Особое слово надо сказать о бабушкиных пирогах. С воспоминанием о них связано незабываемое чувство ожидания счастья, какого-то чуда.
В доме на Транспортной было две русских печи (назвать это величественное творение печкой как-то язык не поворачивается): в большой избе и в бабушкином прирубе.
Но почему мне запомнилась именно бабушкина стряпня?
Возможно, оттого, что она чаще нас баловала выпечкой, в то время как тётя Маша* могла заниматься этим лишь по праздникам и выходным, поскольку работала.
А, может быть, дело ещё и в том, что искусство выпечки в русской печи по-настоящему постигается в более зрелом возрасте, приходит с опытом. Но факт остаётся фактом: главной булочницей для нас, детей, была бабушка Анна.
Русскую печь топят спозаранок. Как и полагается, чтобы печь протопилась, основательно прогрелась и была готова обдать тесто своим устойчивым жаром. Как водилось, бабуля вставала с первыми петухами.
Не знаю, каким чутьём, но в тот день, когда должны быть пирожки, шанёжки, сметанники или рыбники, я просыпался раньше обычного времени. И, накинув на себя одежонку, начинал, как кот под ногами, крутиться возле бабули в ожидании: когда же из чрева печи появится нечто маняще-душистое?
Что это будет, можно было только догадываться.
И вот, вдыхая расширенными ноздрями все ароматы и пытаясь догадаться, что же там, в печи, получаю ласковый подзатыльник: «А умывался?..».
Бегу к умывальнику. О нём - отдельный разговор.
Это был особенный умывальник – не как у всех. То есть, не то привычное, ведрообразное изделие, со штырьком в днище.
У бабули был старинный рукомойник - медный, похожий на мелкий котелок на дужке, с носиком-изливом с одной стороны - чудо, которое я мог видеть разве что в экранизациях сказок.
Рукомойник висел на длинной верёвочке, крутясь на ней вокруг оси, как придётся.
Для того, чтобы умыться, требовалось повернуть его в нужное положение, затем сложить ладошки лодочкой и большими пальцами надавить на край рукомойника, чтобы вода потекла из него через носик в ладошки.
И вот, спросонья поплескав на себя холодной водой из чудо-рукомойника и утёршись жёстким самотканым полотенцем, я готов принимать угощение.
Бабуля открывает заслонку пышущей жаром печи и деревянной лопатой, не спеша, аккуратно достаёт из неё первый выпек.
Мне особенно запомнились два вида выпечки, которые я с тех давних пор нигде, никогда более не видел и не пробовал.
Прежде всего, это рыбник с начинкой из щуки. И по сию пору помню вкус тех рыбников, из ржаного теста, пропечённого, пропитанного изнутри соком рыбы и с хрустящей корочкой снаружи.
Рыбник надрезан по кромке и раскрыт как книжка. Щука лежит в нижней корочке, будто на тарелке.
Но рыбник – это после (ему ещё надо «отдохнуть» после жара печи).
А для начала – моё любимое, похожее на шаньги, выпеченное в формочках и обмазанное затем сверху малиновым вареньем, ещё одно бабусино творенье.
Обжигаясь и дуя на свежие лакомства, я, казалось, мог съесть их, запивая свежим молоком, «пока пузо не лопнет».
Наверное, те шанёжки с молоком, уминаемые мной за обе щёки под ласковым бабушкиным взглядом, и представляли собой мгновения счастья. Когда, наевшись, я слышал: - Ладно, ступай, поспи. Рано ещё...
И шёл, осоловевший от съеденной сдобы, досматривать последний сон.
* М.Н.Пузанова (Бритвихина).
Из воспоминаний Виктора Мехреньгина.**
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
** http://www.proza.ru/2010/01/26/324