и вперед пошла.
   -Ну, а тактика-то здесь в чем? – любопытствовал Снорд.
   -А тактика в одном—использовать самонадеянность харраканскую.
   -Неггарат совсем пал духом! – заметил солдат. – Варвары на него страху нагнали!
   -«Варвары»! – передразнил корби. – Ледниковцы, может, и варвары—не спорю. А приолтийцы? Варвары республик не создают. Мы сами нынче на варваров похожи. Вот у меня даже блохи есть...
   Послышался условный предупреждающий клич дежурного. Харраканцы схватились за оружие. 
   -Ледниковцы добрались, - проворчал Неггарат. – Часу не дали—отдохнуть.

   Но нежданные гости оказались харраканцами из тхайба Кортэлэми. Прошедшие через всю Нагариту, они были измучены и голодны. Товарищи Снорда усадили их у костра, поделились похлебкой. Немного успокоившись, кортэлэмийцы начали свой рассказ, больше похожий на вымысел.
   Смеркалось, и новый ливень срывал странные белые ягоды с лесного кустарника соленеца. Навес из веток нуждался в срочной починке. Но никто не думал об этом, жадно вслушиваясь в слова пришельцев с юга. Те подтвердили, что Загван пал—и не просто пал, а сдался на милость победителя. Они подтвердили, что харраканское войско бежало из Оробы и Нагариты на восток. Неггарат молча дал пришельцам карту. Один из них оказался грамотным и очень толково показал, какие именно территории заняты сейчас врагами. Да, да, и Яч тоже. Вы идете в Хдолже-Вирту? Напрасно. Она вся оккупирована Северным Менгаром. О западных тхайбах можно забыть. Только Лецианкой и Мерат еще наши. Мы пытались вернуться в родные деревни, в Кортэлэми. Говорят, потом эта нечисть пойдет туда. Но мы не смогли перебраться через Нагаритские горы. Там стоит Северный Менгар, а в Оробе—шенгджи и приолтийцы.
   -Как так Северный Менгар? – Неггарату удалось перекричать солдат. – При чем здесь Северный Менгар? Он не участвует в войне.
   -Уже участвует! – мрачно сказал тот, кто показывал им по карте. – Северный Менгар—это федерация полунезависимых княжеств. Главный над принцами нынче—Шохэн Аммакари. Он вступил в коалицию с Освободительной Армией. Теперь они ведут войну на два фронта. На западе они продвинулись до Лециа. Говорят, будут брать Кеджа-Кемо.
   -А второй фронт? Где проходит второй фронт? – заверещал Неггарат, но его голос потонул в шквале неистового возмущения:
   -Кеджа-Кемо? Брать Кеджа-Кемо, Святыню Харракана? Не посмеют! Пойдарские болота да тайга наританская—то другая речь! Там они были сильнее, как дикие звери! До Кеджа-Кемо они не дойдут!
   Тот, кто был главным над беженцами, велел всем замолчать.
   -С ними идут отряды из Свободной Фиртаси, из Васта-Райнаса и Земмемит. Говорят, что ниемийский Фалабио торгуется нынче с ними, а когда сторгуется—пошлет им на помощь часть своей наемной армии. Не с варварами мы воюем нынче, братья! Мы воюем со всем Западом.
   -Где все-таки второй фронт проходит? – проскулил Неггарат.
   -Второй фронт—вдоль южноменгарской границы. Разве вы не знаете?
   Ополченцы смотрели с недоумением.
   -Они вторглись в Южный Менгар. Им удалось занять северную часть Киддо, но говорят, что в Орабессе они застряли. Еще говорят, что они в один день хотят взять обе столицы: Кеджа-Кемо и Менгар-Ролд.
   «Главный» вновь развернул карту. Снорд чувствовал, что мучительная тревога в его груди начинает усиливаться. Картина представилась вдруг безысходной. Они были зажаты в глухом лесу между двумя колоссами, и Снорд неожиданно ляпнул:
   -Так что же, весь мир теперь воюет?
   -Нет, пока еще не весь, - возразил «главный». – Линдрианцы пока выжидают. А уж если и они проснутся, тогда...
   -Что тогда?
   -Наши выжившие предки смогли бы нам это рассказать.

   Ночью люди заснули, лишь «главный» угрюмо сидел у потухшего костра. Неггарат разбудил Снорда. Корби казался очень взволнованным и всеми силами пытался разговорить «главного», что оказалось непросто. Узнать Неггарату удалось лишь то, что Освободительной Армии помогают ненастоящие харраканцы—потомки тех племен, что были частично истреблены, частично—обращены в рабство. В Нагарите то были конголи. Только услыхав о приближении вражеской армии, они теряли всякий страх и начинали убивать «настоящих» харраканцев. Разумеется, эти нелепые восстания быстро подавлялись, но приходилось перебрасывать в очаги сопротивления отряды, необходимые на боевом рубеже... К тому же это вызвало настоящую панику среди мирного населения, и они кинулись бежать на восток, а наместник Нагариты выделил часть гвардии для сопровождения богатых и знатных подданных. Разумеется, мы просили о подкреплении. Император ответил, что армия необходима ему на севере, и приказал правителям Мерата собрать ополчение. Да вот только ополчения этого до сих пор не видать! Предали нас, лумборец, предали! Нас свои же предали. Свои же.
   -Тссс! – прошептал Неггарат. Его глаза вспыхнули зеленым огнем.

   Если бы не колдовской слух Неггарата, они бы в ту ночь попались в лапы пойдарского боевого отряда. А так...при отступлении погибли лишь двое. Харраканские ополченцы, а с ними—Снорд и Неггарат—начали долгое отступление вдоль североменгарской границы на Хдолже-Вирту. Паника уже была ощутима в воздухе. Те харраканцы, кто мог еще сохранять спокойствие, хотели добраться до Мерата, а через него—до столицы. Таков был план «главного», но с каждым днем единомышленников у него оставалось все меньше. Никто уже не верил в победу. Они просто отступали, бессмысленно и тупо—все равно, куда, лишь бы не оставаться на месте. Шли дожди.
   Заболоченный ельник на границе с самым западным тхайбом Харракана Хдолже-Виртой был безлюден: лишь бесчисленные птицы метались над единственной проходимой тропой. Отряд вошел в Хдолже-Вирту.
   И тогда начался кошмар ежедневных перестрелок, панического бегства через топи, когда невозможно было определить уже, кто на чьей стороне, кто за кого воюет. От купца, пытавшегося добраться до гавани Земмемит, Снорд и Неггарат узнали, что народ холжия—коренное население Хдолже-Вирты—частично бежал в Мерат, частично присоединился к «армии Хейдауга», но большая часть его и вовсе попряталась в лесах. Что же до «настоящих» харраканцев, то они либо бежали, либо истреблены, за исключением очага сопротивления в столице.
   Выслушав речи купца, половина отряда под предводительством «главного» бросилась через леса в Мерат. Купец хватался за голову и отговаривал их—леса кишат одичавшими партизанами и грабителями...да не это главное! Главное то, что Близнецы-Правители Мерата закрыли границу, выставили армию и не пускают никого.
   Но большинство харраканцев не поверили в этот слух. Мерат—исконная имперская земля, земля наших братьев... Те же, кто поверили или просто побоялись идти через леса, продолжили опасное отступление на юг—навстречу врагу.
   Завоеватели распространились по всей стране, тяжелые арбалетные стрелы свистели над дорогами кажущегося пустынным края. Деревни опустели. На Большом Западном Тракте к отряду присоединились беженцы, утверждавшие, что харраканцам удалось вернуть город Маниолу. Но через сутки пути, в сумерках, они увидели багрово-красное зарево пожара, охватившего Маниолу, и тяжелый грохот стенобитных орудий. Отряд повернул к столице.
   На рассвете, в хмуром лесу, они повстречали раненого харраканского солдата, который из последних сил плелся на север, хватаясь за деревья, падая и поднимаясь снова. Не обращая внимания на вопли беженцев, не желавших ни на секунду останавливаться, Неггарат занялся раной этого харраканца, и Снорд поддержал его. Без Снорда никто не решился продолжить путь. Этот рыжий лумборский великан вселял во всех  надежду на спасение.
   -Они все сожгли, - прошептал харраканский солдат. – На юг идти нельзя, там жрут отбросы и дерутся с дикими зверями за кусок падали. Эти дикари-холжия вышли из столицы ночью и заперли в ней людей моего народа. Потом шенгджи обложили город валежником и сожгли. Мы шли на восток. Шли на Мерат. Но нас не пустили! Нас...не пустили...домой!
   -Что же это—измена? – закричал кто-то сквозь отчаянные рыдания женщин.
   -Мы вышли к реке, за которой лежит Мерат. Мы увидели направленные на нас копья. На восточном берегу стояла гвардия Близнецов-Правителей. Нам крикнули: «Вы не принесете в Мерат войну! Бежать от врага—недостойно харраканца! Возвращайтесь и воюйте за ваш тхайб!» Мы умоляли их пропустить нас, но они не слушали ничего! Женщины заходили в воду и поднимали на руки детей. Они сказали, что будут стрелять. А потом из леса вышли варвары и начали рубить нас мечами, а эти стояли и не вмешивались...просто смотрели на бойню! Меня ранили. Когда я очнулся, увидел мертвые тела своих товарищей, а от тех женщин, что с нами шли, не осталось и следа. Наверное, они и меня сочли мертвым...
   Он закашлялся, и из горла у него хлынула кровь.
   -Но самое страшное...что у них...так говорят...колдун.., - раненый забился в судорогах, и дыхание его прервалось.
   -Готов, - мрачно сказал Неггарат.
 
