Опубликовано: сборник рассказов "Запредельный градус", 2011 г.
Идея с поездкой принадлежала Алексею, и сначала отклика у Вики не вызвала. Тащиться в Стокгольм зимой, в двадцатиградусный мороз, ценой унижений выпрашивать у начальницы дополнительный выходной день – что в этом хорошего?
К тому же у Вики когда-то был поклонник, который хотел свозить её в Стокгольм. Собирались долго, пока поклонник не исчез с её горизонта – наверное, надоело ждать, когда же она оформит себе загранпаспорт. С тех пор время залечило все раны, осталось только предубеждение к Стокгольму.
Но Алексей так настаивал на поездке, подчёркивая, как им важно «отдохнуть вдвоём», что Вика наконец согласилась: ладно, поедем, только отстань.
Вечером, до отъезда, она зашла в редакцию. Тихомиров, большой и взъерошенный, заросший двухнедельной бородой, сидел, уткнувшись в компьютер. Он курил, поэтому форточка была приоткрыта, а комната – выстужена, как морозильная камера.
– Здрассьте, – сказала Вика и плюхнулась на стул, даже не расстегнув шубы.
– Привет, – отозвался Тихомиров. – Кофейку попьём?
Вика заглянула через его плечо и увидела, что он читает. Это была повесть Ланы Кураевой про лесбиянок, которая предназначалась для следующего номера в качестве «бомбы», которая встряхнёт патриархальное издание, а заодно и мозги его подписчиков.
Вика прошла на крошечную кухоньку. Под раковиной, компенсируя отсутствие истлевшей естественным образом трубы, стояло сливное ведро. По столу были расставлены грязные пепельницы. Вика вскипятила чайник, вытащила из сумки банку дорогого растворимого кофе, сахар и пряники, разлила по кружкам чёрный дымящийся напиток, и, водрузив всё на поднос с отколотым краем, вернулась в каморку редактора.
– Вы тут ещё не одичали, Николай Михалыч? – поинтересовалась она.
Тихомиров устало улыбнулся.
– Меня погребло под завалом рукописей, – пожаловался он. – Из дома скоро выгонят. Дети считают, что я на старости лет выжил из ума.
– Наверное, их можно понять, – рассмеялась Вика, – А как номер продвигается?
– Движется потихоньку. Сидоренко молодец, приехал, помог выбрать для номера рассказы. Его ещё хватает на то, чтобы дочитывать их до конца.
– А как ему «Абсент» Гриши Одоева? – спросила Вика.
– Сказал, что это – самое приличное из подборки дебютантов.
Вика подумала, что, значит, её друг из Твери войдёт-таки в большую литературу, его опубликуют в этом журнале с мифологическим названием…
Она познакомилась с редактором около года назад. Викин рассказ попал на стол к Тихомирову благодаря Саше Потёмкину, который, оказавшись волей судьбы в Союзе писателей, не только не освинел на радостях, но и с удвоенной энергией принялся пропихивать своих собратьев в печатные издания. Тихомиров прочитал рассказ, позвонил ей, Вика приехала, и они три часа проговорили в ледяной каморке.
– Я удивлена, что, оказывается, редактором может быть человек, который сам не пишет, – сказала она в их первую встречу.
– Ну, кому-то ведь приходится тянуть на себе груз административных забот. Журнал имеет не только художественную сторону.
К тому же у него был вкус. И ещё – силы. Ему по-прежнему хватало сил бороться за возрождение журнала, вытаскивать древнее подписное издание из коллектора сточных вод.
Тихомиров рассказал Вике, какой кризис он пережил полгода тому назад, когда в редакции неделями молчал телефон, и казалось, что писатели, жаждущие публикаций, как и подписчики, все вымерли, и он остался один. Но вдруг, в одночасье, всё переменилось. Как это бывает в сказках, произошли события, которые вызвали интерес к журналу у тех лиц, которые могли на что-то повлиять. А может, то был результат его многолетних усилий по пробиванию лбом бетонной стены? Кто знает. Тем не менее, в редакции тут же появились и подписчики, и авторы. И всё так закрутилось-завертелось, что Тихомиров несколько месяцев еле успевал отвечать на письма и звонки…
– … А завтра я еду в Москву, к депутату Каравайкину, – сказал Тихомиров. – Он обещал оказать поддержку журналу. Поехали вместе, а?
