Я проснулся оттого, что волосы Роны нестерпимо щекотали мне губы и нос. Я едва удержался, чтобы не чихнуть и чихом не разбудить её. Было рано – только рассвело, и лучи солнца ещё не утратили утренний розовый отлив. За стеной, как все многолетние курильщики по утрам, надсадно кашлял Холмс. Я осторожно высвободил затекшую руку из-под головы спящей девушки и сел, нашаривая ногами туфли. Неприятный сюрприз – голова болела уже с утра. К тому же, хотелось пить, курить и в туалет. Я усмехнулся, вспомнив слова, когда-то сказанные Холмсом: «Утро убивает своим ярким светом всё то хорошее, что принесла в своём доверительном мраке ночь».
Нет, бога ради! Я ни о чём не жалел. Но я немного боялся пробуждения Роны и насмешливых, всё понимающих глаз Холмса.
«Что ж, лучшая защита – это нападение», - решил я, и сам первый толкнул дверь в смежную комнату.
- Если вы пришли покаяться в том, что снова разделили с моей дочерью постель, - сказал Холмс, едва завидев мою исполненную боевого пыла фигуру, - то не трудитесь. Во-первых, здесь тонкие стены, а у меня хороший слух, хоть я и старался не прислушиваться изо всех сил, а, во-вторых, если вы заметили, я сам был, в некотором роде, инициатором вашего уединения.
Краска густо залила моё лицо, обдав жаром.
- Ну а если, - невозмутимо продолжал мой друг, - я ошибаюсь, и вы пришли, чтобы предложить мне свою компанию за чашечкой утреннего кофе, то я с радостью принимаю ваше предложение. Но прежде оба приведём себя в порядок, ладно? Вам что-нибудь подсказать?
- Нет-нет, - пробормотал я, чувствуя, как румянец на моих щеках медленно гаснет.
- Тогда встретимся через четверть часа в гостиной, хорошо? Да, совсем забыл… Доброе утро, Уотсон!
- Доброе утро, - прохрипел я, как удавленник, только что вытащенный из петли. Вытащенный Холмсом.
Через четверть часа я вошёл в гостиную в куда менее растрёпанном состоянии – и внешне, и внутренне. Холмс уже сидел у стола, на котором был сервирован скромный в деревенском стиле завтрак на двоих. Памятуя об отсутствии прислуги, оставалось думать, что эта сервировка – дело его собственных рук. Да и внешний вид его претерпел некоторые изменения: вместо простой клетчатой рубашки с кожаной жилеткой, брюк гольф и сапог, которые он имел обыкновение носить здесь, на нём была тонкая батистовая сорочка, мягкий сюртук тёмно-бордового, почти чёрного, цвета, шёлковый шейный шнурок, узкие брюки со штрипками и кожаные туфли на каблуке с особым дорогим матовым блеском. Длинные волосы он уложил на бриолин, собрав сзади в косу чёрной шёлковой лентой.
- Что такое, Холмс? – не удержался я. – К чему этот официальный вид?
- А, это к тому, что я собираюсь нанести визит сразу после завтрака – помните, я говорил о лорде Кристофере, дяде Говарда Лонгли?
- Да, помню.
- Ну вот. Вы ведь пойдёте со мной?
- Конечно.
- Значит, и вам придётся быть при параде. Я этого Кристофера лично не знаю, но слышал, что он порядочный сноб, так что лучше постараться и произвести впечатление. Хотите кофе?
От кофе я отказался – голова всё ещё болела. Зато с удовольствием выпил молока – оно было здесь не то, что в Лондоне. Когда мы заканчивали завтрак, в гостиную вышла Рона. При её появлении я невольно смешался и «доброе утро» пробормотал довольно натянуто. Она ответила мне, тоже не поднимая глаз.
- Если бы вы знали, дорогие мои, - насмешливо проговорил, переводя взгляд с неё на меня, Холмс, - каким убелённым сединами стариком я себя чувствую, глядя на вас. Особенно на вас, Уотсон. Мне бы ваши заботы!
- Ну и возьми их себе, - под нос буркнула Рона. – Имеешь полное право на контрольный пакет.
- Что-что? – глаза Холмса стали острее шила. – Что ты хочешь этим сказать?
