Холодная Люська

               
               
        Стояла поздняя осень, моросил дождь. Ту-134 взлетел с аэродрома и стал набирать высоту. В объятиях свинцовых облаков самолет чувствовал себя неуютно и изо всех сил стремился ввысь. Последнее усилие и серебристой птице удалось вырваться из тягостного плена. Ласковое солнце, купающееся в голубизне неба, приветливо улыбнулось пассажирам воздушного лайнера. Прильнув к иллюминаторам, они молча разглядывали  красоты природы. Одни с восторгом, другие с облегчением. Каждая новая минута, километр воздушного пути все больше отдалял участников полета от неспокойного Северо-Кавказского региона. В горизонтальном полете “тушка” взял курс на северо-восток, чтобы через два часа приземлиться в столице Среднего Урала.
        Пассажиров на борту коммерческого рейса находилось не более тридцати и среди них высокий стройный шатен в камуфляжной форме. Офицер был молод и свеж, но чрезмерный блеск глаз свидетельствовал о перенапряжении и усталости.  В свои двадцать три года сотрудник ОМОНа Игорь Прудников смотрел на окружающий мир глазами умудренного человека. Месяцы, проведенные в Чечне, не прошли для лейтенанта милиции бесследно. Там он закалил характер, укрепил волю. Жизнь и смерть, радость и беда, любовь и ненависть стали для офицера категориями  не абстрактными, а проверенными собственным опытом.
При всем при этом Прудников не утратил свойственное молодежи желание совершенствовать, видоизменять мир. Живя правильной честной жизнью, он мучительно требовал того же от окружающих. И в первую очередь от жены  Люси, с которой полгода был в невольной разлуке.
Супруги прожили вместе три года, но ребенком так и не обзавелись. Причиной тому, по мнению Игоря, явилась бытовая неустроенность. Жилье снимали у престарелой родственницы Прудникова — тети Глаши.  После перенесенного инсульта она была прикована к постели, и уход за больной всецело лежал на молодой жене. Игорь же, помимо службы в ОМОНе, заочно учился в Высшей школе милиции.
        — Силы покидают меня, не двужильная, скоро помру. Хоромы мои тебе достанутся, — не раз говорила  тетя Глаша. — А вот за женой гляди в оба, артистка она, — добавляла опытная наставница. Мысленно вернувшись к давнему разговору, Прудников добродушно усмехнулся.
        — Ну какая, к черту, из Люськи артистка? Едва постигнув азы музыкальной науки в училище культпросвета, учебу после свадьбы бросила. Правда, изредка пиликала на скрипке, которую с грехом пополам освоила в музыкальной школе, да иногда мурлыкала какие-то песенки.
         Способный оценивать действительность правдиво, Прудников все же признавал за женой некоторые вокальные способности. Сильный, грудной, проникновенный голос Люси его чувственно трогал. К тому же она была очень привлекательна, как многие представительницы мира богемы.  Всмотревшись в голубизну неба из иллюминатора, Игорь живо представил смазливую рожицу своей второй половины. Приподнятые бровки, точеный носик, губки бантиком, черные как смоль, волосы, чуть-чуть раскосые удивительно красивые глаза. Он не противился, когда жена стала посещать вокальную студию при Доме культуры металлургов.
        — Пусть себе потешится, не век же быть домашней сиделкой, затворницей.  Тетя Глаша — моя забота, а досталась жене. Люсе же достались и долгие часы ожиданий по ночам и в выходные — лишения избранной мною милицейской службы, —  анализировал Игорь свое решение годичной давности. Справедливости ради отметил, что с обязанностями по дому супруга всегда справлялась. Больная тетка была ухожена, квартира чисто прибрана, еда приготовлена.
        Вспомнил Прудников и майские праздники, которые встречал с женой незадолго перед отъездом в Чечню. В Доме культуры металлургов давали концерт, в котором участвовала и Люся. В зале было многолюдно, но бесплатное представление привлекло внимание в основном скучающих пенсионеров да любопытную детвору. Он, Игорь, сидел в первом ряду рядом с двумя служителями муз, с которыми его познакомила супруга перед концертом. Не первой молодости композитор и поэт из числа местных авторов с нетерпением ожидали исполнения своего очередного шедевра. С непринужденностью, свойственной людям, искусства меломаны на все лады хвалили себя, а потом уже Люсю, чье дарование заметили.
        — Не надо прибедняться, мы кое-чего стоим, — с апломбом говорил испорченный сочинительской жизнью поэт. Маэстро многозначительно поддакивал, не обнаруживая внешне признаков “звездной болезни”. Но прилипчивые взгляды, которые он бросал на дебютантку, с головой выдавали старого донжуана. Когда Люся запела, Прудникову показалось, что весь зрительный зал, как по волшебству, опустел. Только он, Игорь, и прекрасная фея у рампы наслаждались гармонией музыки и света. Песня была о первой любви, затерявшейся на одной из остановок давно отмененного трамвайного маршрута.  Жена пела, как он полагал, лирично, увлеченно, с неподдельной грустью.

