Маленький Моцарт
Макаров Т.
Когда Маша узнала, что беременна, она купила книжку Бенджамина Спока «Ребёнок и уход за ним». Костян повертел её в руках, прочитал три страницы, а затем выбросил в мусорку со словами:
- Мы не нуждаемся в советах старого дегенерата. Тем более он очкарик. Всё будем делать по-моему.
- Дорогой, ты уверен? – спросила Маша.
- Кто глава в нашей семье, я или Бенджамин Спок?! – вскричал Костян.
- Как знаешь, - пожала плечами Маша. – У нас ещё есть время подумать о том, как мы будем воспитывать нашу малютку. Я только на пятом месяце.
- Нифига. Ребёнка поздно воспитывать, когда он уже родится.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты слыхала о пренапедии, киса?
- Нет, чебурашка.
Костя поморщился. Она называла его так, потому что уши у него торчали в разные стороны, как радиолокаторы. Он ненавидел это прозвище с детства. Он присел рядом с Машей и приобнял её. Он попытался поцеловать её, но она отстранилась.
- Зачем ты назвал меня кисой? - спросила Маша. – Я же не какая-нибудь потаскушка.
- Прости меня, Маша. Я целиком погрузился в раздумья. Забыл, что ты так ненавидишь эту «кису»… Надо продумать весь курс обучения… у нас на всё – про всё осталось месяца три, может быть, четыре.
- Ты хочешь учить ребёнка, пока он будет ТАМ? – спросила она.
Костян кивнул и приподнял её кофточку до диафрагмы. За последние недели живот округлился так сильно, что ему казалось, будто Маша проглотила футбольный мяч. Если бы Костян не был отцом ребёнка и не чувствовал, что там, внутри, зарождается жизнь, то решил бы, что Маша всего-навсего растолстела. Костян осторожно коснулся ухом живота и прислушался. Он чувствовал себя акустиком с подводной лодки.
На следующий же день он купил в «сиди»-магазине записи концертов Моцарта, рапсодии Ференца Листа, фуги Баха, каприсы Паганини и сборник Вивальди «Времена года». Приобрёл в букинистическом «Кентерберийские рассказы» Джеффри Чосера, «Фауст» Гёте и сборник поэтов серебряного века. Вернувшись домой, он спрятал всё это в шкафу, приготовил ужин и стал дожидаться Машу. Маша пришла с работы около шести. Они поели.
- Очень вкусно, - сказала Маша. – Ты у меня такой славный.
- Как поживает малыш?
- Хочешь поговорить с ним?
- Я придумал кое-что получше.
Костян усадил Машу на диванчик и открыл музыкальный проигрыватель. Распахнул шкаф и нашёл стопку дисков с классической музыкой. Он положил их все, кроме Моцарта, на комод.
- Послушаем измышления Вольфганга Амадея, - сказал он.
- Ты же знаешь, что я ненавижу классику, - нахмурилась Маша.
- Дорогая, ты очень мало читаешь. Ты читаешь слишком мало. Один академик в конце двадцатого века написал статью про пренапедию.
- Я не знаю, что такое пренапедия, но звучит это устрашающе.
- Мы вырастим гения, - сказал Костян, вставил «сиди» в дисковод и нажал кнопку. В комнату ворвались звуки «Волшебной флейты».
- Это отвратительно, - сказала Маша.
- Действительно говно, - сказал Костян. – Но ты только послушай. Этот академик приводит умопомрачительные цифры. Семьдесят из ста детей, обучавшихся в утробе по принципу пренапедии, обнаружили уникальные способности уже в пять лет!
- Это те бедолаги, которые сгибают ложки взглядом?
- Вовсе нет. Один малыш в три года получил кандидата в мастера по шахматам и выиграл международный турнир в категории до десяти лет. Девочка из Китая в четыре года исполнила «Лунную сонату» Бетховена. А наш с тобой соотечественник в восемь лет закончил школу с золотой медалью.
- Золотая медаль ничего не значит, - пожала Маша плечами.
- Восемь лет, - повторил Костян. – Вдумайся в эту цифру.
- Ты сказал семьдесят из ста… а что случается с остальными тридцатью?
- У них появляются жабры, - сказал Костян.
Маша улыбнулась. Он взял её под руку и подвёл к колонкам. Маша корчила смешную рожицу и говорила, что ей хочется блевать от этой музыки. Костян укорил Машу в том, что она совсем не ценит эстетику, приобнял её. Они стали танцевать.
- А, знаешь, - сказала она через пару минут, - эта музыка начинает мне нравиться.
- Честно говоря, мне тоже.
Каждый день они просыпались под Вагнера, обедали под Паганини и кружились в вечернем танце, слушая Бетховена. Засыпали они только после чтения Гёте, или Есенина, или Шекспира – за четыре месяца они ознакомились с двести двадцать шестью писателями. Многие стихотворения помнили наизусть. Разучили белогвардейские романсы и подружились с людьми из истеблишмента. Стали ходить на званые обеды. Костян быстро продвигался по карьерной лестнице. Он работал в рекламном агентстве и предлагал интересные идеи. Директор, страстный почитатель Рахманинова, часто заговаривал с ним об искусстве. Зарплата Костяна росла с каждым месяцем. Он покупал всё больше книг, всё больше классической музыки. Маша ушла в декретный отпуск и весь день читала своему ребёнку гениальных поэтов. Вставляла в дисковод записи выдающихся композиторов и едва слышно, с любовью, напевала белогвардейские романсы. Костян ежедневно прикладывал ухо к Машиному пупку и слушал. Каждый раз как он слышал удары ножкой, он вскрикивал: «Это мой мальчик стучится, мой мальчик!», - и подкручивал эквалайзер музыкального проигрывателя, так что вся комната наполнялась печальными завываниями скрипки.