   Каким-то чудом—или им покровительствовали боги—но пока что отряд избегал прямого столкновения с варварскими отрядами. Остатки сухарей и вяленого мяса закончились. Пригодные для питья родники попадались все реже. Снорд и Неггарат оставались единственными, кто еще мог охотиться—но даже если бы они охотились с утра до вечера, прокорить всех были бы не способны. За сутки двое погибли от истощения. А потом им повстречался небольшой отряд шенгджи. Снорд зарубил двоих своим таинственным мечом, Неггарат вертелся, как кошка на горячей сковороде, и не давал накинуть на себя аркан. А потом корби вцепился в шею зазевавшемуся варвару, и оставшиеся в живых захватчики повернули прочь.
   -Я не собираюсь погибать от рук этих шенгджи, - говорил потом Неггарат. Он столько раз пересказывал историю этой стычки, забывая упомянуть о Снорде, что лумборец понял: число варваров, побитых Неггаратом в одиночку, скоро достигнет тысячи человек.
 
   За поворотом дороги измученных людей ожидало странное объявление на трех языках: холжийском, менгарском и харраканском. Неггарат прочитал вслух харраканский текст:

                ПОСЛАНИЕ  МИРНЫМ  ХАРРАКАНЦАМ
  ОТ  ВРЕМЕННОГО  ПРАВИТЕЛЬСТВА  ОСВОБОЖДЕННОЙ  РЕСПУБЛИКИ
                ХДОЛЖЕ-ВИРТА!!!

  НАСТОЯЩИМ  ПОСЛАНИЕМ  ИЗВЕЩАЕМ  ВАС, ЧТО  ВОЙНА ЗАКОНЧЕНА
                ПОЛНЫМ  И ОКОНЧАТЕЛЬНЫМ  РАЗГРОМОМ
                ХАРРАКАНСКИХ  ОККУПАНТОВ!!!

  ТЕМ  ИЗ  ВАС, КТО  НЕ   БЫЛ   ЗАПЯТНАН  СЛУЖБОЙ  В ИМПЕРСКОЙ  АРМИИ
      ИЛИ  СОТРУДНИЧЕСТВОМ   С   ХАРРАКАНСКИМ   ОККУПАЦИОННЫМ
     РЕЖИМОМ,  БОЯТЬСЯ   НЕЧЕГО. ВЫХОДИТЕ  ИЗ  ЛЕСОВ И ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ
      К МИРНОЙ  ЖИЗНИ!!! СЛЕДУЙТЕ  ПО ЭТОЙ ДОРОГЕ НА ЮГ ВПЛОТЬ ДО
      СЕЛЕНИЯ  ЛОССЕЛ.  ТАМ  ВЫ  НАЙДЕТЕ  ПИЩУ  И ЧИСТУЮ  ВОДУ,
      ЛЕКАРСТВА  И  СВЕДЕНИЯ  О БЛИЗКИХ.

                НЕ МЕСТЬ, НО СПРАВЕДЛИВОСТЬ!!!
                СЛАВА  СВОБОДНОЙ  ХДОЛЖЕ-ВИРТЕ!!!

                ВОЕННЫЙ  МИНИСТР  ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
                ЕГО  СВЕТЛОСТЬ  Г-Н  ХЕССИО  ТЕРЪЯ.      

   -Брешут! – крикнул старый харраканский солдат. – Кто же в это поверит? Они заманят их в этот Лоссел и передушат, как птенцов!
   Но три женщины-харраканки, следовавшие с ними, заговорили иначе:
   -Они пишут, что война закончена! Наверное, так оно и есть! Что нужно было от нас прежнему наместнику? Чтобы мы возделывали хлеб и пасли коров! Этим новым нужно то же самое! Все хотят от крестьянина одного—хлеба, молока, мяса!
   -Верно! – сказала другая. – Кто будет воевать с женщинами, когда война уже закончена?
   -Мы же—не аристократки! – воскликнула третья, прижимая к груди ребенка. – И не своей волей пришли наши отцы и матери в западные земли. Мы жили в одной деревне с народом холжия, торговали на одном базаре. Теперь вернутся прежние времена!
   -Что вы мелете, коровы? – крикнул им молодой солдат. – Вы забыли, что вы—харраканки? Они хотят истребить наш народ до последнего грудного младенца! Забыли, что пока их мужчины убивали ваших братьев, их же бабы шли на вас с вилами и сжигали ваши дома?
   Одна из женщин словно вспомнила что-то и испугалась. Молодая мать была в растерянности.   
   -Если бы вы сложили оружие, как они говорили вам, может, и войны бы не было! – крикнула самая старшая и бойкая из них. – А теперь вы хотите, чтобы мы прятались с вами по лесам? Для нас война уже закончилась. Мы пойдем в Лоссел!
   -Шлюха! – крикнул ей солдат. – Может, ты спать с этими варварами хочешь? Может, нарожаешь им детей? Где погиб твой муж, женщина?
   -Да, он погиб, а ты-то почему жив?! – яростно возразила она.
   Солдат ударил ее по лицу, и она упала в пыль.
   -Эй! Потише! – рявкнул Снорд.
   -Грязная потаскуха! Будешь пить с ними, ляжешь под них? – кричал солдат.
   С кривой усмешкой женщина поднялась и отряхнула платье.
   -Ты мне не хозяин! Я тридцать лет пот на эту землю проливала! Пойдем со мной, сестры!