- А то, что не вмешайся ты, мы с Джоном ещё зимой, вероятно, поженились бы. И тебе не пришлось бы теперь ни смеяться над нашей житейской глупостью, ни сводничать.
Я и представить себе не мог, что кто-то может решиться в подобном тоне разговаривать с Холмсом. Воздух в гостиной словно наэлектризовался. Я поймал себя на том, что изо всех сил втягиваю голову в плечи, борясь с настоятельным желанием залезть под стол.
- Так значит, это я виноват в том, - с тихим присвистом в голосе спросил Холмс, - что ты не можешь удержать в узде бешенство своей физиологии, и то и дело вынуждена, как честный человек, выскакивать замуж?
- Отчасти да, - ничуть не испугалась Рона. – Ведь и бешенство этой самой физиологии, и честность я, в конечном итоге, унаследовала от тебя. Разве нет?
У Холмса сделалось такое обескураженное выражение лица, что я, прекрасно понимая, чем рискую, тем не менее, не смог удержаться от смеха. Рона же, широко раскрыв глаза, смотрела ясным и простодушным взглядом невинного агнца.
И Холмс, не выдержав, наконец, тоже расхохотался.
- Ладно, - проговорил он сквозь смех. – Не вешайте ваши носы, дорогие мои. Всё образуется. Пойдёмте, Уотсон, нам пора. Я послал лорду Кристоферу визитку, он ждёт нас к девяти часам. Если ещё промедлим, рискуем опоздать.
Священник, оказавший гостеприимство лорду Кристоферу, занимал вместе с женой и выросшим сыном небольшую квартирку при церкви. Мы встретили его у дверей, возвращающимся после утренней проповеди. Я увидел плотного стареющего мужчину с добрым и словно бы немного испуганным лицом.
- Я говорил сегодня пастве, - с лёгким придыханием из-за одышки сказал он, пожимая наши руки тёплой и вялой ладонью, - о коварстве искусителя, находящего в каждом из нас самое слабое, самое уязвимое место, а ведь таковым может быть и любовь, и радение, и даже жажда послужить господу. Вы, мистер Холмс, решили принять участие в расследовании смерти этого несчастного полковника Шеппарда? Я рад, доктор Уотсон, что предъявленные вам обвинения не нашли достаточной почвы и сняты теперь.
- А вы, я вижу, в курсе событий…, - пробормотал я, слегка потерявшись.
- Да, сержант Наркрот приходил беседовать с моим гостем о бедном мистере Лонгли и не отказался поделиться тем, что ему известно.
- И своими соображениями, вероятно? – спросил Холмс.
- Ну нет, на это он не так щедр. Никто точно не знает, что у него на уме. Он только и сказал, что рад бы был найти пистолет, но не ценой ещё одной смерти.
- Вот как? Почему, вы думаете, он так сказал?
Священник развёл руками:
- Я в этом не очень-то разбираюсь, мистер Холмс. Но, похоже, Наркрот боится, что убийца полковника совсем не Лонгли.
«Лонгли?» - я удивлённо посмотрел на Холмса. Он быстро покосился на меня, и хотя ничего не сказал, я понял по его мимолётному взгляду, что мой друг не только в курсе этой версии, но как бы ни сам является её автором. Вот только вряд ли искренним.
- Проходите же, - спохватился преподобный Хьюз. – Лорд Кристофер ожидает вас.
Внутри помещения было прохладно. Пахло мёдом и засушенными травами, в изобилии развешенными вдоль длинного, отделанного деревянной панелью коридора.
- Супруга, - заметив мой взгляд, объяснил Хьюз. – Лечит травками. Ну, где, может, и поколдует чуть-чуть, - он засмеялся мелким стариковским смехом. – Она грешит, а я отмаливаю. Вот сюда, пожалуйста. Чтоб мы вам не помешали, - и согнутым пальцем деликатно постучал в дверной косяк, тотчас поспешно отступив.
- Войдите, - раздался из-за двери сочный низкий баритон.
Лорд Кристофер оказался грузным, но не рыхлым человеком примерно наших с Холмсом лет. На нём был роскошный шлафрок тёмного бархата с тонкой ненавязчивой золотой отделкой и шерстяные панталоны по моде прошлого века, но тоже очень недешёвого вида. Сизый с искрой жилет пересекала платиновая цепочка с брелоками.
