Стратегия авиакомпании, в которой я имею честь служить,
соединить столицу, с как можно большим количеством крупных и средних городов. Чтобы ничего не мешало этой идеи "фикс", в определённый момент времени, от основной базы, отпочковалось компашка, занимающаяся только чартерными, то есть, валютными, заграничными рейсами. С соответственным, "всё объясняющем" именем, "Globus". Чтобы сосредоточить оставшиеся силы, для выполнения внутренних перевозок, прикупили загородную базу отдыха, с оставшимися от прежних хозяев потрохами. Кое-что построили сами, кое-что переделали, запустили служебный транспорт от "Деда" до "Нефтяника" (это если ехать из Москвы по Каширке, после знака Заборью конец, первый поворот направо и прямо, до окраины деревни Битюгово). Согнали с филиалов наёмников (лётчиков и бортпроводников из Новосиба, Омска, Томска, Иркутска, Барнаула, Челябинска) и оплели сетью маршрутов, всё, что в двух, трёх часах полёта от Москвы. Москвичи, как всегда, жили своей, особой жизнью, ведь они рождены, для счастья, как птицы для полёта. Провинциалы и аристократы, иногда пересекались, ещё реже летали вместе, совсем немного, общались. Хотя добрая половина проводников, московского филиала, бывшие дремучие провинциалы, кержаки, дикари. Но это быстро и легко поправимо. Ну вообще, я не об этом.
Один или два раза в месяц, от недели до двух недель, обычный, регулярный график, для любого провинциального проводника, до кризиса. Утром автобусом из торфяника (как ласково обозвали базу отдыха "Нефтяник", наши лоботрясы) в аэропорт и в обед, уже взята Казань или Волгоград. Вечером ужин в милой, пионерской столовой (есть одна пара официанток, уже к середине дня, демонстрирующая чудеса, мужественного сопротивления, сильнейшему алкогольному опьянению). И на следующий день, почти без отрыва от производства, есть возможность, выкурить свою честную сигаретку, в аэропорту Махачкалы или Ростова, Самары или не дай Бог, Челябинска. Ох, уж мне, этот центр металлургического производства, сталепрокатный Лас-Вегас.
Из Челябинска, с любовью.
В этот город, глубокой ночью, я летал, на редком, непростом ТУ-204. Этот нестандартный, необычный лайнер, запоминается всем, кто когда-то, работал с ним. Ещё не ахти, какая особенность этого самолётика, контейнерная перевозка груза и багажа. Лет десять назад, для не столичных аэропортов, встреча с оригинальной формой контейнеров 204-го, была локальной катастрофой. Служба организации грузоперевозок а/п Челябинска, впадала в нешуточный стопор, от необходимости вручную разгружать подобные самолёты. В теории специалисты, должны были ознакомиться с технологией работы с контейнерами и познакомить с ней грузчиков. Но, пожалуй, кроме Москвы, все грузовые склады России работают по закону, хотя нет, законом это назвать нельзя, это скорее правило, ветхозаветная привычка - "делать так, как всегда делали!". А почему так, отчего и зачем? Пёс его знает!
Так вот, три часа ночи, на перроне, один, одинешенек туполёк. Где-то недалеко, за непроницаемой темнотой, давно дрыхнет город Челябинск. А в поле, слабо освещённом прожекторами, битый час, несчастные грузчики, по одному, вытаскивают из брюха самолёта контейнера, скидывают на машину, потом на другую, вскрывают и вытряхивают содержимое на третью. Контейнеров с грузом, штук десять. Спец.техники в а/п нет. Мат-перемат и проклятья. Работёнка тяжёлая и муторная. Я жду в самолёте, надеясь, что может быть удастся ещё поспать пару, тройку часов. Идти в гостиницу смысла нет, вылет рано утром. Закончив свой "сизифов" труд, ко мне поднимается бригадир грузчиков и заводит свою "разбитую" пластинку. Тюки порезаны, доступ к содержимому, му-му, бла-бла, поехали на склад, взвесим, перевесим, напишем, опишем, короче дела, как сажа бела, собирайся, велком, большие проблемы. Первый раз, объясняю медленно, очень спокойно и твёрдо. "Смотри, в данном случаи, я отвечаю только за количество контейнеров (спрашиваю, фактическое, то есть реальное количество, совпадает с тем, что