В палисаднике пышно цвели розовые кусты. Аккуратно, стараясь не наколоться, одну из роз объедал чёрный козлёнок. Дверь была не только не заперта, но даже слегка приоткрыта, и из-за неё доносились мощные, но неверные аккорды фортепиано.
Холмс постучал согнутым пальцем в притолоку, счёл, что приличия этим соблюдены, и вошёл, жестом пригласив меня последовать его примеру.
В небольшой и светлой залитой солнцем комнате на вертящемся табурете перед пианино сидела полноватая круглолицая брюнетка в белом кружевном платье. Играла она, раскачиваясь и так взмахивая руками, словно надеялась совсем разбить клавиши, подпевая себе довольно симпатичным контральто:
« И сердце своё отдала она
Не думая о потом.
А рыцарь в бою ставил жизнь свою…» - она замешкалась, очевидно, позабыв слова романса, и я взял да и подпел:
«…И ничуть не жалел о том».
Музыка оборвалась. Исполнительница крутнулась на стуле так резко, что чуть совсем не слетела с него, и издала пронзительный визг ужаса.
- Простите, бога ради, - страшно смутился я. – Совсем не хотел напугать вас, мисс Оммани.
- Кто вы?!
- Доктор Джон Уотсон. Я гощу у мистера Сэмплиера в Сэмплиер-холле. Ещё раз прошу простить, но мы постучали, и вошли, не услышав ответа.
- Я…я не слышала вашего стука.
Ещё раз извиняться было бы уже глупо.
- Мы хотели поговорить с вами по поводу смерти полковника Шеппарда, - сказал Холмс.
- Но ведь я об этом ничего не знаю.
- Зато вы были на свадьбе и видели, что там произошло между полковником и Лонгли.
- Разве это имеет значение теперь, когда оба мертвы? Если Лонгли и убил полковника, то осудить его за это всё равно уже невозможно.
- Вы полагаете, у Лонгли, действительно, были основания убить полковника?
- Н-не знаю…Он очень ревновал – это общеизвестно. А полковник как раз намекнул на то, что Клара была неверна ему, пока он сидел в тюрьме.
- И это ложь? – спросил Холмс так же спокойно, как спросил бы, который теперь час. – Ну же, мисс Оммани – ведь вы её ближайшая подруга. Знаете вы что-нибудь об этом?
Оммани побледнела. Да и меня, надо заметить, слегка покоробило от бесцеремонности Холмса.
- Вы не имеете права задавать таких вопросов, а я не имею права отвечать на них, - наконец, сказала она. – Спросите Клару.
- Но согласитесь, - не отставал Холмс, – что никаких слухов не рождается на пустом месте. И пресловутый слух о беременности Клары Шеппард…
- Не более и не менее обоснован, чем слухи о вашем людоедстве и кровопийстве, мистер Холмс, - быстро сказала она, и теперь уже Холмс сделался бледен.
- Хорошо, - криво усмехнулся он. – Я вопрос снимаю. Чем закончился конфликт – это не секрет?
- Лонгли успокоил Уэс Чеснэй. Но чем, я не знаю – что-то такое нашептал ему на ухо, и Лонгли сразу сник. Он ещё несколько времени сидел и словно прислушивался к чему-то внутри себя, как будто его тошнило. А потом вдруг сорвался с места, закричал что-то вроде: «это невыносимо!» - и выбежал.
- А потом куда делся?
- Не знаю.
- А полковник?
- Пошёл к себе. Он был уже очень сильно пьян – я даже не думала, что он ещё сможет выйти из дома.
- И после этого вы ушли?
- Я? Да. После этого все ушли – сначала Уэс и Хьюзы, потом я и Перлинс.
- Но я слышал ещё о каких-то собутыльниках полковника, остававшихся с ним.
- Не с ним, а под столом. Цыган-лошадник – да вы его знаете; потом – дворецкий лорда Донована, и ещё пасечник. Можете поговорить с ними, хотя не думаю, чтобы от этого была польза. Вряд ли они что-то вспомнят.