– Не могу. Я сегодня уезжаю в Швецию.
– Зачем? – брови редактора приподнялись домиком.
– Выходить замуж за шведского короля. Чтобы он помогал нам материально.
– Куда тебе замуж, ты и так замужем, – Тихомиров вздохнул, отхлебнул свой остывший кофе и повернулся к компьютеру. – Да, и знаешь что? Депутат хочет, чтобы я напечатал его повесть. Он тоже писатель, и довольно неплохой. К тому же, в журнале будет его интервью. Теперь весь номер придётся «причёсывать» под его гребёнку. Никакой тебе лесбиянок, никакого абсента. Понимаешь?
Вика кивнула: она поняла. Повесть её подруги Ланы Кураевой, как и рассказ Гриши Одоева, откладываются до следующих номеров.
Она ничем не выдала своего разочарования.
– Что ж, депутат – это отлично. Однако уже поздно, мне пора, а то на автобус опоздаю.
– А что ты привезёшь мне из Швеции? – спросил Тихомиров уже на улице.
– Шведскую семью, – фыркнула Вика.
– Зачем нам шведская семья, мы свою создадим, – пошутил редактор. – Ну, береги себя! – и пожал её ледяные пальцы.
Когда Вика доехала до своей станции метро, было около десяти вечера. В полпервого ночи от Московского вокзала отходил её экскурсионный автобус. Она бежала домой, к взвинченному Алексею, разобранному чемодану, маме, приехавшей присмотреть за детьми, и от мороза слипались ноздри.
Финская граница, ночь, проведённая в автобусе, нетронутая белизна сугробов и белые сосны, снегопад в Хельсинки – всё это она воспринимала через пелену сна. Периодически Алексей обращался к ней с какой-либо репликой, а то вдруг на его месте возникала начальница, и, сдвинув точёные брови, требовала, чтобы она перепроверила отчёт («твоя непростительная небрежность, Виктория…»), или, повернув голову, Вика видела рядом Тихомирова, глядящего в свой ноутбук. За окном проплывали сосны, трансформирующиеся в пляшущие строчки на белом снегу.
Во второй половине дня, когда они ехали из Хельсинки в Турку, дремлющее Викино сознание плавало в бесконечных тоннелях, прорубленных среди скал.
Они останавливались и обедали, потом фотографировали своды ратуши, потом час торчали в портовом терминале в ожидании парома. Алексей язвил насчёт пунктуальности европейцев. Многопалубный паром, похожий на высотный дом, неслышно подошёл к берегу, и они битый час наблюдали, как мимо текла толпа туристов, прибывших из Стокгольма. Наконец, их выпустили из терминала.
Вика не сразу заметила улыбчивого толстяка с фотоаппаратом. Она услышала щелчок и увидела вспышку, а уже потом – адресованную ей улыбку. Машинально улыбнулась в ответ фотографу, фотоаппарат которого безостановочно щёлкал. Он фотографировал толпу, не переставая при этом улыбаться и что-то бормотать. Забавный дядька, подумала Вика, и тут же забыла о нём.
На пароме они толпились у лифтов, растекались по длинным коридорам, щёлкали замками сейфов-кают, торопливо переодевались к ужину. Алексей, который умудрился где-то отравиться, валялся на нижней койке и постанывал. Ему, естественно, было не до ужина. Вика переоделась и вышла из каюты.
Паром был размером с Титаник. Она еле отыскала дорогу к лифтам. Этаж, на котором размещался буфет, весь бы занят барами и ресторанчиками. Здесь также были сауна и танцпол. И галерея со стеллажами, которые сплошь были заставлены какими-то фотографиями. Вика равнодушно скользнула по ним взглядом. Незнакомые скандинавские лица улыбались ей. Фотографии украшали яркие рамки. Вокруг толпились туристы, слышались смех и возгласы. Вика равнодушно прошла мимо.
