Глава 10. Бумага и металл.
Здравствуй, Саня! Получил твое письмо и фотки аккурат под Новый год. И по этому поводу пил за твое здоровье самодельное вино, испытывая некоторую душевную смуту – то ли от вина, то ли оттого, что еще год прошел, или от твоего письма, написанного каким-то грустным, а не напористым энергичным пешкинским пером, к какому привык. Утешили фотографии. Ей-богу, мне волжскому человеку, ну никаких иных водоемов не надо, пусть там хоть киты плавают. Филов, глядя на волжские просторы, тоже языком цокал и тихо завидовал. А Лена моя, глядя на себя в БМВ, аж разрумянилась от восторга. Так что спасибо тебе огромное за рыбалочку, лучшей-то не было и, вряд ли, уже будет.
Филов поедет на днях в Москву и попробует Сереня там подтолкнуть. Может прочтет твой роман. Хотя Фил, говорит, что им там всегда некогда. Как не зайдет в редакцию, там разговоры про Русь и евреев, и всегда под водку до зюзи. Так что читать ему приятелей просто некогда.
Я, между прочим, с Божьей помощью засел за большой роман. Месяц всякие книжки листал по истории, готовился. Но про моего князя – Михаила Тверского – сведений крайне мало, хотя мужик он, честное слово, достойный. Потом почти месяц первые два листа писал, но чрезмерно стилизовал – теперь переделываю. И скажу я, переделывать-то хуже, чем заново писать. К концу мая надо роман закончить.
Издать по идее должны, так как этот князь последний в серии Рюриковичей. Шура Филов выпустил романище про Всеволода Большое Гнездо и про Мстислава Удалого. Теперь пишет про Тиберия. Первую книжку читал – очень даже неплохо.
Надо сказать, что при такой работе, никакой другой заниматься невозможно. А тут еще учителя бастуют, собаки, а у меня дома детки сидят. Только за столом размахнешься – на тебе, Ксенька прется, денег на чупа-чупс просит. Никакого мата не хватит. А тут чистая гонка, хочешь не хочешь, а семь-восемь страниц выдай. Причем количество страниц увеличивается из-за впустую потраченного времени. Для меня это бешено тяжелый труд и постоянное преодоление характера. Но когда-то же надо. Жить осталось немного. И даже если много… Одним словом, я рад, что так сейчас устроилась жизнь. Я свободен, ни от кого не завишу. Можно ли мечтать об ином?
Денег нам с Леной хватает впритык, но с другой стороны, когда работал в театре, нам их вообще не хватало – больно широко жили.
Ну, вот и все! А. Коренкин.
Директор типографии Гаманюк, когда волновался, говорил очень быстро с львовско-украинским прононсом. При этом беспрестанно двигался, что-то искал, поправлял в шкафах.
-- Вот познакомься…
Дальше опять что-то неразборчивое. Благо, что мужчина тут же протянул визитку, где значилось на английском и русском: «Директор издательства «Плевна» Стоян Боркич».
-- Можно называть Иваном, если трудно запомнить, -- пояснил он и щедро, как это умеют многие европейцы, улыбнулся, радуя окружающих блеском зубов, стойким дезодорантом, чистотой носового платка, которым Боркич стал протирать запотевшие линзы очков.
Из длинной скороговорки Гаманюка, Пешкин понял главное, что зовут в долю для издания будущего бестселлера «Современность». Авторские права выкуплены. Рукопись сверстана. Дело встало из-за бумаги. Нужен хороший офсет с белизной не ниже девяносто процентов и картон не балахнинский, а финский.
-- Достанешь?
Оба посмотрели внимательно, уже без улыбок.
-- Оплата наличными. И часть тиража, которую ты определишь сам – по себестоимости.
Бумагу хорошую с комбината выгребали шведы. Но предложение потрясающее. Да и «нал» великое дело.
-- Я попробую. Нужно подумать…
-- Это не конкретно. Тут надо срочно -- да или нет.
Пешкину захотелось присесть. Хотя все стояли. Точнее, стоял болгарин, а Гаманюк продолжал перемещаться по кабинету.
-- Могу твердо обещать офсетную бумагу. С высокохудожественной сложно. А картон только по бартеру через посредников, что будет дороже.
