XI
Он плохо помнил, что произошло. Сначала Ирму взяла его за руку и куда-то повела. Как и куда - не понял. Потом они стояли где-то... очень высоко... и Ирму говорила с тремя молодыми ребятами - о чём?.. Всё это продолжалось вечность, он стоял возле Матери Миров, держась на ногах только её силой и не позволял себе даже думать о том, что же будет дальше. Затем Ирму посмотрела на него как-то странно, как смотрят на упавшую птицу, на выброшенную из воды на берег рыбу - по крайней мере, так казалось. Затем она ушла, уступив место боли.
Будто струя расплавленного металла хлынула в его грудь, наполнила его до краёв, разорвала - он пытался понять, пытался увидеть, что вокруг, что это снова мучает его - и не мог. Сознание наполнилось тысячей звуков, целым сонмищем звуков, через которое летел, взметая кровавые клочья, его собственный крик. Кто-то держал его, не давая воли обезумевшим рукам, готовым крошить каменные плиты пола, не давая развеяться по ветру, но он не понимал, кто. Постепенно боль начала уходить, окружающий мир стал выступать всеми своими гранями из плотного раскалённого тумана, страшная слабость и усталость накатила, как солёная морская волна, и разбилась об него, и снова накатила... Сквозь дымку он пытался разглядеть склонившиеся над ним испуганные лица, но виденье было нечётким, воздух обжигал глаза, обжигал кожу, обжигал лёгкие. Он начал проваливаться в какую-то вязкую прохладную пропасть, и на краю сознания внезапно ощутил и понял, что просто заново научился дышать.
XII
Марагор и Донэр на коленях стояли возле распростёртого на камнях бесчувственного тела. Ллирвэн была отправлена на поиски ближайшей сиделки или лежалки - в общем, любого предмета, годного для того, чтобы на нём сидели или лежали, - мысли отославшего её Донэра путались.
Удостоверившись в том, что их подопечный жив и относительно здоров, Донэр позволил себе расслабиться немного и попытаться разглядеть Старшего - во время этой самой спасательной операции было как-то не до того. Его взгляд упал на тонкие, судорожно вцепившиеся в ворот рубашки пальцы Старшего. Ничего не понимаю, - пронеслось в голове Донэра, - мы же его едва удержали, силища-то у него огромная! И это вот с этакими-то лапками?.. Он осторожно взял бледную холодную руку в свои ладони и заглянул в лицо лежащему.
Единственное, что он понял - то, что с этим лицом что-то не то. Что-то мучительно страшное. А дальше... Дальше был кошмар. Донэр провалился в зияющую кровавую бездну его памяти, он стал им, он чувствовал всё, каждый момент во всех красках - от непостижимого счастья до невыносимой боли. Ужас и нежность рвали на клочки сердце Донэра, он уже не мог вместить в себе эти мучительные видения - но он знал, уже знал. Всё, что было, шаг за шагом, весь этот мир, пропущенный через одинокий измученный разум, теперь принадлежал и ему тоже. По капле, по крупице, все обретения и потери, вся радость и скорбь, все взлёты и падения, все жизни и смерти, и снова жизни и смерти, все собранные в прахе веков и склеенные осколки, разбиваемые множество раз и вновь приходящие, чтобы быть разбитыми, все слёзы и смех, когда-либо звучавшие на Эрмар - теперь он чувствовал их, как часть себя. Не в силах более выносить это, Донэр резко открыл глаза. И увидел - бледного, как снег, Марагора, сжимающего вторую руку Старшего. Их глаза встретились. Марагор облизнул пересохшие губы.
-Ты... видел это?
-Да. И ты тоже?..
Марагор кивнул. Более им не нужно было слов. Они поняли свой путь - быть с ним, защищать, сохранить во что бы то ни стало, помочь обрести силу... С этого самого момента они чувствовали его, слышали его голос, были готовы в любой момент придти на его зов...