прописано в ведомости) и за наличие пломб на них. Пломб, номерных, индивидуальных, так же отмеченных в ведомости. Все контейнера были опломбированы? Да? Нет?". Усталый, мокрый от "страды" мужичёк, на мои вопросы, закатывает к небу глаза и обречённо вздыхает. Он ничего не понимает, вообще ничего! Ему-то, что делать?! По рации связывается со своим руководством. Те, сквозь шипение и треск, орут, как резанные, чтобы я не выкобенивался, а ехал на склад. Нет уж, ласково просим, вас к нам. И через десять минут, прикатывает тот, кого точно, не звали. Сменный начальник склада, приезжает тоже, но она, почти не показывается, а попросту прячется за его широкой спиной, что-то там повякивая. В эту ночь, настоящим сольным бенефисом, отметился майор милиции местного ЛОВД. Здоровенный, как медведь, обладатель завидного густого, громкого баса, он с первых минут своего появления, разворачивает свою разоблачительную деятельность. Широко вышагивая под фюзеляжем самолёта, не секунды не сомневаясь, кто здесь хозяин тайги, он обвиняет нас в сговоре с "московским ворьём", предупреждает что, "сучьи наши планы" видит насквозь, и угрожает, что если, мы сами, добровольно, сейчас же не отправимся в отделение, то... "Я щас, бля ОМОН вызову, и вы, все, бля с печенью, почками, короче со всем вашим гнилым ливером, навсегда распрощаетесь, бля!". Он орал так, что, кажется, пол-Челябинска разбудил, бля. Заплевал матами и грязной бранью, всё самое светлое, что есть у каждого человека. Вместе со мной, было два вечных спутника 204-го, это авиатехники, и ещё один провод, Андрей. Андрюха, летает давно, мужик серьёзный, надёжный, правда немного заводной. И вот он слушал, слушал, эту пустую ментовскую брехню и становился всё мрачнее и мрачнее. И, слава Богу, что мы вовремя спохватились, хорошо, что успели остановить его. Потому что со словами: "Что ж ты, сволочь, несёшь!", он двинулся к изрыгающей помои, пустой, красной фуражке. Все вдоволь накричались, офицер, продолжая грозить нам пытками и Соловками, укатил в свой медвежий угол, так тихо и скромненько и прошла ночь. Самым ранним утром, когда, невыспавшиеся челябинцы, зевали в креслах самолёта, уже готового отправиться в Москву, по внутренней телефонной связи, меня вызвали в кабину экипажа. "Слушай", сказал мне командир, " Ничего не понимаю. Милиция не выпускает наш борт, требует проводника, ответственного за груз. Не помню, что бы менты вмешивались в расписание полётов". Объясняю, может сбивчиво, сумбурно и в конце, обращаюсь к командиру с просьбой: "Товарищ командир, составьте компанию, боюсь на своей территории, да ещё в численном превосходстве, сожрут меня людоеды, тяжко будет одному". Надо признаться не каждый командир, откликнулся на подобную просьбу такой мелкой сошки, как я, не барское это дело. Мне повезло, "мой командир", не бросил провода в беде. Мы выходим из самолёта и пересекаем, припорошенный утренним снегом перрон, на ходу, ещё раз, обговариваю, прокручиваю нашу ситуацию. В линейном отделении милиции, только что проснувшийся следователь, долго трёт, краснющие, похмельные глаза и медленнее черепахи, врубается в суть дела. Начинаем составлять протокол, только информационную "шапку", от руки, он пишет минут десять. Я всё понимаю, адрес, место работы, семейное положение, но к примеру, такой пункт, образование. Что и когда заканчивал, и по какой специальности. К чему это? Не удивлюсь, если образцы бланков, отпечатаны, в году так 1953, где-нибудь, в Самаркандской типографии. Дальше опять и снова, снова и опять, треклятые контейнеры, тюки, дыры...и тут, бац тарабац, следователя впервые за полчаса, нашей беседы, посетила ясная мысль. Видимо он окончательно проснулся, почти протрезвел, и по-хорошему решил разобраться, в чём тут собственно дело.
"Подожди, подожди, значит, всё, что ты обязан сделать, это, принять контейнера в Москве, увидеть на них пломбы, и по счёту сдать у нас".
"Щас, щас!", он залез в ящик стола, достал оттуда, разноцветный клубок, из сорванных пломб.
