***

               
 
                ПОВЕСТЬ О РОМАНЕ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ
               
                Содержание


Глава 1.    Давайте знакомиться   ………………………………   3
                О дружб ……………………………….. 5
Глава 2.    Представьте себе     ……………………………….  10



























               
                Глава 1
                Давайте знакомиться

      - Здравствуйте. Меня зовут Роман,- так через три минуты пути в одном купе поезда дальнего следования  заявил мой попутчик, крепкий парнишка, подсаженный ко мне в купе его матерью с просьбой проследить, чтобы он не проехал свою станцию или не вышел где-нибудь прогуляться и не отстал от поезда.- Только не спрашивайте, почему меня так назвали или ещё что… А то моё имя всегда почему-то вызывает бурю веселья у моих сверстников и даже у взрослых, серьёзных  с виду людей, с которыми я знакомлюсь впервые. «А точно – Роман? Может быть, - повесть или рассказ?». «А какой роман: «Война и мир» или «Герой нашего времени?». «Роман – герой романа…».  Они соревнуются в остроумии, а я думаю: ну, ничего нового! Если бы я представился –Рома, они спросили бы, из какого я табора. А какой-нибудь знаток итальянского поинтересовался бы, как поживают мои родственники в Риме. А я ни в каком Риме отродясь не был.
        За окном, кроме далёких и беспокойных огней, не было ничего, достойного внимания. Приступать «с разбегу» к традиционному дорожному развлечению – уничтожению продуктов, предусмотрительно наготовленных в дорогу, было ещё рановато и стыдновато. Нас в купе ехало всего двое (позднее я узнал, что Рома ехал к отцу в Ростов на обещанные родителями весёлые и познавательные  каникулы). Так что я был даже рад необычной смелости паренька, предложившего мне знакомство и, видимо, интересную беседу в ближайшие два часа.
     -  Я и в районном центре-то редко бываю: у меня в станице дел невпроворот. И романов не читаю – рано мне ещё. И некогда опять же… Я человек занятой. На мне , хоть я и маленький ещё, всё живое хозяйство нашего двора: поросёнок Хрюк, телёнок  Сиротка,  строгий пёс Рекс и «шебутное племя», подростки -цыплята. «Шебутными» меня и цыплят называет бабушка. У неё много таких словечек припасено на все необычные случаи.  И просто так, для красоты. Очень мне нравится, когда она, уперев руки в  боки, покачивая  головой ( у неё корона из седой косы),  насмешливо прищурит молодые свои чёрные глаза и  поёт: « Ну-у, ты и про-о-йда,  Роман-атаман! Мать ноги по колено стёрла – тебя ищет, а ты-ы… в сене от знаний прячешься. Уроки, конечно, и в коровнике преподаются, и немалые, но тебе-то, каза-аче,  на завтра не доить за -адали!»
          Я смотрел на подвижное смуглое лицо мальчугана с тёмными хитроватыми и в то же время мечтательными глазами, в котором вдруг проступило наверняка бабушкино мудрое и ласковое выражение. Сколько лет этому умненькому юному существу, такому смелому и непосредственному, такому уверенному, что незнакомый попутчик не оборвёт его артистический монолог, не высмеет, не обидит?
   -   Это она так просто, смеётся, конечно, шутит. Вообще-то я неплохо учусь. Хотя, наверное, мог бы лучше… - Тут он бросил искоса испытующий взгляд на меня: мол, веришь, что мог бы? - Сейчас программа в шестом  не такая, как раньше, потруднее. Математика там, физика мне хорошо даются, а вот русский… Правила-то я и учу, и применяю, и диктанты пишу на «пятёрки».  Сочинения у меня тоже грамотные получаются, а за содержание Марья Семёновна выше «четвёрки» не ставит. «Ты, - говорит,- как-то странно соединяешь свои мысли – от забора и до обеда. Научись устно рассказывать, не перескакивая через главное и не теряя его по дороге. Когда вслух начнёшь говорить плавно и чётко, тогда и записать свою речь сможешь как надо».-Лицом Роман  попытался изобразить учительницу, как прежде бабушку, и ему опять это удалось. -  Вот я и стараюсь побольше говорить. Для практики. А вы, наверное, думали: «Что за болтуна ко мне подсадили!»
      - Ну, нет, Роман! – искренне отозвался я . – Мне приятно, что могу помочь тебе в тренировках. К тому же я люблю слушать.  Ты рассказывай, рассказывай. Мне действительно интересно!
         -  Знаете, я много историй насочинял про подвиги какие-то, всякие приключения… Ребятам рассказываю – им нравится. Просят продолжение сочинить. А мне что! Мне не жалко. Только сам я больше люблю невыдуманное. Иногда мой поросёнок такое учудит – полдня хохочешь, как вспомнишь. И Рекс тоже… Детективные истории у него здорово получаются. С бабушкиными пирожками. Иногда я думаю, что про животных я уже научился хорошо говорить, складно, потому что мне это интересно – какие они умные, добрые и весёлые. А писать так же не могу ёще, и всё тут. Наверное, и не научусь никогда.
       Решение пришло само. Рома ещё не кончил говорить, а я уже знал, что попробую ему помочь, и знал, как я это сделаю.
        -  Послушай, малыш, есть хорошая идея..

