Снайпер
Осознавал ли он до конца то, что сейчас делает, куда и зачем пригласила его судьба? Наверное, осознавал. Но он считал это своей работой. Любил ли ее? А вот над этим ему, пожалуй, никогда задумываться еще не приходилось. Хотя, она приносила удовлетворение. И вот это чувство он так редко испытывал прежде за свою недолгую жизнь, что теперь благодарно отдавался ему весь, без остатка. Он выполнял ее не по годам аккуратно и обстоятельно, что не могло быть не замечено сослуживцами. Впрочем, относились к его деловитости по-разному. А он вовсе и не искал среди них уважения и не ждал от начальства похвалы и наград. Ему вполне хватало его тихой радости. Не будучи тщеславным человеком, никогда и не стремился стать первым. Но это даже сам считал скорее недостатком, чем достоинством.
Сегодняшний день начался с некоторого разочарования. Еще затемно он выдвинулся на давно манившую позицию. Но с рассветом, на месте, она оказалась не такой удачной, какой виделась еще вечером с той, еще своей территории. Это легкое огорчение пришлось спешно отогнать от себя: возвращаться или делать какие-то перемещения было поздно. Он приготовился к привычному и долгому ожиданию. В терпеливом ожидании и заключалась добрая половина его работы и удачи.
Привычным взглядом сначала просто окинул окрестность, выбирая и запоминая ориентиры, затем медленно, по секторам, стал обследовать ее в прицел, старательно вглядываясь в каждую мелочь. Эту работу, как и всегда проделал дважды, после чего немного ослабил наблюдение, чтобы снять напряжение, которое сегодня почему-то показалось несвойственным и потому подозрительным.
И все же он отвлекся. Едва ли причиной было то, что именно год назад она встречала его на чистеньком родном вокзальчике. Скорее всего, это было просто досадным совпадением.
Они жили напротив, и начало их дружбы помнилось смутно. Наверное, она началась еще в раннем детстве. Потом учились в одной школе, и, разумеется, в одном классе и домой возвращались обычно вместе. Банально, но с ними произошел подлый случай. А как же без него? Осенним мокрым вечером их прижала к забору пьяная компания подонков. Нет, они не распускали руки – просто забавлялись насмешками, но так, что у двенадцатилетних подростков текли слезы. И он не выдержал. Удар его ноги пришелся по ноге, чуть ниже коленки, одного из обидчиков. Это и послужило причиной их избиения. Очевидно, она не могла остаться в стороне и попыталась вступиться за него. Делать этого не следовало.
Он стал героем для нее. Но как можно было простить себе своей невыдержанности, позора избиения у нее на глазах и бессилия, в результате которого так и не сумел отомстить? Еще какое-то время она не давала ему прохода, а он не мог уже смотреть ей в глаза. Они по-прежнему жили напротив и учились в одном классе. Как и раньше возвращались из школы вместе. Только он чуть впереди, или она чуть-чуть сзади. Так продолжалось почти три года. Она стала красавицей. И наступил момент, когда другой решил проводить ее.
Незнакомое прежде чувство ревности напомнило давнюю обиду. И он жестоко избил приятеля. Правда, позволил себе это впервые в жизни и, теперь уже единственный раз. Она не могла не узнать об этом, но ничем не выдала своего разочарования. А возможно, никакого разочарования и не было? Ведь теперь они снова стали друзьями. И друзья не только возвращались, но и шли в школу вместе. И он больше не прятал глаза, не отводил взгляда, выискивая что-то по сторонам. Теперь друг без труда находил, о чем говорить с ней, подолгу задерживаясь у дверей. Но все ли она видела в его глазах и слышала в его словах?
Впрочем, зависть подруг длилась недолго. То, чего она не хотела или не умела увидеть и услышать, очень скоро разглядели и услышали другие. Постепенно она превращалась в собачку, которую хозяин по своей прихоти, то ласкал, то отшвыривал. И со стороны это выглядело действительно странно: других подруг у него не появлялось. Не было и малейших попыток сблизиться с кем-нибудь еще! Да и к ней парни больше не проявляли интереса. То ли боялись его, то ли потеряли уважение к ней. Сама по себе красота не всегда притягательна. Но замечала ли это она?
