Комната пустовала. Она любила эти тихие дни и часы спокойного одиночества, когда можно было слышать только себя (соседние комнаты с их вечной суетой – не в счёт) и рисовать свои воспоминания в полутени большого Платана, который любил заглядывать в окно тёплыми летними вечерами. Воспоминания – такие разные! – позволяли ей чувствовать себя совсем юной и даже слегка ощущать запах олифы и обойного клея. Нет, комната не была старой – просто, когда через твою жизнь проходит столько разных людей, поневоле становишься старше, мудрее. Каждый из жильцов, так или иначе, оставлял что-то своё, каждый пытался сделать комнату удобной прежде всего для себя, но ни один не пытался понять её – настоящую – и только потом продумывать стиль, клеить обои, вбивать гвозди в стены. А комната была уверена, что она небесного цвета – такого, каким впервые увидела мир через только что застеклённое окно: яркого весеннее-солнечного цвета молодого неба и робкой зелени первых пробивающихся листочков Платана. (Надо сказать, он и в те времена был ужасно любопытен – всё норовил хоть немного подтянуть веточки к окну, чтобы увидеть совершенно непонятную, но ужасно интересную жизнь людей. Это потом, много лет спустя, он совсем разочаруется в людях и предпочтёт вести философские беседы с Комнатой тёплыми летними вечерами.)
Очень не просто – мыслить себя небесного цвета и быть оклеенной «немаркими» дешевыми обоями с какими-то странными непонятно-коричневыми (такого цвета она за окном ни разу не видела) рисунками. И, наверное, будь Комната западной или даже северной, ни за что не терпела бы такое к себе отношение. Но она была восточной. Каждое утро первый луч солнца будил её нежным прикосновением и рассказывал о загадочных и удивительных странах, в которых побывал за ночь. Комната внимательно слушала и больше всего ей хотелось однажды отправится вместе с солнечным лучом в это сказочное путешествие. Увы! Комнаты не имеют такой возможности! Но слушать, слушать она могла бесконечно. И вообще, Комната была очень гостеприимной – дождь, ветер, звёздная ночь - при первой же возможности обязательно заглядывали к ней и так, просто поболтать, и отдохнуть, и даже доверить какие-то свои самые-самые сокровенные тайны. Комната очень любила принимать гостей. Вот только люди далеко не всегда разделяли её стремлений. Они наглухо закрывали окно от ветра и дождя, вешали плотные портьеры, чтобы утреннее солнце не мешало им спать, а звёздную ночь вообще не замечали – в лучшем случае мотивируя ранним подъёмом на работу, в худшем – устраивая странные бодрствования пот то, что они называли музыкой. А комната была уверена, что музыка – совсем другая. Музыка была во всём, что видела комната за окном, музыка была вместе с ней и в тихие часы одиночества. Совсем особенная музыка приходила вместе с влюблёнными – всего лишь один раз комната слышала как поёт любящее сердце – однажды, совсем ненадолго в ней поселилась молодая пара. Они не переклеивали обои, как делали остальные, не закрывались от утреннего солнца, а по ночам, бывало, обнявшись стояли у окна и смотрели на звёздное небо. У них практически ничего не было, чтобы украсить комнату, но именно с ними она чувствовала себя самой прекрасной и невероятно огромной – такой как Вселенная, о безграничности которой рассказывали её звёзды. Слушая любящее сердце, комната и сама как-то незаметно для себя научилась петь. И – удивительное дело – влюблённые слышали её! Они танцевали, слушая музыку, для которой ещё никто не изобрёл проигрывателя…
Комната вспоминала… И постепенно воспоминания становились сном. Платан, увидев, что Комната спит, обиделся и отвернулся шептаться с молодой берёзкой. Звёзды понимающе мерцали, а ветер деликатно поднялся выше, разгонять тучи. Комната спала и ей снилось, что пришел человек и содрав старые обои перекрасил её в небесный весеннее-солнечный цвет. Ещё ей снилось, что она стала совсем невесомой и вообще перестала быть комнатой и вместе с солнечным лучом путешествует по необыкновенным странам. Снилось, что сама она превращается в солнце… И тут комната проснулась от яркого света, который во сне приняла за солнечный. Несмотря на поздний час пришли люди, зачем-то вкрутили новую очень яркую лампочку.