Кафе, где для них был организован шведский стол, размещалось на корме. Вику усадили за столик, за которым уже сидели трое. Это были миловидная пара (как после оказалось, моложавая мать и сын) и финский художник, мужчина лет сорока с бородкой и в очках в тонкой оправе.
– Вы тоже из Петербурга? – приветливо спросила женщина. – А в каком районе живёте? На Ладожской? Ой, а мы, оказывается, соседи…
– Я очень люблю Петербург, – серьёзно сказал художник. – Я каждый год езжу рисовать ваш город.
– А сейчас вы едете рисовать Стокгольм? – спросила Вика. Они говорили на английском, который давался ей достаточно тяжело.
Помимо языкового барьера, Вику всерьёз беспокоило, как пройдёт её встреча со Стокгольмом, городом, ставшим для неё символом несостоявшегося счастья. Ей было непросто даже произнести вслух: Стокгольм.
– Вы угадали. Я еду писать виды морского порта зимой. В Стокгольме в этом году зима выдалась особенно холодная. Воздух на побережье стеклянный, и в глазах чаек тоска…
Вика не без труда поняла такую сложную фразу.
– Я – писатель, – сказала она.
– О, значит, вы тоже едете писать Стокгольм?
– Да…
И вдруг, ответив на вопрос утвердительно, Вика поняла, что сказала правду.
У неё возникло знакомое ощущение, похожее на зуд, непрекращающийся и усиливающийся. Теперь ей была известна цель поездки, было понятно, почему она согласилась ехать с Алексеем.
Художника звали Матти. Когда ужин закончился, они покинули кафе, побродили по коридорам, даже вышли на открытую носовую часть парома, засыпанную снегом. На них дохнуло ледяным ветром. Минус 20 градусов. Вике показалось, что сейчас у неё остановится сердце. Она не могла выдохнуть. Матти поспешно снял пиджак и укутал Вику, оставшись в одной рубашке. Впрочем, пиджак не спасал от холода.
Несколько секунд его руки лежали на её плечах, и Вика непроизвольно откинулась назад, ощутив острыми лопатками тепло его широкой груди. Потом они ушли в помещение.
– Пойдёмте танцевать, – предложил Матти, и Вика согласно кивнула.
Они пробыли на танцполе около часа. Кроме них, танцевали всего две пары.
– У нас в России не так зажигают, – сказала Вика. Матти не понял фразы, но кивнул и тоже что-то сказал по-фински.
Потом они сидели за столиком и пили шампанское. Рука Матти, блуждая по столу, иногда накрывала её ладонь. Они уже достаточно хорошо понимали друг друга, невзирая на Викин слабый английский.
Матти рассказывал о своей жизни в предместье Хельсинки, о том, какой у него дом, как там тихо и уютно, и как он вместе с сыновьями каждое утро по часу разгребают снег, чтобы выехать за ворота. Его жена была из обычной фермерской семьи, простая добрая женщина. Вика подумала, что Матти – по-своему очень счастливый человек.
– Ты счастлив? – спросила Вика.
– Если счастье – это покой, то да. Тогда моя жизнь почти идеальна. А ты счастлива?
– Наверное. Я занята любимым делом. Если бы можно было не тратить так много времени на основную работу, да по возможности редко видеть старших родственников, то я была бы полностью счастлива.
– Твой муж… Тебе с ним хорошо?
Вика задумалась. Она сама уже давно не задавала себе этот вопрос, и тем более, её не спрашивал об этом никто другой.
Алексей, безусловно, был хорошим мужем и отцом для мальчишек – с одной стороны. И все их друзья говорили Вике о том, какой у неё хороший муж. Непьющий домосед, отвозящий детей в школу и проводящий вечера дома – разве от современного мужа можно требовать ещё чего-то?