   -Не дело так поступать! – сказал Снорд, глядя вслед удаляющимся женщинам. – Проводить их до Лоссела надо! Мы проводим их, ребята... Нельзя же их в лесу-то бросить?
   Никто не ответил. Бывшие ополченцы повернули назад, к осиновой роще. Снорд и Неггарат быстро догнали женщин. Они шли долго.
   -А точно ли мы в Лоссел идем? – спросила одна.
   -Если Лоссел—на юге, тогда точно! – грубо ответил Снорд.
   -Эй, тише! – прошипел Неггарат. Корби то и дело по собачьи тыкался носом в мокрую грязь на дороге.
   Наверное, из-за дождя Неггарат не учуял их. Три всадника на высоких менгарских конях, Снорд всегда мечтал о таком. Впрочем, где у лумборца-наемника десять тысяч маталле? Один из всадников был хмурым ледниковцем. Двое других—холжия. У них  были темно-каштановые, остриженные кружком волосы, смуглые лица и карие глаза. Они были одеты в штаны и куртки из мягкой коричневой кожи и держали при себе отличные ясеневые луки.
   -Кто вы такие? – спросил один из «коричневых» по харракански.
   Снорд представился «путешественником из Лумбора». Ни в каких боях он, само собой, не участвовал. Думал присмотреться, что да как в Маниоле, а тут и война грянула... Только он хотел назвать Неггарата своим домашним животным, а корби уже вылез вперед и начал нести ахинею про Зерт, про Минджшенг да про дядю Йейя.
   -Мы не воюем с Лумбором, - задумчиво сказал холжиец. – Скажи мне, Неггарат, на чьей стороне твои сородичи?
   -Мои сородичи живут далеко-далеко отсюда, за морем! – мурлыкающим голосом ответил Неггарат. – Они и не знают ничего об этой войне. А вот если бы узнали... Мои сородичи—всегда на стороне угнетенных. Рабство вызывает у нас ненависть.
   Эти слова очень понравились холжийцам.
   -Что делают с вами харраканские женщины?
   -Эти женщины идут в Лоссел, - ответил Неггарат, перебив открывшего рот Снорда. – Мы повстречали их на дороге, и они попросили нас проводить их до селения.
   -Вам лучше направить стопы на запад, - сказал холжиец. – Возвращайтесь домой и расскажите всем о победе Хдолже-Вирты и о новой республике. Расскажите правду! А вам очень повезло, харраканские жены! Лоссел уже переполнен, но для вас еще найдется местечко. Мы сами проводим вас.
   -А вы...
   И Снорд вынужден был замолчать, до того больно укусил его Неггарат.
   -Мы не воюем с мирными харраканцами. Война осталась в прошлом. И мы понимаем, что только с помощью мирных харраканцев мы сможем восстановить разрушенную страну, - сказал холжиец, и у Снорда возникло странное ощущение: как будто холжиец держит перед собой невидимую бумажку и читает по ней. – Следуйте за нами, женщины! В Лосселе вам окажут помощь.
   
   Холжийцы и ледниковец смотрели им вслед, поэтому Снорд и Неггарат вынуждены были повернуть на запад. Снова пошел дождь. Листы осины начинали краснеть.
   -Как хочешь, Неггарат, а мне это не нравится! Слишком уж этот холжиец был благостным!
   Ушки Неггарата заходили взад-вперед:
   -А теперь послушай меня, человек из морской страны! Не стой между молотом и наковальней! Если дерутся две волчьих стаи—найдется ли волк, способный разнять их? Однажды, когда Неггарат был еще молод и глуп, он принес рыбу на берег ручья в Грибную Ночь Кулика. А там два молодых корби дрались друг с другом из-за пушистой красавицы с Земли Сестер. Их шерсть летела клочьями. Их хвосты утратили былое величие. Душа Неггарата не могла вынести зрелища столь прискорбного. Неггарат встал между ними и обратился к ним с возвышенной речью. И что же? Неггарат ушел оттуда с двумя царапинами на морде, порванным ухом и залысиной на загривке. Хочет ли Снорд такой судьбы?
   -Не хочет. Куда ты предлагаешь идти?
   -Куда этот холжиец с темными глазами и темной душой направил нас. На запад.    

   Глубокой ночью, по хлюпающей грязи, под стылым, неудачливым на погоду небом, они совершили переход через границу. Неггарат, как ребенок, радовался тому, что попал в новую незнакомую страну.
   На дороге, ведущей в самую глубь княжества Кайнтон, их окликнул голос, хорошо слышный сквозь шум дождя. Голос шел  из придорожных кустов.
   -Стоять! Кто такие!
   Неггарат прижался к земле, вращая по сторонам глазами.
   -Спокойно! – шепнул Снорд. Вслух же он крикнул: - Снорд из Лумбора и Неггарат из Минджшенга! Вместе бежим из павшего Харракана.
   На дорогу выскочили трое в длинных плащах и высоких сапогах с отворотами, на головах у них были шлемы, а лица закрывали не забрала, а сетки от комаров. Они не вынули мечей из ножен, но Снорд был совершенно уверен, что вон в тех кустах сейчас самое меньшее пять луков нацелены на него и Неггарата.
   -Из павшего Харракана? – переспросил один.
   -Да, если судить по тому, что мы видели—нет больше Харракана, - подтвердил Неггарат. – Дождливо у вас, ребята!
   -Ты, наверное, чудесный магический зверь с Ледника? – придирчиво спросил тот, чей голос окликнул их.
   Неггарат был очень уязвлен таким предположением:
   -Я—воин из народа корби, а не зверь!
   -А где же твой меч? – спросил собеседник, и Снорду показалось, что он улыбается.
   -С мечом не в ладах, - яростно возразил Неггарат, - предпочитаю использовать зубы.
   -Минджшенг—это где-то в Зерте, - сказал допросчик. – Ты, что, зертианский корби? Ваш король запретил своим подданным  покидать остров. Что ты здесь делаешь?
   -Может, хватить мокнуть под дождем? – огрызнулся Неггарат. – Мы от самого Ар-Нарита сюда идем. Утомились...
   Мгновение тот, кто их расспрашивал, смотрел на друзей сквозь частую сетку дождя. Потом он сделал знак следовать за собой и начал карабкаться на холм.
 
   В первый раз за долгое время Снорд и Неггарат ночевали в отменном, чистом и теплом убежище. Оно служило пограничникам Северного Менгара и было вырыто прямо в земле, в склоне небольшого холма. Спускаться туда приходилось на четвереньках, да и внутри Снорд мог сидеть, только сгорбившись и склонив голову набок. И все же это было замечательное место. Угощаясь варевом, похожим на его собственные, Снорд рассматривал менгарских лучников: народ это был все больше невысокий, загорелый, с круглыми лицами. Удивительный меч Снорда вызвал всеобщее удивление. Снорда же удивили их луки: сами совсем небольшие, они обладали каким-то секретом и могли посылать весьма крупные стрелы. Помимо луков, пограничники были вооружены секирами, копьями и небольшими овальными щитами. Снорда поразило, что у большинства воинов были лишь короткие мечи, предназначенные для боя плотно сомкнутыми рядами, а у кого-то—и вообще меча не было.
   -Мы вооружаемся за собственный счет, - пояснил Аттарирунт, начальник кайнтонской пограничной стражи. – Такой уж у нас порядок. Есть деньги—покупаешь меч. Нет—служи, как хочешь. А мечи куют в Эланге, и они там дороги...
   -И не очень-то хороши! – ляпнул Снорд и прикусил язык.
   Аттарирунт расспрашивал друзей о харраканской войне. Семь или восемь его товарищей слушали очень внимательно.
   -А мы здесь ничего толком не знаем, - признался Аттарирунт. – Может, наши принцы что-то знают, да вот нам не говорят. Что с харраканским императором?
   -Говорят, на севере воюет, - сказал Снорд. – Только Ар-Нарит он давно уже оставил. А слухи ходят, что убит он уже или на восток бежал... Принц этот ваш, Аммакари...
   -Шохэн Аммакари—не наш принц, - возразил пограничник Иншер Хвойт. – Он—принц Эланги.
   -Принц этот чей-то, Аммакари, Загван взял. Теперь уже Нагарита—вся его. Харракан по бокам, как сосулька, тает... Еще с ним приолтийцы были и ледниковцы-бандиты. Тех на север какой-то Харамзин привел. А на юг—Таргнир.
   -Мы слышали об этом Таргнире, - подтвердил Аттарирунт. – У варваров есть поверье, что на Ледник придет человек, рожденный на западе. Он примет их веру и обычаи, назовет себя Таргниром и поведет варваров на юг. Шенгджи верят, что он завоюет для них весь мир. Только вот Таргниров этих ложных мы здесь уже и считать устали.
   -У них, что ни бандит—то Таргнир! – с невеселым смехом сказал Иншер Хвойт.   