- Вы - Шерлок Холмс, сыщик? Я помню вас – мы встречались на одном приёме в Лондоне, - проговорил он, пожимая руку моему спутнику. – Я не одобряю людей вашего рода деятельности, но вынужден признать, что вы – истинный мастер своего дела. А вы, сэр? – перевёл он на меня тяжёлый испытующий взгляд.
- Я – Уотсон, - просто сказал я.
- Ну, конечно! Мне следовало бы догадаться. Присаживайтесь, господа. Полагаю, вы пришли, чтобы говорить о судьбе моего несчастного племянника? Многие убеждены, что он убил Шеппарда и покончил с собой, не вынеся мук совести. Здесь была милая девушка – Оммани, кажется…Она высказалась совершенно определённо.
- А у вас другое мнение? – спросил Холмс, подобно Наркроту, не спеша делиться своим.
- Говард, вообще-то, мог и убить, - проговорил задумчиво лорд Кристофер. – Но вот револьвера у него, я знаю, точно не было. Он был горячим, взрывным, где-то даже, пожалуй, истеричным, но не из тех, кто втыкает иголки в кресла – если, конечно, вы понимаете, что я имею в виду.
- Думаю, что я понимаю, - кивнул Холмс. – А под действием алкоголя?
Лорд Кристофер замялся и не отвечал довольно долго.
- Что ж, - проговорил он, наконец, - об этой его слабости на Мысу известно, но вот что я вам скажу, джентльмены: во хмелю или без оного Говард не был злодеем. То, что он угодил в тюрьму, конечно, сильно повредило ему в глазах многих, но не в моих. И вот почему. Было время, джентльмены, я – только это между нами – служил крупье в одном из новоанглийских клубов. Был молод, не очень-то дорожил своей родовитостью, приключения и лёгкие деньги привлекали меня гораздо больше. Так вот, существует, представьте себе, целая наука о том, как раззадорить человека и спровоцировать его на такие безумства, о которых он на холодную голову будет вспоминать с недоумением и ужасом. Ну и, понятно, когда человек под хмелем, всё это действует на него ещё сильнее. Мы, крупье, бывало этим пользовались, чтобы подбить раззадорившихся игроков на немыслимые ставки. А Шеппард – полковник Шеппард, хотя какой он там, к чёрту, полковник – владел этой самой наукой так, как, скажем, вы, мистер Холмс. своим сыскным ремеслом. Всю эту историю с Чеснэем спровоцировал он – от начала и до конца. И Чеснэй – я уверен – за свой выбитый глаз получил сполна.
- Зачем же Шеппарду это было нужно? – спросил я. – Бессмыслица какая-то!
- Шеппарду было ненужно, чтобы Клара вышла замуж. И уж, во всяком случае, никак не за Говарда.
- Почему? Чем он плох?
- Тем, что, действительно, любил её. С ним Шеппарду было бы трудно договориться. К тому же, я с моим влиянием… Раньше срока я не вмешивался – я вообще страшно не люблю вмешиваться - но рано или поздно или чаша терпения переполнилась бы, или Говард бы меня уговорил. Шеппард терял на этой женитьбе всё: деньги, влияние на дочь, возможность вволю напиваться, водить компанию со всяким отребьем, путаться с женщинами определённого толка. Клара всё это безответно терпела, Говард бы не стал. Тем более год назад, пока тюрьма ещё не сделала его более покладистым.
- Так вы можете допустить, - спросил я, - что и в этот раз полковник попытался спровоцировать скандал, чтобы расстроить свадьбу, но несколько переусердствовал?
- Разве что по исключительной вредности своего характера – пожал плечами лорд Кристофер. - Практического смысла для него в скандале никакого не было – венчание ведь уже состоялось.
- В кармане Лонгли нашли документ, похожий на начало какого-то письма, - сказал Холмс. – Вы не знаете, кому бы могли быть предназначены строчки: «Я ошибочно полагал, что человеческой мерзости всё же есть предел, а теперь не знаю, как с этим дальше жить...»?
