Когда первые далекие лучи солнца коснулись горизонта, отогнав от него ночную тьму, и звезды засияли чисто и радостно, от туч не осталось и следа.
Легкий ветерок пронесся над землей. Птичий гомон проник в жилище людей, напоминая им о сегодняшнем празднике.
Последние приготовления шли в торговых рядах, в княжеском Детинце и почти в каждом доме. Начинался летний сезон торговли, дающий возможность увеличить свой достаток до следующего лета. Византийские гости в этот сезон были первыми заезжими купцами. К обеду все население Коростеня высыпало на улицы города. Их ожидания не обманулись – вскоре появились первые повозки купцов.
На торговом дворе, на возвышении, их ждал князь. По правилам, купцам требовалось испросить разрешения на торг у самого князя, принеся с собой дары для него самого и его домочадцев. После означенного ритуала повозки раскрывались, товар раскладывался, и несколько дней шла бойкая торговля. Самых почетных гостей, а их можно было узнать по знакам отличия на одежде, князь приглашал вечером к себе на пир.
В этот день все было, как всегда. Воспользовавшись занятостью взрослых, ребятишки Детинцы шумной ватагой устремились в торговые ряды. Целый год они копили случайно перепадавшие им монетки и теперь горели желанием их потратить. На площади они разделились на несколько групп. Когда все деньги были потрачены, ребята, не сговариваясь, встретились у высокого шатра, стоящего поодаль от кибиток и повозок купцов.
- Знаешь, что это? – спросила Дана у брата, показывая на шатер.
- Нет, - Добрыня пожал плечами. Он не сомневался, что его бойкая сестрица все уже узнала.
- Это Греческое Святилище. Там живут их боги.
- Не боги, а бог, - вставил Дажбор, - у них один бог.
- А ты откуда знаешь? – Дана недоверчиво посмотрела на него.
- Мать говорила. Она же из Греции. Она мне много про него рассказывала.
Ребята заинтересовались.
- А что тебе мать рассказывала?
Дажбор был польщен таким вниманием.
- Что он пришел на землю, чтоб спасти других.
- От чего же спасать их надо было? – не утерпел Добрыня.
- Не знаю. Мать говорила, да я не понял. Только его за это гвоздями к кресту прибили.
- Как это гвоздями? – ужаснулись ребята.
- Ну, как доску прибивают, так и его. Сюда и сюда.
Дана шлепнула брата по руке, которой он показывал, как прибивали греческого бога.
- На себе не показывай, - строго напомнила она ему дурную примету.
Всем захотелось взглянуть хоть одним глазком на то, что находится в шатре.
- Вдруг там их бог до сих пор на гвоздях висит, и нас тоже прибьют, - с ужасом предположила одна из девочек.
После этих слов желающих заглянуть в шатер поубавилось, и к шатру приблизилась только небольшая группа детей.
Внутри было тихо и прохладно. Когда глаза привыкли к сумраку, они действительно увидели греческого бога, прибитого к кресту. Из ран от гвоздей сочилась нарисованная кровь, в глазах, поднятых вверх, читалась мука. Ребята оцепенели перед Распятием настолько, что не заметили, как к ним подошел священник этой походной церкви. Отец Сильвестр хорошо понял страх детей, поэтому постарался заговорить с ними мягко, чтоб не испугать их еще сильней. Священник заговорил по-русски:
- Ему очень больно, мои маленькие друзья
Ребята от неожиданности вздрогнули. Дана сверкнула глазами:
- За что его так?
- За то, что он любил людей и хотел им добра.
- А кто его так? – задал свой вопрос Добрыня.
- Люди.
- Те, которых он любил?
- Да.
- Тогда они не стоят его любви! – воскликнула Дана.
- Так думают обычные люди, девочка, но Он не был обычным человеком. Он был Богом.
- Если он был богом, он должен был быть сильнее и не дать им сделать этого, - возразила ему Дана.
- Ему нужно было пройти через это. Только так он мог вернуться к своему Отцу.
- Его отец тоже был богом?
При этих словах у Добрыни в душе что-то перевернулось. Он поднял на священника такой серьезный и в то же время такой просветленный взгляд, что отец Сильвестр смог только молча кивнуть ему. А Добрыня посмотрел на Распятье, перевел взгляд на священника и медленно произнес:
- Значит, если ты бог, и хочешь встретиться со своим отцом, тебе надо умереть в мучениях?
- Выходит так.
Добрыня вдруг развернулся и, не сказав ни слова, ушел из шатра, остальные ребята поспешили за ним. Отец Сильвестр посмотрел им вслед, а потом спросил у одного из посетителей церкви, кто этот мальчик. Посетитель был из местных греков, истосковавшийся по своей вере на чужбине. Он ответил, что это сын князя.
- Парень далеко пойдёт, - заметил другой посетитель, который тоже слышал весь разговор с ребятами.
- Да, - ответил ему Сильвестр, - это видно уже сейчас.