Они стали - одним. Навсегда.
Донэр дёрнулся, как от внезапного пробуждения. За спиной послышались шаги Ллирвэн - кажется, она возвращалась с задания. Он осторожно, бережно поднял лежащего на руки. Тот был без сознания, голова его беспомощно уткнулась в плечо Донэра. Марагор подошёл и расправил волосы Старшего. Так, чтобы они, как и до этого, скрывали пол-лица.
-Не надо ей этого видеть, не стоит.
Донэр кивнул.
Ллирвэн подбежала к ним и остановилась, как вкопанная, - ну никак не получалось у неё осознать, что эти два всклокоченных перепуганных молодца - самые настоящие Наследующие Стихии, а тот, что свисает сейчас с рук Донэра - один из Изначальных, причём, если верить всем легендам подряд, чуть ли не самый сильный и мудрый из них. После Эрт’э’лэн Аквара, разумеется. Но тогда почему он позволил довести себя до такого плачевного состояния? А если верить половине менестрельских баек и классических старинных баллад - его либо не может быть, либо вообще никогда не было на Эрмар. Непонятно всё это, подумала она.
Марагор повернулся к ней:
- Слушай, ты нашла это? Ну, это...
- Нет, не нашла. Странно. Но мне кажется, что это должно быть здесь, - Ллирвэн указала на каменные плиты пола у самого бортика.
- Ну, ты даёшь, здесь же нет ничего! - заявил Марагор.
Донэр медленно пошевелился, боясь потревожить свою ношу, и предположил:
- А если по-иному посмотреть, как Ирму говорила? Мы же башню тоже не сразу увидели.
- Верно, пожалуй... - протянул Марагор.
На месте, указанном Ллирвэн, оказалось высоченное резное кресло с сильно откинутой назад спинкой. На кресле лежали чёрная шёлковая подушка и большая лохматая шкура неопределённого происхождения, размером с хороший плащ для парадной выездки всадников в начале праздничных состязаний.
Донэр осторожно усадил Старшего в кресло и, как мог, укрыл этой самой шкурой. Пусть отдохнёт, подумал он. Когда понадобимся - позовёт, мы же рядом будем.
И, обернувшись к остальным, предложил:
-Эй, пошли-ка за тот фонтан, пожуём чего-нибудь. Пускай выспится, не будем мешать.
XIII
Прошла почти неделя, а он всё спал. Лишь на шестой день видения оставили его, позволив вернуться в реальный мир. Когда он открыл глаза, все ребята, которых он видел тогда, давно, стояли рядом. Казалось, они специально ждали, пока он проснётся. Смешные такие... Стараются выглядеть серьёзными, а глаза перепуганные, выдают...
Он понял, что знает их имена. Вот этот, огненно-рыжий парень с немного растерянными глазами и широкими плечами кузнеца - Эрар Донэр. Второй, плутоватый малый, не проходящий мимо ни одного зеркала или полированной стены, чтобы не посмотреться - Марагор. Вот и сейчас он пытается встать этак покрасивее... Странно, но я всё о них знаю, подумал он. А вот девушка. Хороша... Слегка надменна - явно из менестрелей. Держится чуть ли не увереннее парней. Но глаза тёплые, знакомые. Ллирвэн, Дочь Света. Правильно. Мальчики наследуют Стихии - это видно по ним, хотя непонятно, почему они здесь, а не в Золотом Городе. А она - иное. Будет Вестником... наверное.
Он вглядывался в их лица, напряжённые в ожидании, читал их мысли, смеясь внутри себя, понимая, как неловко они себя чувствуют. Они чего-то ждали от него, но чего - не знали сами. Он решил подтолкнуть их, заставив понять, чего же они хотят. Но как? Мгновение спустя он понял, как. И, собрав все усилия, изобразил на лице некое подобие улыбки, а затем произнёс первое слово. Первое с момента возвращения. Вэлья. Привет. Так запросто, без церемоний, так, как принято у этих ребят. Вэлья.