         Следующие два часа пролетели незаметно: Рома взахлёб, но, действительно, складно рассказывал свои не придуманные истории, а я стенографировал его повествование (пригодились журналистские навыки). Утром я решил встать пораньше, чтобы расшифровать, переписать Ромкину повесть о любимых животных и отдать записи мальчику: пусть  он увидит, как его рассказ выглядит на бумаге. Перечитает вслух, узнает свою речь, увидит, как можно передать живое слово на письме, не погубив его, не исказив, сохранив весь строй устной речи.
              В девять часов утра  я тихонько положил в изголовье постели посапывающего на соседней полке мальчонки два листка бумаги. На верхнем жирным художественным шрифтом был выведен заголовок:

                О дружбе
      Нам учитель биологии говорит, что человека от животных отличает, кроме разума, способность к дружбе и преданности. Это значит,  что между кошкой и собакой, например, дружбы настоящей быть не может, даже если они с рождения выросли в одной корзинке, ели из одной миски. Стоит их дня три не покормить, а потом налить в ту миску молока – и полетят клочья шерсти. Это человек, говорит Пётр Васильевич, может любить и жертвовать своими желаниями ради друга, а у животных побеждают инстинкты. Я этот параграф об инстинктах на «пять» ответил и на всю жизнь запомнил. Только не согласен я с тем, что у животных, кроме них, ничего человеческого не бывает.
         Умерла у нас корова Зорька. Остался у неё сынок, два дня ему было от роду. Крепыш такой, хоть и без мамы остался.  Я его выпаивал  козьим молоком из бутылочки. Сказал, что буду сам за ним ухаживать, только бы его не продавали на убой. А назвал я бычка Сироткой, хотя сначала хотел назвать Молчуном. За спокойный характер и за то, что почти не мычит, словно и голоса не имеет.
         Когда исполнилось Сиротке недели три, папа принёс со свинофермы двух махоньких поросят, крикливых, розовых, хвостики петелькой, как на картинке в букваре. Свинка почему-то быстро заболела и умерла, и свинёнок Хрюн остался одинёшенек. Такой же сирота, как и телёнок, но очень крикливый и шумный. Не прошло и недели,  как Хрюн, которому разрешалось свободно бегать по двору, обнаружил в сарае грустного Сиротку  и больше в свинарник не возвращался.
            До чего же смешная парочка получилась! Вечно Сиротке приходилось стоять и даже ходить в раскоряку, потому что между ног у него суетился беспокойный Хрюк. Везде они были вместе. Хрюк придумывал разные занятия: копался в земле, кувыркался в лужах, носился как угорелый по двору, а рядом с ним всегда тихонько, молча и неуклюже резвился Сиротка. И на обед они ходили только вместе. Иногда у поросёнка уже мешанка в корыте давно остыла, а он из любимой лужи никак вылезать не желает. Тогда и бычка зови-не зови – есть не пойдёт, будет друга ждать.
           И спали они странно – в два этажа. Телёнок засыпал быстро на мягкой «подушке» из сена в углу сарая. А поросёнок даже во сне всё взвизгивал и шевелился, сучил ногами и разгребал копытцами сено. Скоро он оказывался на голых досках и тут просыпался окончательно: неудобно на жёстком полу и прохладно тоже. И тогда этот пройдоха забирался на спину Сиротке и  засыпал до утра. Наверное, не очень-то приятно было Сиротке терпеть на спине такое беспокойное хозяйство, но он не возражал.
          Но беспорядок в сарае и разбросанное сено не нравились папе. Однажды, после особенно бурной Хрюкиной ночи, когда мы с папой целый час наводили в сарае порядок, он сказал:
        -  Пора этих крокодилов по разным квартирам расселять. Полтора месяца базар этот убираю каждое утро. Ясли закрываются! Твой свин здоровущий вымахал. Скоро спину Сиротке сломает. Да и шебутной он, как бабушка говорит, грязи и мусора от него много.
          Сказал и сделал. После ужина, пока я Хрюку морковку на десерт скармливал, папа заманил Сиротку в сарай и дверь за ним плотненько закрыл. Стояла тёплая погода, почти лето, так что Хрюку постелили ворох сена под навесом и отгородили от двора куском шифера.
          Пока поросёнок, любопытный такой, обнюхивал и обшаривал своё новое жилище, мы ушли в дом. Скоро и нам пора  укладываться: папе и маме рано вставать на работу, мне – по хозяйству управляться, а бабушка всегда просыпается чуть свет.
         Однако плохая нам выдалась ночь.
         Не успело в доме всё затихнуть, как со двора понеслись странные звуки. Мы не сразу и поняли, что это плачет телёнок, мы же его голоса почти и не слышали. Так, мукнет коротко иногда: то  друга к порядку приводит, то  нас приветствует, когда утром встречаемся. А тут вдруг в полный голос вопит, да ещё ночью, чего совсем уж никогда не бывало. Да ещё с непривычки хрипло как-то и очень тоскливо, жалобно так…
            Хотел отец выйти, посмотреть, не залез ли кто в сарай, не потревожил ли Сиротку, но мама отговорила: Рекс молчит, не возмущается, а он у нас парень чуткий. Нет чужих во дворе, это ясно.
         И тут душераздирающе заверещал поросёнок. Ну, словно режут его на кусочки! А Рекс молчит, только цепью изредка позвякивает, не спит, значит, сторожит, слышит всё, что во дворе творится. А там уж творится так творится! Сиротка ревёт, Хрюк визжит не переставая. Папа ругается, мама вздыхает  у окна, бабушка ушла в дальнюю комнату, легла на старую кровать, уши ватой заткнула, но бесполезно это.
        - Это они друг друга потеряли, - говорю я. – Папа, давай их обратно вместе поселим!
       - Нет, - говорит, - надо характер держать, иначе не мы хозяйством, а оно нами управлять станет.
           С папой спорить бесполезно. Но я не мог  считать моих приятелей «хозяйством», очень их жалел.
           К двум часам ночи к шуму присоединился и Рекс: то ли крикунов к порядку приводил, то ли нас стыдил, что друзей разлучили. Лаял он так, что соседские собаки во всём квартале проснулись и к нему присоединились. Из солидарности.
            Но папа и тогда не сдался. Характер выдерживал. А мне уже и спать не хотелось. Я всё думал: как они, двое сирот, хоть разные такие, а смогли так подружиться, что не могут друг без друга даже на мягкой соломке, когда никто не мешает, не толкается, блаженствовать?
           К трём ночи стали раздаваться ещё какие-то звуки: стук, вроде, треск какой-то. Мы посматривали в окна, но сарай и навес из окон плохо видно. Долго шебуршало там что-то, а потом разом всё стихло. Совсем всё: и мычание, и визг, и даже собачий лай, Только, если прислушаться, можно уловить нежное такое похрюкивание. А в ответ, как раньше, тихонько взмукивает Сиротка.
          А утром увидели мы такую картину: спит наш Хрюн ( мы ночью решили его переименовать в Визга), привалившись к двери сарая, а изнутри прямо на голом полу к этой двери привалился спящий телёнок.
         А вот теперь скажите: прав учитель биологии, когда говорит, что у животных одни только инстинкты?
          Хрюк и Сиротка с тех пор живут вместе. Они уже большие , почти взрослые. И  у них появился ещё один верный друг – я.