   На следующий день Снорд и Неггарат сходили в Кайнтон с поручителем Аттарирунтом и, после долгих и убедительных доказательств, что один из них—суть корби, а другой—суть лумборец, ими были получены вверительные грамоты на староменгарском языке. Кому надо было вверять эти грамоты, Снорд решительно не представлял, ведь в нынешнем Менгаре никто, кроме надменного клана переписчиков, старого языка не знал. Город Кайнтон представлял из себя два недостроенных замка конкурирующих друг с другом принцев и рассыпанные по холмам домики с огородиками.
   На базаре было шумно и многолюдно—сбор ополчения. Шохэн Аммакари—да покарает его милосердная Звайне!—предъявил права на Кайнтонское княжество, но принцы Хинэ и Хоммэ готовились дать отпор. Правда, сбор ополчения больше напоминал торг. Воин, призванный защищать отечество, все должен был покупать на свои средства, и все стоило весьма и весьма недешево. Побродив по рядам и пересчитав стоимость обмундирования на лумборские деньги, Снорд сообразил, что в начале своего жизненного пути он смог бы купить себе шлем, треть кольчуги и восьмую часть самой дешевой лошади.
 
   -А почему кайнтонцы воевать не хотят? – спросил Снорд, косясь на доброго молодца, разливавшего пиво из большой бочки. Народ пил пиво не слишком охотно. Все больше подходил, косился и отходил, недовольно качая головой. Ай, и верно! Благой Туброс, пятнадцать зеркенов за кружку!
   -Трудно у нас живется... Нет, есть у нас такие, кто жизнь отдаст за принцев Хинэ и Хоммэ—выпить бы в их честь, да дорого!—я, например, дружище, до конца буду за город наш стоять. А большинство одного хочет—чтоб налоги снизили. Очень уж налоги высоки...
 
   Снорд удрученно молчал. Теперь, когда они вышли из города, он видел при свете дня те места, где так вымок ночью. Неггарат крался, осторожно обходя лужи и грязь. Вдоль дороги тянулись чахлые ели, почему-то покрытые сучьями только с одной стороны. Над холмами лежал туман. Аттарирунт свернул с дороги. Снорд увидел холм и тщательно заделанное камнями и ветками отверстие. Пахло торфом, перегноем, прошлогодней травой. При помощи Снорда и Неггарата Аттарирунт быстренько раскопал заваленное хворостом отверстие, и они полезли внутрь.
   Там, где еще вчера они вели беседу и наслаждались безопасностью, теперь лежали сложенные треугольной горкой головы товарищей Аттарирунта, кайнтонских пограничников.
   Снорд и Неггарат долго искали тела, перерыли весь торфяник—но ничего не нашли. На Аттарирунта жалко было смотреть.
   -Нет, это просто безумие, - шептал Неггарат, - злобное безумие какое-то! Зачем они это делают?
   -Варварство! – махнул рукой Снорд.
   Они прислушались. С дороги донесся стук копыт. Друзья осторожно подкрались к самому краю холма и посмотрели вниз, скрытые ветками растущей на склоне ели. Три воина в кольчугах и шлемах с опущенными забралами. Ледниковец с открытым лицом. Аттарирунт показал на узоры, покрывающие щиты.
   -Город Эланга, - прошептал он. 
   Незваные гости ехали на хороших харраканских конях и говорили громко. Похоже, они не опасались, что на них нападут. Аттарирунт пустил стрелу прямо в лоб ледниковцу. Конь испуганно заржал и поскакал вперед, увлекая оседающего ездока. Снорд поразил одного из менгарцев дротиком и ранил его. Выкрикивая имена своих богов, Снорд и Аттарирунт ринулись вниз и, после непродолжительной схватки, зарубили двух оставшихся. Неггарат шипел, урчал и прыжками носился поодаль.
   Они схватили раненого и оттащили подальше от дороги. Это, и правда, был северный менгарец с вьющимися волосами и широкими скулами. Сначала пленник отмалчивался, без стонов и жалоб зажимая рукой открытую рану в боку. Беседа происходила на кайнтонском диалекте и выглядела примерно так:
   -Вы из Эланги сюда явились?
   Молчание.
   -Сколько вас здесь?
   Молчание.
   -Что вам нужно на земле Кайнтона?
   Молчание.
   Такая беседа Аттарирунту наскучила. Он встряхнул пленного и сказал:
   -Если не будешь отвечать, прогуляемся до наших принцев! Там тебя разместят в удобной подземной палате и познакомят с пыточным арсеналом.
   В глазах пленника вспыхнула ненависть такой силы, что Снорду стало как-то не по себе. Но пленник начал говорить.
   -Вы—из Эланги?
   -Да.
   -Кто вас послал сюда?
   -Император Шохэн Аммакари.
   -Какой-такой император?!
   Молчание.
   -Сколько ледниковцев с вами?
   -В Нагарите—много.
   -А здесь?
   -Не знаю.
   -Что вам нужно в Кайнтоне?
   -Император хочет объединить весь Менгар.
   -Какие еще у вас союзники?
   -В Хдолже-Вирте были приолтийцы.
   -Это ваши убили пограничную стражу?
   Молчание.
   -Ваши? – прикрикнул Снорд.
   -Зачем? – спросил Аттарирунт. – Зачем вы их убили?
   -Они стреляли. Убили много наших.
   -Зачем вы головы-то отрезали, мать вашу? – завопил Снорд.
   -Так колдун велит делать.
   -Какой колдун? И куда вы тела дели?
   В глазах пленника мелькнул страх:
   -Тела ушли.
   -Куда ушли? – хором спросили Снорд, Аттарирунт и Неггарат.
   -К тем, кого призывает колдун.
   -Что это за колдун?!
   -Предсказанный пророк Таргнир.
   Больше они не смогли добиться ни слова от пленника, и Неггарат спросил, негодующе переводя дыхание:
   -А что теперь делать? Куда его?
   Аттарирунт размышлял недолго.
   -Своей властью командира пограничной стражи я приговариваю этого человека к смерти, - сказал он. – Я могу казнить каждого, кто хотя бы просто перешел через границу без разрешения наших принцев. Здесь же речь идет об убийстве. Я и сам приведу приговор в исполнение, - добавил Аттарирунт, вынимая из ножен кинжал.
   -Тебя сожрут живьем демоны Таргнира! – таковы были последние слова пленного. 
   -Надо было побольше разузнать об этом колдуне, - мрачно пробормотал Неггарат.
   -Неохота мне нынче варварские суеверия слушать, - огрызнулся Аттарирунт. – Хоть бы Иншер Хвойт был жив... Головы его в укрытии не было.
   
   Зачем, зачем, о отважный Эммер из рехайта Шенг-Синад, ты собрал отряд из двух сотен воинов-шенгджи и пересек границу Нения-Осла в середине осеннего месяца дихагг? Зачем ты дал им белых коней, чьи ноги оперены были невидимыми крыльями? Зачем ты посвятил солнцу их священные ясеневые луки?
   Так пели впоследствии люди рехайта Шенг-Синад, что на юго-западе Ледника. Рожденные же к северу от Гвариана повторяли: Эммер Огненноволосый совершил ошибку в середине осеннего месяца дихагг. Ресам эй уппо. Ошибка есть кровь.
   Очаровав сердца двух сотен воинов-шенгджи сладкими речами о богатстве Кайнтона, Эммер из рехайта Шенг-Синад поспешил к стенам менгарской столицы по дороге лиственниц. А под стенами их поджидали твалько в человеческом обличье, твалько с заговоренными мечами, твалько с колдовскими секирами. И были с ними два демона: гигантский черный медведь с зелеными глазами, говорящий на всех языках человеческих, и великан с волосами, подобными пламени предательски сожженного рехайта. Имена сих демонов суть: Неггаратус и Снордус.   
   О, стыд! О, позор! Женщины рехайта Шенг-Синад не гадают больше на костях касатки! На базарах Ишары люди рехайта Шенг-Синад твердят, что рождены были в Гвариане. Весть о позоре рехайта Шенг-Синад подобно барабанам гремела на дорогах края кроличьих нор.
   Зачем, зачем, о Эммер Огненноволосый, ты не пал грудью на свой двуручный меч? Зачем ты дал нечистым свинопоклонникам-нелджи связать себе руки? Зачем сам ты попал в полон и обрек на позорную участь тех, кто был с тобой под стенами Кайнтона?
 