Правда, имелась и другая сторона, о которой она не могла бы рассказать Матти, даже если бы захотела, потому что он, ведущий спокойную, размеренную жизнь с доброй заботливой женщиной в лесу, попросту не понял бы её.
– У нас всё отлично, – сказала Вика и подкрепила ответ модельной улыбкой.
На этом вечер закончился. Вика не могла бы сказать, что очень огорчена, когда Матти напомнил, что завтра им рано вставать, поскольку паром прибывает в Стокгольм в шесть утра. Они разошлись по каютам, и Вика даже почувствовала облегчение, потому что их разговор на английском языке стоил ей усилий, а перегруженный работой мозг сопротивлялся, диктуя телу усталость.
Когда Вика вернулась в каюту, Алексей спал. Свободной оставалась верхняя койка. Вика приняла душ, забралась наверх и включила локальное освещение. Она открыла блокнот, который всегда брала с собой, предпочитая ноутбуку. Плетёные строчки побежали по белому полю бумаги. Это были стихи.
Они покинули паром рано утром, и в толпе, заполнившей терминал, Вика не увидела больше Матти, как ни выворачивала шею. Моложавая дама с сыном, соседи по столу, садясь в свой автобус, приветливо помахали ей рукой.
Начало экскурсии Вика проспала, и проснулась, только когда автобус остановился напротив королевского дворца.
Снег на солнце искрился алмазной россыпью. Это было первое солнечное утро, которое Вика увидела за всю зиму. В Петербурге они жили в мешке, под полиэтиленовой плёнкой серого неба. Периодически мешок разрывался, и город засыпало снежной мукой. То же зрелище Вика наблюдала и в Финляндии. Но здесь…
Дворец шведского короля был самым большим королевским дворцом во всём мире. Даже в Букингемском дворце, сообщила экскурсовод, на одну комнату меньше.
У ворот, рядом с деревянной будкой, стоял в почётном карауле совсем молоденький, нелепо одетый солдатик. Вика оценила короткие штанишки, белые гетры и перчатки, лёгкую кепку – ни бушлата тебе, ни ушанки, стой здесь с лиловыми ушами и околевай! Дрожащие руки сжимали автомат со штыком. Солдатику было холодно, это сразу бросалось в глаза. Все экскурсанты тут же защёлкали фотоаппаратами. Они охотно фотографировались рядом с солдатиком, скалились и махали ему, что-то выкрикивая на ломанном английском. Лицо солдатика оставалось непроницаемым. Только белые от холода губы еле заметно подрагивали.
– Давай я тебя сфоткаю с этим клоуном, – предложил Алексей.
– Не хочу, – отказалась Вика.
– Чего это ты? – Алексей выздоровел и выглядел оживлённым. – Ну, тогда возьми фотоаппарат и щёлкни меня с ним, кисуля.
Вика не ответила. Она смотрела на шведского солдатика с восковым лицом.
Алексей сосредоточенно щёлкал фотоаппаратом.
– А ты у него спросил, можно ли его фотографировать? – поинтересовалась Вика, неприязненно посмотрев на мужа.
– Да что это с тобой? – удивился Алексей, и даже приоткрыл рот.
– Он тебе не клоун. Он личность.
– Кисуля, поверь, ему по фигу. Стоит себе, и пусть. От него не убудет. А зрелище живописное.
Вика повернулась спиной к Алексею, группе и солдатику, и пошла по направлению к старому городу. Через какое-то время её догнали остальные. Солнце ослепляло, но не грело, нос и руки закостенели. Они по очереди щёлкали фотоаппаратом, рассматривали и фотографировали готические улочки, в том числе – самую узкую улицу в Европе, похожую на коммунальный коридор, заходили в сувенирные магазины, на которых были вывешены таблички Tax Free, в общем, вели себя, как самые обыкновенные русские туристы.
Но замёрзший шведский солдатик всё не выходил у Вики из головы.