- Если Говард и писал кому-то, - хмурясь, проговорил лорд Кристофер, - то, скорее всего, мне. Других корреспондентов у него, насколько я знаю, не было.
- Ну и как вы думаете, о чём тут может идти речь?
- Не знаю, по правде говоря. Но Говард не был склонен драматизировать пустяки. Он отправил мне последнее письмо с дороги, из Фулворта, и я его получил. В нём ничего такого не было – немного опасений, немного надежд, забота о моём здоровье, обещание не прикасаться больше к спиртному – вот и всё. Очевидно, он уже после узнал что-то такое…что-то совершенно ужасное, что, собственно, и привело к трагедии.
- Да, я тоже так думаю, - согласился Холмс. – А не могло ли это быть известие, скажем, о неверности Клары?
- Такое известие его, конечно, не обрадовало бы, - раздумчиво проговорил лорд Кристофер, - но не думаю, что толкнуло бы на самоубийство или, тем более, на убийство. Потому, хотя бы, что Говард допускал такую возможность и раньше – ещё во времена тех поганых слухов о беременности Клары, о которых вы, наверное, слышали.
- Да, - коротко сказал Холмс.
- Но они ведь не подтвердились? – на всякий случай уточнил я.
- Они не подтвердились. Джентльмены, мне жаль, но со мной вы попусту тратите время, - решительно проговорил лорд Кристофер. – Если бы Лонгли успел со мной увидеться, я узнал бы, что произошло, но, увы, мы не успели переговорить. А теперь скажите мне, мистер Холмс, вы уверены, что Говард сам покончил с собой? Видите ли, почему я это спрашиваю; он привык доводить дело до конца, и уж коли начал сочинять письмо, то прежде дописал бы его и отправил, а потом уже покончил с собой. Или уничтожил бы, если раздумал отправлять. Я и Наркроту говорил об этом, но он, по-моему, не принял мои слова во внимание.
- Я так думаю, что как раз во время написания письма, - проговорил Холмс, - Говард Лонгли получил известие, заставившее его прервать своё занятие и отправиться на берег для встречи с неким человеком. Встреча эта состоялась, и сразу после неё, не вспомнив больше о письме, Говард покончил с собой.
- Откуда вам это известно? – подозрительно спросил лорд Кристофер.
- Я видел записку, которой его пригласили на встречу. Предваряя ваш вопрос, Наркрот её тоже видел.
- Вы показали записку Наркроту? – не удержался я. – Ту самую, на моей визитной карточке? Так вот почему меня больше суток продержали в каталажке!
- Уотсон, отложим это, - быстро сказал Холмс. Но лорд Кристофер уже уловил:
- На вашей визитной карточке? – сощурился он. - Вот как? Кто же написал её на вашей визитной карточке, доктор?
- Мы не готовы сейчас объяснить этот факт, - в голосе Холмса звучала явная досада. – И друг мой этого тоже не знает. Визитные карточки вместе с визитницей он потерял ещё до приезда сюда.
Настороженность, однако, не исчезла из глаз лорда Кристофера. Похоже, что Холмсу он не вполне поверил.
Почти сразу же мы ушли, и Холмс молчал так осуждающе, что я не выдержал:
- Что я такого сделал?
- Ничего особенного. Навлекли на себя подозрения ещё одного лица – априори нашего союзника.
- Показав записку Наркроту, вы тоже навлекли на меня подозрения. Притом, полицейского.
- Это – другое дело. От официального представителя власти улики скрывать нельзя. Потом…, - он немного помолчал, но всё-таки продолжил. – Если бы я мог предполагать, что вы действительно убили Лонгли, Уотсон, покрывать вас, возможно, имело бы смысл. Однако же, я не сомневался, что недоразумение так или иначе выясниться. Поэтому и послал Рону в Фулворт.
- Ах, да! – спохватился я. – Так что должна была Рона сделать в Фулворте? Я и не спросил.
- Разыскать возницу дилижанса. Здесь станция очень маленькая, и все извозчики у нас Фулвортские.Она и разыскала его, и он подтвердил, что вы сели к нему в Фулворте до Чаячьего Мыса, а потом он вас еле высадил, потому что вы были совершенно пьяны.
Я закашлялся.