--Вот это деловой разговор!
Гаманюк приостановил кружение: «Понадобится сорок восемь тонн бумаги». В воздухе повисло «когда?»
Пешкин догадался, что Гаманюк пригласил его лишь потому, что с хорошей бумагой сложно, что все сроки провалены, поэтому в ход пошли наличные. Хороший шанс отличиться.
Телефонные номера светлогорского комбината помнил уже наизусть и стал набирать сбыт, заместителя по коммерции, по производству, стараясь прорваться сквозь треск и вопли про обмен долларов. Ответил производственник Степнов, что было хорошим знаком. Он умел говорить «да» и был в теме, поэтому слушал внимательно про нержавейку с молибденовыми присадками для варочных котлов, которую нужно срочно вывезти с завода. Уточнил толщину листов, размеры и пообещал отправить машину в понедельник, загрузив ее предельно офсетной бумагой.
-- Первые двенадцать тонн придут через неделю. Но мне нужно срочно оплатить за металл двести сорок тысяч…
Боркичу, который третий год работал с россиянами и насмотрелся в Москве на разных проходимцев, принимавших его за идиота, которому можно впаривать гнилую капусту, это все показалось умело разыгранным фарсом.
-- Предоплаты не будет! Это ваша проблема, – твердо, как умел, сказал Боркич.
-- Жаль. Хотя именно так завещал товарищ Бендер. Мне товарищ Гаманюк перебросит деньги на расчетный счет. Так ведь Артек Иванович?
Артек мякнул что-то невразумительное и застучал по кнопкам телефонного аппарата. После переговоров с бухгалтером, пообещал перечислить половину. В этой двоякости выражалась исконная трагическая сущность Западной Украины, которая не доверяла ни полякам, ни русским.
Пока Гаманюк разливал в бокалы коньяк, нарезал трясущимися руками лимон, болгарин листал-разглядывал книги, выложенные стопой на показ. Пешкин соображал, где добыть сто двадцать тысяч рублей, чтоб не сорвалась сделка. Привычно выпили за здоровье присутствующих. А Боркич лишь пригубил и отставил бокал.
-- Вы, Стоян, словно немец, а не славянин, -- укорил Гаманюк, наливая снова в бокалы. – Давайте выпьем за успешный финал. Видели, как Саша закрутил по бумаге?.. Не думайте, он не блефует. Я его знаю давно.
Похмельный синдром ослаб, он мог говорить теперь внятно, не проглатывая окончания слов.
Боркич приложил руки к груди, стал пояснять, что у него и мыслей плохих не было. Просто привык работать по принципу: товар – деньги.
-- Раз Стоян не пьет, я тоже не стану. Забыли, похоже, как поили русских солдат сливовицей, звали братушками.
Боркич стрельнул черным глазом и даже отвечать не стал. Он привык, что русские давят сантиментами, обмазывают все историческими соплями, не понимая, что в бизнесе нет места настроениям, дело надо делать, а не болтать. Кроме того, в истории много путаницы, что он уяснил в Сорбонне во Франции, где учился на филологическом, а потом в родной Софии, потаясь, обсуждал с друзьями формы протеста по освобождению Болгарии от советского протектората.
Составили протокол о намерениях, обозначили сроки, тиражи, расписались. Гаманюк снова налил себе в бокал коньяку. Руки не тряслись, можно было командовать дальше. Он приходил на работу к семи, а уходил со второй сменой печатников в полночь, потому что дома по вечерам сходились два сына, их жены, дети и начинался такой гвалт, неразбериха, что после выходных, он приходил на работу больной. А если появлялась возможность, то сбегал на фабрику и в воскресенье. Где мог спокойно под утренний чай подремать в кресле, пролистывая газеты. Производство его особо не интересовало, понимал, что без вложений, типография через два-три года встанет. Следил строго лишь за финансами, но спокойно, без лютости.