"Вот пломбы, как я понимаю, с контейнерами, тоже порядок. Какого чёрта, вы мне тут, голову морочите (литературный вариант). Следователь порвал и выбросил ненужный протокол, мы с командиром, встали и направились к выходу. Уже у дверей, краем глаза, замечаю, мелькание, где-то, в полутёмных коридорах ментуры, ночного гостя, того балаганного блюстителя закона и порядка. Это для меня, тот ночной разговор, целое событие, маленькая, но щекотливая история, для командира, несерьёзная, но сбойная ситуация, наконец, для полторы сотни пассажиров, не очень длительная, но задержка рейса. А для доблестного майора, что, так пустячок, рядовая, обычная, ночная смена. Покатался, по вверенной территории, на служебном УАЗе, там покричал, здесь порычал, одних постращал, с другими покурил, по плечу похлопал. Работник, труженик, защитник, мужик.
Пулково.
Так, ладно, попрощаемся с пролетарским Челябинском и, минуя столицу, на пять минут, остановимся в Пулково. В советские времена, большинство аэропортов, строились по типовым проектам, из общего однояйцового строя, выделялись только, московские выдрепёжники, такие как, Внуково, Домодедово и конечно, international Шереметьево. Так вот, Питер и здесь отличился. К Олимпиаде-80, для Ленинграда, был отстроен, не на что ни похожий аэровокзал, по индивидуальному проекту. Это здание, со знаменитыми "стеклянными стопками", (или стаканами, как кому больше нравится), ещё одни стоят на перроне. К сожалению, по прямому назначению (удачная метафора!), эти гигантские стопори, не используются. А задумка была такова, что пассажиры до борта самолёта, должны были добираться, не на автобусах, а на движущихся дорожках (как в метрополитене, только по горизонтальной ленте), под перроном, до наземных павильонов. Это необычное решение для нашей страны, уже давно применяется во всех крупных хабах мира, только в Питере, была всё же уникальная идея. Если везде пассажиры катились, от и до самолётов, на медленно ползущей дорожке, по наземным галереям. В аэропорту Пулково, все транспортные потоки, запрятаны под землёй. Поэтому сам аэровокзал, вовсе не выглядит, по мировым меркам, огромным авиагородом. Он очень скромный, небольшой и как всё в Питере, элегантный. Да что аэровокзал, даже питерские грузчики, эти представители, плюющихся, матерящихся, спивающихся атлантов, здесь, ни как все. На общероссийском фоне, они кажутся, временно разжалованными искусствоведами или доцентами-гуманитариями, бросающими бампера от "мерсов" и ящики с телефонами, исключительно для дополнительного заработка. Этот особый, питерский стиль общения, редкий для российского обывателя, вежливая манера обращения, внимание к словам собеседника, присуще большинству питерцев. Лётчики, грузчики, менты, пассажиры, не меняйтесь! прошу Вас, опошлиться не сложно, станете как все, а значит, потеряете свою самобытность, привлекательность, осмысленность.
Да, возможно Москва, эта "чёрная дыра" на русской равнине, куда стремится попасть каждый, кто рассчитывает чего-то добиться. А Питер, если хоть раз, укололся Адмиралтейской иглой, попадает в твою кровь, и требует, всё новых и новых, балтийских инъекций. Нет тебе спасенья, берегись пленения Васильевским островом, подумай, есть у тебя силы и мужество, оставаться узником Петропавловки, зрителем нескончаемого Эрмитажа и вечным пешеходом-каторжанином Невского проспекта.
Два имени, для одного города.
На берегу Балтийского моря, ещё немного на запад, есть ещё один город, куда по странному стечению расписания, летали сибирские сто полсотни четвёртые. Как и у Питера, у этого города, по крайне мере на моей памяти, было два имени. Первое официальное, советское и совершенно бессмысленное, даже издевательское, Калининград. Я был там несколько раз и хочу сказать, что старинный немецкий город, который после Великой Отечественной войны, был переименован, в честь козлобородого, сталинского подлизы, не советским и не русским, так и не стал. Для того чтобы навсегда выбить прусский душок из города, слишком мало было сделано, или слишком много надо было ещё сделать. Наверное, проще было сравнять с землёй исторический центр и построить, что-нибудь невыразительное, невразумительное и убогое, как тот, ещё при жизни, дохлый всесоюзный староста, в честь (!?) которого, было забыто старое название, Кенигсберг. Рядом с центральной гостиницей, где мы останавливались, сразу пощёчина близорукому Калинину, могила Эммануила Канта. Великий немец и жалкий советский бюрократ, планета мировой философии и ничтожество, запятнавшее свою подлую биографию, участием в коммунистической инквизиции. Не подумай только, что я призываю к пересмотру территориальных результатов второй мировой войны. Никогда эта земля не была так обильно окроплена человеческой кровью, как 1945 году, нашей русской кровью. Я просто напоминаю, или для кого-то открываю, что этот город, эта земля, ещё не так давно, жила другой жизнью. И своё новое имя, старинный Кенигсберг, не заслуживает. Какой к чёртовой бабушке Калинин, ату его!
