— Ты где?
Когда мой начальник задает такой вопрос, значит, что-то стряслось. И ему все равно, что у меня отгул, или я в отпуске, или даже умер. Пытаться что-то объяснять бесполезно, все равно не поймет, поэтому на вопрос «Ты где?» мне всегда приходится отвечать так:
— Скоро.
— Пулей лети в институт, одна нога здесь, другая там, — и положил трубку.
Если честно, я мог отключить телефон, и провести свой законный выходной, как угодно. Я мог бы пойти в театр или, например, провел весь день с пивом перед телевизором. Понятно, что я бы не занимался ни тем, ни другим, но ведь мог. Но я ведь не выключил телефон, так?
Я кинул в кружку две ложки растворимого кофе, плеснул кипятка, помешал и стал пить большими глотками вприкуску с сигаретой. Так сказать, на дорожку. Сначала недели ударили сильные морозы, и курить на ходу стало если и не самоубийством, то, по-крайней мере, опасно для здоровья. Я подошел к окну, посмотрел на уличный термометр, и прикинул, что, скорее всего, не смогу завести свою ласточку. С машиной было все в порядке, просто у меня подсел аккумулятор, а новый купить было лень. Да и потом, не то чтобы я не могу себе купить новый аккумулятор, нет. Просто жаба задушила. Вот мне и показалось, что могу найти своим деньгам лучшее применение. Кто ж знал, что на градуснике сегодня было почти тридцать.
Я схватил с вешалки оранжевый пуховик с меховым воротом, наспех надел, взял шапку и перчатки и вышел из квартиры. Лифт приехал практически моментально, и пока мы — я и лифт — ехали вниз, я надел вязаную шапку и перчатки. Внизу, на автомате, я открыл почтовый ящик, выгреб из него рекламные листовки, буклеты и проспекты, быстро просмотрел и выкинул их в картонную коробку, которую кто-то поставил как раз для таких целей. Счетов за квартиру и телефон нет — и то ладно. Сколько себя помню, мой почтовый ящик был сломан. И если даже слесарь — что бывало редко — вставлял новый замок, то через два-три дня ящик снова оказывался сломанным. Руки бы кое-кому оторвать.
Я вышел из подъезда, подошел к своей старушке, открыл дверь и уселся в кресло водителя, вставил ключ и повернул. Заскрипел стартер, послышались какие-то стуки, но двигатель так и не заработал. Я снова попытался завести машину. Ноль эмоций. Что ж, значит остается только метро. Жаль, сегодня воскресение, и на дорогах машин практически нет. Я закрыл машину и отправился к станции метро.
До метро мне пришлось лететь со скоростью истребителя, потому что на улице дул пронзительный и жестокий ветер. Я спустился по лестнице, вошел в метро, приложил карту к турникету и стал бегом спускаться по эскалатору. За секунду до закрытия дверей я влетел в вагон, поезд отправился, и я стал искать место. Увы, мест не было. Впрочем, мне недалеко: пять станций по прямой.
Я ворвался в институт, кивнул охраннику и поднялся на лифте на пятый этаж, прошелся по коридору и подошел к кабинету шефа. Стучаться не стал, а сразу вошел в комнату, резонно решив, что сейчас не до этикета. В кабинете шефа был полный аншлаг. Около окна стояли люди и курили в форточку. На столе начальника был форменный беспорядок: были разбросаны какие-то бумаги, документы, какие-то записи на полях, на салфетках, там же стояли чашки из-под кофе и чая; в общем, кабинет шефа был похож на генеральный штаб, как минимум, армии или даже фронта. В тот момент, когда я открывал дверь, шустрый сквознячок смел со стола несколько листов бумаги, но курящие даже не обратили на меня никакого внимания.
Я подобрал бумаги с пола и положил их на стол шефа. Затем я снял пуховик и шапку, повесил их на вешалку, подошел к компании курящих, и начальник представил меня участникам генерального сражения.