                Девятый маршрут
                давно отменен.
                Любви с той поры я не знала,
                А счастья мираж —
                обманчивый сон,
                Маршрут без конца и начала…

Перешептывание служителей муз привело Прудникова в чувство, а услышанное неприятно задело слух.
        — Холодна, скована, а ведь ей надо к каждому сердцу тропочку отыскать, — разочарованно говорил поэт.
        — Ничего, Люся еще не разбужена, — отвечал маэстро. — Главное шлягерочек у нас получился славный. Разговор меломанов, далее терявшийся в дебрях отвлеченностей, лейтенант не забыл. Сейчас в самолете он детально его анализировал, как и другие события минувшего года.
        — Холодная твоя Люська. Целыми днями молчит как рыба. Поговорить не с кем в этом доме, — вырвалось однажды  у тети Глаши после мелкой семейной ссоры. Выслушав тогда родственницу, он, Игорь, внутренне признал, что жена по характеру молчалива, скрытна, скупа на ласку. Признал и то, что сам в большинстве случаев подчиняется голосу разума, нежели чувств. Избранная профессия научила рационализму, отрицанию излишеств — даже в любовных утехах.  Не в меру чувственные женщины — не помощники в серьезном деле. Боевая же подруга стража правопорядка  и должна быть сдержанной, а порою скрытной. Борьба с преступностью это его, а значит, и Люсина жизнь. При чем же тут холодность? И сейчас, размышляя о прошлом, Прудников оправдывал жену, которую любил, насколько была способна милицейская душа.
        Тяжело вздохнув, Игорь начал перебирать в памяти неприятный разговор с Люсей о ее желании иметь  ребенка. Он тогда не совсем деликатно оборвал эгоистку на полуслове. Начал приводить доводы против поспешного решения. Конечно же, упомянул  беспомощность тети, собственные трудности на службе, а также учебу, жилищную зависимость, денежную нехватку. Затем, смягчившись, попытался успокоить супругу. Игорь снова представил себе ее холодный и отчужденный взгляд.
        — Ну, улыбнись, улыбнись, жена, — просил он в тот вечер, на что обиженная женщина равнодушно отвечала: “А вот улыбаться-то я не умею”.
        Невеселые размышления омоновца были прерваны появлением миловидной стюардессы. Девушка грациозно передвигалась по салону лайнера, предлагая пассажирам прохладительные напитки. Подойдя к молодому лейтенанту, аэрокрасотка кокетливо улыбнулась и протянула ему пластиковый стаканчик с ситро.
        — Жена при всем желании улыбнуться так бы не сумела. Не смогла даже из притворства, а значит, настоящая артистка из нее никогда не получится, — пришел к окончательному выводу Прудников. — Ну какая, к черту, из Люськи артистка?               
               
                2.   
               