- Скажите, мисс Оммани, - спросил вдруг Холмс. – Женщины такие вещи обыкновенно замечают; на ком-нибудь из гостей были шерстяные брюки или платье коричневого цвета?
- Нет, не было, - не задумываясь, ответила мисс Оммани. – Ведь наступил уже поздний вечер, мужчины все были в чёрном, Клара – в белом, я – в светло-зелёном, а миссис Хьюз – в сиреневом. Впрочем…у преподобного Хьюза сутана была глубокого коричневого цвета. Зачем вам это, мистер Холмс?
Не отвечая, Холмс поклонился и молча вышел.
- Не думаете же вы, что там, на тропинке, мог оставить следы священник? – недоверчиво спросил я.
- Пуркуа па? – пробормотал Холмс, но по отсутствующему выражению его лица я понял, что он «не думал» не только об этом.
- Пожалуй, - пробормотал он, – пора нанести визит Кларе Шеппард.
- Как? Решили в самом деле спросить у неё об обоснованности слухов? – полушутя удивился я.
- Нет. Мисс Оммани поставила меня на место весьма ловко, если вы заметили…, - помолчал и с сожалением добавил. – Да она и всё равно не скажет.
Я впервые переступил порог дома покойного Шеппарда и испытал при этом странное ощущение: дом жаловался на своего хозяина с безудержностью сварливой жены. Здесь всё пропахло нечистой смесью алкоголя и человеческой неопрятности, и хотя обстановка оказалась сдержанной и совсем не бедной, меня не оставляло чувство, будто я нахожусь в одной из меблирашек Сохо.
Слуг не было. На звонок вышла сама Клара в простеньком домашнем платье и с терпеливо-покорным выражением лица.
- Простите за вторжение, - проговорил Холмс. – Можете уделить нам несколько минут? Это по поводу смерти полковника.
- Да. Проходите, - голос бесцветный, неживой.
Мы прошли в темноватую неуютную гостиную и – вот сюрприз – сидели в ней, расположившись совершенно по-хозяйски, Пьер Дегар и Рона.
- Добрый день, мистер Холмс. Доктор…, - два коротких сдержанных кивка, даже не привставая. А Рона нас вообще молчаливо не заметила, как «не заметила» моей ссадины там, на берегу. Я этой её игры не понимал и не одобрял. Словно она стеснялась перед Дегаром нашего знакомства.
- Доктор Дегар зашёл по моей просьбе, - всё таким же тусклым голосом пояснила Клара. – Я неважно себя чувствую.
- А мисс Мак-Марель, видимо, исполняет при нём обязанности сестры милосердия? – не удержался я.
- Да, я закончила для этого специализированный колледж, - ничуть не смутилась Рона. И ни тот, ни другой уходить явно не собирались. Я посмотрел на Холмса – сочтёт ли он возможным начать разговор при них или найдёт-таки способ избавиться от нежелательных слушателей? Холмс стоял у порога, не делая никаких движений и ничего не говоря. Эта выжидательная тактика оправдала себя – первой не выдержала Клара:
- У меня нет секретов от доктора Дегара…
- А у меня – есть, - отрезал Холмс и давил, давил взглядом.
Дегар выждал ещё , сколько мог, и нехотя поднялся:
- Я, правда, не закончил своего посещения, - проговорил он недовольно, - но я могу подождать в соседней комнате. Пойдём, Рона.
И та, ни словом не возразив, с готовностью пошла за ним.
Холмс сменил его в кресле, не дожидаясь приглашения сесть, и по этой маленькой невежливости я почувствовал, что в душе его мира отнюдь не царит. Впрочем, мира не было и в моей душе – вид Роны в обществе Дегара, что бы я ни старался с собой сделать, беспокоил и раздражал меня – так легко, так по-хозяйски он обращался с моей любимой девушкой, что я терял почву под ногами, ревновал и нервничал, не умея даже этого скрыть. А Рона не то боялась его, не то любила, не то вымещала таким образом на мне обиду за долгое молчание и сомнения.
