Эта история началась полвека назад. Осенью наш студенческий курс отправили, как водится, в деревню на картошку. Эта поездка запомнилась тем, что тогда я единственный раз в жизни прокатился верхом (без седла) на смирной кобыле, а потом мы вдвоем с одним парнем сложили на полевом стане печку – дровяную плиту на четыре конфорки, которая потом исправно обеспечивала горячей пищей наш молодой и вечно голодный коллектив.
А накануне возвращения домой я заболел – что-то вроде отравления, озноб, но в деревне не то, что врача, у нас даже градусника не было. Полечившись водкой и добравшись на следующий день до Москвы в кузове грузовика, я попал в больницу, где меня и прооперировали с диагнозом аппендицит. Однажды институтские друзья пришли меня навестить и принесли маленькую книжку стихов Р.Киплинга. Это было первый сборник избранных стихов нобелевского лауреата на русском языке, изд.1922 года под редакцией Лозинского, а в нем - два десятка стихотворений в переводе Ады Оношкович-Яцыны.
До этого о стихах Киплинга я даже не слышал. Мне и большинству моих сверстников он был известен, как автор Книги джунглей и прекрасных сказок о животных. Я с детства помнил сказку про любопытного слоненка, которому крокодил вытянул нос, любимым героем был храбрый мангуст Рики-Тики-Тави. Мы с друзьями смотрели дома диафильм «Отчего у носорога шкура в складках». А позднее появились и настоящие фильмы. Когда мы вернулись в Москву из эвакуации, моя тетка повела меня смотреть цветной американский фильм «Джунгли». Фильм очаровал, поразила дикая природа и актеры-звери, мы раньше ничего подобного не видели. Значительно позже появился чудесный многосерийный советский мультфильм «Маугли», Каждый из персонажей этого мультика запоминался своей индивидуальностью, своим характером: простоватый тренер-воспитатель медведь Балу, бандит тигр Шерхан, его «шестерка» шакал, мудрый старый Каа, благородный вожак волчьей стаи Акела, племя болтливых и самовлюбленных бандерлогов, грациозная и опасная пантера Багира и хранительница бесхозных сокровищ – верная, но глупая старая Кобра.
И вот вдруг Киплинг-поэт! Я стал читать и был покорен. Завораживали необычные сюжеты баллад, мужественные, энергичные строчки. Огромное впечатление осталось от «Мэри Глостер», от «Женщины моря». Запомнились суровые картины полярной природы в «Балладе о трех котиколовах»: «И Бог, обрывающий айсберги/ И в море ведущий лед/ Слышит, как плачет лисенок/ И ветер в снегах поет…» Там же неожиданно для себя нашел знаменитую «Пыль», которую мы со студентами часто распевали, не задумываясь о том, кто автор текста.
После первого знакомства мне захотелось читать его еще. Бывшая моя школьная учительница литературы дала мне более полное издание. В нем я нашел, среди прочего знаменитую «Балладу о Западе и Востоке», в переводе Полонской, в ее же переводе полюбившийся мне «Мандалей», где впервые прозвучал «зов Востока». Я был под сиьным впечатлением от «Заповеди» (пер. Лозинского, в оригинале - „If“). Скоро я знал его наизусть и читал в институте на вечере со сцены. Позднее я увидел это же стихотворение «Если» в переводе Маршака и был несколько разочарован. Мне стали попадаться уже знакомые стихи Киплинга, но в других переводах; некоторые местами выглядели ужасно, например, из того же «Мандалея»: «Этот идол, вот беда/ Ихний главный Бог БуддА…». Я тогда впервые стал задумываться о переводах в поэзии. И не случайно позднее одним из любимых стихотворений стало «Дурак». Это самый удачный из переводов, сделанных К.Симоновым, как раз тот случай, когда чувства и мысли поэта оказались очень близки переводчику, от этого строчки Киплинга на русском языке здесь зазвучали очень искренне.
Со временем появилась возможность купить уже новые книжки Р.Киплинга, в том числе его прозу. Кое-что мне подарили мои друзья, зная о моих пристрастиях. Таким образом, постепенно у меня образовалась небольшая подборка его книг. Интерес вызывала и жизнь писателя, и отношение к нему современников. Я узнал о том влиянии Киплинга, которое испытали на себе русские поэты начала 20-го века Гумилев, Тихонов, Луговской, Багрицкий и др. Самый молодой из нобелевских лауреатов, на несколько десятилетий переживший свою славу и окончивший жизнь в забвении на родине, получил большее признание в далекой России, даже несмотря на ярлык, навешенный на него советской пропагандой – «апологет британского империализма». И я все время находил у него что-то новое для себя. Вот, например, философичное и полное сарказма стихотворение «Ученик», там есть такие строчки:
…………………………………………..
Он светлой мечты не предаст ни на миг.
Однако неведомо мэтру:
Наступит момент – и его Ученик
Труды его пустит по ветру!
…………………………………
Надеется он: однозначно прочтут
Скрижали, где нет суесловья.
Увы, ученик обесценит весь труд,
Ему навязав предисловье!
Прошло более семи десятилетий после смерти писателя. Но многие его стихи до сих пор звучат в полную силу. Во время афганской войны вспоминалась «Переправа у Кабула». Не стареют «Дезертиры». А как актуально звучит «Бремя белых» в эпоху крушения прекраснодушных надежд на свободную Африку после развала колониальной системы: «Неси это гордое Бремя/ Воюй за чужой покой/Заставь Болезнь отступиться/И Голоду рот закрой/ Но чем к успеху ты ближе/Тем лучше распознаёшь/Языческую Нерадивость/ Предательскую Ложь» – чем не гимн для Голубых Касок? А написанное Киплингом в 1918 году резкое и трагическое стихотворение «Россия – пацифистам» в Советском Союзе, естественно, не публиковалось. На русском языке оно появилось только через 70 лет в Париже в переводе Василия Бетаки. Тогда же в 1986 году в Москве в ЦДЛ отмечалось 50-летие поэта-переводчика М.Л.Гаспарова. На этом вечере юбиляр прочитал свой перевод этого же стихотворения, много лет пролежавший в столе. Как рассказывают, в партбюро разразился скандал, но времена были уже не те.
Судьба моя сложилась так, что в 90-е годы я стал работать с англичанами и много раз бывал в Лондоне. И знакомые по любимым стихам лондонские названия оживали передо мной. Вот Киплинг пишет: «Но не ходят омнибусы здесь от Банка в Мандалей» и там же «Пусть гуляю я по Стрэнду с целой дюжиной девиц…», а меня как раз поселили в гостинице на этом самом Стрэнде, и я каждый день ходил по нему на работу пешком через знаменитый мост Ватерлоо, или ехал в подземке с пересадкой у Банка. А в стихотворении «В неолитическом веке» автор упоминает Клапам, бывший пригород Лондона. В наши дни он стал районом Большого Лондона, и я там нередко бывал в доме моего коллеги. Кстати, именно в этом стихотворение Киплинг рисует наш мир как один большой дом, населенный столь разными, друг на друга непохожими народами. Он как будто предвидел грядущую эпоху глобализации. И там же он декларирует свой взгляд на творчество:
Вот вам правда навсегда, я нашел ее, когда
Лось ревел там, где Париж ревет теперь
Девяносто шесть дорог есть, чтоб песнь сложить ты мог,
И любая правильна, поверь!
Франкфурт/Майн, 2010