- Да знаю, знаю, что это не так – зачем повторяться? – усмехнулся Холмс. – Я говорю о впечатлении извозчика с его слов. Были вы один, саквояж – при вас, и никто вас не сопровождал. Все остальные ваши попутчики – Лонгли, Дегар и Шеппарды – сошли раньше. Лонгли и Дегар – по ту сторону холма, что вполне объяснимо – дома того и другого находятся в той стороне. А вот Шеппарды свой дом почему-то проехали и вышли у того самого трактира, где мы вчера утром пили чай.
- Это как раз объяснимо. Полковник был навеселе и, должно быть, хотел добавить удовольствия.
- А Клара?
- Побоялась отпустить его с глаз или не посмела перечить. Насколько я понял, она особа безответная и робкая.
- Что ж, это вполне возможно. Ну вот. Извозчик подписал письменные показания, подтверждающие, что вы были в почти бессознательном состоянии. А бармен в буфете на станции – тоже письменно – показал, что вы пришли туда вместе с Лонгли, совершенно трезвый, и выпили всего один небольшой бокал коньяка. Всё это я передал Наркроту с моими комментариями.
- Теперь я, конечно, понимаю, что мне что-то подсыпали в коньяк. Но кто?
- Например, сам Лонгли. Или Шеппард.
- Или Дегар?
Холмс улыбнулся:
- Ну пожалуйста. Если вам этого так уж сильно хочется: или Дегар.
Я пропустил эту шпильку мимо ушей.
- Значит, Наркрот поверил вам?
- Наркрот не из тех, кто верит или не верит. Но он нашёл мои доводы заслуживающими внимания, не то бы вас не выпустил. Для полицейского он очень умён, сержант Наркрот. И гибок, что у нашей полиции вообще на вес золота.
Тут я заметил, что движемся мы за разговорами отнюдь не к дому, и спросил:
- Холмс, а куда мы идём?
- В управление.
- Зачем?
- Как «зачем»? Разве вас не интересует, что показало вскрытие?
По чести говоря, меня это не слишком интересовало – то есть, я не ожидал сюрпризов. Но, ориентируясь по тону Холмса, я сказал:
- Ну конечно!
Мой друг коротко рассмеялся, обхватил меня за плечи и слегка дружески тряхнул:
- Ах, Уотсон-Уотсон, если бы вы знали, как забавно порой с вами разговаривать, когда у вас всё на лице написано! Дело в том, что вскрытие, конечно же, проводил Дегар…
- Ну…да - ведь он здешний врач.
- А теперь я хочу, чтобы взглянули вы.
- Вы не доверяете суждению Дегара? – прямо спросил я.
- Вас сильно удивит, если я скажу «нет»? – ухмыльнулся он.
Вместо ответа я ускорил шаг.
Вид полицейского управления заставил меня невольно вздрогнуть от неприятного воспоминания.
- Некоторые люди проводят в таких местах большую часть жизни, - не преминул заметить всевидящий Холмс.
- Такие люди, возможно, чем-нибудь всё-таки провинились, - пожал плечами я.
- Ну, будет вам уже обижаться на судьбу. Идёмте сюда, вот в эту дверь.
В тесном помещении за столом что-то писал Наркрот. Писал неохотно и медленно, сунув в рот кончик большого пальца левой руки – локоть придерживал на столе лист бумаги.
- Сочиняете отчёт для начальства, Наркрот? – насмешливо спросил Холмс. – Вот не думал, что выражение «высосать из пальца» не является всего лишь фигурой речи.
К моему удивлению, оказалось, что Наркрот умеет смеяться.
- Только это и остаётся, Мистер Сэмплиер, сэр, - сквозь смех откликнулся он. – Револьвер ваш, доктор, как в воду канул.
У меня зачесался язык сказать о том, что в воду, собственно, канула только пуля из револьвера, но Холмс шевельнул бровями, и я удержался.
- Покажите нам трупы, Наркрот. – попросил Холмс. – Они здесь?
- Внизу, в подвале – где же им ещё быть?
- А похороны?
- Завтра Лонгли, послезавтра Шеппарда.
- Ну, значит, в самый раз успели. Вы позволите доктору Уотсону поглядеть документы, а потом взглянуть свежим взглядом?
