Заклятый друг

               

            
            I. Ликбез для следаков

      Осень в Москве в канун семидесятилетия Октября стояла дивная. Из окон учебного корпуса Военного института Мин-обороны столица была видна, как на ладони. Величавая, бескрайняя, утопающая в листве и кумачовых транспарантах. Незадачливому провинциалу не терпелось прогуляться вдоль неторопливой Яузы, извивающейся в двух шагах от альма-матер военных юристов на Волочаевской. Но  желание слушателя офицерских курсов казалось невыполнимым. Вторую неделю вновь назначенные начальники юридических групп управлений военных округов и флотов постигали азы рыночной экономики. Для бывших следователей военной прокуратуры, говоря попросту следаков, занятие весьма сложное. Привыкшие к уголовной стихии, мы смутно представляли, казалось бы, мирные, хозяйственные проблемы в войсках. Однако эти проблемы отныне становились для нас главными, да ещё в условиях непостижимой перестройки.
      За короткий срок пребывания в должности я понял главное. Юридическая служба округа, представленная одним офицером и тремя десятками не носящих погон юрисконсультов, лишена всякой самостоятельности. В решении основных вопросов военной жизни юрисконсульты всецело зависимы от воли руководителей и в большинстве случаев призваны лишь созерцать  их правонарушения. Правовому нигилизму военных чиновников способствует несовершенное законодательство. Военные нормы, кем-то умело запрятанные в сотнях ведомственных циркуляров, противоречивы и подменяют законы. В результате командиры и начальники всех ступеней используют предоставленную  власть по своему усмотрению.
      «Светила» военно-юридической мысли, читающие лекции на курсах, либо не знали, либо делали вид, что не знают  истинного положения юрисконсультов в войсках. Называя нас активными проводниками хозяйственных реформ в военных округах, они убеждённо растолковывали содержание новых, а по существу, хорошо забытых старых, экономических понятий. По их словам, введение четырёх «С» (самостоятельности, самоуправления, самоокупаемости и самофинансирования)  в военных предприятиях и организациях означало победу полного хозяйственного расчёта.  Зарождающимся же свободным рыночным отношениям они отводили роль спасителя армии и общества в целом от губительного застоя.
      Длительное занятие следственной работой наложило на каждого из нас профессиональный отпечаток. Бездоказательно на слово сыщик никому и никогда не верит. Как врач – психиатр часто заимствует у пациентов определённые личностные качества, так и следователь оказывается наделённым повышенной сопротивляемостью, свойственной представителям преступной среды. Желание докопаться до истины побудило меня детально выяснить суть и необходимость новых экономических реформ. Но вывод ни в чём не убедил, а только обескуражил.
      Получалось, что набившее оскомину слово «перестройка», заимствовано её инициаторами у отечественных правоведов, окрестивших этой замысловатой фразой  период перестройки народного хозяйства в двадцатые - тридцатые годы. О необходимости введения четырёх «С» и свободных рыночных отношений, ранее именуемых «вольным рынком», юристы вели речь ещё с нэпа. Однако дальше разговоров дело не продвинулось ни на шаг. Внедрению полного хозяйственного расчёта и свободного рынка мешала политическая система с утвердившимися формами собственности. Вывод напрашивался только один:  либо проводимая реформа обречена на неудачу, либо полностью изменит не только экономику, но и государственное устройство страны.
     На семинарских занятиях новоиспечённые юрисконсульты не раз пытались навязать дискуссию всезнающим «светилам», но инициатива в армии если не поощряема, то обязательно наказуема. Часовой механизм государства, кем-то умело запущенный на обратный ход, не оставлял рядовым шестерёнкам права выбора. На одном из занятий мне припомнилось изречение известного философа: «Чтобы поступать справедливо, нужно знать очень немного, но чтобы творить несправедливость, требуется основательно изучить право». В конце концов, я решил, что поступать в жизни справедливо гораздо важнее. Я попросту заболел,  чему в немалой степени был «благодарен» разгулявшемуся радикулиту.
Получив освобождение от занятий, я решил разыскать приятеля Сашу Воронова. Случай предоставлял мне встречу с ним через пятнадцать лет.