Идти на поклон к бандитам Пешкин опасался, хотя не раз зазывали, обещали низкий процент. Оставалось только продать реэкспортную «Самару». На нее давно положил глаз инженер-управленец, помогавший оформлять на заводе нержавейку, которая шла в основном для оборонных заказов. Просил пригнать такую же «финку» в обвесе с импортными комплектующими. Пешкин пытался объяснить, как это не просто, не потому что набивал цену, а потому что пограничный переход работает в одностороннем порядке, только для финнов, которые вывозят лес и целлюлозу. Чтобы выехать в Финляндию с советским паспортом, нужны знакомства на уровне командира погранотряда, нужны подарки, согласно установившейся таксы – двести долларов с человека.
Степнов, организовавший тогда поездку, высадил Пешкина в городке Лааперанте, в сорока километрах от пограничного перехода с напутствием: «Давай сам по автосалонам на такси… А мне надо к знакомому шведу. Встретимся вечером в кафе «Лахта».
Бардовые Жигули 99-й модели были единственными на весь этот небольшой финский город, но Пешкин нашел их в притемненном углу у стены с выгоревшим ценником. Огорчил владелец салона. Он отказался принять к оплате доллары, всучил бумажку, и даже вывел из салона на улицу, беспрестанно лопоча по-фински, показывая руками направление к банку, а на пальцах расстояние до поворота.
Банк взял комиссионные и доллары перевел в финские марки по такому низкому курсу, что Пешкин аж прослезился. Зато вспомнил родную сторонку, где все просто и рубль ничто, когда у тебя на руках доллары.
Машину финны загнали на техосмотр, проверили колеса, двигатель, все жидкости, в том числе в омывателе, подарили полдюжины каталогов и календарей с полуобнаженными девицами, которые очень выручали Пешкина на постах ГАИ, когда подходил очередной сержант со своим: дай хоть что-нибудь. Просили не обижаться и приезжать еще, но не с долларами, а с финскими марками в кармане.
«А ведь молодцы, как свою валюту возносят», -- проникся уважением Пешкин к ним после кофе с пирожными и множества пожеланий доброго пути на английском, русском и финском.
Оставшиеся три или четыре часа Пешкин провел в супермаркете, где финны носились с тележками загруженными доверху, словно КамАЗы, а он ходил и не мог ничего выбрать. Стоило ценник перевести в рубли, сразу пропадало желание, да и денег, как всегда, оставалось в обрез.
Кафе «Лахта» помог найти таксист. Больше того, усадил за столик и что-то объяснил официанту. Тот тут же принес бокал брусничного морса, пояснил, как мог, что это презент, что у них всю неделю перед Рождеством любые салаты бесплатно, а горячие блюда на заказ.
Пешкин перепробовал все двенадцать салатов и к приходу Степнова был сыт под завязку. Но тот даже слушать не стал, заказал отбивные и когда их принесли, Пешкин зауважал финнов еще больше. На тарелке диаметром чуть ли не полметра лежал огромный кусок мяса, а сбоку скромненько овощное ассорти.
-- Ешь, не обижай хороших людей, -- попросил Степнов, ловко орудуя ножом и вилкой. – Через пару часов дома будем, еще покупку успеем обмыть хорошенько.
«Но лучше бы этого не делали», -- думал запоздало Пешкин. В Ленинградской области декабрьский мелкий дождь ложился на заснеженную трассу и тут же застывал тонким ледяным панцирем. Даже на скорости сорок машина уползала с дороги на поворотах, дважды пришлось выкапываться из снега. Поэтому вечерний Питер, окутанный сизой мгой, не порадовал, и заезжать в любимый Букинист на Невском, как намеревался, он уже не хотел и мечтал лишь о теплом душе, раскладном диванчике в квартире у любимой сестры.
Он ехал вдоль набережной Мойки. Сначала услышал визг покрышек, а затем краем глаза увидел, выскакивающую из переулка машину. Иномарка, старенький Форд, подрезала и тут же ослепила стопами. Пешкин, круто вывернул руль влево, уходя от удара на встречную полосу, провернулся вокруг оси, проскрежетал дисками о бордюр и встал. Попил водички, чтобы успокоиться и понять простое: всего пару секунд и вместо новой машины -- огромный геморрой,.
