Мы надумали освежить стены в спальне. Невелик ремонт – наклеить новые обои, но для этого надо очистить стены от прежних. Раньше мы не делали этого с тщательностью и я, вот уже третий час подряд, прилежно скребла стену, обнажая слой за слоем когда-то наклеенных обоев. Давно забытые рисунки, проступая под скребком так же, слой за слоем, обнажали мои воспоминания…
Когда, после четырнадцатилетнего перерыва я вернулась в родную квартиру, она была слегка запущена: мама жила без отца 16 лет. Мы сделали косметический ремонт, а мою бывшую комнату, ставшую автоматически комнатой дочери, заклеили обоями с забавными мышками, птичками и котами. Эти птички и коты и проступали у меня теперь под скребком, напомнив чудесное время теплой дружбы с тринадцатилетней дочерью.
Мы могли подолгу рассматривать рисунок на обоях, сочиняя истории про котов и мышей, обнявшись и хохоча. Я тогда еще нарисовала картинку на стену – забавная, толстая, самозабвенно танцующая бегемотиха в центре, в балетной пачке и пуантах, а вокруг нее различные персонажи, звери и птицы, сдернутые из мультиков и детских книжек. Все вместе: обои и картина стали неиссякаемым источником сочинений смешных приключений.
Дочь взрослела. Все чаще, выдуманные истории про бегемотиху сменялись реальными историями из жизни, порой вводившими меня в ступор.
«Мама,- дочь расчесывала куклу Барби, а я едва удерживалась от ехидненького замечания по этому поводу: вовремя вспомнила собственные страдания в четырнадцать лет, по розововолосой кукле, которую, в связи с преклонным для детства возрастом, родители наотрез отказались мне купить, - мама, а ты помнишь Машу, она в параллельном классе училась? Они потом еще в другой поселок переехали? Ля-ля-ля, Барби пошла на свидание»…
- И что такое с этой Машей? – я укладывала волосы перед зеркалом.
- Барби не хочет встречаться с Кеном, он пришел на свидание в шортах…Ля-ля-ля. У нее уже четыре мужика было.
- У Барби? – расческа замерла в моих руках.
- Да нет же! У Маши! Мам, ты сошьешь Кену брюки?
- А…а сколько ей лет? - слабым голосом спросила я, глядя на кукол в руках моей девочки и отказываясь верить в сюрреализм диалога.
- Ну-у, может она меня помладше... На полгода, может.
Я моментально вспомнила детсадовскую историю, которая, как и нынешняя ситуация, заставила меня балансировать на грани психологической ямы. Нужно было повести себя так, чтобы ребенок не испугался моей реакции – раз, чтобы у ребенка именно мой авторитет остался выше – два, и чтобы раз и навсегда встали на место приоритеты- три!
Тогда, в средней группе детского сада, уже были вполне сложившиеся лидеры, за которыми шли и которым подражали. Такой вот «лидер» порвал на глазах у всех полуживую ворону. Просто взял и разорвал ее пополам. Объявив при этом, что он мужчина, а остальные - слабаки. Мне удалось вырулить, вполне правильно, мы вместе оплакали бедную ворону, приняв решение, что авторитет у мальчика ложный и не стоит восхищаться этим поступком.
Теперь я с печалью смотрела на бегемотиху и понимала, что, несмотря на кукол в руках дочери, детство уходит от неё, словно песок сквозь пальцы и совсем скоро она это осознает…
- Дочь, а зачем ей столько мужчин? Чтобы считать было что? Или чтобы хвастать?
- Или чтобы хвастать, - моментально подхватила тон моя девочка, предвкушая очередную смешную историю,- мааам, ну сшей Кену штаны, не может же он все время в шортах ходить, холодно бывает!
Внутри меня кто-то улыбался и шептал: «Запомни! Запомни этот момент!»
Буквально через несколько месяцев я застала мою девочку горько рыдающую в подушку.
- Мама, мама, а детство ушло, навсегда, понимаешь, оно не придет больше!