— Знакомьтесь, это Александр, ведущий историко-физик нашего института, своими опытом и интуицией прославившийся далеко за пределами нашего заведения, — сказал шеф, и у меня сразу засосало под ложечкой. Если начальник мне начал грубо льстить, значит, дела — хуже некуда. Да и потом, такой комплимент придется отрабатывать. Что я, шефа не знаю?
Двоих я знал, это были мой начальник и коллега по институту. А троих — нет. По обрывкам разговоров я сделал вывод, что незнакомцы работали в МИДе. Интересно, что они забыли в нашем институте? Ладно, я, как настоящий ученый, умел ждать. Надо будет — сами все расскажут.
Итак, я немного отойду от темы, чтобы читателю было понятно, чем я занимаюсь в институте Времени. Дело в том, что почти десять лед назад гениальнейший физик-теоретик Алексей Павловский обосновал теорию перемещения во времени, а три года назад гениальнейший физик-практик Иван Скобелев подвел эту теорию под научную практическую базу и создал темпоральную установку.
Только не подумайте, что кто-то может изменить настоящее через какие-то операции в прошлом, это просто ненаучно. Дело в том, что время практически нельзя изменить. В тот момент, когда объект (например, человек) отправляется в какую-нибудь точку в прошлом, он попадает не в наше с вами Прошлое, а другое Прошлое, но которое похоже, как две капли воды с нашим. И уже в этом Прошлом объект может делать, все что заблагорассудится.
Другим словами, если человек, попав в прошлое, убил бабочку, то создается еще одна реальность, где эта бабочка действительно была убита. Но в нашей реальности все остается по-прежнему: бабочка порхает от цветка к цветку, пока, наконец, сама не помрет.
Однако, если человек, попавший в Прошлое и убивший бабочку, возвращается обратно в Настоящее, поле «время-пространство» пытается смягчить действия объекта в Прошлом. И если действия человека в прошлом были незначительны, то вторая реальность рано или поздно сольется с первой, а значит, у них будет общее Настоящее, то есть наше с вами Настоящее.
В противном же случае, если действия человека в прошлом были значительны, тот останется в той, другой реальности, и сам даже не поймет, что он попал в совершенно другое Прошлое. А самое страшное, что у него будет и совершенно другое Настоящее. Где, кстати, темпоральное устройство , может быть, еще и вовсе не изобретено.
И тут у человека может быть всего три выхода. Если в новом Прошлом или Настоящем человека убивают, то он, естественно, погибает. Второй путь — попытаться начать новую жизнь в новой реальности. Однако, психика неподготовленного человека, как правило, не готова к этой реальности, и человек (постепенно, конечно, не сразу) сходит с ума. И тогда шансов отыскать его в новой реальности, практически нет.
Но есть и третий способ, специалист — например, я — выходит в прошлое, пытается понять, где объект совершил какое-то значительное действие в Прошлом, затем переходит в другое измерение и ищет там искомого человека. Вероятность найти человека в «другом» Прошлом минимальна. В среднем возвращается один из десяти. Мне удается возвращать трех из десяти. Но я, действительно, хороший специалист.
Вот поэтому и была создана специальность «историко-физика» или сокращенно «и-физика», человека сведущего и в физике, и в истории. Внимательный читатель спросит, а зачем вообще нужно темпоральное устройство? Ведь если человек не имеет никакой возможности изменения настоящего, зачем ему вообще выходить в прошлое?
Действительно, обычному человеку темпоральное устройство, как правило, нужно, как корове седло. Но есть небольшая прослойка ученых — историков, литературных критиков, биографов и иже с ними, — которые совершенно не может обходиться без путешествий во времени. Ученые изучают прошлое, пишут научные труды, диссертации и рефераты, в общем, развлекаются в прошлом, как могут.
Но иногда темпоральные туристы создают только одни проблемы. Наш институт постоянно объясняет в прессе о том, что не стоит воздействовать на прошлое, потому что в нашей реальности прошлое будет, все равно, неизменно. Однако не проходит и недели, чтобы кто-нибудь не заблудился во времени.