        Столица Урала встретила  Прудникова порывами холодного ветра и кратковременным снегопадом. Снежинки-звездочки садились на его  горячую ладонь и тут же таяли. Посланцы хмурого осеннего неба, став слезинками, могли кого угодно повергнуть в уныние и грусть, но только не Игоря. Лейтенант был дома, живой и невредимый. От любимой жены Люси его отделяло всего несколько километров — расстояние от аэропорта “Кольцово” до Юго-Западного района.
        Милицейский отряд прибыл из Чечни неделю назад, Прудникова же придержали в Ростове-на-Дону для участия в судебном процессе. Судили членов бандитских формирований, задержанных в ходе “зачистки” в селе Знаменское. В суде Игорь давал свидетельские показания, изобличающие боевиков,  оказавших вооруженное сопротивление. За время  командировки бойцам ОМОНа приходилось не раз прочесывать села, расположенные в зоне действия отряда, участвовать в операциях разведывательных групп.  Основной же задачей омоновцев являлась охрана стратегически важного объекта — аэропорта Моздока. Критических, опасных для жизни ситуаций возникало немало, и все же ОМОН людских потерь не имел. Правда, были раненые. Легкую контузию получил и лейтенант Прудников при взрыве придорожного фугаса. 
        На остановке автобуса Прудников мучился вопросом: рвануть сразу домой или явиться с докладом в штаб ОМОНа на улицу Красных Зорь? Уже как неделю он не имел никаких сведений от жены и со службы. Но, несмотря на отличавшую лейтенанта милиции дисциплинированность,  он выбрал первый вариант.
        В “Икарусе” было тепло и уютно. Соседом Прудникова по креслу оказался белобрысый, длинноносый парень, прилетевший из Уренгоя. Он  увлеченно рассказывал о северном городе, белых ночах, реке Ево-Яхе, ягельной шири, простирающейся до Ледовитого океана. Игорь поначалу даже позавидовал романтизму попутчика, но тот вскоре переменил тему разговора. Как выяснилось, бывший газодобытчик ныне занимался коммерцией вовсе не романтичной, но такой доходной. Именно коммерция являлась для длинноносого парня золотым ключиком. Ключиком к волшебной двери за холстом в каморке папы Карло. 
        —  Эх, Буратино, — подумал лейтенант милиции, —  вряд ли ты когда-нибудь станешь богатым в  “стране чудес”.
       Коммерцию Прудников по сохранившимся пережиточным   понятиям считал ничем иным, как спекуляцией, а получаемые от нее барыши — преступной наживой. И все же омоновец не удержался и приобрел у начинающего коммерсанта “крик” парфюмерной моды — французские духи  Принцесса Марина де Бурбон и тушь.
        — Это для Люськи. Пусть хотя бы раз улыбнется царевна-несмеяна. Последние сто баксов погоду не делают, — решил он.
        — А ты откуда путь держишь, командир? — в ходе беседы поинтересовался бывший газодобытчик.
        — Я из Чечни, — прямодушно ответил Игорь и сразу же смолк, не желая продолжать разговор на неприятную и к тому же запретную тему.
        — Ну ты и влип, командир. Отмазаться  что ли не мог? — искренне посочувствовал Прудникову прохвост. Не зная, что  ему возразить, лейтенант промолчал и уткнулся лицом в запотевшее стекло.
         За окном “Икаруса” замелькали городские кварталы. Несмотря на будний день, улицы переполнял народ. В киосках шла бойкая торговля, гремела музыка. Предприимчивые дельцы скупали золото и валюту. На шикарных “тачках” разъезжали воротила набирающего обороты бизнеса. Суетились, добывая пропитание, бомжы. В скверах тусовалась беспечная молодежь. Никому и дело не было до того, что где-то в Чечне идет война. Война не отечественная и не великая, но неизбежная, ради защиты национальных интересов России. Прудникову становилось нестерпимо холодно от мрачных мыслей, но он прогнал их прочь. Сегодня  омоновца ничто не могло  повергнуть в уныние и грусть.    