Один раз в толчее старого города мелькнул Матти с рюкзаком за плечами, и Вика окликнула его, замахала рукой и ускорила шаги, но он уже скрылся из виду, как будто растворился в проулке.
Вика остановилась, озираясь по сторонам. Мимо прошли гвардейцы, одетые точно так же, как солдатик у дворца. Они шагали попарно, но неорганизованно, вразвалку, громко гогоча. У всех были пышные рыжие бороды. Вика проводила их удивлённым взглядом.
А потом её будто бы подбросило: она стоит посреди красивейшего города мира, среди перламутровых сугробов и готических улочек, это не сон!
– Я прощаю тебя, Стокгольм! – вырвалось у Вики. И пока слова, как изморозь, висели в воздухе, Вике показалось, что Стокгольм понял её, что он обрадован. Теперь она любила этот город и не питала к нему неприязни.
Солнечный и морозный день тянулся долго, особенно его первая половина. После обеда время обычно катится быстрее. Правда, к этому времени Вика окоченела и ни о чём, кроме горячего кофе, уже не думала.
Правда, они ещё успели сходить в музей Астрид Линдгрен. Получили детское удовольствие, прокатились на паровозе по стране сказочных муляжей, прослушали рассказ о них. Побывали на чердаках и крышах игрушечного города, увидели логово Карлсона, который живёт на крыше (свинарник бомжа!). Узнали много новых сюжетов, не таких смешных, как сказки Линдгрен, которые им читали мамы и бабушки в детстве.
Например, Вику потрясла история про маленького больного мальчика Сухарика, который потерял старшего брата Юнотана, спасшего его из горящего дома. Потом умерший брат вернулся к тоскующему Сухарику в виде белого голубя, чтобы навсегда забрать его с собой в сказочную страну, куда попадают дети после смерти… Вот тебе и любимая детская писательница…
Там же, в музее, Вика купила тряпочную куклу – Пеппи Длинныйчулок. Она была потрясена, узнав, что, оказывается, Пеппи на самом деле зовут «Пиппи». Это просто цензоры детских сказок заменили прозвище, столь неудобоваримое для русского слуха, на более благопристойное имя. Вика вышла из музея, держа в руках Пиппи, как маленькая девочка, которая не хочет расстаться с любимой куклой, и недоумённо рассматривая лейбл с надписью Made in China.
Потом они осели в Макдоналдсе, в центре города, где проторчали два часа. Шведский Макдоналдс был не похож на Питерский. Все соусы исключительно острые, и нет пирожков с вишней. Миловидная девушка за стойкой даже не поняла слово «cherry».
Да, ещё одно принципиальное отличие: туалеты здесь были платные.
После того, как улыбчивая шведка дважды угостила их халявным кофе со сливками (там разносили бесплатный кофе), количество жидкости в Викином организме приблизилось к критической отметке.
Дверь с табличкой WC оказалась заблокированной, а металлический язычок на двери требовал пяти крон. Но у Вики не было мелочи. Когда из кабинки вышел патлатый швед, у Вики не хватило ума придержать за ним дверь, и она захлопнулась.
Вика вернулась на место и машинально допила кофе.
Алексей тем временем отошёл и вскоре вернулся.
– Мне вон тот рыжий уборщик подмигнул и открыл дверь ключом, – сообщил он. – Наверное, для посетителей туалет бесплатный.
Но это оказалось не так. Алексей просто понравился уборщику.
Вика покрутилась у туалетных кабинок и вернулась на место, так и не решив проблему, с каждой минутой приобретавшей всё большую актуальность.
Наконец, она не выдержала.
– Лёша, иди, попроси этого уборщика, пусть он ещё раз тебе подмигнёт, – она умоляюще подёргала Алексея за рукав. – Умираю, писать хочу.
– Ну, ты и чончва, – пренебрежительно произнёс Алексей. Он всегда употреблял это прозвище, когда хотел подчеркнуть, насколько нелепым ему представляется Викино поведение.