В мире есть всего три темпоральных установки — в Дрездене, в Орландо и в Москве. Причем в США обычный человек вообще не сможет совершить путешествие во времени. Для этого требуется множество справок и документов, а самое главное, путешественник во времени должен на специальной комиссии доказать, что он ученый, а, например, не китайский летчик. В противном случае, он не получит доступа к времени. В Германии такого закона нет, а — в России и подавно. И если немецкие коллеги хотя бы составляют психологический портрет будущего туриста — и, кстати, часто отказывают в темпоральном туре,— то в России любой может прийти в наш институт и официально заказать тур по прошлому. Были бы только деньги.
Понятно, что случаются невозвращенцы, но, как правило, никто не собирается специально искать человека в прошлом. Ушел и ушел. В конце концов, любая темпоральная спасательная операция требует внушительных денежных средств. Тем более что каждый путешественник подписывает бумагу, что он уходит в прошлое добровольно и на свой риск и страх. Однако иногда бывают исключения.
— Давай, Саша, включайся в рабочую дискуссию, — сказал мой шеф.
— Может кто-нибудь, наконец, скажется что случилось? — спросил я. — Как я могу включиться в дискуссию, если даже не знаю, о чем шла речь, пока меня не было?
— Пропал американский гражданин, Моше Бииглайзен, — сказал дежурный и-физик, молодой парень — то ли Ваня, то ли Игорь, точно не помню, — попавший к нам по распределению после Академии физики и математики. — Сегодня отбыл в Мюнхен 14 мая 1913 года и до сих пор не вернулся.
— А таймер?
— Сработал.
Когда темпоральный турист уходит в прошлое, ему надевают браслет на руку и снять его практически невозможно. Этот браслет есть некое подобие мобильной темпоральной установки. Через три часа после выхода в прошлое срабатывает таймер, и путешественник возвращается в настоящее. Но если по каким-то причинам турист изменил прошлое, он попадет не в здание нашего института, а в точку координат (плюс-минус 500 метров), которую сам и выбрал перед путешествием. Как правило, город или район города, где он проживает.
Зачем? Вероятность, что в другой реальности существует темпоральная установка, и она находится в здании нашего института, минимальна. И что будет делать турист в Москве, в Сокольниках? У него начнется паника, он начнет метаться, носиться туда-сюда и рискует свихнуться раньше времени. И поэтому, если человек окажется пусть даже в другой реальности, но в «своем» городе или районе (понятие страны, города и района, обычно, существуют в любой реальности), он, как правило, попытается найти свой дом. Это обычная психология. А мы сможем выиграть какое-то время. Если, конечно, кто-то вообще будет его искать.
— Ушел в другую реальность? — сказал я.
— Именно, — ответил то ли Ваня, то ли Игорь.
— Ну, хорошо, а мы тут причем? — спросил его я.
— Дело в том, что я не проверил его темпоральную страховку, — сказал дежурный и-физик.
А вот это уже, действительно, очень серьезно. Как я уже говорил, в США получить пропуск в прошлое практически нереально. Обычно, американцы летят в Германию или в Россию и уходят в прошлое потому, что законы в этих странах позволяют темпоральные туры. Однако, прежде чем, иностранец уходит в прошлое, ему приходится заплатить внушительную темпоральную страховку. Стоимость такой страховки достигает до 7-8 тысяч долларов. Но зато, если он вдруг потеряется, специалисты-поисковики будут его искать до тех пор, пока не выйдут все сроки давности. В России — это полгода.
Наш гражданин может бегать туда в прошлое и обратно хотя по нескольку раз в день, и никто ему слова не скажет, потому как темпоральная страховка у нас необязательна. А вот иностранного гражданина без страховки даже слушать никто не будет. Закон есть закон. Отправить иностранного гражданина в прошлое, не проверив страховку, это значит, лишний раз навлечь неудовольствие властей на наш институт. Теперь понятно, почему ребята из МИДа так приуныли. Если случится дипломатический скандал, всем не поздоровится. И в МИДе это прекрасно понимают.