Тогда, в начале легендарных девяностых, Кенигсберг, это форпост западноевропейского автопрома, ну то есть, подержанных "меринов" и "бумеров". Поэтому, ко всему готовые "перегонщики", прилетали с кошельками, напрессованные мелкими купюрами, и оружием, добытые легально, а чаще всего нет. Это касалось, что денег, что стволов.
Экипажи, в те уже пылью и небылицами, покрытые годы, ещё не делились, на рублёвые или на валютные, поэтому в этой крайней, западной точке авиамаршрутов, не щадя здоровья и зарплаты, расслаблялись на всю катушку. Уже тогда, Кенигсберг, был городом, черезвучайно высокой ресторанной культуры и гастрономического многообразия. Знаю, знаю, что это звучит пошловато и замылено, как плакатный советский лозунг. Но, в конце концов, азбуку я познавал, по застойным, совдеповским, "красным" цитатникам, а во- вторых, разнообразие и количество, как когда-то говорили, сомнительных, то есть, надо понимать, соблазнительных заведений в городе, было немыслимое. Междуполётный отдых, коротание, тихих вечеров, проходили, в каком-то, буржуазно-тлетворном стиле. Мы переходили, из одного кабака в другой, хотелось попробовать всё больше и больше, и страшно не хотелось останавливаться и ограничиваться, чем-то одним. Одним рестораном, одним меню, напитком, оркестром, разговором. Мне тогда было чуть-чуть за двадцать, не только ещё очень крепкий, правильно сбалансированный мозжечок, но и печень, желудок и всё остальное барахло, не были готовы к большим ударам спиртного. Поэтому, когда мы бросали какой-нибудь "Эдельвейс", и отправлялись на поиски, где-то рядом, маячившего "Старого замка", я предательски надеялся, что на новом месте, нам ужасно не понравиться и мы осознаем тщетность беготни за синей птицей и двинемся "домой". Но оказывалось, что мы идём по заколдованному кругу, где следующая ресторация, лучшей предыдущей, конечно, это ощущение, активным образом, катализировал алкоголь. Совсем уже поздней ночью, я алкогольно надорвался. С фальшивой, полу-блаженной улыбкой, на размазанном усталостью лице, я поднялся и зашагал, по направлению, якобы к туалету, но, не дойдя, рванул к выходу. На свободу, на воздух, вон из запоя! Потом мне рассказывали, как "хватились", что я пропал и с пьяни решили, что меня или похитили, или избили. Начали опрашивать всех подряд, ругались, грубили, само собой, в ответ получали, то же самое. До мордобоя дело не дошло, дошло до стрельбы. Пару раз "пальнули" в воздух. Но обошлось. Все живы и на свободе. Только меня не нашли всё равно. А я и сам оказался в непростой ситуации, я заблудился. Неуверенно ориентируясь в чужом городе, да ещё после хмельной смены питейных ориентиров. Кое-как, я вышел к старинной Кинегсберской крепости. Ночью, окружённая лесопарком, прусская цитадель, на замутневшее моё сознание, производила такое же крепкое впечетление, как и крепкость, выпитых мной напитков. От восторга, охватившего меня, я дважды, обошёл вокруг, эффектно подсвеченного, средневекового замка. Правда, силы мои были на исходе, я готов был ночевать здесь же, у стен могучего гиганта. Помог мне, появившийся из темноты, из неоткуда, ночной прохожий. Он показал дорогу до гостинице, и исчез, как пропадают привидения, растворившись, среди сосен. До отеля я дошёл очень быстро и не только от холода, меня подгонял страх, что если я ещё раз заплутаю, то придётся ждать утра и спать на скамейке. Я влетел в фое, перепугав администратора и "дежурных" проституток, я торопился, я должен был успеть. Как только я открыл дверь номера, сделал два шага до кровати и..., знаешь до чего странное ощущение, непривычное, труднопередоваемое, пока не попробуешь сам, проснуться утром, совершенно одетым, даже не снимая ботинок. Забавно вспомнить об этом, спустя двадцать лет, совершенно забыв, как это бывает.