Когда они не читали гениальные книги и не слушали великую музыку, они сидели на диване, обнявшись, и разговаривали:
- Как ты думаешь? – спрашивала Маша, - кем он станет?
- Я не знаю, - говорил Костян. – Я думаю, он будет гением.
- А в какой области?
- Может быть в музыкальной… будет как Денис Мацуев разъезжать по миру и зарабатывать большие деньги.
- Он нас совсем забудет…
- Не забудет. А даже если забудет… главное, чтобы ему было хорошо.
- Давай потанцуем…
И они снова принимались кружиться под Брамса, Рахманинова, Скрябина, Софроницкого, напевая в полголоса белогвардейские романсы.
Через месяц, когда Костян сидел в прокуренном кабинете и старался придумать красивый и ёмкий слоган для недавно открывшегося магазина игрушек, ему позвонил отец.
- Костя! У Маши схватки… бросай всё и езжай к нам! Мы в третьем роддоме…
Роддом скрывался под сенью деревьев на окраине города. Его совсем не было видно, и таксист проезжал его то слева, то справа, останавливался перед прохожими, яростно стучал по рулю волосатыми кулаками и спрашивал в открытое окно с грузинским акцентом, где здесь роддом. Костян весь изнервничался, у него дрожали руки, он пытался вспомнить слова какого-нибудь белогвардейского романса, но у него лишь едва слышно вырывалось: «Ну быстрее, сколько уже можно, у меня сын…»
Наконец таксисту указали объездной путь, и уже через пять минут он подъехал к воротам. Костян дал ему в два раза больше положенного и вылетел из машины. Перемахнув через невысокий забор, он бросился по истоптанной лужайке к своим и Машиным родителям – они о чём-то радостно разговаривали сидя на скамейке. Костян хотел вбежать внутрь роддома, но отец Маши, толстый человек с пышными усами, сдавил его в объятиях и сказал, что нужно ждать под окнами.
- Машеньку я три дня ждал! Говорю, дайте хоть взглянуть, суки… а они – хоть бы хны… эх, - отмахнулся он и усадил Костяна на скамейку. Костян стал кусать ногти от волнения.
- Как вы думаете, - спросила Машина мама, - кем станет наш внук?
- Внук… это так непривычно… я не могу поверить, что я бабушка.
- Ха-ха! Я тоже…
- Кем он станет…
- Он будет гением, - сказал Костя. – Он будет величайшим гением на свете.
- Вот именно, - сказал отец Кости и достал из кармана пальто бутылку водки, на горлышко которой были нанизаны пластиковые стаканчики. – Выпьем же за гениальность!
Они прождали под окнами до часу ночи. Врач, принимавший Машу в роддом, обещал выглянуть из окна и подать знак, когда всё будет сделано. Костян вглядывался в окна, но ничего не видел. Он взбежал на крыльцо и попытался ворваться в дверь, но охранник сказал, что приём уже окончен.
- У меня там жена рожает! – вскричал Костян.
- Она на платном? – спросил охранник, заметно оживившись.
Костян пожал плечами. Охранник сплюнул на пол и развалился на продавленном диванчике.
Отец Маши сказал, что это нормально. Раньше в роддом вообще нельзя было попасть, а теперь пускают либо в американских кинокомедиях, либо на платном.
Костян засыпал под «Времена года» Вивальди и думал, кто же всё-таки родится – музыкальный гений или литературный. Он не мог дождаться встречи с маленьким Моцартом.
На следующий день стало известно, что ребёнок, прямо перед родами, в утробе, соорудил себе виселицу из пуповины и покончил жизнь самоубийством. На руках у него открылись стигматы. Мёртвая ладонь ребёнка сжимала самодельное распятие. Предсмертную записку он написал на животе собственной кровью. Младенец объявлял себя мучеником и проклинал своих родителей на латыни, санскрите и украинском.
Костяна это окончательно подкосило. Спустя неделю после родов он предложил слоган для магазина игрушек: «замаскированные фаллоимитаторы за полцены!», - и его выгнали с работы. Он ушёл в запой вместе со своим отцом и больше никогда не возвращался. Маша поначалу много плакала и очень сильно переживала, но с каждым днём к ней обращалось всё больше журналистов, заинтригованных столь интересной развязкой. Сперва про Машу и её ребёнка писали только в региональных СМИ, но уже через месяц к ней обратились сотрудники «Комсомольской правды». Историей их семьи интересовались различные ток-шоу. Маше позвонил личный секретарь Андрея Малахова и заявил, что из этого мог бы выйти неплохой сюжет. Маша было возмутилась, вскричала, что это бесчеловечно и звонящий неминуемо попадёт в ад, но он только рассмеялся и сказал: «Десять тысяч долларов. Если будет высокий рейтинг – сверху добавлю пять». Маша помолчала для приличия несколько минут и согласилась участвовать в проекте, добавив, однако, что это кощунственно, и она искренне этого не одобряет.