Золотая люлька детства
Тоненькая свеча
...Река — она живая. Пустая и холодная. Не стой у нее на пути — все смоет, все потушит и ничего не оставит, ничего не сохранит, будешь дрожать от холода и нигде, абсолютно нигде не найдешь согревающего тепла...
Чистый ручей веры — плыви и отпусти все ненужное и больное. Пусть на маленьких веточках березы над рекой, которые останутся картинками в твоем сердце, сохранится то, что и есть ты и твоя любовь. Не знаю кто так может, не знаю, кому это нужно, но, может быть, в этом есть смысл? Может быть, любовь имеет смысл, может что-то в мире имеет смысл... Может имеет смысл всякая жизнь?! Если да, то какой?..
Он зажег тоненькую свечу перед ликом Спасителя. Тоненькие тени, похожие на острые ножи, побежали по половицам. Ощущение таинственности и причастности не покидало. Может быть именно поэтому люди иногда и моляться божеству...
Он всегда молился божеству, как только совершал какую-нибудь непристойность, которую, по его мнению, невозможно было простить. Жила в его сердце надежда, что божество простит и поверит в его доводы, в его цвет правды. Разный цвет у правды, разные они правды, у всех есть своя правда, только почему-то они не похожи на полновесную и большую правду. Гадостью тот или иной поступок он определял тоже интуитивно, потому что страшился вынести правду о том или ином своем поступке на всеобщее внимание. Понятие о том, что значит зло, а что добро ему приходилось всегда, всю свою сознательную жизнь, выводить самому. Трудно, безрадостно, со слезами души. Он скрывал свое непонимание грани между этими двумя понятиями. Скрытность скапливалась годами, постепенно становясь чертой его характера, как похоть постепенно овладевает характером, если сознательно отвергать любую из предлагаемых развитий сексуальности...
Пожелтевший кусок бумаги, на который молились несколько поколений его семьи, изображающий лик Божества, оживал под маленькими тенями, рождаемыми всполохами огня.
Три красных розы легли рядом с маленьким огоньком. Меж колючих ветвей строгих аристократичных цветов, словно капельки росы, притаились маленькие белые “пушистики” на ветках вербы. Капельки святой воды падали на розы, на вербу, на стекло иконы. Они словно алмазы горели в тусклом, неверном свете пламени, переливаясь радугой. Стоявшему на коленях перед святым ликом и шептавшему тихие слова было хорошо. Это было ясно по блаженной улыбке, исказившей тонкие черты его лица. Весна, верба, Воскресение складывались в первые слова, которые летели навстречу облакам:
“Создатель! Почему люди всегда такие злые и равнодушные, всегда желают друг другу только зла? Они всегда ищут суда мирского, призывая суд небес, и не замечают, как падают стоящие рядом братья и сестры от холода, от боли, от голода. Люди бегут от тех, кто стоит рядом, туда, далеко в небо одинокими буревестниками, надеясь там найти свой приют. А там только пустота, далекая и холодная. А дом такой холодный и нет в нем приюта...”
Верил ли он в слова, которые слетали с ее губ? Вряд ли... Слишком часто он произносил их, и слишком часто становилось еще хуже на следущий день... Говорят, что судьба преподносит только то, что человеку выпало с избытком... Где тонко там и рвется... Верил ли он божеству или людям, которые всегда выталкивали его на обочину?.. Нет, он не верил ни в божество, которое считал подобным злобному монстру, он не верил и в людей, которых считал зверьми. Он даже не боялся ни того, кого изобразили на маленьком кусочке бумаги, ни тех, кто ходил под окнами по тратуарам. Он не был хищником, он был слишком доступной жертвой, травоядным, которого оставляют в покое на черный день, агнец на заклании. Парень знал, что ничего не изменить в мире, поэтому остранился и перестал существовать в нем, в мире, который был ему предложен...
Сергей Говоров, худенький, не выглядящий на свои двадцать два, паренек появился на родине в годовщину ухода из жизни своей матери. Маленькие серые домишки встретили его враждебно, почти агрессивно. Его странная персона больше не принадлежала их миру. Его тень, словно захватчик, вторгалась в этот узкий круг своей, знакомой маленьким домишкам жизни. Круг этого существования, как не исследованная планета Марс, выставлял знакомые только причастным аллюзии по отношению к слову “жизнь”. Именно тогда в его душе воскресли, погребенные было за год другими заботами воспоминания, которые продолжали мучить больное сознание до тех пор, пока не вспомнилось все, до последней мелочи связанное с этим золотым временем — его детством. Разумеется, пришло только то, что осталось, запечатлелось в памяти, но и этого оказалось немало, удивительно немало. Ушедшие события падали к его ногам, как маленькие фотографии, и оставалось только топтать их по одной грязными и пыльными подошвами обуви...