   — Это будет ошибкой! — сказал Варса Седдо. — Поймите же! Вам лучше получить выкуп и отпустить этих варваров.
   — Отпустить убийц! — крикнул Хранитель Гербов и Гимнов. — Руки каждого из этих пленных — по локоть в крови. Они должны быть казнены. Кайнтон не может унизиться до торга с варварами!
   Разговор происходил в тронном зале Принцев Кайнтонских. Удача была неслыханной. И принцы Хинэ и Хоммэ, и любой из их придворных советников понимали: что за пощечина для разбитого варварами Харракана! Небольшой отряд во главе с пограничником Аттарирунтом и двумя дружественными чужестранцами — один из которых был к тому же подозрительно похож на животное — не только наголову разбили шайку ледниковских бандитов, но сумели взять в плен предводителя банды и еще пятьдесят человек.
   Миновали сутки, и ледниковский бандит по прозвищу Мешрет Ог предложил принцам Кайнтона освободить пленных разбойников за выкуп в сто тысяч маталле.   
   — Убитых мы не вернем, — возразил Министр Налогов и Зодчества. — Деньги же —необходимы. Пусть варвары возместят нам убытки и уйдут. Мы и так восстановили свою честь, пленив их лучшие силы.
   — Наша честь будет погублена, если мы возьмем деньги от убийц, — сказал Хранитель.
   — Вам следует быть благоразумными, — проговорил Варса Седдо. — Вы не знаете, как высоко ценят ледниковцы жизнь своих братьев. Если вы казните этих людей, война ради наживы превратится в кровную месть. Шенгджи созовут всех и не уйдут, пока не прольют кровь возмездия.
   Принцы молчали, небрежно переставляя на доске черные фигурки лоджо. Потом принц Хинэ встал.
   — Менгарцы ценят жизни своих солдат не в меньшей степени, чем шенгджи — жизни своих бандитов, — холодно сказал он. — Эти варвары вероломно напали на нашу страну, сожгли процветающие села, пролили кровь наших воинов. Они не заслуживают снисхождения. Их следует казнить, не правда ли, брат мой?
   — Именно так — казнить, — отвечал принц Хоммэ.
   — Великолепно! Я поручу вам, — обратился принц Хинэ к Хранителю, — поручу вам составить ответное послание, кое должно быть в равной степени прохладным и угрожающим. Напишите им, что принцы Кайнтона не считают плененных варваров человеческими существами, и посему обычная вежливость с военнопленными на них распространена быть не может. Они будут казнены не как воины, а как бандиты-мизенгиси. Им зачитают обвинение в грабеже и убийствах, потом они будут высечены плетьми и повешены.
   — С одним лишь уточнением: это должно произойти в Эланге, — сказал принц Хоммэ.
   — Но что скажет об этом Солнечный Принц Шохэн? — спросил Хранитель.
   — Солнечный принц? Это тот самый, что поставляет южным перекупщикам свободнорожденных харраканских рабов? — спросил принц Хинэ. — Мы не знаем такого. Казнь должна состояться в Эланге. 
   — Мы уверены, что сие послужит лишь на благо репутации Кайнтона Великого и города Эланги, — сказал принц Хоммэ.
 
   Анлиль стоял на смотровой площадке заброшенной башни на самой границе бывшего тхайба Ороба и княжества Джанта. Башня пряталась в каменистых холмах, возвышавшихся посреди пустынных земель. Ледниковцам казалось странным, что столь надежная некогда башня была в небрежении у владык этой земли. Над вратами — странные знаки и узоры, разгадать которые не смог даже Анлиль. Такие же знаки были заметны и на покрытых лишайником стенах. Внутри башни было очень темно и сыро, и не чувствовалось никаких признаков, что здесь когда-то жили люди — за исключением горстки золы в огромном камине.
   Таргер Дарри поежился, когда студеный ветер чуть не сорвал с него плащ.
   — Ждешь послания? — спросил он.
   — Уже дождался, — не оборачиваясь, ответил Анлиль.
   — Что он говорит?
   — Он говорит: «Эланга  должна быть разрушена».
   Анлиль облокотился о парапет, не сводя глаз с роя свинцовых туч.
   — И как он хочет, чтобы я это сделал? — сказал он, словно обращаясь к самому себе. —Со мной здесь — сотня человек.
   — Что ты ему ответил?
   — Ничего. Завтра поедем в Нагариту. Попробуем найти помощников. «Пай джи ха’Хналлог рейки-шат», — повторил Анлиль на языке шенгджи. — Шерпа’а, Харамзин! Задал работенку...
 
   Анлиль взял с собой Дарри и Тунга. Они выехали задолго до рассвета. Мало кто мог заподозрить в них новых хозяев Материка, но невежды принимали их за знатных харраканцев, ибо лица их были скрыты капюшонами, и ехали они на добрых ашаратских конях. Над головами всадников мерцало раскаленное небо, по обе стороны от дороги тянулись спаленные солнцем пастбища. Терн, жесткая трава. Козы бродили в поисках отбросов. На дороге всадники увидели плакат:

                ЭТА  ЗЕМЛЯ  ОТНЫНЕ  И НАВЕЧНО  ПРИНАДЛЕЖИТ  ХАРРАКАНУ
 
   — Срыть этот столб, к Эсилтейр! — крикнул Тунг.
   Земля страдала от великой суши, длившейся больше столетия. В пересохших руслах рек бродили отощавшие животные. Последние дома исчезли. О том, что эти пески принадлежали Харракану, напоминали лишь оставшийся позади столб и небольшие храмы Валлат, мелькающие близ дороги.
   К вечеру похолодало. Ветер стал прохладным и очень свежим. Анлиль, Тунг и Дарри ехали все дальше на юг, под закатным небом, окрашенным в алый и фиолетовый цвета. Тунг засмотрелся на это небо, ругаясь по ледниковски от избытка чувств. Правда, потом он сказал:
   — А на Леднике все же лучше! Бывает, выйдешь из пещеры в самый мороз, встанешь на холме и смотришь, как солнце за море уходит... А земля вся в снегу, а на тех горах, что за Пунта-Мойр — помнишь, Таргнир? — на них тоже снега. Красные снега. А небо все цветет. Стоишь и думаешь...ну, что-нибудь такое думаешь... А здесь разве небо?
   Стемнело. Краски потускнели. Незнакомые северянам созвездия мерцали все ярче. На дорогу вышли пауки и еще какие-то твари с великим количеством ног. Пришлось ночевать под открытым небом, и Тунг молился, чтоб не началась буря. «Если весь этот песочек да поднимется, не очень хорошо нам придется!»
   Тунг нес дозор всю первую треть ночи, смотрел на звезды, давил сапогами пауков. Ему казалось, что Анлиль только притворяется спящим. Кто может знать мысли пророка? На рассвете наспех позавтракали и поехали дальше. Увидев речку, на самом дне которой было немного воды, напоили коней. Время от времени в уже знойном мареве пробегала красивая зверюга: вроде коз, но рога длинные, а сама — очень стройная и бежит быстро-быстро. Интересно, размышлял Тунг, что эта зверюга пьет, когда реки совсем пересыхают?!
 