Он не пригласил ее даже на свои проводы в армию. Пришла сама, без приглашения, чем вызвала в его глазах недоумение. Но принял ее, в общем-то, благожелательно. И в этот вечер ничем даже не обидел, хотя и был не совсем трезв. Только утром, садясь в поезд, как-то уже вполоборота, бросил: «Теперь свободна». Она улыбнулась, как неожиданной и глупой шутке, и, может быть, кому-то со стороны показалось, даже обрадовано, но слезы, выступившие чуть позже, будто задержавшись, выдали рану сердца.
Он открыл глаза, и странный блеск резанул по ним. Что это и откуда, определить ему пока еще, так сразу, не удалось. Дрожь, неприятная, с мокротой, прошлась по телу. Но это еще не было чувством опасности – скорее отзвуком воспоминания. Было тихо, и только где-то рядом беспечно трещало какое-то насекомое. Из соседнего кустарника выпорхнула птаха и стремительно скользнула над головой. Он снова стал вглядываться и вслушиваться в июльскую даль, перемещая глаза из сектора в сектор. Но прошлое не отпускало.
Она стояла вся, напрягшись возле телефона-автомата, крепко сжимая в бледных руках семь багровых гвоздик. И он вполне мог пройти мимо, но задержался, и они долго и вопросительно смотрели в глаза друг другу. Он – напряженно холодно – как в прицел. Она – почти по-матерински ласково. Только на этот раз, не выпрашивая какого-то разрешения, а лишь вопрошая: «Ну, как дела? Как ты там?!» И он не выдержал этих немых вопросов и опустил глаза на цветы. Это опять было совсем ненужным совпадением: к тому времени он именно семь раз нажал на курок: ни раньше, ни позже, а вовремя. Тогда еще только семь.
Откуда узнала о его приезде, так и не спросил, как не спросил и своих родителей. Скорее всего, об этом им тайно сообщил кто-то из командиров, и они на радостях поделились с соседями, от которых нечаянно узнала и она. Но семь багровых гвоздик? Этого никто сообщить не мог.
Он все же приблизился к ней первым и даже попытался обнять, но цветы в ее руках и спортивная сумка в его руке почему-то помешали это сделать. Губы только неловко коснулись ее прохладной бархатистой щеки.
К дому, кажется, шел не спеша, а она, все равно, почти бежала с ним рядом. Цветы так и остались в ее руках, но как бы она их не сжимала, как ни была с ними осторожна, их головки от тряски ломались и падали крупными каплями у него за спиной. Семь багровых пятен – от вокзала до дома. Остатки цветов были выброшены в урну возле подъезда.
Странный блеск повторился и снова больно ударил по глазам. И он снова не успел определить, откуда тот исходил. Но на этот раз гораздо дольше исследовал сектора и, кажется, опять ничего подозрительного не обнаружил. И снова едва возникшее чувство тревоги сменили воспоминания.
Уже поднимаясь на второй этаж, он вдруг остановился и как-то неожиданно для себя нерешительно спросил, а есть ли кто у нее дома? Она отрицательно покачала головой, и это означало для него положительный ответ. И они, резко развернувшись, почти побежали вниз… через улицу…
Мать видела в окно, как они входили в подъезд, и слышала, в уже приоткрытую дверь, как весело затихали их шаги. Накрытый стол ждал его до самого вечера. Он пришел утром. Мать обняла сына, и он не посмел ее отодвинуть. Даже сквозь джинсовку чувствовал теплую влагу материнских слез, и на лице непроизвольно появилось подобие гримасы. Отец видел, но промолчал. Строго глядя в глаза, долго и крепко жал его руку. Все дружно пытались скрыть возникшую еще с вечера неловкость.
