I
Монах Филофей и поэт Бродский ошиблись. Поэт думал, что он выбрался из Третьего Рима, но он покинул лишь тень этого Рима.
Третий Рим кончился в 1917 году. Возникшая на его развалинах коммунистическая империя в духовном отношении была лишь призраком Третьего Рима. Почти одновременно распавшаяся английская колониальная система передала по наследству свой захватнический дух молодой Америке, которая и стала Четвертым Римом, относительно защищающим духовные ценности христианства. А когда в конце ХХ века развеялся и призрак Третьего Рима, стало расти самомнение Рима Четвертого, решившего, что пятому Риму не бывать. Но американская агрессия, антихристианская по существу, на кого бы она ни была направлена, эта невыносимо лицемерная энергия новых защитников христианства внутренне лишь отталкивает от себя своих потенциальных братьев, вынуждая их в новых условиях сворачивать с путей общечеловеческого объединения на уединенные пути реставрации своей былой идентичности, своих архаических корней.
Так Америка отталкивает сегодня Россию, закрывая ей, как и многим другим, путь в будущее, ибо политическая агрессия, локомотивом которой в мире является сейчас Америка, способна признавать только один путь в будущее – ее собственный. Остальные обречены так или иначе приспосабливаться к ее пути или готовиться к уничтожению.
II
Еще лет шесть назад, открыв книгу Хантингтона «Столкновение цивилизаций», я был шокирован, узнав из нее, что проживаю в «православной цивилизации». Вот так так!.. Это в XXI веке!.. Ощущение было такое, как будто мне указали на мое место в гетто. Меня отрезали, отлучили, изгнали. Оказывается, я гой не только для правоверного иудея, но и для правоверного американца. Меня, в общем-то, оскорбили… Но оскорбили почти «объективно», на основании «научной» политологии, жаловаться некому, разве что Господу, который к этим делам прямого отношения не имеет.
Свою цивилизацию Хантингтон, однако, не назвал ни католической, ни протестантской, ни даже христианской, может, даже подразумевая, что Запад-то и есть настоящее христианство. А мне, выходит, он в христианстве, то есть в целостном, мировом, сознании, отказывает, загоняя меня некоторую частичность, «православность». Если бы он назвал нашу цивилизацию просто русской, как японскую японской, мне было бы не очень уютно, что нас отрывают от Европы и Запада, но это было бы еще терпимо и более-менее объяснимо. Но когда меня делают заложником церковного раскола тысячелетней давности и втискивают в неоиудейское отождествление «русского» и «православного», от которого несет теократией и клерикальным удушьем, я протестую. Не говоря о том, что это просто клевета на изменяющуюся Россию, в которой традиционная монархия кончилась сто лет назад и в которой был ХХ век и секуляризация общественной жизни.
Зачем же, думаю, политолог прогрессивнейшей из стран кроит карту мира по лекалам средневековой дипломатии и столь рабски подчиняется детерминизму политического рока, планируя войны по линиям конфессиональных «разломов»?.. Можно подумать, что перед нами не свободный философ, заботящийся о благе всего человечества, а всего лишь работник конкретного национального генерального штаба, рисующий очередную схему передвижения людских и технических сил и средств, которому выгодно представить Россию так, словно она застыла на уровне 1500 года.
Если бы политология могла относиться к мысли о конфессиях не как к традиционному поводу для войны, а позитивно – как к поиску путей дальнейшей интеграции стран и культур в преддверии земношарного единства, то она обнаружила бы, что на исходе из современного духовного кризиса народы и государства Земли имеют на горизонте возможность войти в три суперцивилизации: Большой Запад, он же Большое Христианство, дуга, начинающаяся на севере с России, продолжаясь на запад Европой и Северной Америкой и на юг Латинской Америкой до Магелланова пролива, загибаясь на восток христианской частью Африки и заканчиваясь в Австралии и Новой Зеландии; Большой Юг, он же Большой Ислам, включающий северную часть Африки и юг Азии; и Большой Восток, он же Большой Индо-Китай, он же Большой Буддизм, от Индии до Японии, от Таиланда до Монголии. Эти три четко очерченных суперлица культуры могли бы дать народам перспективу расширения и объединения сознания.
Но пойти по такому пути человечество могло бы только тогда, когда политология перестала бы быть «естественнонаучной» дисциплиной, прикладной к военному колесу государства. Необходим антивоенный способ мышления, необходима религиозно-философская политология, которая в именах «христианство», «ислам», «буддизм» видит не исторические идеологические ярлыки, а реальные зерна единства человечества.