* * *
          Поезд мчался через кубанские, а потом донские степи. За  окном  было уже гораздо интереснее, чем ночью. Обычно я люблю движение и мелькание живых картин по сторонам, завораживающую смену впечатлений от чьей-то незнакомой, неизведанной и поэтому вдвойне интересной жизни. Но сейчас я изменил давней привычке всю дорогу всматриваться в мелькание за окном: угадывать что-то, любоваться и мечтать. Мне не терпелось услышать  обещанные  рассказы о Ромкиных домочадцах, людях и животных, об их приключениях, переживаниях и заботах. К тому же мальчик собирался нарисовать словесные портреты (для тренировки, как он выразился) всех, о ком мы говорили вчера.
            А ещё Рома обещал доказать, что верность и любовь – качества не только человеческие.      

                Станица Мингрельская
                Октябрь 2008 г.





                Глава 2
                Представьте себе
       --  Роман, я уверена, что ты не спишь, но всё же подтверди мою догадку – открой глаза, пожалуйста! – голос Марьи Семёновны безжалостно развеял череду зыбких, прозрачных образов, мельтешащих в полумраке за прикрытыми веками. Как я люблю такое состояние! Люди, животные , вещи говорят, двигаются, дружат, дерутся, хитрят и при этом всё время меняются, подчиняясь моей воле или собственному характеру. Так даже интереснее, когда неожиданно твоя  придумка словно оживает и начинает вести себя независимо, даже нагловато, заявляя: « Ошибаешься, я вовсе не такой!» Я тогда не спорю, а хватаю тетрадь и скорей-скорей сажаю такого строптивца в клеточку из слов, чтобы выпустить потом на свободу туда, где он будет на своём месте. Я уважаю своих героев.
     Ну, конечно же, я не спал. И Марья Семёновна отлично это знает. Но такая уж у нас давняя игра, целый ритуал. Сейчас мне придётся ответить на какой-нибудь заковыристый вопрос по теории литературы или по содержанию комедии «Ревизор», а потом…
   -- Ну, конечно же, я не спал, Мария Семёновна! Извините…
    Марья Семёновна застыла у стола, стройная, нарочито строгая, с чуть заметной лукавинкой в серых глазах. Голос у неё низкий, негромкий, но удивительно ясный, серо-голубой такой голос, мягкий и чистый.
      И вот этим своим удивительным голосом пытает меня Марья Семёновна минут пять. А класс в это время потихоньку убирает с парт учебники – ритуал соблюдается в привычной последовательности…
 -- Не торопитесь прятать дневники, - останавливает моих друзей учительница. – Запишем домашнее задание.
      Всё. Сейчас она скажет: « Ну, Рома, раз уж мы тебя разбудили…»
    -- Ну, Рома, раз уж мы тебя разбудили так рано ( до звонка ещё семь минут!), не порадуешь ли ты нас какой-нибудь новой историей?
   -- Марь Семена! Вы ж не дали мне «досмотреть» историю до конца! Она осталась без финала.
   --А это и неплохо. Финал мы придумаем все вместе, правда, ребята?
   -- Ага!.. Правда!.. Легко!
    Легко?! А вот с этим я категорически не согласен. Конец – самое трудное место в рассказах. Он  самую интересную историю погубить может. А главное, перепридумывать тогда ничего уж не хочется Испорчено – и …конец.
    -- Ромка, давай про Хрюна!
   -- Ты о каникулах не дорассказал…
   --  Нет, ты обещал про попугая!
   -- Про попугая? Ну, что ж… Представьте себе полдень 25 мая…