Глаза стоящих потеплели. Напряжение спало. Вопреки его ожиданиям, заговорила не девушка, а тот, второй, черноволосый парень с лукавинкой в глазах. Набравшись воздуха и, как ему самому казалось, смелости, он произнёс немного неуверенно:
- Вэлья, Лассинар... - и добавил, немного смутившись, - Можно тебя так называть?
Единственный видимый глаз Тирмиунара, обращённый к ним, оказался глубокого синего цвета. Мгновение - и в нём зажглись, заплясали по кругу золотые искорки.
- Можно, Марагор.
И тут плотину прорвало. Ребята заговорили как-то все сразу, не в силах сдержать себя.
- ...Мы ждали, пока ты...
- ...Проснёшься, да, мы ждали...
- ...Пока придёшь в себя. Мы так рады...
- ...А вот она всё боялась - ты так неподвижно сидел...
- ...Ага, и бледный такой...
- ...Мы думали вот, что будет...
- ...Когда ты проснёшься, вдруг захочешь чего. Вот, Марагор тут натворил всякой еды...
- ...Да, а в башне вино нашлось...
- ...Может, чего-нибудь надо?..
- ...Так мы мигом!..
Он не выдержал и расхохотался.
- Всё, всё, не все сразу, я вас всех не услышу! Спасибо вам, ани эспас, спасибо. Я ничего не хочу. Разве что... Говорите, еды натворили? И вина?..
Сшибая друг друга, Марагор и Донэр помчались исполнять волю Старшего. А потом они долго сидели вместе, и ребята наперебой рассказывали ему, как услышали зов, как узнали о башне, как пришли сюда, как Ирму говорила с ними...
И звёзды так близко сияли в небе, освещая их...
XIV
И потянулись дни. Он чувствовал, как постепенно, капля за каплей, возвращаются силы. Руки уже слушались его почти так же, как и прежде, он уже мог держать в них перо, правда, буквы выходили кривоватыми, непохожими на его прежний замысловатый почерк. Он уже несколько раз пытался сотворить всякие мелочи - листок бумаги, вишенку, лёгкую серебряную бабочку - и получалось. Единственное - после подобных упражнений немыслимо кололо в висках, хотелось отдохнуть. Да вот ещё беда - ноги почти не слушались. Ему было дико неловко, когда Донэр или Марагор на руках переносили его под крышу, стоило начаться дождю. Ему было неловко, когда они помогали ему одеться потеплее или когда ему приходилось просить их придвинуть его кресло ближе к бортику террасы, чтоб он мог видеть дальше. Ребята всегда были рядом, угадывали его малейшие желания. Он уже привык не удивляться тому, что всё, о чём бы он ни подумал, появлялось перед ним само, а из-за ближайшего угла при этом выглядывала чья-нибудь улыбающаяся физиономия.
Силы прибывали. Он уже мог встать и несколько мгновений стоять во весь рост. Потом, правда, он падал обратно вместе с чувством смертельной тяжести и усталости, и пальцы впивались в вытертые до блеска, такие знакомые ручки кресла. Но он был рад этому. С каждым днём тяжесть становилась всё меньше, он всё дольше мог держаться, и наступил момент, когда он смог сделать первый шаг.
XV
Ллирвэн сидела на каменной скамье у фонтана, задумчиво перебирая струны своей ариэторы. Маленький фонтанчик, более похожий на растущее в громоздкой кадке небольшое деревце с журчащей кроной, швырялся в неё радужными брызгами. Сколько уже времени она здесь? Годы, годы... За эти годы она ни разу не осмелилась запеть. Наверное, боялась чем-то ранить его. Или просто не находила нужных слов в чехарде ежедневных забот...
