Тикелю

- Антон, а ты смерти боишься?
- И шо,  это тя на такие вопросы вдруг растащыло?! Горы влияют, ли чёли?! – ответил Антон, улыбаясь и помолчав, уже серьёзно добавил:
- … Наверное, нет. Уважаю. При встречах уроки даёт интересные и полезные.
- “При встречах” это как? – тон Марка, с взглядами состоявшегося реалиста, пусть не явно, но имел налёт высокомерия. Перед ним сидел мужичок без определённого возраста. “Да и судя по одеянию: без определённой работы и определённого места жительства” – подумал Марк.
- А так! Когда чувствуешь, что она рядом. Лучше,  если это не твоя смерть.
- А бывает и так?! – Марк достал “Мальборо” и закурил.
- Да, бывает. Чай будите?! Сейчас чай заварю, расскажу. – Антон снял с костра котелок, высыпав в него стограммовую пачку чая и накрыв его фанеркой, поставил на плоский камень у костра. Потом встал и степенно, размеренно зашел за кучу заготовленных дров  и сложенных метрах в десяти от костра, скрылся в темноте за кустами. Оттуда послышалось журчание. Марк и Семён вздрогнули, когда ещё не успело прекратиться журчание, а Антон, этот странный “Тип” встреченный ими в горах на этой как им казалось мало, кому известной стоянке, появился с противоположной  стороны от костра, почти у них за спинами, с охапкой нарубленных веток. Свежеуложенные дрова в костре шипели и дымили, не желая гореть сразу.
- Я тогда работал на острове в одном из северных морей. Под островом белая медведица устроила себе берлогу. Белые медведи, не бурые или какие другие: Берлоги устраивают, только медведицы, чтобы вывести медвежат. Ходят легенды, что остров “Врангеля” - родильный дом белых медведей, но это не совсем так! Берлога была в полутора в двух километрах от нашего жилого здания. Мы ходили к берлоге, пару раз навещали её, на снежном склоне у почти отвесной стены острова. Всем коллективом станции мы тогда решили местному населению из ближайшего посёлка о берлоге не говорить. Охотники этого поселка “на  краю света” такую добычу врятли оставят. Мы это знали и были правы! Тундра большая, а слухи всё ровно далеко слышно. Да …! Чай наливайте. Уже запарился.
- Боимся, крепковат! – сказал Марк, однако встал налить себе кружку: -  А сахар есть?
- А что ты за всех отвечаешь?! Мне крепкий нравится, – пробурчал Семён.
- Сахара нет, карамель в прикуску. Мяса козьего вяленого хотите, есть не много копчёного? – Антон тоже нацедил себе чаю и направился к палатке.  Это  была не совсем палатка, что-то среднее между избушкой и шалашом, каркас из жердей с нарами и столом закрытый брезентом и кедровыми ветками. За уже довольно крупным подлеском и кустами с тропы и от ручья шалаш не было видно даже зимним днём. А сейчас августовским вечером как всегда в горах рано и быстро стемнело. Луны ещё не было.
- А откуда коза! – крикнул Марк в темноту и вдогонку  Антону. Его голос пролетел эхом по ущелью, перекрывая журчание ручья.
- Так эта речка на русский переводится как – козья. – Также  звонко вернулись со скал слова Антона. Он уже возвращался из темноты со связкой нарезанного лентами вяленого мяса и пакетом карамели. Подавая  мясо, продолжил: - Я когда месяц назад сюда пришёл коз спугнул случайно, а одна на камнях ногу сломала. Да, сильно! Пришлось зарезать, всё ровно не выжила бы, а так вот теперь мясо есть. На палку и над костром подержите, согреется с дымком – прелесть! Так на чём я остановился?
- На слухах в тундре, – сказал Семён, достав буханку свежего хлеба из своего рюкзака и нарезая его своим большим охотничьим ножом. Семён и сам был крупным молчаливым и внушительным как его нож. А голос Семёна как будто вынырнул медленно из бездонной глубины и снова ушёл на дно не оставив кругов, но звучно.
- Медведица вывела двух медвежат. Мы определили уже по следам, сам момент выхода из берлоги мы конечно не отследили. Жил в посёлке один товарищ, из Молдавии: Александр -  женился на местной, охотился с местными охотниками, заезжал иногда к нам на станцию. На острове, на его противоположном мысу, у поселковых была стоянка – несколько сараев сколоченных из досок с пологами из оленьих шкур. Мы между собой называли тот мыс “Южным”.  На этой стоянке поселковые охотники останавливались, когда весной, а это конец мая начало июня, выходили на заготовку нерпы для песцовой привады к  зиме. И на “моржовку”. Им давали лицензию, как местным  на одного, двух моржей. Часть добычи, конечно, шла и себе -  на еду. В ту весну поселковые охотники так же  вышли на “нерповку”. А берлога медведицы была, ну… может в километре от их стоянки. В общем, предлагали они нам мясо от той медведицы и шкуры медвежат поменяли на бензин, продукты и патроны к карабину. Белый медведь - дух севера и его хозяин. -  Антон сделал паузу, слушая треск и шипение костра, посмотрел на притихших “хозяев жизни”, продолжил: - А теперь смотрите, как рождаются сказки!