Кроме того, все расходы на поиски потерявшегося туриста идут за счет бюджета института, а он, сами понимаете, не резиновый. Мы все-таки из этого бюджета получаем и премию, и, самое главное, зарплату. Жаль, что у меня даже времени нет, чтобы детально объяснить Игорю или Ване, что он совершенно не прав. Впрочем, я думаю, что шеф уже и так на него спустил всех собак. Ладно, бог с ним. Сейчас — это не главное.
— Хотя бы проверили, что за событие приходится на эту дату?
— Проверили. Чисто, никаких событий на эту дату не приходилось.
Это плохо. Понимаете, девять из десяти путешественники во времени отправляются в прошлое, чтобы поиграть в национального героя. Но у нас всегда есть неопровержимая улика — дата и место, в которое отбыл путешественник. Например, 22 ноября 1963 года, Даллас (штат Техас). Это значит, что темпоральный турист отправился в прошлое, чтобы предупредить убийство президента Кеннеди. Понимаете, что я имею ввиду? Не надо быть семь пядей во лбу, что не вычислить путешественника. Но когда у нас нет никакой памятной даты, а человек пропадает, значит, нам придется сильно попотеть, чтобы вызволить его из темпоральной ловушки.
Итак, у нас есть примерно не больше пяти часов. Дальше у темпорального туриста начинается помутнение рассудка, и мы попадем на серьезные штрафы и пожизненную пенсию для путешественника. Если, конечно, темпоральный турист вообще останется жив.
— Досье туриста готово?
— Сейчас занимаемся, — сказал мой шеф, и я грязно выругался.
— А пораньше нельзя было заняться?
— Не ворчи, Саша.
— Хорошо, тогда дайте мне хотя бы фотографию туриста. И, кстати, кого надо убить, чтобы мне принесли кофе?
Мужчина на снимке мне понравился. Средних лет, иссиня-черные волосы, редкие, но без проплешин и залысин, высокие скулы, большие карие глаза, внушительный нос и тонкие губы. Ни тебе пейсов, ни тебе бороды. В общем, турист совершенно не был похож на ортодоксального еврея. Я внимательно изучил снимок и отложил его. У меня было правило, никогда не брать в прошлое лишних вещей. Ту же фотографию я могу случайно обронить, а кто-нибудь возьмет и подберет, и пожалуйста — значительные возмущения в прошлом налицо: все-таки в 1913 году цветную фотографию еще не изобрели.
Я курил, пил кофе из огромной красной кружки и готовил себя к путешествию в прошлое. Пришел костюмер, вкратце рассказал про нравы и привычки в Германии в начале 20-х годов, оставил мне одежду по моде того времени и деньги — три крупные банкноты и горсть мелочи. Деньги, конечно, печатали и чеканили в отделе бутафории, но это была вполне качественная подделка. Сняв с себя джинсы и свитер, и я быстро облачился в новую одежду. Женщины в нашем институте не работали, и потому я нисколько не смущался. Мужиков-то чего стесняться?
— Хорошо, — одобрил начальник, посмотрев на меня. — Только я тебя прошу как человека, не суйся никуда, ладно? Только разведка. Понял?
— Не первый раз замужем, — улыбнулся я. — Поброжу по городу, поглазею на афиши, куплю газету. Все как всегда.
Кстати, совсем забыл: я бегло говорю на нескольких иностранных языках. На английском (куда ж без него), французском и немецком. Но справедливости ради надо сказать, что мой начальник меня переплюнул. У него в запасе еще были испанский и португальский. Эх, не подсидеть мне шефа. Мал еще.
Я лежал в темпоральной камере. Оператор защелкнул браслет на моей руке, выставил таймер на полчаса, закрыл камеру и включил обратный отчет. Я задержал дыхание, так в момент перехода ощущения бывают такими, словно тренированный боксер одновременно ударил «двойкой»: и под дых, и в солнечное сплетение. Сейчас нестерпимо заложит уши, и вперед.