Ллирвэн вспомнила историю, которую рассказывала мать о дне её рождения. Вернее, о ночи. В ту ночь, говорила мать, небо внезапно озарилось немыслимыми зарницами. Казалось, два огромных светящихся вихря со всего размаху бросались друг на друга, радужное зарево клубилось над вершинами гор, небо стало ближе, надавило на кроны деревьев. А вокруг было светлее, чем в самый солнечный день, и по воздуху носились отголоски странных звуков, то резких, то затихающих, но радости в них не было. А потом небо вспыхнуло на миг, и полетели на землю серебристые звёзды - казалось, небо плачет алмазными слезами. В эту ночь и родилась Ллирвэн - Дочь Света.
Она пыталась представить себе всю эту картину, всю эту небесную свистопляску, пыталась оказаться там - такой, какая она есть сейчас. Напрягая разум и зрение, прорывалась она сквозь века против движения самой Эрмар, и слёзы катились из её глаз, а пальцы продолжали перебирать струны. Внезапно виденье пришло к ней, мир стал резким и отчётливым, сшибались вихри, рвались сполохи, и небо рыдало гаснущими на лету звёздами...
И тогда она запела. Слова приходили сами, будто кто-то проговаривал их прямо у неё в голове, она видела эту ночь, яркую и пугающую, и о ней была первая песня, сложенная на Башне Обретённого.
А наутро, открыв глаза, Тирмиунар обнаружил на низком столике рядом со своим неизменным креслом великолепную, большую, ещё пахнущую свежим лаком ариэтору.
И пучок ландышей-нэммасин.
XVI
Ещё некоторое время назад он думал, что этот день наступит не скоро. Получилось иначе. Он окреп настолько, что уже мог подняться и сделать три шага до бортика, ограждающего террасу. Долго упражнялся, втайне от ребят, хотел их удивить. А сегодня он чувствовал, что у него хватит сил дойти до фонтана. Он лелеял эту мысль и ждал подходящего момента.
Момент не заставил себя ждать. На террасу, насвистывая какую-то глупую песенку трёхтысячелетней давности, впорхнул Марагор. Именно впорхнул - черноглазый хулиган, скорее всего, был в отличнейшем расположении духа, весь сиял и светился - не иначе, опять подшутил над добродушным Донэром к вящей радости девчонки. Донэр никогда не обижался на друга, но и сам не оставался в долгу: кто недавно с душераздирающим воплем вылетел на террасу после того, как его изящнейший серебряный пятизубый гребень элегантно сложил ему кукиш? Марагор. Кто носился по башне в полной уверенности, что на нём горит одежда? Марагор. Кто пытался отпить втихаря вина из красной бочки, и всякий раз в его кубке оказывалась тёплая микстура для лечения бреда и головной боли? Марагор. Но сейчас, похоже, перевес был на его стороне. На ходу подтягивая рукава под тяжёлые золотые обручи, безобразник направлялся прямиком к фонтану. Подошёл, окунул с размаху голову - взметнулись разноцветные брызги. Окунул ещё раз - и застыл, не до конца разогнувшись. Шкодливая улыбка сползла с его вечно ухмыляющейся физиономии, уступив место удивлению и восхищению.
Перед ним, держась рукой за край фонтана, стоял Тирмиунар. Сам, собственной своей персоной. Пустое кресло осталось за его спиной шагах в двадцати.
Марагор встряхнулся, как мокрая собака, при этом не сводя с Тирмиунара широко раскрытых глаз.
- Ты что, уже ходить можешь? - он не верил своим глазам.
- Вроде уже могу, - с вымученной улыбкой протянул Старший.
- Вот прямо сейчас, взял, встал и дошёл, да? - не унимался Марагор.
- Как видишь, ани эспас, - Тирмиунар едва заметным движением покрепче перехватил руку, пытаясь перенести на неё часть своего веса.
- Вот это да! Сейчас ребят позову!
Старший побледнел, как снег, и шатнулся.