   Всадники показались неожиданно, хотя на открытых пространствах неожиданностей быть не должно. Их было шесть человек, все на стройных белых конях. Всадники были одеты в оранжевые и желтые одежды из легкой ткани. Смуглые лица с резкими чертами, курчавые темные волосы. Они не носили бород, и были неплохо вооружены: длинные копья, метательные ножи, кинжалы в длинных ножнах.
   — Конголи, — сказал Анлиль.
   Кочевники преградили им дорогу. Один из них неплохо говорил по харракански.
   — Вы — харраканцы? — был вопрос.
   — Нет, — ответил Анлиль.
   — Ты лжешь, или вы ограбили харраканцев. Харраканский конь. Харраканский меч.
   — Харракана больше нет, — сказал Анлиль.
   — Харракана не может не быть, — последовал ответ. — Харракан будет всегда. Он — наша кара и наша радость. Наша кара, когда приходят сай-харракана и убивают нас. Наша радость, когда мы убиваем их. И такое было.
   — Идет война с Харраканом, — сказал Анлиль. — Мы — новая сила. Вы можете присоединиться к нам. Об этом я хочу говорить с вашим вождем.
   Кочевники долго совещались на своем языке.
   — Мы отведем нас к своему вождю. Если ты не харраканец, вождь узнает, что тебе надо, и рассудит справедливо. Если кто-то из вас харраканец, он умрет. Нынче время, когда мы убиваем их. Из Лахлах-Лашита идут пески. 
   Они поехали дальше под бдительным присмотром кочевников. Конголи мрачно смотрели на имперские клинки. К полудню они въехали в город. Невысокие каменные дома без окон, низкие деревца, покрытые слоем пыли улицы. Черные собаки и козы в пестрых пятнах. Смуглые люди выходили на пороги домов и с кажущимся безразличием смотрели вслед путникам. В середине города стоял дом вождя: раза в два повыше остальных, окруженный деревцами с жесткими темными листьями и тремя тощими пальмами. Дворец — а здесь это, несомненно, считалось дворцом — охраняло человек двенадцать всадников. Они хмуро смотрели на чужеземцев и кричали что-то на своем языке. Тунг даже порадовался, что не понимает ни слова: иначе он просто обязан был бы зарубить хотя бы человек пять-шесть.
   Внутри было прохладно, темно и пустынно. Вереница помещений с голыми каменными стенами, в лучшем случае — старый ковер на полу. Кочевники грозили чужеземцам копьями. Тунг пожалел коней, оставшихся на улице: уведут ведь, обязательно!
   Те, кто сопровождал их, остановились у занавески из разноцветных камешков, и старший скомандовал:
   -Мечи оставить!
   Тунг разразился длинной тирадой, полной непристойных ругательств в адрес пустыни, жары, всего Идрар-Дифта, вождя, людей вождя и матери вождя. Кочевники стояли, смотрели на него и ожидали перевода. Тогда Анлиль снял с пояса свой старый меч и бережно прислонил его к стене.
   -Живо! – сказал он Тунгу.
   И Тунгу пришлось сделать это, хотя для человека с Ледника расстаться с мечом—все равно, что расстаться с честью.
   Как теперь выкручиваться будем, думал Тунг, наблюдая за тем, как таргер Дарри расстается со своим коротким клинком. Таких мечей Тунг не одобрял никогда, но лучше такой, чем никакого.
   После этого их пригласили войти в залу, стены которой были облицованы зеленым камнем, а на полах лежали ковры и красные подушки с желтыми кистями. На ковре сидел вождь, человек средних лет, обнаженный по пояс, в черных шароварах. На коленях у него лежал меч неизвестной Тунгу работы. Местные ковали... Неплохо ковали, если судить по блеску стали. Удобная рукоять. А вообще—похож на харраканские, решил Тунг и потерял интерес к мечу.
   Вождь был поражен какой-то кожной болезнью: его смуглое лицо, плечи и шею покрывали багровые язвы, одни из которых зарубцевались,  другие кровоточили. Лицо вождя распухло, огромные бородавки густо росли на лбу и левой щеке. От вождя шла вонь. За его спиной сидели две девушки, увешанные пестрыми бусами. Опахалами из цветных перьев девушки отгоняли от вождя мух. Голодные мухи с оглушительным жужжанием набрасывались на сидевших вдоль стен мужчин в длинных черных хламидах. Оружие было только у вождя.
   Тунгу казалось, что все это уже было, что он может даже явственно вспомнить, когда. Бесстрастные лица, полутемная зала, пустыня за окнами. Тунг взглянул на этого таргера и увидел, что тот самоуверенно ухмыляется.
   «Север убьет Юг», - вспомнил Тунг девиз Харамзина.
   -Ты маг? – спросил вождь у Анлиля на харраканском языке.
   -Да, - ответил Анлиль.
   Вождь усмехнулся. Когда его губы раздвинулись, на натянувшейся щеке лопнула язва, и гнилая желтоватая кровь медленно поползла вниз.
   -Есть ли предел твоему могуществу? – спросил вождь.
   -Что есть предел? – ответил вопросом Анлиль.
   -Он есть пустота, - ответил вождь.
   -Нет пустоты. Есть то, что ты не можешь увидеть.
   Вождь взмахнул рукой. Один из сидящих у стены мужчин неуловимым движением метнул в Анлиля спрятанное под ковром копье. Тунг хотел уже броситься на вождя со своим кинжалом, одновременно оплакивая смерть Таргнира и погружая рукоять в горло нечестивого убийцы—но Анлиль громко рассмеялся, и копье остановилось в воздухе. Люди вождя повскакивали, хватаясь за мечи. Оказалось, что под коврами хранился целый арсенал. Глаза Анлиля сверкнули. Словно это—глаза дракона, подумал Тунг. Копье превратилось в ярко-зеленую змею, которая могучим прыжком свернулась в воздухе и оказалась на шее вождя. Девушки с криком отпрянули. Вождь молча пытался оторвать от себя жуткую тварь, все туже сжимавшую кольца.
   -Сидеть! Бросить мечи! – приказал Анлиль. – Она задушит его раньше, чем вы к ней прикоснетесь. Раньше, чем вы пустите стрелу. Мне нужно в святилище цирпайа-дингуан. Я требую проводника и открытой дороги. Вождя мы возьмем заложником.

   Тропа таргеров. С каждым мгновением она становилась все более осязаемой для Дарри, хотя маленький отряд следовал по обычной дороге, а вовсе не по Тропе Таргеров. И Дарри даже готов был поверить в ересь, услышанную им однажды: что развитие Тропы можно предсказывать. Они ехали не на конях, а на авадри, животных с длинными худыми ногами, горбатой спиной и ветвистыми рогами на маленьких змеиных головах. Черные копытца авадри ступали по песку, как по твердой земле. Проводник—смуглый горожанин в красной тунике—носил на шее серебряную харраканскую монету и был спокоен. Так спокоен, словно он каждый день сопровождал по пустыне чужеземцев, взявших в заложники правителя города. Рядом с ним ехал Анлиль, повязавший голову шелковым линдрианским платком. Следом—вождь. Змея продолжала обвивать его шею. Губы вождя шептали молитву. Дарри пытался понять: удерживает ли Анлиль магическую власть над змеей или же это—нечто другое? Солнце было палящим. Дарри не мог поверить, что выжженный пейзаж вокруг—это все та же Харраканская Империя. Страна нечистых конголи была пропитана странными знаками и знамениями. Дарри вспомнил, как на выходе из города чернокожий толстяк с серебряным кольцом в носу сказал Анлилю:
   -Человеческий разум изменится.
 