Слава богу, в этот раз у меня случилась мягкая посадка. Я, конечно, слегка ударился о камни мостовой и свалился кулем на левый бок, но хотя бы я не получил никаких травм. А иногда случается. Я встал на колени, оперся на мостовую, и встал, отряхивая свои колени. Случайных свидетелей моего возникновения на мостовой я не заметил, поскольку я оказался в крошечном переулке, в котором в момент высадки не было ни души. Я завернул за угол и оказался на оживленном проспекте. Сильно захотелось пить (это побочный эффект темпорального перемещения), я увидел неподалеку аптеку и направился туда. Я вошел в нее, кинул на кассу монетку в четверть марки, и аптекарь сделал мне лимонад. Вкусно до безумия.
На улице я свистнул мальчишку-газетчика, дал ему полмарки, и тот протянул мне газету. Я сложил газету в трубочку, и я не спеша побрел вниз по проспекту. Через какую-то сотню метров я увидел небольшой, но тенистый сквер и свернул к нему. На центральной аллее сквера были пустые скамейки, и я сел на одну из них и, положив ногу на ногу и развернув газету, стал внимательно читать.
А что вы думали? Что я тут же начну искать моего подопечного? Во-первых, что в прошлом, что в настоящем существует некий разброс реальной точки посадки от теоретической. Как наши физики не пытались, все равно, есть небольшая погрешность. Плюс-минус 500 метров, и хоть тресни. А во-вторых, я надеюсь, что вы еще не забыли, что Моше Бииглайзен и я попали в разные реальности. И поэтому я стал заниматься работой по сбору информации. То есть, решил почитать газету.
Газетные статьи о Германии вообще я пропускал. Мне был интересен только Мюнхен. Я просмотрел объявления, с интересом прочитал поздравления юбилярам и некрологи, новости спорта, культуры и светскую хронику. Затем я снова вернулся к культурным новостям. В заметке говорилось, что сегодня будет помпезно открыта галерея акварели, и отметил в голове, что у хозяина галереи была какая-то знакомая фамилия. К сожалению, в газете не было фотографии, а жаль. Впрочем, вернусь назад и поищу в базе эту фамилию. Тем более, не думаю, что Моше Бииглайзен вернулся в прошлое, чтобы поглазеть на акварели. Я посмотрел на браслет, шесть баллов из ста, практически не наследил. Что ж, отрицательный результат, тоже результат. Пора домой.
Ненавижу возвращаться в настоящее зимой. Я оказался по колено в сугробе и на автомате сразу начал из него выбираться. Мои летние немецкие туфли спасовали перед российскими морозами, и у меня было впечатление, что мне пришлось бежать по снегу босиком. Все-таки минус тридцать, это не шутки. Слава богу, что я оказался недалеко от главного корпуса института, иначе бы я моментально слег бы с ангиной или еще хуже — гриппом. Все, закончу операцию и начну новую жизнь. В этой жизни будут лыжи, прорубь, свежий воздух, но самое главное, в этой жизни не будет ни сигарет, ни спиртного.
Влетел в институт со скоростью бегуна на спринтерские дистанции и направился к фельдшерской комнате, которая находилась через кабинет от поста охраны. Там я скинул с себя холодную одежду и ненавистные мне туфли, а фельдшер протянул мне теплый плед, и пошел за тазиком горячей воды. Эта операция была отточена до мелочей. Во всяком случае, у меня будет три-четыре минуты райского блаженства, пока мой начальник не спустится вниз и не испортит мне весь кайф. А вот и он, легок на помине.
— Привет, Саша. Ну что?
— Ничего. Ни стачек, ни митингов, ни выступления политиков, ни мероприятий. Глухо. Открылась какая-то галерея живописи, но мне, кажется, что это ерунда.
— Понятно. Принесли досье туриста.
— Так что ж вы сразу не сказали! Где оно?
— Пошли. Папка находится в моем кабинете.
Я же говорил, испортит.