- Не надо, - прошептал он и ничком рухнул на Марагора, взметнув столб брызг.
XVII
Он пришёл в себя и обнаружил, что сидит в своём неизменном кресле, а вокруг, кто где, примостились ребята. Донэр болтал ногами, пристроившись прямо на бортике, но увидев, что синий глаз смотрит на него в упор, засмущался и слез. Ллирвэн приволокла откуда-то низкое, старое, чёрное от времени кресло, и восседала теперь в нём, как Асиэль на собрании, так же уныло свесив голову набок. На столе, держа обеими руками здоровущий кувшин с вином и тщетно пытаясь снять заклятие с пробки под хихиканье Донэра, расселся Марагор. Черноволосый поганец поднял на Тирмиунара довольные восхищённые глазищи.
До последнего медленно дошло, что это неспроста. Опустив взгляд, он понял, что облачён в роскошные, шитые золотом и камнями чёрные одежды, подозрительно напоминающие костюм Марагора, только гораздо богаче украшенные, взамен своего неизменного тёмно-зелёного наряда. Он прищурился.
- Это что такое?
Марагор смутился. За него ответила Ллирвэн:
- Когда ребята тебя сюда притащили, ты мокрый весь был с головы до ног. Донэр хотел высушить, но этот вэйдонэль(1) не дал, - смешок в сторону, - говорит, я ему сейчас новое сотворю, подостойнее.
- Вот-вот, - вставил оживившийся Донэр, - Если бы я ему руки этим кувшином не занял, он бы такого тут натворил - одному Создателю ведомо, да и то вряд ли.
Тирмиунар с усмешкой скосил взгляд на свои унизанные камнями пальцы:
- А это зачем, а?
Марагор смущённо промямлил:
-Ну, это... ну, чтоб покрасивее, подостойнее... Ты же такое сегодня совершил, что вообще... Вот, хотел порадовать, удивить... Ты походи так немножко, пожалуйста, а? Запомнить хочется.
-Тирмиунар рассмеялся.
- А почему чёрное?
Марагор развёл руками.
- Да я же другого не умею. Не научили. Не положено мне. Мне и камни-то Донэр подсказывал, а то я не знал, какие подойдут...
Рука Старшего легла на плечо Марагора.
- Спасибо тебе, ани эспас.
Марагор зарделся, как весь цветник Асиэлевой жены вместе взятый, но поднял глаза. На его лице блуждала счастливая улыбка.
- Ладно, ребята. Давайте будем ужинать, - произнёс Тирмиунар и покачал в воздухе пальцами, от которых в свете луны разлетелись цветные искры. Из кувшина с диким, оглушающим свистом вылетела пробка и скрылась где-то в направлении столицы.
XVIII
Время летело, как хорошо сработанная стрела. Он уже мог ходить, не опираясь на плечи ребят, уже изучил все закоулки башни, даже было предпринял попытку подняться на шпиль, но оставил её, наткнувшись неожиданно на укоризненный взгляд Ллирвэн. Он заходил в комнаты, где занимались ребята - они не оставляли учёбы с первого дня, как появились здесь, каждая из комнат могла поведать многое. Чары Ирму Ллиэлэр были таковы, что башня сама учила их, нужные сведения сами возникали в их сознании, стоило только захотеть.
Ребята изменились. Донэр, хоть и понаторел в кузнечном ремесле так, что мог выковать и пучок тончайших травинок, и меч, и огромный звонкий колокол, всё же неожиданно обнаружил в себе дар недюжинного мага и способности к книжному делу. За долгие годы он создал прекрасную библиотеку, собственноручно написав и изготовив все книги. Он говорил, что башня сама диктует ему, что писать - стоит только сесть за стол. Только вот рисунков в его книгах не было. Рисовать у Донэра не получалось ни в какую. Витиеватые буквицы, изящные рамки - это пожалуйста, а вот картинки... Наплывающие друг на друга непропорциональные пятна издали смотрелись довольно занятно, но разобрать, что имел в виду горе-художник, было совершенно невозможно даже после авторских комментариев. Пару раз озадачив друзей, Донэр решил повременить с живописью.