- Что ж ты плачешь, глупенькая? Детство всегда уходит, оно не может остаться…Будет юность…
- Но не будет больше сказок! Папа не расскажет мне про Ивасика, а ты про Морозко, не придут больше пальчики танцевать…Никогда!
Маленькую свою дочку я развлекала, представляя из своих рук человечков, которые спорили, ссорились, мирились, рассказывали разные ситуации (эдакие «спокойной ночи, малыши» в собственном исполнении и не без воспитательного умысла), а потом танцевали для нее перед сном. Прощальный концерт танцующих пальчиков я устроила несколько лет назад, посчитав, что развлекать подросшего ребенка таким способом довольно глупо. Воспоминание о танцующих пальчиках сжало сердце: выросла дочь. На самом деле выросла.
- Танцу-у-у ю-щи-ие пааальчиики! – завывала, между тем, моя отроковица. А я гладила ее по голове, и не искала слов, чтобы успокоить.
Обои с птичками благополучно исчезли под скребком, обнажив следующий слой. Зелено-белые веселые цветы. Мама сама делала ремонт, не дождавшись нашей помощи. Мама, мама, прости меня! Как хорошо я сейчас понимаю, что мы мало уделяли тебе внимания, поглощенные своей жизнью. Надо только помнить это, когда состаримся сами и начнем обижаться на детей за недостаток внимания к нам…Слишком сильно все взаимосвязано. Это тоже понимаешь только тогда, когда поздно уже что-то исправить. Непроизнесенные слова так и остались комком в горле, несделанные поступки гроздьями оттягивают душу, непрощённые обиды лежат на сердце тяжелыми путами, от которых годы нужны, чтобы освободиться...
Следующий слой обоев кубарем сбросил меня в собственное детство.
Мои родители долго спорили, заменить ли привычный колер на новомодные обои. Стены белили в спальне с неизменно желтеньким, лимонным колером. Мода победила, и, с некоторого времени, побелку заменили обои с полосками из желтых мелких розочек. Тема была постоянна на протяжении нескольких ремонтов, менялись только вариации и оттенки.
Когда мы переехали в эту квартиру из коммуналки, мать вальсировала по комнатам и громко пела от счастья. Квартиру долго выбирал отец. Дом строился еще, и мы с ним ходили смотреть на стройку. Я помню, как ужасно медленно поднимались этажи. Нашей семье можно было взять трехкомнатную, так как у меня был еще старший брат, но в «трешках», по непонятному архитектурному капризу, кухни оказались совсем крохотными. Именно из-за просторной кухни родители выбрали двухкомнатную. И это казалось невозможной роскошью после комнатки на четверых в коммунальной квартире.
Ремонты делались любовно. Особенное внимание всегда получал пол. Отец «химичил», смешивал краски и лаки, пробовал на участках под половичками, пока не добивался совершенно замечательного, теплого, оранжево-коричневого оттенка. Пол покрывали лаком в несколько слоев, и он блестел, словно маслом смазанный, был очень гладкий и скользкий. Недостаток для меня состоял в том, что полы приходилось почти ежедневно протирать влажной тряпкой – пыль моментально становилась видна.
Однажды, мать, протерев полы, отправилась с отцом на двухсерийный индийский фильм. Едва спровадив их, я постучала по стояку батареи отопления: моя подружка жила этажом ниже и у нас с ней был разработан специальный код. Теперь я выстукивала: «Родители ушли надолго, срочно приходи ко мне!» Подружка не заставила себя ждать. Счастливые, что остались одни, мы стали выдумывать шкоду: что можно сделать такого, чего нельзя при родителях.
Я, сравнивая свое детство и детство дочери, вынуждена признать, что моя дочь ничего подобного, никогда не вытворяла.
У нас посередине спальни лежал половичок. Полосатый такой, раритетный, длинный узкий половик. Придумали интереснейшую игру – катать друг дружку на этом половике. Одна сидит, другая через плечо конец половика и вперед! Через всю комнату с криком «Урраа!» по гладкому полу! Смеху было и визгу – от души! Потом прыгали на диване – тоже здорово: подпрыгиваешь на ногах, а падаешь на спину, щекотали друг дружку, хохотали.