- Чего?!  - переспросили почти хором Семён с Марком.
- Чего?!… - передразнил их Антон: - Сказки и легенды.
Где-то выше по течению  ручья прострекотала сорока, которой в ночной тишине эхом ответили скалы.
- Слышите? И ночь со мной согласна! – Антон махнул в сторону ночных звуков веткой с дымящимся куском козьего мяса на конце. Аромат от костра стаял над всей округой.
- Осенью того же года Александр,  который из Молдавии и ещё двое из поселковых охотников поехали на свой участок, находящийся километрах в… стодвадцати от посёлка. Там у них была избушка или как в тех краях говорят – “Балок”. Рыбачили сетью в устье, какой то речки. Приваживали песцов к своим капканам, ну и конечно ловили их. У всякого охотника профессионала тех мест была своя упряжка собак. Вот и они на свой зимний песцовый промысел ушли на своих собаках. Декабрь в том году принёс ветер: и сильный, пятнадцать-двадцать метров в секунду; затяжной, как начало свистеть числа десятого декабря, так почти до самого “нового года”. И это при минус двадцати-тридцати градусах! Только к самому “новому году”, числа-тридцатого, ветер стих. Как позже выяснилось всего дня на два. Сашка решил “новый год” встретить в кругу семьи. Взял с собой мешок замороженной рыбы и на упряжке поехал вдоль берега в посёлок. Только, вот вдоль берега или нет, до сих пор точно ни кто не знает. Может, и планировал заглянуть к нам на полярную станцию.  В посёлок он не попал. Ветер стих не надолго. Утром первого января он уже свистел, это точно. Свист ветра слушали ещё почти до середины  февраля. Сильного ветра. Поверьте, Что тридцать пять в порывах тоже не мало. Давление скакало туда сюда. Об исчезновении Сашки мы по связи с посёлком знали, конечно, ещё в первых числах января. Все ждали, когда стихнет ветер. В ожидании и прошла полярная ночь. Солнце по началу только обозначало своё присутствие через снежную пелену. Я и сейчас как будто вижу обалдевшие лица выползающих из своих комнат полярников - в феврале. Тишина разбудила всех. Сашку искали. И вертолёты, и самолёты всё световое время прочёсывали тундру от того участка до посёлка. Ни собак, ни следов, ни Сашки.  И мы на острове “думку думали”: может, он к нам на остров решил заскочить, да – не дошёл! Хоть, в общем, говорят - не планировал. Так, “чужая душа – потёмки”. А вдруг он на “Южном мысу” сидел под пологом в тепле ветер пережидал?! Как любителя гулять по острову меня откомандировали на стоянку на том мысу. Ветер стих, но снежная пыль не осела. Карабин за плечо и пошёл. Часам к одиннадцати вышел, в первом часу  уже спустился, не доходя чуть до мыса на косу. Шёл к дощатым сараям стоянки. На склоне, который вёл от стоянки в сторону древних чукотских захоронений, увидел следы. Можно сказать, стоянка была на песчаной отмели как раз под могильником. Я подошёл к ней не много со стороны. Так, вот! Как мне тогда показалось, следы - будто человек из последних сил пытался подняться на склон и сполз, скользя по снегу, увлекая в низ часть рыхлого снега, замёрз обессиленный в низу. Ветер замёл большую часть тела снегом. Из этого сбитого ветром снега виднелась спина одетая в малицу - меховую одежду из оленьих шкур. И сейчас легкий ветерок шевелил ворсинками. У меня, тогда молодого, под шапкой волосы тоже шевелились. Ужас! Оцепенение! С трудом собрал всю волю подойти ближе. А ведь вроде бы выходя в этот свой поход, настраивал себя и на подобный результат. Шаг, другой и …
В костре щёлкнула звонка горящая ветка. Послышалось шипение: это Семён повернул руку с кружкой и случайно пролил давно забытый чай на угли костра. Спохватившись, он буркнул:
- Не тяни!
- Дальше, всё проще. – Вздохнув, сказал Антон и, улыбаясь, стал продолжать: - Молодой, глупый, первая зимовка.  До тела казалось метров пятнадцать. Чуть не запнулся об этот камень. Из-под снега виднелся большой валун, через его шероховатую темно-серую поверхность лёгкий ветерок переметал снег. Ни какой малицы из оленьего меха, ни каких трупов. И следов карабкавшегося человека, за те следы, возможно, принял складки снежного наста на том склоне. Глаза мои, глаза! Забыл тёмные очки надеть! Потом обошёл всю стоянку, ни каких следов людей здесь не было, наверное - с осени. Возвращался на станцию долго. Белый снег под ногами сливался с белой пеленой снежной пыли и белыми слоистыми облаками. Всё как будто светилось изнутри, напоминая о ярком солнце, положение которого на небе всё же определить, было невозможно. Камни, до которых казалось, далеко – были у ног, к другим, что якобы рядом плёлся - вечность. Следующие два – три дня отмачивал глаза в чайной заварке, так мне их не резало с тех пор, как в детстве нахватался “зайчиков” наблюдая за работой сварщика.   