Наркрот молча и согласно пожал плечами. Потом встал:
- Пойдёмте, провожу.
Следом за ним мы спустились в подвал, где справа находилась моя бывшая камера – ещё один холодный толчок под сердцем, а слева импровизированная мертвецкая – пять крутых ступеней вниз и курящийся паром холод ледника.
Два тела лежали рядом, накрытые простынями.
- А вещи? – спросил Холмс.
- Здесь.
- То, что было в карманах у Лонгли, я видел, - сказал Холмс. – А Шеппарда не осматривал – было не до того. Позволите? Во что он был одет?
- Позволю. Вот, - Наркрот положил перед ним заскорузлые от грязи вещи: чёрный смокинг, красный кушак, брюки, сорочку, нижние кальсоны, носки и башмаки.
- Прямо со свадьбы, - пояснил он. – А вот это было в карманах.
Холмс брезгливо, двумя пальцами поднял и отложил в сторону носовой платок. Под ним оказались серебряные часы с цепочкой, серебряный же портсигар, портмоне с несколькими фунтами в мелких купюрах, врачебным рецептом на препарат морфолен – сильное снотворное, которое часто используется для ослабления тяги к спиртному при алкогольной бессоннице, и чеком, выписанным «на предъявителя» самим полковником.
- Полторы сотни стерлингов. Ого! – заметил Холмс. – Похоже, полковник имел солидный счёт в банке, если раздавал деньги такой щедрой рукой. Интересно, кому же предназначался чек?.
- Я запросил банк, - уже начинающей импонировать мне скороговоркой сообщил Наркрот. – Там тоже интересная история. Он, оказывается, может пользоваться дивидендами с именного счёта Клары Шеппард, о котором сама Клара, похоже, понятия не имеет. Счёт открыт двадцать лет назад её матерью. Общая сумма – полтораста тысяч фунтов. Два с половиной процента годовых.
- Четыре тысячи, - подсчитал Холмс. – Но они столько не проживали. На какие вообще средства, по мнению Клары Шеппард, они существовали с отцом?
- Полковник получал неплохую пенсию. Правда, пропивал изрядную её часть, но на хлеб с маслом всё равно оставалось. Говорю вам, мистер Холмс, про деньги в банке Кларе не было известно. А вот полковник свои дивиденды исправно снимал. И, судя по этому чеку, деньгами пользовался не он один. Таких чеков банк погасил уже на изрядную сумму.
- Христианское вспомоществование?
- Скорее, подневольные выплаты.
- Шантаж? – понимающе спросил Холмс.
- Похоже на то.
- И кто, интересно, приходил за деньгами?
- Разные люди. В банке решили, что это заимодавцы полковника, и особенно не присматривались.
- Отделение в Фулворте? – спросил Холмс.
- Нет, в Уартинге.
- Понятно… Ну вот вам, Уотсон, ещё одна причина, по которой полковник мог не желать свадьбы своей дочери. Оказывается, он аккуратно поворовывал из её кармана и, конечно, не мог не опасаться, что его делишки вскроются.
- Это легко понять, - согласился я. – Но выплачиваемые им суммы требуют некоторого объяснения.
- Которое мы пока не в силах дать. Но давайте взглянем на тело, Уотсон.
Он подошёл и откинул простыню. Голова полковника была пробита револьверной пулей навылет. Выходное отверстие приходилось на край лобной кости. Смерть, судя по всему, наступила мгновенно. Однако, одно обстоятельство остановило меня. Я посмотрел сначала просто удивлённо, потом внимательнее, потом – с недоумением. Оглянулся на Холмса. Тот сунул руки в карманы и словно бы слегка поёжился – верный признак испытываемого удовольствия.
- Что-то не так, а?
- Так вы это уже видели?
- Нет.
- Нет?
- Скажем так, я предвидел. «Видел» и «предвидел» – разные понятия, не так ли?
- О чём вы, в толк не возьму? – проявил любопытство не выдержавший нейтралитета Наркрот.
- Вот о чём. Судя по расположению раневого канала, выстрел произведён снизу вверх.
- То есть, убийца был маленького роста? – не понял полицейский.