* * *
    Представьте себе полдень 25 мая. Только что кончилось официальное прощание с учебным годом. Белая рубашка, колючий букет, не в меру взбудораженные одноклассники на торжественной линейке – всё позади. На душе и легко, и тревожно. Планы, заманчивые, но пока ещё смутные, на долгое-долгое лето так и мелькают в голове. Ноги уже куда-то несут, руки готовы схватить в охапку и счастливо закружить этот оранжево-зелёный праздник солнца и свободы, в котором, вы уверены, уместится и затянутая ряской речонка, полная прозрачных медуз морская волна, и хитрая земляничка под пушистой крышей листочка, и сельская библиотека с её неповторимым запахом пыли и мудрости. Всё-всё-всё надо успеть. Столько дел впереди!
      А сейчас ты летишь домой, и дыхание твоё сбивается, а сердце замирает от предчувствия подарка, который ждёт дома. Ведь 25 мая по-другому быть не может!
… Меня дома ждал…попугай.
   Не мопед, о котором я мечтал весь прошлый год, не компьютер, грёза последнего месяца, а попугай. Крохотная зелёно-голубая пташка. Грустная, к тому же.  Этакий нахохлившийся изумрудный комочек в огромной для него клетке на моём столе.
   Ну, что тут скажешь?
   --  Спасибо! – сказал я маме с папой. – Как вы догадались, что мечтал о таком подарке?!
     А как иначе? Взрослые не виноваты, что они не дети. Они забыли, о чём сами мечтали в 13 лет. А, может, они мечтали как раз о таком вот пернатом товарище, а им  как назло дарили велосипед...
   В течение следующего часа мама, папа, бабушка и я были  тесно сплочены за столом, где между борщом и тортом  наперебой  предлагались самые разные , порой просто чудовищные клички для нового члена семьи.
   Рано утром попугайчик проснулся Кешей.
   Ещё через два дня папа горестно восклицал: « Кеша, я не знал, что тебя будет так много!»
   Вообще-то Кешка большую часть дня тихо сидел на жёрдочке, то ли дремал, то ли мечтал, грустно копался у себя под крылышком, а на наши заигрывания отвечал наклоном головки вправо или влево и ярким поблескиванием умного чёрного глаза. Но бывали минуты, особенно по утрам, когда с отчаянным чириканьем Кеша начинал метаться по клетке, переворачивал поилку и кормушку так, что корм разлетался по всей комнате; то повисал вниз головой на прутьях клетки, то откровенно хулигански обрывал лепестки домашней розы, до которых мог дотянуться.
   Набедокурив в меру сил и возможностей, мой подарок вновь затихал, нахохлившийся, печальный, жалкий.
    Так продолжалось до середины июня.
    Однажды утром я проснулся под привычное чириканье и понял, что самые неотложные летние дела я уже переделал, что день сегодня будний и родители на работе, а друзья кто где, что спешить решительно некуда, и чуть было снова не уснул от отчаяния. Но тут сквозь дрёму мне почудилось, что в кешкином стрекоте появились какие-то новые звуки. Почти слоги. Или слова?
   Стоп! Да ведь у меня в квартире живёт птица-говорун! Как же я забыл, что попугаи могут подражать практически любым звукам? И такое интересное дело почти прошло мимо меня!
    Весь июнь и пол-июля мы с Кешей проводили в беседах: я говорил, а Кеша слушал,  по обыкновению искоса поглядывая на меня быстрым своим глазком, порой рассеянно поправляя волнистые пёрышки или нарочито старательно выкусывая что-то между растопыренными жёлтыми пальчиками с загнутыми серо-коричневыми коготками. Он вёл себя во время занятий совсем как Вовка с третьей парты на уроке физики, всем своим видом показывая, что ему смертельно скучно слушать глупости, но если деваться некуда, то, так и быть, он послушает, но одновременно будет заниматься чем-нибудь более полезным для жизни…