Сашка был одним из главных зачинщиков и участников убийства медведицы с медвежатами и к тому же чужой для традиций тех мест. А о ритуалах я вообще ни чего не говорю, их давно все забыли. Шаман стал танцующим человеком, на сцене с бубном в руке и в кругу миленьких молоденьких ряженых хороводниц. А я ведь не зря упомянул о древнем чукотском захоронении. Древнее захоронение хотя бы по тому, как оно выглядело с останками: оленьих, моржовых, медвежьих черепов; полу истлевшими обломками нарт и ещё какой то утвари. Однажды в близи тех могил болтаясь по острову, нашёл стрелы - вросшие в мох, древесина истлела даже в условиях заполярного климата, но наконечники из кости ещё были целы. Не вдалеке были плиты торчащие полукругом вокруг лежащей в центре плиты. Не высокие гранитные плиты с метр высотой и в ладонь шириной, почти вертикально стояли в тундровом мхе. А у плиты, что лежала в центре полукруга, на ровной поверхности, напоминавшей стол чашеобразное углубление, какие бывают на гранитных плитах, если жечь на них время от времени костёр.  Чудес в мире всегда хватало, их только увидеть нужно. Кто сказал, что виденье необычного происходит безболезненно?! Увидел Сашкину смерть и вот она резь в глазах как после сварки. А Сашку так и не нашли. В посёлке  все удивлялись: ни нарт, ни собак, ни каких следов. Хоть одна собака должна была прийти в посёлок  - отгрызла бы потяг?! Летом надеялись вытаит испод снега где-нибудь в тундре, но – нет! Даже русские  в посёлке стали поговаривать: “ Умка – белый медведь, дух севера к себе забрал!” - Антон замолчал. Поставив, пустую кружку на землю, встал. Топчась на месте, чтоб размять затёкшие от долгого сидения ноги, посмотрел по сторонам.
 На тёмно синем небе блестели, подмигивая крупные звёзды. Большой круглый диск луны уже вышел из-за почти отвесной горной стены, своим желтоватым светом освещая ущелье и поблёскивая в ручье.
Закряхтели и слушавшие его парни, разминая свои конечности.
- Значит, думаешь, ты видел как погиб тот охотник?!  - спросил Марк потягиваясь.
- А, ты, что не веришь? Даже, если это не так, то всё ровно интересно! – ответил Семён за Антона и, повернувшись к Антону, добавил:  -  Спасибо, Антон, за историю. За чай и мясо. Ну, прямо гостиница со всеми услугами, вплоть до развлечений! Что, мужики, пора бы и “баиньки”?!
- Во!… Семён, ты ли это?! Молчун, молчун, а какую терраду выдал! – ехидно пошутил Марк, снова закуривая своё “Мальборо”:  -  Давай, ещё покурим и тогда спать?
Антон отошёл от костра в темноту. Его лицо, ещё освещенное бликами пламени, не выражало ни каких эмоций. Будто не слышал вопросов. Глаза смотрели в центр костра. Этакая задумчивость. Его шаги привлекли внимание Семёна и Марка, но молчание создавало впечатление, что он выдерживает как истинный артист верную паузу:
- Последние две недели здесь я по вечерам рассказывал в слух истории костру и скалам. Дней пять тому назад стал чувствовать чьё-то присутствие, каждый вечер за ручьём в осиннике. -  Антон вдруг так резко и громко крикнул, что  показалось, язычки пламени у костра колыхнулись от этого крика:
- Хэй! – Хэй! – Ха.
      Последнее его “Ха” прозвучало как щелчок пастушьего бича.
На той стороне речушки в осиннике раздался треск ломающихся веток. Треск удалялся вдоль ручья по ущелью вверх, постепенно стихая. В этом шуме присутствовал и недовольный рык с последующим ворчанием крупной кошки. И во вновь наступившей тишине, опять заговорил Антон: - Вот так, ребята! Но это ещё не всё, что я вам хотел сказать. С некоторых пор у меня повышенная чувствительность к близости смерти. Вчера, как только вы пришли, я её почувствовал. Сейчас конечно пора спать. “Утро вечера мудренее!” И я не гений предсказаний, говорю что чувствую. А вам делать выводы и мотать на ус.
    Собирали свой скарб (кружки, ложки) от костра в шалаш молча. Антон последним залез в свой спальник в шалаше, притушив, уходя костёр, и взглянув на звёздное небо, он ещё слушал шелест водопада в той стороне, куда ушёл тот любопытный зверь.