Моше Бииглайзен родился в 1960 году в Сакраменто, штат Калифорния. Его близкие родственники, а именно дедушка и бабушка были из Австро-Венгрии. Однако, быстро сориентировались, что в соседней Германии скоро начнут притеснять евреев и поэтому заблаговременно уехали в США. Моше был единственным ребенком в семье. Рано начал читать и писать. В школе полюбил историю, закончил колледж, а затем и университет. Специализировался по истории международных отношений нового и новейшего времени. Интересно, что-то тут не так… Если он историк, то почему он не поехал в Орландо, и не вышел в прошлое там? Тем более что в США темпоральные туры бесплатны. За американских ученых там платит налогоплательщик.
— Шеф, позвони в Университет Времени Орландо, поинтересуйся, не было у Моше Бииглайзена темпоральных туров во времени.
— Понял.
Все-таки, иногда мы с моим шефом понимаем друг друга с полслова. Пока начальник звонил, я начал просмотрел список научных работ Моше. «История нацизма», «История концлагерей», «Роль нацизма в истории» и т.д. Нацизм, нацизм, нацизм.
— Саша, Моше был в черных списках в Орландо…
Я аж присвистнул.
— За что?
— Он хотел попасть в Берлин в 1940 году, но на комиссии ему дали отказ. Сам понимаешь, нацизм — слишком скользкая тема. Он устроил грандиозный скандал, и ученый совет внес его в черный список. На всякий случай.
— Все понятно. Скорее всего, он не стал лететь в Дрезден, так как понимал, что наши немецкие коллеги вычислят его на раз, и он бы снова получил бы отказ. Я тут подумал, мне нужен специалист по Германии новейших времен.
— Где я тебе его найду? Рожу, что ли?
— Ищите, — мрачно сказал я.
— Слушай, а может быть, спросим как раз в Дрездене?
Все-таки толковый мужик, мой начальник. Не буду я его подсиживать.
Через двадцать минут я разговаривал по прямому телемосту с одним из специалистов Дрезденского Университета Времени. Мой визави был глубоким сухопарым стариком в очках. Пожилой профессор шепелявил, сильно картавил и медленно говорил, но, мне кажется, что тот мог дать сто очков вперед любому молодому специалисту. Память у старика была феноменальная.
— Гер Шнитке, меня интересуют видные политические деятели национал-социализма. Конкретно, мне нужно узнать, был ли кто-нибудь из этих политиков в Мюнхене в 1913 году?
— Понимаете, в 1913 году эти, так сказать, деятели еще были слишком молоды,— сказал профессор. — А многие из них даже еще не ступили на скользкую дорогу национал-социализма, и потому историкам не интересны. Во всяком случае, пока. Я, конечно, попытаюсь вам помочь, но имейте в виду, вам нужны не историки, а, скорее, биографы.
Я молчал, а тем временем, историк начал рассуждать.
— Адольф Гитлер. Родился в Браунау-на-Инне, в Австро-Венгрии. Если честно, понятия не имею, что он делал в 1913 году. Йозеф Геббельс, в 1913 году еще учился, и если мне память не изменяет, то жил в Рейдте, в Пруссии. Отпадает. Герман Геринг — тоже еще учился. Жил около Розенгейма, — историк начал перебирать фамилии. — Отпадает. Карл Ханке. Тоже отпадает. Риббентроп. Не то. Минутку… Генрих Гиммлер. Может он? Он родился в Мюнхене…
— Спасибо, Гер Шнитке! Я ваш должник, — сказал я и уже собирался закончить разговор, как вдруг вспомнил ту самую знакомую фамилию из прошлого. — Герр Шнитке, вам случайно не знакома фамилия Шикльгрубер?
Старик снял с себя очки, долго протирал, затем посмотрел в них через свет и, наконец, надел снова, и сказал:
— Знакома. До тех пор, пока Гитлер не изменил фамилию, он звался Адольфом Шикльгрубером.