     В результате я пересказал Кеше всю свою тринадцатилетнюю судьбу от соски до нынешнего дня, обсудил с ним всех своих друзей и одну девочку, очень необычную, на мой взгляд. И наконец добился от ученика двух гениальных фраз: «Кеша хороший» и «Рома - дурак» (второй фразе Кешку научил мой неблагодарный друг Серёня. Зря я доверил ему попугая!) Но эти две фразы попугайчик выговаривал так ясно, чётко, что это похоже было на волшебство. За такие успехи в искусстве слова даже папа Кешу зауважал и не грозился больше переселить в свинарник к Хрюну.
     Вскоре все мои друзья-приятели и даже необычная девочка стали каждый день приходить ко мне, чтобы послушать попугайский русский язык. Потом потянулись ребята из других классов. Многие спорили, что смогут научить Кешу  другим словам и очень старались…Я был несказанно горд. Кешина слава и меня согревала своими лучами. Я мечтал: пройдет год-другой – и мы с пернатым моим учеником добьёмся фантастических успехов, переговорим всех говорящих попугаев в стране, «перебалакаем» всех попугаев на Кубани.           Наверное, рано или поздно так бы и вышло: стал бы Кеша настоящей достопримечательностью нашей станицы.
       Но однажды утром я, проснувшись, не услышал привычного чириканья.
 Мой ученик молча сидел в уголке клетки и не желал не только говорить, но и есть отказался, и от предложения полетать по комнате тоже. Кеша заболел.
    Вся семья бросилась спасать любимца. Папа названивал друзьям, искал адрес ветеринарной поликлиники, мама листала какие-то бесполезные медицинские книжки, я с остервенением копался в Интернете.
           А вечером пришла бабушка и прекратила нашу суету.
   -- Эх вы-ы-ы, ле-екари! Я ведь тебе говорила (это она папе), что попугаи-неразлучники не живут поодиночке. Ты, когда у Галины его брал, там ещё самочка оставалась. Нельзя было их разлучать, не дело это. Иди к Галине, принеси Кеше подружку, если та жива ещё. А то ведь…
   -- Мам, ну, ты же знаешь, почему мне Галя Кешку отдала: ей хотелось говорящего попугая, а когда они вместе , парочкой, то никогда говорить не будут.
  Как? Мой Кеха погибнет от тоски по своей подружке? «Папа, попроси у тёти Гали самочку, ну, пожалуйста…» Я уже почти сказал это, но тут вспомнил: не будет тогда у меня говорящего попугая. Он будет весело переговариваться с голубенькой попугаихой на своём щёлкающем языке, и не нужны будут ему мои рассказы, и почесывание пальцем изумрудной головки,  и никогда не придёт ко мне необычная девочка послушать странное горловое «Кеша -  хороший!», и не посмеётся над  разоблачением «Рома – дурак»…
Да не буду ли я дураком, если попрошу отца о втором попугае?
   « Но там же Кешина половинка тоже страдает от одиночества. А вдруг она уже…». -  «А как же всекубанская слава, книга рекордов Гинесса и необычная девочка с синими насмешливыми глазами, которая приходит только ради кешкиной болтовни? Не будет он говорить – и ничего этого не будет. Никогда.»
     Всю ночь переговаривались во мне два непримиримых голоса, а утром…
                * * *
   -- Всё, Марь Семённа, тут вот и обрыв истории.
   -- Нет, Роман. Такую трагедию нельзя оставлять без развязки. Давай, дружок, попросим «помощь зала», заговорщески улыбается  учительница. -  Как вы думаете, ребята, что случилось наутро, когда невыспавшийся герой рассказа окончательно протёр глаза и принял  какое-то решение?
      Похоже, она сама прекрасно догадывается о дальнейшей судьбе попугая.
    --  Роман вылечит Кешу и научит его говорить не хуже, чем он сам это делает. Так ведь, Рома?
   --  Та самочка уже погибла, и Роману всю жизнь будет стыдно за то, что его папа разлучил неразлучников.
   --  Тётя Галя не согласится отдать попугаиху, ведь она тоже мечтала о говорящей птице. Да?