Я остался стоять, словно зашёл ненадолго и сию минуту уйду, а Холмс закинул ногу на ногу и сказал, как в театре «в публику»:
- Ваше материальное положение теперь поправится…
- Наоборот, - быстро сказала Клара, - после смерти отца остались долги.
- А ваш счёт в банке?
- Он значительно выбран.
- Давно вы узнали о его существовании?
- Недавно.
- Но ещё до смерти полковника?
- Нет, после, - Клара отвечала отрывисто и неохотно. Как врач, я видел в её поведении признаки несомненной и глубокой депрессии. Она словно бы боялась чего-то – не остро, а постоянно, хронически боялась.
- В ночь после свадьбы, - спросил Холмс, - вы говорили со своим отцом, миссис Лонгли?
Услышав своё имя, Клара вздрогнула и посмотрела на Холмса диковато, словно он совершил какую-то неловкость, даже кощунство. Но всё-таки ответила:
- Я не говорила с ним. Я не хотела говорить с ним. Он ушёл к себе сразу после скандала с Говардом, и я не знаю, когда он снова вышёл. Впрочем, он был и слишком пьян для разговоров.
- А причина скандала? – небрежно спросил Холмс.
- Вы разве не знаете? – совсем тихо, но вызывающе спросила Клара.
- Кажется, полковник намекнул, что вы изменяли Говарду?
- Да.
- Почему ваш жених так легко в это поверил?
- Он…не поверил!
- Он поверил. Если бы он не поверил, он не бросил бы вас, не ушёл бы и не покончил бы с собой. А поверил он, потому что ему были представлены надёжные свидетельства вашей измены.
- Это неправда, - сказала Клара. – Если он и засомневался во мне, то только из-за глупых слухов годичной давности, а не из-за доказательств. Пустых, лживых слухов. Я не знаю, почему Говард убил себя, но только из-за этого я снова в самом центре невыносимой грязи, невыносимой травли… Других, как бы они ни вели себя, никто не решается задевать.
Мне показалось, что она намекает на Рону, но, впрочем, возможно, я сам чересчур обострённо реагировал. Холмс же сочувственно покивал и вдруг спросил:
- Вы любили своего жениха?
- Что? Как? – растерялась Клара, и Холмс тут же жёстко переформулировал:
- Зачем вы вышли замуж за нелюбимого человека?
Клара молчала долго. Наконец, будто решившись, ответила:
- На моём месте, мистер Холмс, да живя при моём отце, за кого угодно – любимого, нелюбимого – только пальцем помани, со всех ног…
- Но не за Чеснэя, нет? – не отставал Холмс.
Она пошевелила плечом:
- Да нет, теперь, пожалуй, как раз за Чеснэя. И уехать.
- Теперь-то зачем же? – словно бы удивился Холмс.
- Здесь больше нельзя. Здесь – гнилое болото. Здесь люди… Да вы это должны по себе чувствовать, мистер Холмс, они ведь и вас тоже в покое не оставляют. Нелепые слухи, нелепые страхи… А во что это выльется? В нелепое убийство? Ведь Перлинс уже едва не убил вас. Нет, я так не хочу. Похороню отца, выйду замуж и – прочь, прочь!
- Куда же? В Лондон?
- Нет, дальше, ещё дальше. В Австралию, в Америку…
- Гм… Похоже на бегство, - заметил Холмс, и воодушевление Клары при этих словах снова как рукой сняло – она обиженно поджала губы:
- Думайте, как вам угодно…
Холмс поднялся с места:
- Что ж, не смею вас больше задерживать. Пойдёмте, Уотсон.
- Зачем вы это сказали? – спросил я, когда мы покинули дом Шеппардов.
- Что именно, Уотсон?
- О бегстве. Она замкнулась после ваших слов.
Холмс хмыкнул и несколько шагов прошёл молча, после чего небрежно спросил:
- А это так уж плохо, что она замкнулась, Уотсон?