        В цветочном киоске на улице Бардина Игорь купил букет гвоздик и направился к знакомой девятиэтажке. Другие подарки не требовались. В портфеле ждали своего часа: тутовая настойка, банка с маринованными патиссонами, черемша. А главное — “крик” парфюмерной моды.
        Не дождавшись вечно скрипучего, медлительного лифта, Прудников вихрем влетел на шестой этаж. Своим ключом открыл входную дверь и от неожиданности замер у порога. В коридоре, как ненужный хлам сгрудились костыли, судно, грелка тети Глаши. Фотографию родственницы, висящую в зале, обрамляли траурные ленты. Потерянный и оглушенный Игорь даже не заметил, как из спальни вышла заспанная жена. Она молча наблюдала за мужем, не решаясь приблизиться. Лицо Люси выражало  печаль и испуг одновременно. Не зная зачем, Прудников стал механически раскладывать  на столе ставшими безрадостными подарки.
       — Вот не думал, не гадал, откуда придет  беда, — чуть слышно произнес он. Люся в домашнем халате и шлепанцах, прижавшись к косяку двери, продолжала безмолвствовать. Игорю на глаза попался  музыкальный компактдиск, лежащий на стопке его учебников по юриспруденции. На цветной обложке красовалась рожица Люси вместе с физиономиями ранее знакомых Прудникову композитором и поэтом. — Восходящая звезда Екатеринбургской эстрады! Шлягер сезона! — было напечатано крупными буквами.
       — Ты, я вижу, не теряла времени  зря. Поздравляю, — приходя в себя, начал Игорь. Только сейчас он обратил внимание на изменения в облике жены. Волосы на голове были выкрашены в вульгарный свекольный цвет, брови выщипаны в ниточку, ногти на руках неимоверной длины.  Раньше домашняя сиделка позволить себе этого не могла. Прежним остался только взгляд жены — холодный и отчужденный.
       — Нам надо серьезно поговорить, — покраснев от волнения, решительно произнесла супруга. — Дело в то, что я беременна и этот ребенок не твой, — почти по слогам произнесла она убийственную фразу. Игорь сначала не понял  смысла сказанного и с минуту тупо смотрел на жену широко раскрытыми глазами. Язык, казалось, присох к гортани, дыхание остановилось. Дальнейшее свое поведение Прудников почти не контролировал и не помнил. Звон разбитого оконного стекла, истошный крик перепуганной Люськи заполнили квартиру, где три дня назад побывала смерть.
        Прудников осознал весь трагизм случившегося, когда за окном стояла ночь. По квартире гулял осенний ветер, жутко поскрипывала распахнутая настежь входная дверь.
        — Холодная ты, как лягушка. Артистка с погорелого театра, — повторял Игорь одно и то же, мысленно обращаясь к жене, которой и след простыл. Тоскливая боль заполнила все существо обойденного супруга. И в то же время ему было совершенно безразлично, с кем связала дальнейшую жизнь отколовшаяся вторая половина. Пусть даже с сочинителем шлягеров и  почитателем женской красоты, прилипчивый взгляд которого до сих пор оставался в памяти. 
        — С глаз долой — из сердца вон, — поставил омоновец на прошедшем точку. Впереди у него была правильная жизнь с четко обозначенной благородной целью. В этой жизни нашлось
место и семейному счастью, но не безумному кафе-шантанному, а разумному, подчиненному законам офицерского бытия. Прудников как и прежде стоял на страже правопорядка. Больше всего на свете боялся холодности, лжи и предательства, от кого бы они ни исходили. И в первую очередь от страны, в которой родился, вырос и на благо которой не жалел сил. Иногда вспоминал слова из злополучного шлягера: “А счастья мираж — обманчивый сон”, — и злобно усмехался.

                Из книги «Эхо прошедшей войны», 2005 г. Издательство АМБ, Екатеринбург.