Марагор, на удивление Ллирвэн, считавшей себя единственной в своём роде представительницей привилегированной касты менестрелей, не только научился виртуозно слагать песни и играть на ариэторе (к слову сказать, не без помощи Тирмиунара), но и пристрастился к изготовлению музыкальных инструментов, наделав их изрядное количество на любой вкус. Частенько сидели они втроём, долгие часы наслаждаясь музыкой, рождавшейся под их пальцами. Звали и Донэра, но он стеснялся, говоря, что молот и перо ему как-то роднее.
Ллирвэн же отточила своё мастерство настолько, что даже сам Тирмиунар порой поддавался чарам её голоса и не видел вокруг ничего, кроме образов, что навевала её песня.
Это были дни радости и веселья. Тирмиунар чувствовал, как сила его возрастает, как всё сущее радуется вместе с ним. Он слышал голос Эрмар, шепчущий что-то ласковое в его сознании и с головой окунался в новые ощущения. Он был подобен ребёнку, познающему себя и мир, только, в отличие от ребёнка, он вспоминал. И себя, и мир. И был счастлив.
XIX
Ллирвэн блаженно вытянулась на постели. Было раннее утро, лучи солнца, пробивающиеся сквозь ставни, имели свой, особый утренний вкус и запах. Терпкий, бодрящий, новый. Ей казалось, что воздух как-то изменился, стал свежее, легче что ли. Как хорошо, подумала она, как хорошо сегодня! Надо бы устроить что-нибудь необыкновенное. Да-да, необычное, новое...
Дикий грохот с лестницы возвестил размечтавшейся Ллирвэн о том, что необычное и новое уже устроили без её непосредственного участия. Соскочив с кровати, она мгновенно оделась и, в два прыжка оказавшись у двери, рывком открыла её.
Зрелище, представшее перед глазами Ллирвэн, не выдерживало никаких сравнений. Немилосердно терзая своим звуковым сопровождением утончённый слух музыкантши, на неё, свистя на поворотах и царапая перила, неслось нечто, окутанное клубами дыма и волочащее за собой шлейф невыносимой вони. Нечто, несомненно, было снабжено полным набором конечностей, по количеству более подходящим пауку, коими и затормозило с лязгом и искрами прямо перед обалдевшей девушкой. С минуту они любовались друг на друга, затем нечто распахнуло здоровенную пасть и ласковым басом пропело: “ы-ы-ы-ы!”, прижав четыре кривых ноги к... да непонятно к чему. Затем раздался хлопок, и нечто исчезло, забыв, видимо, по рассеянности, прихватить с собой щедро производимую им вонь.
Не успела Ллирвэн развеять вонь и облегчённо вздохнуть, как с той же лестницы, в точности повторяя весь путь, проделанный ыкающим подарочком, ссыпались мокрый до нитки Донэр и вымазанный с ног до головы чем-то белым и блестящим Марагор. Столь элегантно затормозить им не удалось по причине, наверное, нехватки конечностей, и они с размаху налетели на остолбеневшую Ллирвэн, сбив её с ног, повалив на пол и, вдобавок, намочив и выпачкав. Дверь за ними захлопнулась.
Отфыркавшись, Ллирвэн грозно оглядела изукрашенных ребят и изрекла:
- Что это вы натворили, бездельники?!
Донэр отряхнулся, обсох и принял более-менее привычный вид. С виноватой физиономией он ответил:
- Да ничего мы не натворили. Просто сел я ковыряться со вчерашней книжкой, а тут Марагор зашёл, - он покосился на друга, углублённого в выведение пятен с одежды, - Радостный такой. Говорит, необыкновенное сегодня утро, силы так и рвутся наружу...