   -Лахлах-Лашит! – крикнула им вслед женщина в розовом покрывале, когда они уже отъехали на милю от города. На вытянутой вперед руке она несла трезубец, между зубцами которого извивалась черная змея. Город остался позади и погас в жарком мареве, тяжело клубившемся над горизонтом, как грозовые облака. В Приолте идут дожди. Дарри пожалел, что не разжился таким же платком, как у Анлиля. Куда ни глянь—плоское серо-желтое плато, засыпанное мелкой галькой и песком и покрытое обломками горной породы, напоминающей черный кварц или слюду. Остроконечные пики поднимались над песком и щебнем, как скалистые острова—над морем. При малейшем порыве ветра песчинки забивались в ноздри и глаза, и авадри визгливо чихали. С подветренной стороны гранитных темно-красных скал еще виднелись мелкие кипарисы, покрытые серой пылью, и круглые озерца с мутной маслянистой водой. Над водой вскипали пузыри, и чьи-то тени словно скользили иногда под гниющим цветением верхней пленки.
   Вождь молчал. Дарри сперва решил, что варвар язык проглотил от страха, но понял потом, что это—магия. Меллисель. Анлиль часто говорил подобные словечки, и Дарри начал запоминать их. Дорога была долгой. И таргер думал: хорошо, что мы щедро наполнили водой эти козьи бурдюки, когда выезжали из города. Путники въехали в каменное ущелье. Дикие ослы с голубовато-серой шкурой и белыми пятнами на мордах передвигались по скалам. Крик пустельги. Солнце начинало клониться к земле. Авадри уже шли с трудом и часто останавливались. Проводник кричал тогда «Тио! Тио!», и они как зачарованные ускоряли шаг.
   Воздух ущелья был влажен и холоден. Прозрачные ручьи струились по камням. Путники немедленно воспользовались этим, чтобы омыть руки, ступни ног и лица, и зачерпнуть прекрасной на вкус воды. На скалах лежали красные отблески заката. В конце ущелья, у почти отвесной стены, была роща старых искривленных акаций; росли тут и другие деревья, имеющие форму гигантских канделябров, только вместо свечей—зеленые сочные ветки. Под ними высилось странное строение, напоминающее упавшие друг на друга обломки скал. Вход в него караулила стела с высеченными на ней картинками, сильно попорченными временем. На стеле—каменная голова шакала. К стеле кожаными ремешками были привязаны два авадри, сильно отличные от тех, на которых ехали путники. Они были значительно стройнее и грациознее, их серая шерсть обладала приятным синеватым отливом, горбов почти не было, а ноги казались прямыми. У животного поменьше на морде желтела песочного цвета звезда.
   Проводник резким движением натянул поводья, и его авадри покорно остановился. Змея на шее вождя выгнула шею и зашипела. В глазах вождя отражались скалы и небо.
   Анлиль легко спрыгнул на землю.
   -Ждите меня здесь! Не входите, пока я не скажу вам! – приказал он и исчез под сводами древнего каменного строения.
   Не прошло и минуты, как путники услышали доносившиеся изнутри звуки яростной борьбы. На лице проводника скользнула злая улыбка.
   -Надо помочь.., - начал Тунг и хотел было слезть на землю...
   Из под каменных сводов вылетели две огромные черные змеи. Движение их скрученных ужасной спиралью тел было таким сильным, что одна из них вырвала с корнем задетую ею акацию. Их тела скользнули по земле с сухим шершавым скрежетом, во все стороны полетел песок. Но, не успели путники придти в себя, как обе змеи прямо на ходу стали изменяться. Острые гребни пропороли кожу, и вылупились наружу уродливые длинностопые лапы. Морды вытянулись, и из темных кровоточащих десен с цокающим звуком проклюнулись зубы. Два черных крокодила неслись вперед с такой скоростью, что на повороте тела их занесло в кривой петле, и хвосты их чуть не сломались, ударившись о камни. Тунг ожил первым и вскинул лук. Выстрелить он не успел, потрясенный новым дивом. Лапы крокодилов удлинялись, истончались, превращаясь в покрытые черной кожей руки и ноги. Морды сплющились, как комки теста, а потом словно взорвались, обретя человеческие черты, а шеи сократились наподобие сжатых пружин. Еще несколько мгновений два отвратительных существа ползли по земле, извиваясь и запрокидывая назад беспомощно болтающиеся головы, потом они встали на четвереньки, но черные шипы по-прежнему то появлялись наружу из их спин и рук, то скрывались под кожей. Потом существа поднялись на ноги и продолжили бег, взбираясь все выше и выше на скалы. Они были похожи на мужчин с абсолютно черной, как смола, кожей, обнаженными головами и выпученными белками глаз. Их руки и ноги были длиннее человеческих, узкие красные языки висели из полуоткрытых губ. Существа скрылись в скалах, там, где солнце уже тонуло, угнетенное тенью старых камней. Лишь тогда Дарри с воплем выхватил меч.
   -Заходите! – сказал Анлиль. – Путь свободен.
   Из-под полуразрушенной арки свода колдун смотрел на них. Проводник сполз на землю и с воплем упал на колени.
   -Магатерру! – закричал он. – Магатерру!
   Дарри и Тунг с опаской вошли внутрь строения. Проводник полз за ними, ударяясь лбом о землю. Животных привязали у входа. Погруженного в лунатический сон вождя ввели внутрь под руки и усадили у стены. Дарри сразу же был ошеломлен царящим здесь холодом. Лишь огонь слабого костра разгонял полумрак, но почти не дарил тепла, лишь освещал лица троих, одетых в черные одежды с белыми полосами. У них была темно-коричневая кожа, очень тонкие черты и ярко-голубые глаза. Головы—обриты, лишь три полоски курчавых черных волос шли от лба к затылку. Вокруг них на тростниковых циновках было разложено имущество: седла, веревки, ножи, копья и узкие сосуды из светлой глины. Эти трое сидели неподвижно, скрестив ноги и сложив руки на груди. Во взгляде их блестящих миндалевидных глаз было что-то дикое. Таргеру не понравилась их манера смотреть искоса, так, что видны были одни только яркие белки, и раздвигать полные губы в чуть заметной усмешке. Выражение дикой гордости и злобы появлялось вдруг на их лицах, но в следующий миг сменялось уже безразличием. Тот, что сидел посередине, сказал несколько слов Анлилю. Язык был незнаком таргеру. Анлиль ответил на том же языке и поднес ко лбу сплетенные пальцы. Трое сделали так же. Старший из них склонился над обмелевшим бассейном в середине пещеры—ибо это больше всего напоминало пещеру—и зачерпнул немного воды в белую чашку с отколотым краем. Чашку он протянул Анлилю. Анлиль поднес ее к губам, потом протянул Дарри и Тунгу. Проводник принял чашку, но пить из нее не стал. Вождя и вовсе никто не заметил. Потом трое темнокожих обитателей пещеры сделали по глотку, и каждый из них пролил по несколько капель на пол, повторяя:
   — Кейшап Сибсибиллум...
   Анлиль выплеснул остаток, и тонкая струйка растеклась по серому камню.
   — Кейшап Сибсибиллум, — таким же голосом повторил колдун.
   Дарри знал, что означают эти слова. «Кейшап Рыбъеликая»... Язык был линдрианским.
   Анлиль взглянул на проводника:
   — Располагайся! Мы проведем здесь ночь. И прекрати притворяться, что ты не понимаешь по харракански.
   Смуглое лицо горожанина осунулось и побледнело. В глазах появился блеск:
   — Я жду твоих приказов, мой повелитель!
   — Я не хочу повелевать тобой. И приказывать тебе мне недосуг.
   Анлиль скинул сандалии и присел на циновку у бассейна. Он вполголоса говорил со странными людьми в полосатых одеждах, все на том же языке. Тогда Дарри спросил у проводника:
   — А это — кто?
   — Низкие симты. Силса. Это — те, кто крадет авадри у тех, кто крадет авадри.
   Если бы не увиденное накануне, Дарри быстрее бы постиг смысл этих слов.
   — А там — украденные авадри? — спросил он, ткнув пальцем на прекрасных животных у входа.
   — Истинно так, о друг моего повелителя!
   — А есть те, кто крадет авадри у тех, кто крадет уже украденных авадри?
   — Истинно так, о прекрасноликий чужеземец... И есть те, кто крадет и у этих.

   На краю заплесневелого бассейна лежала бронзовая голова обезьяны. Дарри забрел в глубину святилища и обнаружил на стене поразительно точный анатомический рисунок рыбы.
   А на прямоугольном алтаре таргер увидел огромное каменное изваяние скорпиона в атакующей позе. Изваяние сохранилось неплохо, разве что местами покрылось зеленоватым лишайником. Дарри показалось вдруг, что скорпион бросится на него.
   Гулкие шаги. Черная тень на стене. Таргер обернулся и с облегчением перевел дух, увидев, что это—Анлиль.
   -Как тебе здесь, таргер? Крепись! На рассвете—обратно!
   -Где мы?
   -Святилище цирпайа-дингуан, самое безопасное место во всей Нагарите. Для нас.
   -А что это были за твари?
   -Иди к костру, Дарри, выпей молока!  Эти воры надоили целое ведро, - сказал Анлиль.
   На дне бассейна, среди рассыпанных окаменевших раковин, тужилась влажная черная жаба.