     Не знаю, не знаю…

  -- Рома проснулся от свиста и щёлканья сразу двух голосов, - вдруг тихо произнесла синеглазая девочка, - и он понял, что у Кеши появилась подруга…
        Ну, конечно же!…

                * * *
         Роман проснулся от свиста и щёлканья сразу двух птичьих голосов и понял, что, пока он спал, у Кеши появилась подруга. Что ж, разве не он сам перед сном просил папу  соединить птичек…
         Неумытый, встрёпанный , подскочил он к клетке, где по утрам обычно царил страшный беспорядок, и увидел удивительную картину: на узкой жёрдочке, тесно прижавшись друг к дружке, сидят два счастливых комочка, два сгустка радости, и нежно пощипывают друг дружку. Словно проверяют, здесь ли на самом деле дорогой друг.
       Их голоса… Не надо и гадать - и так ясно, что они рассказывают друг дружке, как страшно им было в разлуке, как тосковали они по разным клеткам и как славно теперь сидеть вместе на одной жёрдочке, заботливо пощипывать пёрышки любимого и говорить, говорить, говорить… О будущих птенцах (на кого они будут похожи, сколько будет мальчиков, сколько девочек), о коварных кошках, о прелестной розе за прутьями клетки и о людях, которые не так злы и глупы, как казалось. Ведь вот же, поняли, наконец-то, что самое главное в этом мире – не обрывать чужой жизни и не гасить ЛЮБОВЬ в сердце. Ни в птичьем, ни в своём. Разве не эти же слова – самые главные и в человеческой речи!
       Рома долго смотрел на милую парочку, гладил зелёную и голубую доверчивые головки, а, когда он повернулся, чтобы идти умываться, из клетки четко и как-то радостно раздалось: «Рома -  х- х-хороший! Хор-р-роший Рома!»
                Станица   Мингрельская, 2010