- Ну и? - перебила Ллирвэн.
- Ну и вот. Мне самому сегодня башня шептала всякое - об изменении сущности, о том, что другую сущность можно понять, только на какое-то время став ею. Я и сказал Марагору.
- А он чего?
- А он как всегда. Говорит, давай попробуем прямо сейчас.
- И ты опять его послушал?
- Ну, в общем, да.
- И что дальше?
- Ну вот, мы решили попробовать на минутку стать другими. То есть, стать наоборот. Правда, толком не знали, как. Когда очухались, Марагор был весь в какой-то трухе, а я - сама видишь - намок, как дно морское. И больше ничего.
Ллирвэн недоверчиво усмехнулась.
- А что это за дрянь пришла заявить мне о вашем приближении?
Донэр почесал затылок.
- Скорее всего, это побочное явление. Пока мы превращались, столько всего подумать успели... Да ещё в комнате... ну, сама знаешь.
- Знаю. А куда оно делось?
- Куда-куда... Марагор, как очухался, развеял. У него это, знаешь ли, отменно выходит - что-нибудь развеять... или кого-нибудь.
- Н-да, - протянула Ллирвэн, - Новое и необычное.
Внезапно на лестнице снова раздался грохот. Все вздрогнули. Ллирвэн нахмурилась.
- Опять?! Ты точно эту тварь развеял?!
Марагор, уже успевший привести себя в порядок, обиженно возразил:
- Ты чего, мы все здесь, и руки - вот они... Это не мы...
Грохот перешёл в слабый, но весьма назойливый треск. Донэр резко встал с пола и направился к двери.
- Сейчас проверим.
Не успел он раскрыть дверь, как комната наполнилась сонмом серебристых бабочек. Блестящая лавина сорвала ставни, разнесла витраж, распахнула настежь то, что осталось от переплёта и ринулась в окно с шумом, треском и скрежетом. Переведя дух, ребята осторожно высунулись в коридор и увидели нечто воистину новое и необычное.
По лестнице, прямо на них, перепрыгивая через три ступеньки и зависая в воздухе, стрелой нёсся Старший.
ХХ
Время изменило цвет и форму. Стало тоньше, острее, живее. Он дурачился изо всех сил, всякий раз повергая ребят в удивление. Он прыгал на одной ножке, думая, что никто его не видит, стоял на руках на спинке кресла и переворачивался в воздухе - любое движение доставляло ему невыразимую радость. Он создавал живописные видения, сбивая ребят с толку, и вместе с ними смеялся - от души, от всего сердца, во весь голос. В такие мгновения ему чудилось, что в их смех вливается ещё один голос, ласковый и радостный, и прозрачная капля - дар Ирму - начинала источать свет и тепло.
Но когда сгущались сумерки, они все вместе собирались на террасе, он - как обычно - в кресле, ребята - где кто хочет, хотя каждый норовил сесть поближе. И тогда он начинал рассказывать. Они слушали его молча, изредка задавая вопросы. Он говорил о многом. О том, как начиналась история Эрмар, о том, как мир менял свой облик, о тех, кто тогда был вместе с ним, о том, как всё умирало, разрушалось и возрождалось заново, о двух прекрасных городах, стёртых с лица Эрмар - городе, выросшем из живых скал и расколотом, размолотом в пыль в самом начале, в дни юности Эрмар, и о городе-цветке, закрывавшемся в неспокойные времена подобно бутону, сожжённом дотла обезумевшими Стихиями, и о многих чудесных городах, рождённых позже, но не способных сравниться с теми двумя в величии, красоте и гордости... Тогда печаль окутывала призрачным плащом его фигуру, а глаза ребят становились глубже и мудрее.
Но с рассветом всё начиналось опять - наступало время радости, покоя и мира.
(1) Чокнутый, псих.