«Подстава» -- словечко только входило в обиход вместе с бандитами, которые взимали дань за проезд по территориям, которую они называли своей. Пешкину везло, дань платил пока только гаишникам, которые обласкивали машины с транзитными номерами, как родные, требуя показать аптечку, аварийку, огнетушитель. А если всё было в порядке, то очень обижались и говорили: ладно, начнем проверять на угон. Некоторые перегонщики возмущались, «гнали волну», но Пешкин предпочитал шутить и торговаться, как на рынке, смеясь и выворачивая карманы: «Отдаю последнее, даже пожрать не на что».
Гаишники на трассе разные. Особливо стояли тамбовские, шуток не понимали и начинали за любую мелочь пугать: все, отбираю права, перешлем по почте. Рязанцы всегда жестко неуступчивые, но их можно было разжалобить дорожными трудностями, историей про бандитов. Легче всего было рядиться с москвичами. Они легко откликались на шутку и под веселый анекдот, могли сказать, ну, ладно, езжай, только поосторожней. А молоденький лейтенант как-то даже предупредил Пешкина: «Смотри, там перед Каширой, еще патрульная стоит».
Но жадные тамбовские парни, казались ангелочками, на фоне ростовских, которые работали слаженной парой и крутили до упора, изучая въедливо документы. И если ошибок не находили, то говорили что-нибудь, вроде: «А ты знаешь, что вышел новый закон о ДПС, теперь для проезда с ноля часов требуется спецпропуск». Водитель после этого обреченно доставал деньги. «Ладно, не жлобься, -- успокаивал иной «депеэсник», -- у меня жесткий план. Мне работу терять не с руки».
С комбината поздним вечером приехал КамАЗ с офсетной бумагой. Гаманюк привычно улыбчивый, пахнущий коньяком, погрузку организовал моментально. «Долларами возьмешь?.. Вот и отлично, Саша. Начну книжку печатать. А ты нажимай. Если сорвется заказ, нас с тобой в дрова упакуют».
Пешкин сам поехал на КамАЗе за сталью. Дело серьезное. Одних подписей надо два десятка поставить, чтобы документы оформить. Да и сталь могут попутать.
В третьем цехе, где плавили самые сложные сорта нержавейки с молибденовыми и титановыми присадками, он грузился впервые и никак не мог совладать с ситуацией. Нет мастера, козловой кран сломался, такелажники в пол пьяна и никак не найдут нужный сортамент.
Подошел к бригадиру, сунул денег на водку: «Надо успеть до обеда» . А тот, отсвечивая красной потной мордой, завел разговор про разные дела на заводе, про отгрузку в пятом цехе, где начальник его давний приятель.
Пешкина от нетерпячки в пружину скручивает. Пятница. Так бы и заорал в мать-перемать, но сдержался, пояснил, что Карпухина знает, что покупает нержавейку давно.
-- Ну, так давай тебе пару листов лишних кинем?.. Всего-то за пол-лимона.
-- У меня столько нет, -- ответил Пешкин, силясь понять, не подстава ли.
Хитрый глаз бригадира уперся в грудь: давай, сколько есть…
Подъехали к проходной. Сердце у Пешкина забухало, ладони вспотели и мысли всякие разные. И оправданье уже приготовил, что это грузчики обсчитались, что он тут не при чем.
Вохровец посмотрел документы, забрал пропуск и в кузов не заглянул.
-- Проезжайте!
Зашли с водителем в заводскую столовую. Навстречу бригадир и сходу вопрос, что, все нормально?.. А ты боялся. Обращайся. Я тебя выведу на людей, которые разом машину нержавейкой загрузят.
-- Ворованная?
-- Ты, может, слыхал, что недавно с территории завода вывезли вагоны с никелем и молибденом. Второй месяц цех наш стоит. Сырья нет. Надо как-то выкручиваться. Выбраковку таскаем. Для военных, заниженный процент в ноль целых хрен десятых, возможно, и важен, а гражданским попрет за высший сорт.
-- То-то в столовой почти никого.
Бригадир привычно ругнулся, оглядывая полупустой зал. «Вон мужик у окна – это Вовка Гаврилов. У него батя герой соцтруда. Металлург. А Вовка пустой супчик хлебает, на мясо денег нет. А ты мне – «ворова-анная». Да пошли они все вместе с новым директором!..»