III
Культовые идеологии, вырастающие из эгоизма носителей власти и опирающиеся на местные бытовые особенности, стали в свое время основой раскола Великой Единой Христианской Церкви на восточную и западную части и всех остальных расколов, более мелких и многочисленных. В тысячелетнюю эпоху массовой безграмотности населения церковь была его единственным естественным учителем, и церковные расколы впитывались в кровь народов вместе с религиозным обучением.
Сейчас – другое время, ценности христианства уже давно и глубоко в крови культуры, под ее секулярной оболочкой. И нынешним людям, имеющим возможность усваивать образование и культуру, нет необходимости снова отравляться историческими ядами расколов, политкорректно именуемыми «конфессиональными различиями». Основной массе населения в информационную эпоху не требуется прислоняться к церкви и слепо доверяться ей.
Но в эту зону церковно-идеологического риска попадает социально ослабленная часть населения, современные униженные и оскорбленные, парии нашего общества, относительно которых церковь традиционно выполняет роль матери Терезы. Она перевязывает раны и утешает. Однако берет за эту работу слишком высокую плату, посягая на свободу совести. Гражданское общество обязано не только уважать церковь за это благородное дело, но и помнить, что, чем скорее общество и государство решат больные социальные проблемы, тем быстрее у церкви отпадет надобность играть эту сугубо внешнюю практическую роль и она сможет сосредоточиться на разговоре с Богом, которого Он, кажется, уже заждался.
В противном случае, в обстановке, когда немалая часть населения хронически обрекается на выброшенность из жизни, в стране перманентно будет воспроизводиться опасность политизации церковной миссии. Униженные и оскорбленные, приникая к церкви, автоматически огосударствляют ее действия, а руководители демократического государства, как бы в знак благодарности за то, что церковь сняла с их плеч часть забот, идут обниматься с иерархами клира. Тем самым воспроизводится замкнутый круг связи нерешенных социальных проблем с вызыванием к жизни внешней церковной активности. Церкви впору сказать, как некогда партии, идущей к революции: «Чем хуже, тем лучше». Невольно вспоминается восклицание патриарха Кирилла в телевизоре: «А как же без церкви? Посмотрите, что творится на улице!» И действительно, что тут возразишь? Остается лишь надеяться, что парламент не сольется с собором. Ведь тогда о решении социальных проблем пришлось бы забыть навсегда. Ведь где есть церковь, там должен быть и нищий.
IV
Но таким образом в стране угрожает сложиться местный междусобойчик духовных и светских властей, полюбовный союз которых способен создать впечатление, что Хантингтон, назвав нас православной цивилизацией, был недалек от истины и приклеил к нашей жизни весьма работающий ярлык, дающий кому-то из его коллег в военно-политических погонах «право на спасение» нашей цивилизации и доведение ее до их западного ума.
Ведь если воз социальных проблем топчется на месте, а державный орел готов не расставаться со свечкой, то слой социально отверженных в условиях свободного рынка, «стимулируемый» периодическими кризисами, будет скорее возрастать, чем уменьшаться. А значит, в этой части населения, лишенной образования и культуры и опекаемой батюшками, будет складываться свое, исходящее из этнических склонностей и обреченное на примитивизацию некое мировоззрение.
Стремление к социальной справедливости и нелюбовь к рыночному надувательству ближнего, характерные для нашего народа, сведенные к минимуму, дают коммунизм. Стремление к осмысленной жизни, превышающей в нас животную, сведенное к минимуму, дает веру в церковного бога. Соединенные месте, эти упрощенные стремления дают Основы Православного Коммунизма. То, что мне, интеллигенту, пришло на ум как оксюморон и анекдот, то в голове загнанного в угол, зачуханного и забитого немилосердным временем простого народа может стать новой квазирелигией, в которой Николай Романов, Владимир Ленин и Григорий Распутин обнимутся как новые святые. Святые пантеона Пятого Рима.
Самое абсурдное то, что западные политологи и наши батюшки оказываются неожиданными союзниками: и те, и другие заинтересованы в создании этого несчастного квазирусского православного этноса Пятого Рима, который они хотят выдать за всю современную Россию. Ибо и те и другие хотят в итоге, каждый по-своему, «спасать» эту искусственную Русь…
Жалко ли мне такой народ? Жалко. Страшен ли мне такой народ? Страшен. Буду ли я против такого народа с такими хоругвями? Буду. Но если этот народ вынудят воевать, я буду все-таки ближе к нему, чем к тем, кто загнал его в угол.
Пятый Рим – это еще не реальность, это нежелательная возможность. Призрак, питающийся политическим безумием эпохи. Он может стать реальностью, если мировая политика не поумнеет и не очеловечится, если в ней по-прежнему будет торжествовать эгоизм. Но, став реальностью, Пятый Рим не замедлит ответить всем деструктивным силам земного шара на понятном им языке и с успехом поможет закончить физическое существование планеты.
30 – 31 янв 2010