Может, об этом эпизоде Сильвестр и забыл бы, если бы вечером этого дня один из этих ребят снова не пришёл бы в церковь. Но на этот раз он пришел с женщиной, одетой во все черное, отрешенно смотревшей на окружающих. С ними, похоже, пришел и мужчина, который остановился у входа. Посетители церкви, горожане Коростеня, поклонились им обоим и потом долго и удивленно посматривали на них. То были: Татьяна с Дажбором и Радим. Он направлялся на княжеский пир, когда заметил мать с сыном на торговой площади одних, без охраны. Он незаметно пошел за ними.
Татьяна подошла к Сильвестру, испрашивая у него благословения на крещение сына.
Сначала все шло гладко. Заминка произошла по вине служки, который никак не мог найти ящик с нательными крестиками. Строго взглянув на нерасторопного юношу, отец Сильвестр снял с себя серебряный крестик и надел его на Дажбора. По окончанию крещения новокрещенного раба божия Дмитрия ввели в Алтарь. Радим, стоявший все это время у входа, вышел.
Стоял уже поздний вечер, когда Татьяна с сыном возвращались в Детинец. Торопиться было некуда: ворота стража закрывает только после того, как последний гость покинет княжеский терем. Погода стояла замечательная, на душе у Татьяны было легко, как уже давно не бывало. Уставший Дажбор едва плелся позади.
Вдруг неподалеку послышалась пьяная песня каких-то запоздалых гуляк. Затем на дорогу, прямо перед Татьяной, нестройной толпой вывалились и они сами. От неожиданности Татьяна замерла, с Дажбора слетела усталость, ему передалась тревога матери. Мужчины заметили женщину и направились к ней. Хотелось бежать, но она понимала, что далеко убежать даже от пьяных она не сможет, тем более с ребенком, да и это только больше распалит пьяниц. Поэтому она стояла с кажущимся спокойствием, читая мысленно все известные молитвы.
- Ты посмотри-ка, кого мы нашли. Это как раз то, что нужно, - нахально сказал один из них.
- Маловато для всех-то.
- А мы по очереди.
К Татьяне потянулись грязные руки, она отшатнулась. К хулигану наперерез храбро бросился Дажбор.
- Убери руки, мразь! – его детский голосок прозвучал неожиданно грубо. Хохот гуляк был ему ответом. Их внимание на время переключилось на малыша.
- Ты смотри, какой защитник!
- Правильно, малыш, защищай свою мамку.
- Да мы не обидим ее, мы только угостим ее медом и вернем.
Воспользовавшись моментом, Татьяна потянула за руку сына, чтобы поскорее уйти, но разохотившиеся мужчины преградили ей дорогу. Дажбора отшвырнули, как котенка, чьи-то руки рванули на ней платье. Дажбор налетал на обидчиков, кусая и царапая их. Молитвы разом вылетели из головы женщины, она почувствовала такой прилив ярости и дала такой отпор мужикам, что те сначала опешили, но в следующую минуту ее скрутили так, что она не могла пошевелиться. Слезы брызнули из ее глаз, как вдруг…
Чьи-то сильные руки отшвырнули самого рьяного нападавшего в сторону, и вся пьяная компания бросилась врассыпную. Перед Татьяной стоял Радим. Дажбор бросился к матери. Татьяна, еще не веря в свое спасение, с удивлением и благодарностью смотрела на своего спасителя.
- Я благодарю Бога, что Вы оказались рядом с нами, Радим, - от потрясения она заговорила по-гречески. Радим ответил на том же языке:
- Я задержался в дороге, эти смерды не посмели бы к вам прикоснуться. Я провожу вас до Детинца.
Дажбор удивленно смотрел на Радима. Он не предполагал, что во всем доме кто-то, кроме его и матери, может говорить по-гречески. Татьяна, кажется, этого не замечала и продолжала благодарить своего спасителя.
Дальше они пошли вместе. Уставшего, измученного переживаниями Дажбора Радим взял на руки. Склонив голову на плечо воеводе, мальчик быстро уснул. А взрослые продолжали разговаривать, и каждый в душе ощущал что-то необычное. Никогда еще Татьяна не получала такого удовольствия от беседы с русским, как в этот незабываемый вечер, да и Радим не мог надивиться на это странное преображение обычно такой унылой и казалось бы ко всему равнодушной женщины. Он ловил себя на мысли, что она хороша собой. Ее растрепавшиеся от борьбы кудри красиво обрамляли все еще разгоряченное лицо, глаза горели. Расставаясь перед детской комнатой, где Радим передал ей крепко спящего ребенка, оба они чувствовали, что им долго не забыть этой прогулки. Их совместное возвращение осталось никем незамеченным, так как все были заняты княжеским пиром.
Правда, стражники обратили на них внимание, но, увидев на руках воеводы младшего сына князя, они решили, что он помогает женщине нести ребенка, потому про это очень быстро забыли.
Татьяна поднялась к себе, а Радим отправился пировать с князем.