- Вот такого, - сказал Холмс, приподняв ладонь на три фута от пола.
- Да бросьте!
- То-то, что «бросьте». Значит, полковник в момент выстрела или сидел, низко уронив голову, или…не придумаю, Уотсон?
- Лез на дерево, - сказал я.
- На дерево? – ещё больше озадачился Наркрот. – Зачем ему лезть на дерево?
- Вот и я тоже думаю, что незачем. Понимаете?
- Понимаю…, - медленно проговорил сержант. – Значит, его убили где-то совсем в другом месте, а в канаву тело сволокли уже потом…
- А вы, - не удержался я, – серьёзно полагали, что в него стреляли прямо тогда, когда он плавал в канаве?
- Ну, зная нрав полковника, это не так уж невозможно, - серьёзно заметил Холмс.
- И ещё одно… Вы это тоже предвидели, Холмс?
Холмс улыбнулся.
- Не сочтите это за попытку оправдаться, господин Наркрот, - начал я, – но у меня сложилось такое впечатление, что рана – смертельная рана – тем не менее не прижизненная.
Холмс легко хлопнул в ладоши и быстро потёр их друг о друга. Он явно наслаждался ситуацией.
- То есть, как это «не прижизненная»? – не понял Наркрот.
- А вот, смотрите сами: пуля вошла, как в бревно. Из раневого канала даже крови не выплеснулось, а должна бы была – голова у человека сосудами очень даже богата. Допустим, кровь растворилась в грязи, хотя сами знаете, что начисто отстирать кровь даже мылом нелегко. Но вот…Холмс, дайте лупу! Посмотрите на сам раневой канал, мистер Наркрот. – Живое всегда реагирует на вторжение извне. Сосуды спазмируются, их срезы тромбирует свернувшаяся кровь. Даже если смерть наступает мгновенно, это всё равно довольно длительный процесс. И всё время, пока он продолжается, внутренние силы умирающего организма тоже продолжают свою борьбу, свою работу, ещё не зная о том, что она уже тщетна. А к тому времени, как пуля влетела в этот организм, война успела закончиться, и на поле остались только павшие.
- Просто поэзия! – воскликнул Холмс, снова хлопнув в ладоши. – Ваш талант литератора ежеминутно совершенствуется, Уотсон. Но – стихами или прозой – а мой друг прав, Наркрот, полковник был мёртв ещё до выстрела.
- Но тогда отчего он умер? И зачем было стрелять в мертвеца?
- На второй вопрос я вам отвечу легко: чтобы отвести от себя подозрения, наведя их на доктора Уотсона. А вот что касается первого вопроса…Ну, поскольку ран на теле больше нет, остаётся предположить естественную смерть или яд. А теперь покажите нам, что написал доктор Дегар по этому поводу.
Поджав губы, Наркрот сходил опять в кабинет и принёс бумажку с тремя подписями и лиловой печатью – акт медицинского освидетельствования тела. Холмс взял её у него, быстро пробежал глазами и присвистнул:
- А поглядите-ка, Уотсон.
Я взял акт из его рук и со всё возрастающим удивлением прочитал: «…характер осаднения раневого канала ставит под сомнение его витальность…». Так значит, Дегар тоже заметил это, и не просто заметил, а указал. Ну, и что он думает о причине смерти? Я посмотрел, что там указано, в соответствующей графе: «обширное кровоизлияние в мозг, разможжение и некроз тканей». Ловко. Можно прочесть, как смерть от пули, а можно и как мозговой инсульт. Обычная уловка не слишком уверенных в своём диагнозе исследователей. Но не злонамеренное сокрытие истины. Я посмотрел на Холмса. Он слегка, с лукавинкой, улыбался.
- Более подробное исследование, боюсь, в наших условиях провести невозможно, - смущённо сказал Наркрот. – Даже если бы я пригласил специалиста соответствующего уровня из Лондона, труп его не дождётся.
- Я – специалист, - сказал Холмс. – И я уже здесь. Вы позволите мне взять образцы тканей?
На лице Наркрота отразилось замешательство.
- Но ведь для этого тело нужно вскрыть, - сказал он.
- Ну, разумеется.
- Нет, боюсь, это невозможно.
- Как? Почему?
