Школа
В школу он стремился всей душой. Когда его товарищ по играм, который был старше него на год, пошел в школу, было очень завидно. У мальчишки же не было детских учреждений за плечами, Сергея не водили в садик, хотя оба родителя работали, поэтому не было аллергии на такого рода учереждения. Видя его рвение, его брат устроил малышу “школу” на дому. Очень быстро он освоил грамоту, обучился писать, считать, читать. Дальше его “школа” не пошла, и Говорову пришлось ждать своей очереди на место за партой в настоящей школе.
О первом своем дне в школе он вспоминал со стыдом. Все ребятишки пришли с букетами и с мамами впридачу. Он пришел один, то бишь без мамы и без “веника”. Хоть и одет Сергей был не хуже других, но почувствовал себя на отшибе. В том же “строю” стояли его братья, но они были очень далеко во восех смыслах.
В первом классе мальчишке было очень скучно, он уже знал ту грамоту, которую проходили черепашьими шажками на уроках, поэтому учился спустя рукава. Писал плохо, но грамотно, считал быстро, но записывал грязно. Так и повелось, ему снижали оценки за грязь, которую разводил в тетрадках. Поведением школяр тоже не блистал, мог запросто уйти во время переменки домой, потому что знал все то, что будут проходить на уроке.
Подчиняясь своей логике, считал свои поступки правильными, никак не желая ходить по струнке. Моя голова рассуждала: “если знаешь то, что будут проходить на уроке, зачем на нем сидеть, теряя зря время! Можно же поиграть...” Поскольку медсестра предупредила учителей о его “трудном становлении” (надо ним уже тогда висел диагноз “детский церебральный паралич сосудов головного мозга”), многое сходило проказнику с рук. Долго еще он вспоминал свою первую учительницу, ее добрые глаза, ее сдержанную улыбку, ему хотелось приласкаться к ней, но школяр уже знал, что она учительница, и школьнику нельзя этого делать. Хотя понять, почему, неопытным умом было невозможно. Скорее всего школяр принял это правило за очередную блажь взрослого мира, которых еще немало встретится на его пути. Трудно Сергей приучался к дисциплине...
В начале второго класса случилась первая неприятность, о которой мальчшка просто не смог рассказать матери. Появился первый секрет, которым был секретом поневоле.
Нужда пришла во время урока, ему пришлось отпроситься. Второклассник застал там больших “дядь” из десятого класса. У одного над верхней губой уже вовсю росли усы, которые он почему-то не сбрил. Тогда они мальчугану казались очень взрослыми и большими. Они курили там. Увидев шпингалета, решили шугануть его, да так, чтобы он не развязал язык, для чего схватили малыша, уже напуганного неожиданной встречей: в малышачьем туалете такие “малыши”, и пару раз наградили тумаками и дыхнули дымом в лицо.
Почему-то надолго запомнились их громовые слова: “Не ходи сюда больше, шкет, а то прибьем!”. А куда, интересно, ходить, если припрет? В памяти осталось лишь мучительное одиночество: и рассказать нельзя, он же думал, что моя мать вновь, как всегда, не поймет его и ему же еще и достанется, и даже учительница к тому времени у их класса сменилась, и решить эту дилему нельзя. Откуда ему было знать, что надо было проявить немного смелости и вновь пойти туда, потому что там уже наверняка нет тех больших дядь. Разумеется пару раз случались катастрофы. Учительница не знала что предпринять и вызывали мать с работы. Разумеется она переживала, но ни разу не спросила сына, почему это все происходит с ним. Немного позже, он пересилил себя и пошел-таки в туалет, стараясь держаться своих одноклассников. Разумеется, никаких дядь он больше там не увидел, может быть они теперь курили в другом месте. Позже он начал понимать, что это и есть прелести общей школы для всех. Это “нормальная школа”, а что было в специализированных мне рассказал тот мальчишка, которого в детстве ему ставили в пример (его отправили туда сразу после первого класса).