Слово «чончва» в словаре не ищите. Это Вика с подружкой на уроке информатики в старших классах школы неожиданно открыли для себя новое Викино прозвище. Однажды на уроке они сидели за компьютером и со скуки писали друг другу всякие смешные пакости, толкаясь у клавиатуры, пока на мониторе не появилась надпись «чончва». Подруга захохотала: Вика, да это же ты и есть! И потом дразнила её так до окончания школы. А много лет спустя Вика, на свою голову, рассказала Алексею о своём школьном прозвище и его происхождении.
– Пожалуйста, Лёша, ну попроси уборщика, – повторила она ещё более умоляющим тоном.
– Слушай, иди ты знаешь куда, – разозлился Алексей.
Вика опять встала с места, покрутилась по залу, потопталась около туалетных кабинок. Подошёл мрачный уборщик, негр средних лет, отпер хозяйственную кладовку, извлёк оттуда швабру, и исчез быстрее, чем Вика успела выдавить из себя пару английских слов.
Она понуро вернулась на своё место. Перед ней стоял новый стаканчик с бесплатным кофе. Алексей, откинувшись на спинку дивана, сверлил её ироничным взглядом.
– Ну, как успехи? – поинтересовался он. – Впрочем, ответ налицо… то есть, на лице!
– Иди ты к чёрту, – прошипела Вика и демонстративно выпила кофе. Но тут же об этом пожалела.
– Заткнись, – высокомерно бросил Алексей.
– Нет, ты заткнись.
– Нет, ты заткнись.
Повисла пауза.
– Знаешь что, чончвушка, – осклабился вдруг Алексей, – а ты напиши стихотворение! Ты же всегда в поездках пишешь. Первую строчку, хочешь, подскажу: «Я описалась в центре Стокгольма…»
Вика шмыгнула носом.
– Я уже десять лет не могу понять, что ты за человек, – Алексей смотрел на неё уже без улыбки, он выглядел раздосадованным. – Ерундой занимаешься, а элементарную проблему решить не можешь. Ладно, я вижу, сейчас всё окончится трагически. Пошли, бери вещи.
Он встал и направился к туалетным кабинкам. Вика последовала за ним.
Алексей решительно растолкал очередь, и, как только дверь кабинки приоткрылась, рванул её на себя. Из кабинки вылетела испуганная женщина. Алексей затолкал в кабинку Вику, захлопнул за ней дверь, сплюнул под ноги: «У-уу, зараза…».
Огляделся по сторонам:
– Ну, чё, чухонцы, вылупились? Проблемы есть?
Вика вышла довольно скоро, с просветлённым лицом.
– Там дверь не захлопывается, держать пришлось, – пожаловалась она.
– Вот, блин, тупорылая чончва… А вверх повернуть ручку – не додуматься было? Всё, больше я с тобой никогда никуда не поеду.
– Я с тобой – тоже…
Вика подумала о солдатике, которого фотографировали бестактные туристы. А солдатик замерзал, стоял неподвижно на своём посту, и только едва шевелились восковые губы.
Я с ним больше не поеду, беззвучно повторяла Вика, при этом прекрасно понимая, что никуда она не денется, поедет, и ещё не раз.
Она осталась в Макдоналдсе до самой отправки автобуса. Алексей ходил по магазинам в гордом одиночестве. А Вика сидела, грызя ручку и покрывая блокнот закорючками извилистого почерка. Она писала рассказ. Это была история жизни шведского солдатика.
В Финляндию возвращались на пароме. Сходили, поужинали, потом танцевали на пустой сцене, потом грелись в сауне и плавали в бассейне. Сходили в ночной магазин и набрали сувениров друзьям и родителям. На пароме, так же, как и в Стокгольме на каждом шагу, продавались тряпочные Пиппи. А в целом, сувениры были разнообразные и интересные, например, одна из покупок даже вызвала у Вики небольшой шок.
Алексей уговаривал её купить себе что-нибудь из одежды. Вике уже ничего не хотелось. Впечатления от поездки переполняли, мысли беспорядочным ворохом теснились в голове, как на чердаке, а ей даже не с кем было поделиться всем этим хламом, не на кого было перевалить часть его, чтобы не надорваться в одиночестве. То есть, такой человек был, но далеко.