- Послушай, зачем тебе эта развалина? Да ещё на первом этаже? - сказал один, - За такие деньжищи ты можешь себе купить себе приличную квартиру в центре города, в новом доме. Да хоть «пентхаус» покупай – ты же теперь можешь позволить себе любой каприз!
- И что я буду делать в этом вашем центре? Смотреть из «пентхауса» на большой и грязный муравейник? Нет уж, уволь. Этой комнате цены нет. Такие скоро просто исчезнут как вид. В ней есть душа, понимаешь? А впрочем, ни хрена ты не понимаешь, житель высотно-пещерных «апартаментов».
- Да ну тебя! Живи где хочешь. Хоть в землянке! Вообще, и из этого страшилища можно что-то более-менее пристойное сделать: балкончик пристрой, потолочек подвесной…
- Идём, идём, евромыслящий пещерный человек, нам ещё тебя домой надо отвезти, а то твоя Нинка тебе быстро подвесной потолочек на место поставит и балкончик пристроит в неожиданном месте…
Люди ушли, продолжая о чём-то спорить, а комната впервые в жизни испугалась. Ветер не раз рассказывал ей о высоких и красивых домах в центре города, рассказывал, что люди на крышах устраивали какое-то подобие сада, только деревья у них росли из странных кадок, а не из земли. Ещё ветер рассказывал иногда совсем уж страшные вещи о том, как люди ломали старые дома, чтобы построить на их месте большие коробки, на подобие тех, что в центре города, но не такие красивые. Комната боялась. И ничего, ну абсолютно ничего не могла сделать! Впервые она почувствовала свою беспомощность и зависимость от людей, от их дурного вкуса и непомерной жадности. Она не могла плакать, не могла жаловаться, но в ней словно струны натянули – много звенящих струн… Только к утру она немного успокоилась и смирилась. И от того чуть было не стала совсем серой и пыльной. Солнечный луч растерянно глядел сквозь окно и не знал, что случилось с его любимой комнатой, почему она так померкла, почему не радуется его появлению как обычно. Он пытался, как прежде, ласково касаться её стен, пытался щекотать там, где обои немного отстали от стены, но всё напрасно, только пылинки танцевали в свете солнечного луча.
Комната не помнила сколько дней пробыла в этом странном состоянии, она почти не чувствовала как сдирали со стен старые обои и старую штукатурку. Её раздели до самого кирпича, а потом начали заново отделывать. И – о, чудо! – она снова ощутила запах олифы, аромат только что пропитанного ею дерева, какую-то совершенно необыкновенную лёгкость и чистоту. Так она простояла ещё некоторое время, привыкая к новому и любуясь гладкостью и свежестью своих стен, а любопытный Платан делал вид, что ему совершенно не интересна паркетная мозаика нового пола. Зато сколько радости было солнечному лучу! Как ненормальный он носился по комнате, танцевал только ему одному известный и никому непонятный танец (он-то был уверен, что это самая настоящая лезгинка, но люди из далёкой горной страны с ним бы не согласились). Солнечный луч так веселился, что чуть не забыл о своих обязанностях и с трудом успел догнать солнце, уже почти скрывшееся за горизонтом. Звёздная ночь, заглянув в окошко сказала, что Комната стала просто красавицей, даже прекраснее, чем в то время, когда здесь жили влюблённые. Ветер, оттолкнув Платан, улёгся на подоконнике и наслаждался чистым и незаполненным пространством Комнаты. А она сама… Внешние изменения, произошедшие с ней за это короткое время переменили и что-то в ней самой. Оставшись всё той же Комнатой она вдруг почувствовала себя совершенно особенной, словно в ней теперь разместился целый мир и, что совсем удивительно, Комната поняла, что даже если придут люди и захотят её разрушить, разобрать по кирпичику, - она не умрёт, не превратиться в пыль. А ещё комната ждала. Чего – она не знала. Чувствовала только, что вот-вот случится волшебство…
И однажды утром волшебство и правда пришло к ней вместе с тем человеком, который приходил тогда, ночью. Человек принёс банку краски и кисть.
- Ну что, красавица, последний штрих? – сказал человек и окунув кисть в банку начал красит стены в яркий весеннее-солнечный небесный цвет.