Почему его судьба решила перебрать эпизоды золотого времени, которое называют "детство", подсунув нежданно свидетельства давнего времени? Может быть, потому, что эта пора вторгалась очень часто в самые неподходящие моменты жизни, не позволяя выкинуть себя на свалку вещей, которые перебирают старики, греясь возле камина, развлекая себя своей жизнью. Или картины ушедшего появлялись в его повседневности, именно, в самые подходящие моменты существования? А может быть потому, что однажды сноха заявила ему, что это он убил свою мать. Не буквально, разумеется, это обвинение не для этого было брошено в мир, вероятно, оно означало переживания, которые доставило матери ее порождение. Оглядываясь в прошлое, ему ничего не оставалось другого, кроме как понять, что ничего не могло быть иначе, просто ничего. С другой стороны, на его родном языке выражение, брошенное словно приговор, означает быть с ней до конца, до последних моментов пребывания бренного лона, из которого вышел такой персонаж, как этот парень, на этой грешной Земле. Поэтому можно было с полной уверенностью сказать снохе, что да, судите его — человека, который убил свою мать, который был с ней до последнего вздоха. Но позвольте отступнику от норм чего-то там употребить для этого свой родной язык, который точнее смог бы выразить отношение приговоренного к родному человеку.
Эта женщина, которая была его родительницей, не просто породила сына, она в большей степени сделала своего младшенького таким, каким он стал: угловатым, не слишком коммуникабельным с остальным миром. Во всяком случае ее младшенький именно так думал, хотя кто его знает, что нас делает такими или другими...
От этих своих черт, которые ему совсем не нравились, отпрыск вынужден будет избавляться всю жизнь. И незачем судить его за то, что ему неожиданно страстно захотелось рассказать свою правду о матери, правду того времени и того места, откуда происходила маленькая судьба, не боясь, что кому-то эти слова обожгут глаза и сердца, и тот возненавидит человека с именем Сергей Говоров за это. Но сделать это оказалось немного сложнее, чем придумать целую планету. Потому, вероятно, что придумывая планету, ты рисуешь по белому, девственно чистому пространству, а рассказывая о том, что было, то и дело натыкаешься на остатки переживаний, которые отзываются в душе дикой болью. Чтобы убрать боль, невольно раскрашиваешь события по своему сценарию, в цвета своего идеала, а это уже не то время, которое было.
Время, о котором повествуешь, все равно остается отражением времени, которое видела твоя ипостась. Приукрасив потом, убрав слишком неудобные моменты, которые рождают полу ложь, начинаешь свое повествование для самого себя, повествование о некоем двойнике, который существует только в твоем воображении. Сергею пришлось пройти через эту полуправду полуложь, чтобы хотя бы немного прикоснуться к своему детству.
Можно оформить в единые воспоминания маленькие всполохи чувств, уже ушедших в подсознание, только раздвоившись в своем сознании. Вот и ему пришлось породить некоего героя, который смог бы произвести хирургическое вмешательство в историю. Придуманный оказался очень болтлив и неуемен. Так бывает, когда надо слишком много вместить в кроткого, довольно поверхностного человека. Кое-что из его разговоров мне, отчасти знакомому с историей человека под именем Сергей Говоров, показалось интересным и я пересказываю это тебе, мой Бог, мой читатель, надеясь на твое снисхождение.
Итак, все, что наплел Сергею придуманный образ, о его матери, мысли, рассыпанные полу картинками по времени, точно так же, как рассыпается ворох старых фраз на полу страницами развалившейся книги. Иногда, похожие на осенние листья, кусочки бумаги складываются в довольную рожицу властелина этого мира, который вновь ничего не сделал, чтобы облегчить путь своих детей на этой планете, чтобы помочь им выполнить свою задачу, с которой они пришли в этот мир погостить. Наоборот, кажется, что самый сильный мира сего делает все, чтобы затруднить выполнение этой задачи. Но это лишь кажется, потому как только идя этим путем можно обрести то, что никто и никогда не сможет отнять: душу и веру. А можно их потерять. Иногда кажется, что невелика потеря, но что мы знаем о важности и не важности тех или иных вещей там, за последним нашим дней?!.
Меж фотографиями, которые гирляндой падали на пол, возле сидевшего перед печкой Сергея, попадались странички рассыпавшегося дневника, который он вел в своем детстве, записывая в него самые важные события. Иногда он пропускал время целыми месяцами, никак не отражая их на страницах потертой школьной тетради, иногда записи появлялись каждый день. Парень потянулся к листочкам исписанным мелким почерком и задумался...
Тоненькая свечка исчезла. Она улетела в небо вместе с последней, тоненькой струйкой синеватого дыма. Как и моя молитва, моя исповедь пустоте. Слова рождают в ней целую вселенную, только мне не нужна галактика в небесах, страна в небесах, не нужен рай в небесах, хочется жить здесь. А может это возможно? Простора, кажется, хватит и в уютной колыбели. Может я еще слишком маленький? Твой непослушный проказник, твой ребенок, мой небесный Отец и этого уже не изменить...
Молитва стихает, как стихают в моей голове воспоминания. Есть, все же, в писательстве тень гордыни, и никуда от нее не денешься!.. Я иду дальше — мне надо жить, мне надо дальше идти по дороге соблазнов и грехов, может быть надо...
...Река — она живая. Пустая и холодная. Не стой у нее на пути — все смоет, все потушит и ничего не оставит, ничего не сохранит. Чистый ручей любви течет и течет — плыви и отпусти все ненужное и больное. Пусть на маленьких веточках березы над рекой, которые останутся картинками в моем сердце, сохранится то, что и есть ты и твоя любовь. Не знаю кому это нужно, но может быть в этом есть смысл? Может быть любовь имеет смысл, может что-то имеет смысл? А если что-то имеет смысл, то что же это, если не любовь?..