Оказавшись в каюте, Вика заснула, как убитая.
А когда рано утром они вошли в терминал в порту города Турку, к ней подошёл Матти, который, оказывается, плыл на том же пароме. Он приветливо заговорил с Викой и протянул ей фотографию в жёлтой бумажной рамке. И она поняла, что за снимки были выставлены в галерее на пароме, когда они плыли из Турку в Стокгольм. Толстячок – фотограф, без устали щёлкавший своей камерой, внезапно возник перед глазами.
Вика увидела себя, с немного растерянной, почти виноватой, улыбкой. Алексей, развернувший широкие плечи и горделиво оскалившийся в объектив, словно вытеснял её с переднего плана.
Она переводила глаза с фотографии – на Матти, и снова – на фотографию, пока не пришлось, наконец, сказать Матти «гудбай» и догонять мужа, поджидавшего её с недовольным видом. Вика уходила с мужем, и ей хотелось оглянуться, сказать Матти что-нибудь тёплое, но они говорили на разных языках, а люди, говорящие на разных языках, не могут передавать друг другу оттенки и нюансы, а только факты.
Экскурсионный автобус целый день ехал по неестественно ровной дороге, а справа и слева бежали заснеженные финские леса. И весь день Вика грызла ручку и покрывала блокнотик каракулями. Рядом с блокнотиком на откидном столике сидела Пиппи.
Останавливались всего пару раз, на полчаса, чтобы перекусить в забегаловке. В одну из таких остановок Вика купила финский нож в кожаном чехле. Точнее, выпросила его у мужа, сама не зная, зачем это ей. Алексей спорить не стал, но съязвил:
– Ты же зарежешься, чончва, от тебя надо прятать колющие и режущие предметы…
Им повезло – границу проскочили сравнительно быстро, и даже багаж не досматривали. Зато уже в Петербурге туристы оказались жертвами многокилометровых пробок…
На следующий день после работы Вика явилась в редакцию. При виде Тихомирова, сидящего за компьютером, она испытала дежа-вю.
– Здрассьте, Николай Михалыч, – поздоровалась она. – Как дела редакторские?
– Привет! Хорошо, что ты вернулась, нужно переписать интервью с депутатом для ближайшего номера. Как отдохнула?
– Всё в порядке. Привезла вам из Стокгольма пепельницу.
– Вот спасибо! – обрадовался редактор. – Будет теперь у меня на столе ещё одна грязная пепельница. Какие ещё новости?
Вика виновато улыбнулась.
– Я не вышла замуж за шведского короля.
– Да уж, вижу, – посочувствовал Тихомиров. – Ну, ничего, сейчас мы кофейку организуем. А что это ты в кулаке держишь?
Вика поставила на стол игрушечного солдатика, размером с безымянный палец. Солдатик был в точности похож на юношу, замерзавшего на посту у королевского дворца. Чёрные волосы, восковое личико, короткие штанишки, белые гетры и перчатки, штык за плечом.
– Хорош вояка, – одобрил редактор.
– Мне он тоже нравится. Я его на пароме купила. Пусть теперь это будет символ нашей редакции.
– Договорились, символ так символ. Мы ведь с тобой тоже – стойкие солдатики. Пусть живёт в редакции, в твоей пепельнице. Мне всё равно её жалко пачкать.
– А я рассказ написала, – сказала Вика.
– Что ж, поздравляю. По крайней мере, за этим стоило съездить в Хельсинки и Стокгольм.
– Да. Конечно, стоило…
И за финским ножом. И за тряпичной Пиппи. И за паромом, похожим на Титаник. За всем этим стоило съездить. Да ещё столько привезено всякого разного – разбирать и разбирать…
А за окном всё падал белый пух из рваного серого мешка, и никто не догадался подняться по чердачной лестнице на крышу и залатать прореху.