По словам приятеля, в первый же день, когда он туда приехал, ребята побойчее и повзрослее отобрали у него все вкусности, которые приготовила ему мать. Воспитательница, которой поручили присматривать за ребенком, все-таки он впервые был оторван от дома, сидела у себя в комнатушке и занималась своими делами. В это время он знакомился со своими новыми друзьями — мальчишками разных возрастов, многие из которых были просто педагогически запущенными детьми. Угловатый мальчишка, подойдя к нему, спросил:
— У тебя мама из деревни?
— Да...
— Ну тогда будешь сало просить! — убедительно проговорил он.
Свет что ли, для него, сошелся на этом сале, но по словам приятеля, каждому новенькому из деревни он внушал мысль о сале.
Именно во время этих событий, которые происходили со ним, его мать впервые заявила своему ребенку: “Надо было тебя маленького еще об забор расквасить, и не было бы у меня больше проблем!”. Это только дословный перевод, на деле это было сказано на другом языке, поэтому фраза получилась шероховатая, но смысл примерно таков. Почему-то он уже не удивился. Потому, может быть, что давно понял, или вывел для себя одну вещь, вернее закон, который и находил одно подтверждение за другим: “Мать меня не любит”. Да, это было похоже на детский максимализм, но это сейчас, когда он вспоминал то время, он прекрасно понимал, что мать просто сильно уставала, тогда это было окрашено детским одиночеством и болью.
Ее донимал своими пьяными разборками отец, который, сколько себя помнил Сергей, вечно ревновал ее к каждому столбу, она очень много работала транспортерщицей на элеваторе (это горы просыпанного зерна, которое приходится кидать лопатами, это пыль, это постоянный, громкий гул). Приходя домой, она бежала во двор обихаживать скотину, которой всегда было много у них. А здесь еще младшенький со своими проблемами! Но тогда ее сын был слишком мал, может быть чуточку заторможен, чтобы анализировать, он расставлял оценки, а они получались такими, какими получались! Теперь-то юноша мог сказать, что это игра такая, своеобразный оберег, типа “чур меня”, но до этого пришлось доходить самому, пытаясь разобраться: где “серьезное лицо” игры, а где действительно “серьезное лицо”.
После второго класса его приятель по улице пошел в музыкальную школу на класс баяна. Как же он ему завидовал! Приятель мог посещать место, где рождаются чудесные звуки, где они плывут, где они летят! Девятилетнему пацаненку тогда этот мир казался сказкой, которая просто невозможна в жизни. Всегда так трудно достичь того, что просто невозможно в своей жизни, во всяком случае так кажется маленькому человечику! Может быть, потому, что эта сказка казалась невозможной, может именно поэтому, он не научился первейшему правилу птенца “раскрывать рот когда прилетает мама”. Да будь он действительно птенцом, то вообще, бы вымер! Так получилось, что он не смог попросить мать отвести его в музыкальную школу. Он даже приготовил целую песню, которую смог бы, несмотря ни на что, несмотря на мою дикцию, пропеть перед членами приемной комиссии. Воспоминания о том, как его утешал приятель, говоря, что ничего там сложного нет, просто пропеть и все лишь болезненой волной прокатывались по душе! Но все оказалось сложнее... не сложилось. Его подвела детская неуверенность в себе, его постоянное нежелание причинять очередные неудобства для жизни взрослых. Позже, вспоминая этот период, он отчетливо понимал, что именно тогда впервые ему подумалось о деньгах, которых могло не хватить большой семье, если и он что-то попросит для себя. Тогда, впервые, пришло осознание зла, которое несут в себе деньги. Маленькому человечику снова ничего не досталось из-за них!
Теперь, вспоминая тот момент, он думал, что ему надо было решиться, как решился на простой шаг в школе. Но в школе все зависело от него и только от него, а дома были мама, папа, братья! Кстати, брат, еще задолго до мальчика, бросил музыкалку через год, может быть, потому родителям было недомек, что младший болеет желанием учиться музыке!
В четвертом классе, на первом же уроке их классу раздали по листочку и дали задание написать о будущей профессии. Четвероклассники почувствовали себя такими взрослыми, как же, выпусники начальной школы вышли на простор школьных коридоров из того закутка на первом этаже, где располагались первые три класса!
