Это на людях я большой и страшный, а наедине с ней - какой же я маленький и жалкий! Хотя она умещается у меня в ладонях. Я шепчу ей: «Заинька!» И сначала она глядит на меня невидяще, потом в глазах появляется холодный блеск узнавания, и наконец она растягивает мордочку в улыбке. Улыбка жутенькая, но у меня – не лучше.
Когда заинька появилась у меня, я всё носил ей цветы. Но потом она сказала, что цветы пахнут вчерашней человечиной. И теперь ничего ей не ношу. Просто разговариваю. Нам вместе хорошо, но иногда мы друг от друга устаём. Тогда заинька умирает, и я её, соответственно, хороню. Двое суток я наслаждаюсь идиотским, бездумным одиночеством, потом начинаю ждать. На третью ночь раздаётся слабый стук в окно, я открываю, и она впрыгивает в дом, наполняя воздух ледяным электричеством. Мы сдержанно здороваемся и садимся смотреть на улицу – как там искрится осиротевшая тьма, и как бесшумно валятся громадные синие столбы дыма - крест-накрест, крест-накрест, крест-накрест…
Мы молчим и только иногда искоса глядим на угрюмо-радостные морды друг друга.
- Заинька.
- …