II. Саратовские страдания

     Разыскать старого приятеля большого труда не составляло. Оказалось, что до недавнего времени Воронов занимал ответственный пост в Генеральной прокуратуре, а ныне являлся прокурором одного из районов Москвы. В отличие от моих, потускневших за пять лет майорских звёздочек, имел регалии старшего советника юстиции, то есть полковника. По телефону я узнал, что Александр Константинович в командировке, но на следующей неделе в понедельник  будет проводить приём граждан по личным вопросам. Исколесив полстолицы, я облюбовал чудесное место отдыха у Лефортовских прудов, где просиживал часами,  предаваясь воспоминаниям молодости.
     Воронов был старше меня лет на шесть. До поступления в институт  отслужил в армии и получил закалку на производстве. Из близких родственников имел одну мать, проживающую в небольшом приволжском городке.  Высокий, статный, с белокурыми вьющимися волосами, Саша с первого взгляда производил благоприятное впечатление. В движениях был нетороплив, в разговорах сдержан и обходителен. Отличительной чертой его характера являлось повышенное чувство собственного достоинства. Знакомства он заводил только с людьми, от которых зависела его судьба. С остальными окружающими никогда не конфликтовал, но и не дружил. Сошёлся с Вороновым я случайно, когда подыскивал жильё в Саратове. Жили мы в районе Сенного рынка на квартире  престарелого ветерана НКВД.
     Стать следователем я мечтал с детства, учился с охотой. Удивительно, но Саша почти ничего не читал, лишь  просил пересказывать главное из усвоенного мною материала. Несмотря на это, экзамены сдавал успешно. Представ перед преподавателями в тщательно отутюженном костюме, затемненных очках, Саша в считанные минуты умел добиться положительного результата. Моя же типично студенческая внешность и манера поведения вызывали у проверяющих сомнение в глубоких знаниях.
     Привычный досуг молодых людей  Воронов отвергал. Уличные гулянья, вечеринки, романы с однокурсницами мой сосед по квартире считал пустой тратой драгоценного времени. Однажды Саша показал мне список высокопоставленных лиц Саратова – представителей нашей будущей профессии, которые имели незамужних дочерей. Его интересовали невесты на выданье. Выгодный брак, по его мнению, мог способствовать служебной карьере. По молодости я всерьёз не принимал откровенья приятеля, но с этого времени невольно анализировал его поведение и делал выводы.
     С Сашей в институте я общался мало, так как мы были в разных потоках. Практические же занятия всегда посещали вместе. После одного из судебных процессов Воронов сказал, что главным достоянием юридической специальности является власть над людьми. Только власть возвышает над толпой, заставляет её подчиняться чужой воле, предоставляет  свободу действий и выбора. Позднее я не раз вспоминал высказывания приятеля, но не власть, а благородство, романтика профессии юриста помогали мне выполнять нелёгкий служебный долг.
     Хозяин квартиры бывший майор “Смерша” в своё время был матёрым волком. Двухэтажный кирпичный дом, где мы снимали квартиру, он получил в качестве подарка от маршала Рокоссовского сразу после войны. В праздники его посещало почти всё руководство аппарата ОБХСС УВД области, которому он  оказывал различные услуги. В эти дни Саша преображался на глазах. Участвуя в застольях и умело  обслуживая подвыпивших начальников, мой приятель с лёгкостью добивался их расположения.
     – Этот высоко взлетит, – говорил  хозяин квартиры. А уж ему-то, видевшему людей насквозь, можно было верить.
     На последнем курсе Саша перешёл на заочную форму обучения и целыми днями рассылал письма в прокуратуры областей, подыскивая место помощника прокурора. Таким образом, он убивал сразу двух зайцев - избегал распределения на периферию и получал вышестоящую должность. В военной прокуратуре, чтобы стать помощником прокурора требовалось пробыть на следствии от пяти и более лет. Страдания моего друга вскоре закончились. Представился подходящий   вариант, и он убыл в прокуратуру города Шатуры, от которой до Москвы было рукой подать. В жизни многое забывается, но только не юность и всё связанное с нею. Вспоминая светлые студенческие годы, я думал о Саше, совсем не похожем на меня и всё же таком близком.