Кто-то хотел стать водителем, то есть шофером, кто-то учителем. Сережка долго колебался между профессией “артист” и профессией “журналист”. Вспоминая о том, как он решил, что “артист” звучит слишком вычурно и напыщенно, поэтому решил написать “журналист”, вернее корреспондент, он всегда улыбался. Реакция на его заявление была саркастичной. При воспоминании, как его классный руководитель во всеуслышание заявил, посмеиваясь:
— А еще среди нас есть мальчик, который хочет стать корреспондентом! — и показал на сидевшего в уголке Сережку.
Он даже спросил:
— А почему ты хочешь стать журналистом?
Мальчишка ответил правильно и четко, только его слова потонули в смехе. Маленький мальчик встал и сказал:
— Я хочу стать корреспондентом потому, что мне трудно разговаривать только с самим собой!.. — может быть, не так гладко, позже то, как звучала фраза на деле, стерлось из памяти, но смысл был именно таков.
Он стоял тонкий, словно тростинка, но стойкий, как маленький одноногий оловянный солдатик под ржанием класса и не опускал глаз, хотя готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не стоять под прицелом нескольких десятков внимательных глаз, под громовой смех, стоявший в класе! Тогда же у нас все было общественное, даже такие детские тайны, которые ребенок доверил учителю, становились достоянием всех, кто хотел услышать о них. А если хотелось их осмеять, тогда тем более привлекали общественность, вечно покорную и готовую на все...
Тогда он впервые почувствовал “горечь журналисткой стези”. Даже просто высказывая свое мнение по поводу своего будущего, угодил, простите за выражение, в дерьмо, а что будет если он высскажет не совсем традиционные взгляды в своей статье или журналистком расследовании! Как поется в одной известной песне “То ли еще будет, ой-ей-ей!” Так будущий Довлатов впервые противопоставил себя общественному мнению и, не проиграв, не выиграв, почувствовал новый опыт, неведомый доселе...
В пятом классе он впервые опубликовал рассказ в местной районой многотиражке, в названии которой фигурировало имя Ильича. Точного названия, к сожалению, он давно уже не помнил, но что-то типа “Заветов Ильича”. Рассказик назывался “Павлик”.
Неожиданно его встретил гул, который возник по всей школе. Особенно все активно обсуждалось в его классе. Оно и понятно — не каждый день в обычной сельской школе появляется мальчик, пишущий в газету. Учитывая отношение к печатному слову в советские времена, не удивителен такой ажиотаж, возникший вокруг его скромной персоны.
Неожиданно, Сергей стал лишним едва ли не во всех играх одноклассников, превратившись в “выскочку и зазнавалу”, совершенно не прилагая к этому никаких усилий. Вначале он не понял, что же собственно произошло, но потом смирился: это была проблема, которую он не в силах был разрешить.
Мальчишка сидел за партой и никого не слушал, никого не воспринимал. Чувствовал он тогда только горечь, где-то внутри его маленького тщедушного тельца клокотала злость, отомстив, он даже не почувствовал удовлетворения, а почувствовал только пустоту, которая начинала разъедать его душу. Сергей уже тогда был страшно мстительным человеком. Уже тогда. Хотя постепенно постарался изживать в себе это качество...
Говорова вызвали на “ковер” к директору. Одноклассники не могли придумать за ним каких-нибудь провинностей, поэтому впервые посмотрели на своего самого странного персонажа сочувственно. Они не хотели бы оказаться на его месте, поэтому они и посочувствовали ему. Люди всегда готовы сочувствовать тем, кто попадает в ситуации, в которых окружающие, по их мнению, не могут, не должны оказаться.
Подготовка к неприятностям ему не понадобилась, хотя принесла мальчишке легкую дрожь в коленях, когда он открывал дверь в кабинет.
Директор сидел за своим массивным столом в глубине кабинета и посмотрел на него строго. Он же посмотрел на него с недоумением, как бы говоря своим взглядом: “Что такого я мог натворить!”. Вместо тирады, к которой вошедший был готов, директор встал со своего кресла и сказал:
— Это ты написал рассказ в газету?