Вот тебе раз! Стыдно, товарищ историко-физик. Двойку вам за историю, и я понижаю вас в звании, вы теперь у нас будете просто физиком. Все-таки, начальник прав, интуиция у меня отличная. У меня ума не хватает.
— Гер Шнитке, вы гений! Вы даже себе не представляете, как вы мне помогли! — я горячо поблагодарил историка. — Извините, пожалуйста, мне пора бежать.
— Конечно. Рад был помочь. Удачи вам, юноша.
— Спасибо!
Через полчаса я уже готовился снова уйти в прошлое. Мой начальник задействовал все свои связи, нажал на все рычаги и кнопки и через четверть часа у меня оказался точный адрес Адольф Гитлера в Мюнхене. Открытие галереи должно было состоится в четыре часа, и я, посмотрев по карте Мюнхена тех времен, узнал примерное расстояние между галереей и домом Гитлера.
Времени у меня практически не осталось, поэтому я доверился своей интуиции, и выставил часы на три часа дня. Я посчитал, что этого времени хватит, чтобы Адольф вышел из дома, прошел по маршруту от дома до галереи, сказал какую-нибудь вступительную речь и даже перерезал красную ленточку, если она, конечно, была.
Потом, вспомнив, что, как и любой мало-мальски оратор, Гитлер любил выступать на публике, добавил еще 15 минут сверху. На всякий случай. Подошел бутафор и протянул мне старинный хронограф. Я повертел секундомер в руках, пощелкал, и решил, что лучше возьму свою Касию. Бог с ним, с прошлым. Но вдруг эта развалюха сломается у меня в руках, и что мне потом делать? Нет уже. Я вернул бутафору хронограф и надел на руку свои электронные часы. Береженного бог бережет.
Удар под дых, и я снова оказался в Мюнхене. Я встал, осмотрелся: какой-то прохожий недоуменно смотрел на меня. Похоже, заметил. Ну и черт с ним, не до него. Я сверился с хранящейся в памяти старой картой Мюнхена, и не без труда, но все-таки нашел дом Адольфа Гитлера. Я остановился у дома напротив, прильнул к стене, как в дешевых фильмах о гангстерах, снял наручные часы, зажал их в ладони и стал ждать. Если честно, я себе даже запретил думать о том, что будет, если Гитлер пойдет в галерею не из дома, а из какого-нибудь другого места. Кроме того, он мог выйти пораньше, и отправится, скажем, в кафе, чтобы выпить чашечку кофе... Все, хватит! Будем считать, что Адольф Гитлер, скоро выйдет из дома.
Читатель может спросить, а почему нельзя сразу найти реальность Моше Бииглайзена, и дело в шляпе? Существует такой научный прибор, название его слишком сложное и громоздкое для простого читателя, и поэтому я назову его сепаратором реальности. Чтобы подключиться к другой реальности, мне нужно, во-первых, быть около человека, который заблудился во времени (напомню вам, что я и Моше находились в разных реальностях), а во-вторых, я должен вычислить точное время, когда турист сильно изменил свое прошлое и ушел в другую реальность.
Вот поэтому мне и нужен был секундомер, я собирался узнать маршрут будущего фюрера и примерно вычислить, где наш Моше мог по дороге убить Гитлера. И еще желательно, чтобы я не ошибся в своих расчетах с погрешностью не более пяти-семи секунд. Сепаратор реальности просчитывает реальности очень долго. Одна секунда времени прошлого выливается в пять-семь минут в настоящем. Я могу просто не успеть.
Адольф Гитлер вышел из дома в 15:07, и я, облегченно выдохнув, прилип к нему как банный лист. Будущий фюрер пребывал в хорошем расположении духа и шел не спеша, насвистывая какую-то песенку. Я плелся сзади, делая вид, что рассматриваю витрины, плакаты и всяческие афиши, короче говоря, я пытался напустить на себя вид скучающего бездельника. Кажется, получилось. Впрочем, Гитлер так ни разу и не обернулся. Проспект, по которому мы шли, был полон народа, и мне кажется, что Моше просто не стал убивать Гитлера на этой улице. Он, конечно, немного был не в себе — иначе бы он просто не пустился бы в эту авантюру — но назвать его идиотом, думаю, тоже нельзя.