III. В одну реку дважды не вступают

     В понедельник в урочное время я был в районной прокуратуре. Миловидной, но не первой свежести секретарше представился институтским товарищем  Воронова.   Любезно предложив кофе, она пояснила, что шеф с минуты на минуту закончит приём граждан. — Да, больших высот достиг Воронов, — не без хитринки изрёк я. —  Что вы, — с нескрываемой обидой отозвалась собеседница.  – В районе он всего полгода. И я с шефом, — добавила она многозначительно.
     – Роман Андреевич и Александр Михайлович, нас ценили, —  продолжала щебетать болтунья, имея в виду  прокуроров Союза Руденко и Рекункова. – Увы, дни Александра Михайловича на посту Генерального сочтены, а без защиты наверху не удержаться. Руденко же и тесть шефа давно пребывают в мире ином…  “Значит, протеже тесть всё же был, и Саше удалось осуществить задуманное”,— отметил я про себя.
     В просторном кабинете прокурора, несмотря на дневное время, окна были плотно зашторены, и горел свет. За массивным полированным столом восседал заметно пополневший, по-прежнему элегантный Воронов. Тут же находились его помощники и последний посетитель. Порывисто, но без эмоций Саша обнял меня и, попросив подождать, продолжил работу. Вопросы, требующие юридического обоснования, он сразу же переадресовывал помощникам, произнося привычную начальствующую фразу: “ Ваше решение…” Выслушав профессионалов, бесстрастно делал резюме. Анализируя, я вновь отметил, что управленческую науку Саша постиг в совершенстве.
     Приём по личным вопросам был закончен, и я остался наедине со старым приятелем. История моей жизни мало занимала Воронова. В круг личного общения недавнего работника Генеральной прокуратуры, как правило, не попадали люди, не достигшие заметного  положения в обществе. Первым делом по свойственной москвичам привычке Саша настороженно выяснил, где я остановился. Узнав, что приют мне не нужен, внутренне успокоился.
     — Так ты  все эти годы в ведомстве Горного “дубняка” прозябал?— продолжал он. При этом снисходительно поглядывал на мои майорские погоны и скромную наградную планку. Упоминание фамилии, год назад умершего Главного военного прокурора с оскорбительной кличкой, неприятно задело слух. Воронов недвусмысленно выразил своё отношение к военным вообще и военным юристам в частности.
     Разговор не клеился. Я чувствовал, что Воронов не знал, как его побыстрее закончить. — C супругой на ножах, в гости не приглашаю. Может по маленькой? — деловито осведомился он. Не дожидаясь ответа, напряжённо глядя из-под очков,  резко спросил: —  Ты уже наслышан о моей отставке из Генеральной?
     — Без защиты наверху не удержаться, — автоматически повторил я ранее услышанную от секретарши фразу.
     — Найдутся защитники, — выпалил затронутый за живое чиновник.
     — Не один год  вместе “светлое здание” строили. Управлять людьми не каждый сумеет, ещё пригожусь!
     Во время этой тирады я вспомнил о полном хозяйственном расчёте. Расчёте, предусматривающем замену единого собственника - государства на множество частных владельцев. Безусловно, одним из новых  хозяев мог стать Воронов, безмерно почитающий власть над людьми. Ради этого мой бывший товарищ мог  пойти на любые жертвы. Нет, Саша о политике ничего не говорил. Он был профессионалом, а не любителем. Воронов и ему подобные делали  политику, а не обсуждали её плюсы и минусы.
     Много позже всем известный главный инициатор перестройки признал, что, по существу, она явилась “революцией сверху”. Он был абсолютно прав,  снизу революцию никто не совершал. Проживая в общенародном государстве, мы давно подразделялись не на классы, а на две категории – начальники и подчинённые.  Поскольку же верхи больше не могли управлять по-старому, им ничего не оставалось, как инсценировать перестройку. Власть по-прежнему находилась в руках людей с “управленческим” складом ума. Нравственное выздоровление, очищение, обычно сопутствующее революции, и на этот раз их не коснулось.
     Возвращаясь на Волочаевскую по кишащей кооперативами и совместными предприятиями столице, я понимал, что Сашу больше не увижу. В воспоминаниях юности на его образ легла непроглядная тень. В очередной раз я убеждался в правдивости поговорки, что в одну реку дважды не вступают. Ни принаряженная Москва, ни дивная осень больше не радовали. Страна торжественно готовилась к проводам уходящего в прошлое Октября.

        Из книги «Окольцованная птица», 2003 год, издательство АМБ, Екатеринбург.