— Я... — все еще не понимая, признался стоящий перед ним мальчишка.
— Тебе прислали гонорар. Три рубля. Мальчик, пойми это твоя первая зарплата, запомни этот момент на всю свою жизнь и купи что-нибудь своей маме на эти деньги! — торжественно произнес директор.
Об этом подумалось меньше всего.
Он понимал, что в тот момент директор колебался. Рискуя доверить деньги (неважно, что они были заработаны), директор думал примерно о том, что стоит ли отдавать деньги ему, или же вызвать его мать и вручить ей его первую “зарплату”. Возможно, эти колебания разрешились при первом взгляде на серьезного мальчика, который стоял перед ним, истинный пример отличника, которым он никогда не был по причине своей лени и неумения организовать себя на последовательное достижение поставленной цели.
Отношения к происходящему в большой родительской семье Сергей вспомнить не смог. Кажется оно было нулевое. Точно помнил он только то, что ни мать, ни отец никак не отреагировали на то, что их сын впервые вышел на журналисткую ниву. Ему было обидно! Ему было очень обидно! Как в детстве он попытался доказать, что тоже существует на этой планете, что тоже что-то значит в этой жизни, попытался заслужить хоть какую-нибудь оценку со стороны своих близких... В ответ получил молчание, вставшее стеной между парнем и родными. Мальчонка вновь раскачивал люльку сам, в одиночестве, вновь свои бяки ему приходилось находить самому — нашел там, где смог, ничего с этим не поделаешь! Никто не делал ему скидку на возраст в борьбе со страшным одиночеством, и ему понемногу пришлось научиться жить с ним под руку, и делать все только исходя из собственных воззрений. Как в случае с котятами, понимания хорошо он сделал или плохо у него не было, знал только, что отомстил за презрительный смех, заодно пытаясь доказать, что тоже чего-то мог в этой жизни, что не совсем пропащий!
Мальчишке было тогда только одинадцать, а он так хотел родной, мама, понравиться, даже достиг своего первого успеха, очень важного для него! Ему было только одиннадцать, неужели все дети в этом возрасте начинали писать в газеты, прыгать выше головы, летать на ракетах? Но почему же он вновь остался один на один с большим миром и леденящим холодом, проникающим в самое сердце. Постепенно пришлось привыкнуть к нему и даже не пытаясь оживить свое сердце. Зачем? Он не ждал понимания и оценки от этого пространства, которое его окружало, потому что не нашел в нем абсолютно ничего интересного. Он думал, скорее всего, о чем-то, начинал понимать, но все выветрилось под напором леденящего холода, поселившегося в его маленьком сердце, не достойном любви. Самая большая ложь, которая проникает в этот мир непонятно откуда, это ложь, что все достойны любви и тепла. На поверку оказывается, что никто ее не достоин, никто не может ее удержать и вырастить, никто не может устоять против леденящего ветра пустоты, которая способна вывернуть наизнанку все теплое и любимое, что скопил для себя внутри. Такова уж природа вещей...
Классе в седьмом у него начался период “оставьте меня в покое”! Становление одноклассников, их осознание себя парнями, довольно неприятно отражалось на нем. Агнец дождался своего часа. Отставая в физическом плане и психологической устойчивости, разумеется, он стал объектом нападок. Он вспомнил, что тогда его преследовала одна мысль, когда разыгрывались очередные соревнования и гордые одноклассники (как же: они первые в классе!) важничали на переменках: “вам это нужно, а я тут причем, оставьте меня в покое!”.
Примерно тогда же его преследовали сильные головные боли. Болезный даже пропускал по неделе, или по две из-за этих болей. Скорее всего они были результатом стрессов. Тогда же просил своих родителей перевести его в другую школу, но какая там другая школа, в поселке была только одна, а он был просто слишком наивным ребенком!
Воспоминание о том единственном приюте, который он тогда нашел, воспоминание о том, что спрятался от всех в себе, где всегда находил понимание и укрытие, всегда жило потом в его сердце.