Однако, приход родителей домой был высчитан заранее, и накануне этого момента мы распрощались, а я чинно уселась за книжку.
Мать пришла довольная: фильм понравился, погода хорошая. Но улыбка на её лице была недолгой. Зайдя в комнату, она недоуменно огляделась: «Ничего не понимаю… Откуда столько пыли? Я ведь протерла пол перед уходом..» Я проследила за ее взглядом и сомлела в страшном предчувствии: под стульями и под металлической кроватью с панцирной сеткой перекатывались большущие, серые и страшные клубки пыли…
От мокрой тряпки, которой охаживала меня мать, я спаслась, запершись в туалете. Обидно было, и настроение испортилось… Мокрой половой тряпкой! Растоптали, прямо скажем, человеческое достоинство! Хорошо, хоть ремень оказался запрятан еще с прошлой проделки.
Ремень мать не нашла. Ремень продуманно завалился за шкаф, будто бы сам по себе.
«Шемодан» с инструментами отца был для меня предметом особой привязанности. Я любила торчать у отца за спиной, когда он что-то делал, любила запах клея и разогретого паяльника, обожала трогать и перебирать всякие непонятные штуки, пахнущие металлом. Я знала, чем отличается рашпиль от надфиля, что такое припой и зачем паяльнику олово. Я любила инструменты и частенько играла с ними, когда отца не было дома, хотя мне было строжайше запрещено вытаскивать тяжеленький «шемодан».
«Почему «шемодан», папа? Это же чемодан!» Чемодан был старинный, небольшой, ободранный ужасно, когда-то красного цвета, с коваными уголками. «Потому что, видишь, какой старый! Такой сильно старый чемодан может быть только шемоданом!»
О, блаженство, перебирать инструменты в отцовском шемодане! Чудесная небольшая ручная дрель со съемными сверлышками, оказалась на новенького. Она была зеленого цвета, упоительно пахла краской и смазкой. Разобравшись, как вставляются сверла, я долго ходила по квартире, примериваясь то к оконному переплету, то к дверному косяку,
и, не найдя ничего лучше, насверлила дырок в столешнице новенького письменного стола. Обозрев содеянное, я вдруг с ужасом поняла, что новый полированный стол никак не стал выглядеть лучше с рядочком свежих отверстий…Заметая следы, я долго жевала бумагу, утрамбовывала ею дыры, зачищала мелкой шкуркой и закрашивала коричневым карандашом и фломастерами. Работа была проделана аккуратно и тщательно, дырки не бросались в глаза и пока обнаружены не были.
Сидя в туалете на полу, размазывая слезы, я размышляла о своей несчастной судьбе и попранном половой тряпкой достоинстве, не решаясь думать о том, что будет, если обнаружат испорченный стол. Но велико ли горе в 9 лет? Уже через неделю я снова сидела на том же месте, даже не рыдая от испуга, а в комнате валялись гардины со шторами, вырванные с кусками стены с обеих сторон окна. Кто же знал, что из гардины не получится турника?
…Я смотрела в окно, улыбаясь своим воспоминаниям. Подумать только, когда мы переехали сюда, балконные перила были мне как раз до переносицы, и приходилось приседать, чтобы смотреть с ужасной высоты пятого этажа, ведь мы жили до этого на первом…
Свой последний день рождения на старой квартире я помню очень хорошо. Дядя Слава, кудрявый муж маминой подруги, наклонился ко мне и потрепал по моим кудряшкам пропахшей табаком ручищей: «Ну что, Лёлька, с днем рождения тебя!»
- Дядя Слава!- я тоже потрогала его кудри. - Дядя Слава! Ты кудрявый, как и я, значит должен меня понять!
- Что такое? – дядя Слава сделал серьезное лицо и присел на корточки.
- Ты понимаешь! Мне уже пять лет! Пять! Целых пять! Целая ладошка!
Я смотрела на свою ладошку с растопыренными пальцами с благоговейным ужасом и восторгом, не в силах осознать для себя эту огромную цифру - пять и не понимала, почему так заливисто и неудержимо хохочет дядя Слава…