Я не понял его и не нашёлся с ответом. А ещё через несколько шагов нас догнал слегка запыхавшийся Дегар:
- Доктор Уотсон, одну минуту! Я должен поговорить с вами. С глазу на глаз, если позволите, - он выглядел очень взволнованным.
Я остановился. Холмс, не оглянувшись, ушёл вперёд.
- Говорите, - подбодрил я, видя что он не решается начать, и, в то же время, вполне предвидя, о чём пойдёт речь.
- Вы приехали, чтобы увезти с собою Рону, правда? – не обманул он моих ожиданий. При этом в его тоне начинал, возможно, даже против его воли, нарастать вызов.
- Правда, - признался я.
- А разве она вам не сказала, что мы помолвлены?
- Ну, как бы вам объяснить… Во-первых, я так понял, что помолвка ещё только состоится, а не уже состоялась. А во-вторых, это для меня совсем неважно.
- Но это важно для Роны – как вы не понимаете! Она любит меня, а не вас. Вы только смущаете и мучаете её. Она сама говорила мне об этом, а вам не объяснила всего просто потому, что стесняется обидеть старого друга своего отца. Да и…, - он заговорщически, почти интимно взял меня под руку, понижая при этом голос, – положа руку на сердце, разве такая женщина вам нужна, коллега? Мы ведь врачи с вами, мы понимаем, не правда ли? Угасание функций, конечно, требует свежей струи, но потом это приестся, наступят будни, и что вам останется? Взбалмошная девчонка, которую всему надо учить, а она будет вертеть хвостом ещё лет двадцать перед всеми смазливыми типами в брюках. А у вас – сердце. А у вас - ревматизм. А вам хочется покоя, вам надо таблетки принимать по часам. Думаете, надолго её хватит? Убежит, доктор Уотсон, поверьте, бегом убежит. А то ещё, не дай бог, чего-нибудь в чай подольёт - так сказать, для ускорения естественного процесса.
Его выразительная, богатая модуляциями речь завлекала, обволакивала, как патока. Я понял, как убедителен он может быть со своими больными, с женщинами, со знакомыми. Я понял, как ему удалось соблазнить и привязать к себе Рону. А вот он едва ли понимал, какое ледяное бешенство растёт во мне от его слов, не то бы остерёгся так близко наклоняться ко мне, так интимно бормотать в самое ухо.
- Вы о ком, о Роне говорите, Дегар? – не выдержав, перебил я, и лёд острыми углами прорезался в мой голос. – Я не ослышался? Это о ней, о вашей невесте?
- Вот именно. О моей невесте, - резко сказал он, сразу переменив тон. – Моей, а не вашей. А вы лучше вот что: вы уезжайте отсюда!
- Нет, не уеду, - покачал я головой. – Теперь уж точно не уеду без Роны.
- Ах, как вы опрометчиво поступаете! – проговорил он, но проговорил так, что у меня словно холодный червяк скользнул под воротником. Я вдруг почувствовал, что боюсь его, но вслух сказал, храбрясь:
- Знаете, Дегар, преимущество моего возраста перед вашим? Я уже не ловлюсь на внешние эффекты. Грозите сколько вам угодно – угрозы ваши моего решения не поколеблют.
- Я вам не угрожаю, - обманчиво индифферентно пожал плечами он. – Это вы меня что-то не поняли. Я люблю Рону – для меня её счастье прежде всего. Я о нём и пекусь. Составите вы её счастье, прекрасно. Первый поздравлю вас со счастливым браком.
- Взаимно, - буркнул я. Внезапный переход к этакому великодушию меня не обманул. Я вспомнил, что Холмс говорил мне о Дегаре ещё в первый день. Меня тогда удивила его резкость, но сейчас я склонен был согласиться с ним. И совершенно объективно, моя ревность была тут не при чём. Дегар вежливо, чуть ли не радушно поклонился мне, и мы расстались, но я ещё долго чувствовал в душе какой-то неприятный осадок – не то тревогу, не то досаду. Да и с Роной поговорить мне в тот день больше не пришлось – она словно избегала меня.