- Клара не хочет вскрытия. Она – глубоко верующая девушка, я не могу не щадить её чувств.
- Но в интересах правосудия…
- Заключение уже сделано, и Клара о нём знает. Если сейчас я позволю вам осуществить вскрытие, это будет означать и оскорбление её религиозных чувств, и недоверие профессиональной репутации Дегара. Мне придётся всё объяснять им, и объяснять подробно…
Холмс чуть нахмурился.
- Да, вы правы, - сказал он, помолчав. – Вскрытия не нужно. И никому ничего не говорите о нашем разговоре, хорошо?
- Мистер Холмс, вы могли бы заметить, – с достоинством отозвался Наркрот, - что я вообще никогда никому ничего не передаю.
- Да, Наркрот, вы правы. Простите меня.
- Но как мы всё же определим причину смерти полковника? – вмешался я.
- Сейчас это не принципиально, - сказал Холмс. – Мне куда важнее, кто стрелял в него. Если мы это узнаем, тот человек, я думаю, сам расскажет нам, отчего умер полковник. Вы согласны, Наркрот?
- Я думаю, что расскажет, - согласился полицейский с многообещающим и даже немного зловещим выражением лица.
- Ну а что касается Лонгли, – снова спросил я. – Там-то хотя бы не может быть другой причины смерти?
Холмс покачал головой:
- У Лонгли был полон рот пены – верный признак утопления. Да и причина покончить с собой, я думаю, у него была существенная.
- Вы что-то ещё знаете об этом? – насторожился Наркрот.
- Знаю? – словно бы удивился Холмс. – Ничего я не знаю. Узнаю. Тут крепко задели моего друга, – он иллюстративно положил руку мне на плечо. – Значит, задели меня. Вы можете рассчитывать на моё полное вам содействие, Наркрот.
- Я говорил уже, мистер Холмс, что хотел бы обойтись своими силами – ради собственного самоуважения. Но поскольку вы чувствуете себя уязвлённым и всё равно собираетесь проводить своё расследование, я буду только рад потом, когда настанет время, обменяться недостающей информацией.
Они пожали друг другу руки, и мы покинули полицейское управление.
- Ну и что? – спросил я у молчавшего и что-то легкомысленно насвистывающего Холмса. – Разве мы узнали что-то существенное?
- А разве нет? – удивился он.
- Причина смерти всё равно неясна. Ну а если бы он погиб от этой самой пули, легче вам было бы?
- Не в этом дело, Уотсон. Вы же сами заметили, как странно расположен раневой канал. Попробуйте пофантазировать, в какой позе должен был находиться полковник Шеппард.
- И фантазировать тут нечего. Самое вероятное – сидя с низко опущенной головой. Спящий или мёртвый.
- Сидя…где?
- Ну, не знаю На стуле за столом, в кресле, на скамейке…
- Ближайшая от канавы скамейка в двадцати минутах ходьбы, - сказал Холмс. – Как тело доставили к месту его упокоения, а? Через плечо несли?
- Вряд ли. Отвезли, наверное…
- Когда? – и сам же ответил. - Ночью. Сразу же после свадьбы. Остаётся очень небольшой промежуток времени, в течение которого полковник был, к тому же, здорово пьян. За это время надо было выстрелить – а это не бесшумно, найти транспорт, отвезти, бросить…
- Но подождите, Холмс, - проговорил я. – А может быть, промежуток времени был и больше? Ведь тело нашли только через сутки.
Холмс покачал головой:
- Наркрот мне сказал, что ваш пиджак в канаве находился сверху, покрывая тело. Значит, тело попало туда раньше, до семи часов утра тринадцатого числа. Нам с вами, Уотсон, нужно бы поподробнее расспросить остальных гостей и дочь полковника. Тогда мы, может быть, и ещё сузим этот промежуток, а то и узнаем какую-нибудь существенную деталь, ускользнувшую от Наркрота. Ну и не мешает проверить возможные алиби. Полицейская рутина, конечно, но свои плоды порой и она приносит.
- С кого же мы начнём? – покорно спросил я. – С Клары?
- Нет, лучше с её подруги Оммани. Тем более, что это и недалеко. Вон тот дом с жестяным корабликом-флюгером.