Потом сидели за столом, и он терпеливо слушал их новости, неохотно и коротко отвечая на вопросы. А сам ждал ее. И она скоро пришла. Ее приход больно ударил по матери. Отец, хотя и надеялся солгать глазами, что вроде все понимает, но тоже больше не проронил ни слова. Она это видела и чувствовала, и все же смело села за стол. И даже пыталась сгладить обстановку, весело пересказывая всем уже известные новости и, в который раз расспрашивая его. И он не выдержал. И снова заговорил с ней так, что родители невольно переглянулись – зачем она тогда здесь?
На этот раз он, как будто, определил направление возможной опасности и, сконцентрировавшись, какое-то время оценивал обе позиции. Своя показалась ему предпочтительнее. Это несколько успокоило. Снова прошелся в прицел по окрестности: по другим секторам. Но то, что могло его заинтересовать, там пока отсутствовало. Впрочем, этот результат им был, в это время ожидаем. А прошлое, как бы предчувствуя что-то недоброе, уже торопило завершить воспоминание, встречу с собой. И это очень мешало и самому прошлому, и настоящему. Он посмотрел на солнце и подумал, что следует отползти немного в сторону. Но не отполз. Тот злополучный день, год назад, почти совпадавший с сегодняшним, требовал к себе.
Он выбежал из подъезда вслед за ней и, рывком развернув к себе, впервые сказал: «Прости». Она, как-то неопределенно, пожала плечами и попробовала улыбнуться. Потом они проходили по городским барам и скверам до самой ночи. А под утро он уехал, не догуляв неделю, не простившись ни с ней, ни с матерью. Только отец провожал его непонимающим взглядом в окно, и он, так неуместно весело, помахал ему рукой. И уже с дороги выслал матери бандерольку с подарком, который позабытым и невостребованным пролежал почти сутки дома.
Блеск уже ожидался им, хотя он, пока еще медленно, но уже, кажется окончательно, возвращался к сегодняшней реальности. Прошлое наконец-то удовлетворилось вниманием к себе. Чтобы как-то разрядиться и успокоиться, перевел взгляд в другой сектор, на кусты возле пруда, и усмехнулся еще одному совпадению. В прицел, оглядываясь по сторонам, вошла девушка. Приготовившись к купанию и смущенно прикрываясь одними лишь руками, она в то же время не спешила оказаться в воде.
- Ну, что за дура, - подумал он, - кругом война, смерть, а этой купаться приспичило в таком месте. Если не боишься смерти, так что же стесняешься?
Девушка вошла в воду почти по пояс, но продолжала оглядываться. Возможно, она кого-то ждала и при этом нарушала чей-то страшный запрет. Запрет, – который страшнее самой смерти?
Крестик прицела как бы ощупывал ее, ища место помягче. Потом скользнул вверх к короткой стрижке и застыл на виске. Началось творчество Смерти – где и когда должна была оборваться Жизнь. Предстояло угадать самое неподходящее мгновение и место для жертвы, уже на как бы расчерченном промежутке времени и расстоянии. И в этом ему нельзя было обмануться. И ничего не подозревающая девушка сейчас как могла, помогала. Помогала своей неторопливостью, своей застенчивостью, красотой и здоровьем. И он наслаждался этим, согласившись на внезапную помощь.
Ну, нет! никто и никогда в его отряде не узнает об этой смерти. Он будет воскрешать ее по ночам, чтобы легче засыпалось. Снова проделывать с ней путь от кустов до воды. Снова ощупывать прицелом тело. И снова будет выбирать то мгновение, когда смерть для нее будет особенно далека.
Неожиданно девушка улыбнулась, и ему не захотелось портить ее лицо. Крестик медленно сполз на живот… Но в улыбке что-то забеспокоило его. И он снова поднял прицел. Теперь девушка смотрела в его сторону. Смотрела и, конечно же, не видела опасности. Она, уже не прикрываясь, входила в воду. Смерть была так далека для нее! Но палец ушел с курка, и он решил дать ей возможность искупаться. Другое прошлое прорвалось к нему и ухнуло пьяной злобой.