   Когда Анлиль вошел в святилище, низкие симты подняли руки в знак приветствия и сказали ему Шайда, что означало: «Укрытие—общее, можешь остаться!». Он ожидал нападения и успел отразить атаку цирпайа-дингуан, Хранителей Святилища. Хранители не трогали низких симтов, крадущих авадри и оскверняющих колодцы конголи, ибо те приносили им кровавые жертвы. Идрар-Дифт был страной колдовства. Трое воров поняли суть содеянного Анлилем, когда он нанес по каждой змее кори-дорд и сделал шейлиль, возвращая змеям их демоническую форму. Хранители Святилища бежали на изъеденное эрозией плато, бывшее некогда влажным лесом. Тогда низкие симты сказали Анлилю: гекка анита. «Мы признаем твое право». И он разделил с ними жертвоприношение и пил молоко уведенных ими телок авадри. Тунг, Дарри и проводник последовали его примеру. Анлиль мог больше не контролировать заложника, ибо сам воздух святилища был враждебен той силе, что овладела вождем. Симты создали святилище, а вождь был конголи.
   Скрестив ноги, вождь сидел у стены. Змея склонила голову ему на грудь и казалась заснувшей. Тунг и Дарри тоже уснули на краю обмелевшего бассейна, бывшего хранилища священных вод. Проводник искоса смотрел на Анлиля и бормотал: магатерру. Так линдрианцы называли некогда демонов, принявших человеческий облик и убивающих демонов и людей в предверии Священного Безумия. Магатерру приходили из пустыни в обличье светлокожих людей в одеяниях паломников из Лахлах-Лашита—Града Иерархии.
 
   Дарри приоткрыл слипающиеся глаза. Каменное изваяние скорпиона ожило. Гигантский живой скорпион ярко-желтого цвета с черным хвостом и тонкими клешнями стрекотал в двух шагах от Дарри, нацелившись туловищем на парализованного вождя. Таргер увидел уползающую змею. Скорпион принялся ползти, вытянув перед собой раскрытые клешни и подняв загнутый вверх хвост. Стрекотание становилось все громче. Скорпион захватил вождя клешнями, ужалил его и рассыпался в прах.
   Мгновение—и вождь опустился на четвереньки. Он пополз куда-то, странным и жутким образом имитируя повадку скорпиона. В темном углу под стеной вождь принялся рыть голыми руками нору. Желтоглазая сова с белыми как пух крыльями стремительно влетела в пещеру. Она угрожающе набросилась на вождя, она била его крыльями и царапала острыми когтями. Потом она схватила тяжелого человека за ворот плаща и легко подняла в воздух. Она несла его так, словно он был мышью. И губы Дарри прошептали:
   -Кейшап Сибсибиллум...

   Все изменилось. Пустыня покрылась травой. Анлиль стоял посреди поля, и черные тучи летели по небу. Ветер рвал ветки терновника. Сумрачный свет заходящего солнца. Потом появились они. И Анлиль знал, что то был народ, живший  в этих полях несколько столетий назад. Они строили здесь низкие каменные жилища и странные храмы, продавали шафран на север и льняные ткани—на юг. Они ценили благоуханное масло и корицу, и купцы Идрар-Дифта знали, кому можно выгодно продать браслеты из слоновой кости и роговые гребни—народу шоршор. Потом пришли предки северных менгарцев и уничтожили народ шоршор. И это произошло здесь, на поле Лалюйби, и название это на забытом языке шоршор означало «Кровавая трава». И тогда здесь не было пустыни.
   Потом же менгарцы ушли на запад, оставив харраканцам столицу свою, Загван.
   Народ шоршор явился верхом на конях. Здесь были только мужчины, каждый—кудрявый и черноволосый, с узким смуглым лицом. Они были обнажены до пояса, и каждый носил на лбу лиловую повязку—знак высшей храбрости. Они съехались на поле, и тучи окрасились странным алым огнем. Травы под их ногами—пырей и горькая полынь. В руках у них—кривые ножи.
   -Тибсиат миннаджари! – восклицали воины шоршор на своем языке. – Да погибнут менгарцы!
   Тогда Анлиль поднял руки в приветственном жесте древних.
   Долгие века народ шоршор не находил покоя, ибо воины его умерли без должного погребения. Каждый воин шоршор достоин того, чтобы его тело омыли в четырех водах из главных рек Менгара, умастили двенадцатью благовониями, чтобы в его честь было зарезано два быка, четыре барана или двадцать одна куропатка, и чтобы погребли его в горах, головой к северу, под тремя большими камнями. Этого не было сделано, и они ждали.
   Их было двадцать одна тысяча двести тридцать пять человек. Менгарцы забыли о них. Даже сама память о народе шоршор стерлась, осталось лишь грубое городское ругательство шоршорати—«разбойничать». Но это шоршор первыми начали поклоняться Звайне, только называли они ее Жаван. И была она для них чернокудрой и кареглазой.
   Анлиль отсчитывал внутренний такт, который должен был совпасть с биением сердца. Рваные тучи мешали ему, разрушали призрачную радугу творимого колдовства. Боярышник жалко дрожал и ронял на землю красные ягоды.
   Анлиль увидел лежащее у своих ног тело человека с лиловой повязкой на лбу и золотыми браслетами на руках. Человек был каждым из воинов шоршор и ждал погребения. Анлиль делал харизейн. Перед ним появились сосуды со священной водой, и он пролил несколько капель на лоб мертвеца. Из двенадцати флаконов из черного дерева он взял по капле благовонного масла и нанес их на пальцы воина и на его закрытые глаза. Розовое масло, вербена, бледная лилия. Вместо крови жертвенного животного Анлиль дал свою кровь. На сумрачном поле появилась могила. Три серых камня было на ней.
 
   Наступила ночь. Небо над Идрар-Дифтом почернело, покрылось неестественно большими и яркими звездами, раскололось надвое. Только на севере, над Менгаром, небеса горели багрянцем. Крадущие авадри и проводник бросились бежать, когда с юга появились три столпа песка, огня и дыма—то были вайа-венник, сильные демоны пустыни. Они шли на север, подобно трем смерчам. Из-за каменной гряды раздался голос проводника: «То боги живые!». Анлиль взглянул на Дарри и Тунга и сказал:
   -Пора возвращаться.
 
   Они ехали по каменистой дороге. Звезды покраснели, пожары бушевали где-то на горизонте, и Тунг подумал: «Что может гореть в пустыне? Ну что?»
   -Мы возвращаемся в Джанту, - сказал Анлиль.
   Дарри смотрел на север. Три чудовищных демона клубились облаками исчерна-красного дыма, они состояли из тьмы и песка. Они рождались из песка и уходили в него, в лоно своей пустынной праматери.
 
   Город Эланга был меньше, чем за час уничтожен вышедшими из пустыни демонами. В первый раз со времен Войны Эсилтейр существа расы вайа вмешались в людскую распрю. Ветер чудовищной силы срывал крыши, поднимал в воздух целые дома. Улицы Эланги были засыпаны удушливым песком. Небо над городом посреди белого дня стало черным, и лишь ослепительные горизонтальные молнии вспыхивали и гасли, не уходя в землю, а разряжаясь в воздухе. Молнии озаряли призрачным белым огнем разрушенные улицы, искаженные от ужаса лица спасающихся бегством. Слой песка становился все толще. Крыши уцелевших домов стали рушиться под его тяжестью. Было трудно дышать. Вместе с материнским песком демоны вайа-венник принесли в Элангу опасных пустынных тварей: красных муравьев,  термитов, мелких гадюк и смертельно ядовитых скорпионов. Эти существа, сами напуганные воздушным путешествием, метались теперь по улицам в поисках укрытия и жалили людей, в суматохе ступавших на ним голыми ступнями. В Синем Дворце Кормления на мраморных полах лежали пески, оторванная веточка агавы зацепилась за спинку трона, а черный с красными лапками паук спрятался за портретом принца Шохэна в юности. Рушились храмы Звайне и Валлат. Дубовые балки летели с неба. Колонны катились по улицам. Песчаная буря бушевала в березовых рощах предместий.
   Расколотый мрамор и битое стекло витражей. Бегущие из города невольно познали участь застигнутого ураганом в пустыне. На расстоянии протянутой руки ничего не было видно. Труп пустынного грифа сквозь отверстие в крыше упал в тарелку каши на обеденном столе, но уже в следующую минуту ураган, рожденный демонами, поднял ввысь и закружил и тарелку, и стол, и тяжелую золотую арфу. В Эланге спаслись те, кто бежал из города в первые  минуты—то были жители предместий. Из спрятавшихся в глубоких подземных погребах выжили лишь те, кому хватило воздуха до прихода кайнтонских гвардейцев, взявшихся за раскопки.  Город Эланга исчез и возрожден не был.