Гитлер завернул за угол, пересек проезжую часть, и вошел в темную арку. Стоит ли говорить, что я пошел вместе с ним? Мы прошли насквозь двор колодцем, и я дважды нажал кнопку на секундомере — в моей Касии была функция памяти. Может тут? Идеальная позиция. Тихо, никого нет. Вот только одного не могу понять, чем Моше смог убить будущего фюрера? Когда он уходил в прошлое, у него при себе не было ни пистолета, ни ножа. Иначе его бы просто не пустили бы в темпоральную камеру. Где же он успел найти оружие? Конечно, мы даем туристам немного денег в прошлом, но их хватит разве что на стакан сока (после высадки, как правило, хочется пить) и на всякую мелочь, например, на сигареты, если, конечно, турист курит. Впрочем, это не самое главное.
Мы прошли еще два квартала, и затем Гитлер подошел к старому двухэтажному особняку, поднялся по лестнице, и зашел в подъезд. Что ж похоже, моя миссия на этом закончена. Я посмотрел на браслет — восемь баллов. Я нажал на кнопку браслета и оказался опять на морозе.
В этот раз я прямиком отправился в кабинет шефа, минуя фельдшерскую комнату. Времени был в обрез, мне еще нужно было дать указание техникам, чтобы те просчитали вероятные реальности. В кабинете я набросал план маршрута Гитлера.
— Мне кажется, Моше убил Гитлера именно здесь, — показал я на плане тот самый дом. — Я все просчитал, восемь секунд между двумя арками. Я только не могу понять, как именно Моше убил Гитлера. Где он взял оружие?
— Ты плохо читал досье, Саша. У Моше был черный пояс по карате. Похоже, он просто свернул Гитлеру шею. Готовься к переходу.
Мне повезло, я сразу наткнулся на Моше. Он сидел на ступеньках какого-то дома, и понуро склонил голову. Около него стоял толстый полицейский и слегка тыкал в него дубинкой. Моше сидел без движения. Я осмотрелся, рядом шел отряд ребят, похожих на пионеров. Во всяком случае, у них были красные галстуки, белоснежные рубашки и серые шорты. Впереди шел лихой барабанщик и выдавал просто-таки виртуозную дробь, а около него шел мальчишка, который держал в руках красное знамя. К сожалению, я не успел рассмотреть это знамя. А с другой стороны, какая мне, к черту, разница? Я пропустил отряд, и подошел к полицейскому.
— Извините, пожалуйста, — сказал я представителю власти по-английски. — За что вы задержали этого человека?
Толстяк посмотрел на меня, плюнул, и сказал:
— Иностранец?
— Да.
— Пошли, в участке разберемся.
— Но все же, за что его задержали?
— Евреям в этот район Сакраменто запрещен. Подними его, — сказал полицейский, и я понял, что он просто не хотел трогать Моше руками.
Я поднял своего подопечного, приобнял его, жестом фокусника защелкнул ему браслет на левой руке — на правой руке оставался старый — и прошептал:
— Сейчас будет холодно. Бегом в главный корпус, там есть врачебный кабинет, — и нажал на кнопку.
Через пять минут мы сидели в кабинете фельдшера, парили ноги и пили обжигающий чай с сушками. Фельдшер расстался.
— Молодой человек, — сказал Моше по-английски. — Я все понимаю, нас всегда при любом режиме притесняли, постоянно запирали в различные гетто, в лагеря… Но что бы бутылка Кока-Колы стоила сорок копеек — это слишком...
Я промолчал. А что я мог ему сказать? Что не стоит ворошить прошлое? Я думаю, он и сам уже это понял.
* Suum cuique — афоризм (лат.) Каждому — Свое.
Во время Второй мировой войны немецкий вариант фразы был вывешен нацистами над воротами в концентрационном лагере Бухенвальд.