- Послушай! Я хочу, чтобы ты знал, что я презираю тебя. Эти подонки выдумывают о тебе разные красивые истории, а ведь ты трус! Ты выбираешь беззащитные жертвы и стреляешь, когда они меньше всего думают о смерти. То есть, когда они не выстрелят в ответ, если ты вдруг промахнешься. А ваше снайперское величие даже не посмеет повторить выстрел, чтобы не подвергать опасности свою ничтожную душу.
Да, я тоже убийца! Но я веду честные поединки. Поэтому охочусь на таких же снайперов и разведчиков, которые выслеживают нас, и никогда не избегаю перестрелки в равных условиях. Я убиваю врагов с оружием, готовых ко всему, а не когда они справляют нужду…
Что он ответил этому демагогу? Кажется правду: что он чистоплюй и несчастный дуэлянт, что он ненавидит его, потому что умрет раньше…
Его изрешетили на дереве. Он так и остался там. Так и погиб, считая войну романтическим приключением, не поняв, что враг всегда враг, независимо от условий, в которых он находится. И эта девушка – тоже враг! Сейчас она выйдет на берег и для нее все закончится. И она даже не узнает об этом.
О чем же ей сейчас думается? Конечно же, не о жизни и, тем более не о смерти. Красавице просто сейчас хорошо. Человек, попав вот так в воду, разом отделяет себя от всех тревог и забот. Недаром люди стремятся отдыхать именно возле воды.
Кто она у них? Санитарка, повариха, связистка? А может быть тоже снайпер? Хотя, если судить по ее поведению, едва ли. Но у нее обязательно кто-нибудь есть, кто поклянется ему отомстить… А может быть, вглядываясь в новое пополнение, облегченно вздохнет. Ну, что же она так долго?
Да, на этот раз он точно определил направление, откуда исходил этот молниеносный блеск. И теперь это совсем не походило на неопытную неаккуратность. Это был вызов, ожидавший раскрытия. Он исходил из небольшой рощи, редкой и светлой, которая хорошо просматривалась, но кроны деревьев были широки и густы. И предыдущий блеск исходил оттуда же, но не совсем, то есть с другого дерева. Значит их там двое. А что делают два снайпера у себя в тылу? Они кого-то ждут. Того, кто увлекся глубокими вылазками последнее время.
Осознание этого охолодило тело и тяжестью придавило онемевшие ноги. Он вспомнил, что хотел и должен был последовать за тенью кустарника, служившей ему дополнительной маскировкой, и не сделал этого. Как долго он еще сумеет пролежать без движения под палящим солнцем? Итак, его вычислили, и он угодил в ловушку. Нечего было даже сомневаться в том, что они не только догадываются, но и знают примерное его местонахождение. Девушки им, разумеется, не видно, но какая это была еще недавно прекрасная приманка. И каких-то пять минут назад все могло уже решиться: и для нее, и для него. Он снова внутренне поежился, не шелохнувшись, и еще крепче вжался в траву.
Она вышла из воды и легко добежала до кустарника. Потом вдруг, положив руки на плечи, обернулась в его сторону, и, как ему показалось, увидела его и улыбнулась непринужденной улыбкой. Как-то само собой, он ответил ей тоже улыбкой, только вымученной и жалкой, и тут же усмехнулся этому: «Смотрите, как мы еще умеем! А если верить приметам, ей остается счастливая и долгая жизнь»…
Девушка исчезла, но ему не хотелось переводить взгляд на рощу. Он уже знал, что дуэли в его жизни не состоится. С исчезновением недавней жертвы, в нем исчезло и всякое желание борьбы. И только инстинкт самосохранения, время от времени, выдавал ему какие-то немыслимые надежды. Но ни всплеска злости, ни вспышки отчаяния уже не породил. Обреченно ткнувшись лбом в приклад винтовки, он закрыл глаза и тяжело засопел. Ему ли было не знать, сколько осталось вдыхать этот быстрораскаляемый воздух, стремительно портящий ароматы трав и вызывающий неприятные запахи земли.
А в правый ботинок уже вползало какое-то упрямое несносное насекомое.
Из книги Садик напротив Вечности 2009год.