Яркое и по-весеннему щедрое солнце плавало в про-
сторном синем небе целыми днями. Как выкатилось после
Сретенья, так и сияло-играло до самого прощёного вос-
кресенья. Превращаясь в слякотную массу, таял льдис-
тый снег, оседали сугробы, появились лужи. Такая же
погода стояла и 24 февраля, в день Власия, покровителя
домашнего скота. Власий знаменит торгами и угощением.
Мужики, возвращаясь вечером из гостей в мокрых
онучах и портках, чертыхались.
– Вставай, кум! Вставай! Пошто лежишь: чать не на
угреве?
– Так ить… – силится подняться мокрый кум, – зенки
ослабли… как чужие…
– Куме о зенках споёшь, не мне. Выплывай!
– Не, кум… А вот что правильно бабы сделали, так
это… Оп-па! – И вновь поскользнулся и рухнул в водянис-
тый снег кум. – Это опахивание…
– А я про что вякал? – поддакивает кум. – На Власия
нельзя: метель будет!
– Кака метель? Где? Лю-ди! Праздник! А в праздник
опахивать – беду накликать. Попались бы мы с тобой бабам
щас – забили бы нас…
– Ты щас куме и попадёшься. Айда, защищать буду.
Власий – сам по себе праздник. А уж на масляной
неделе – как сыр в масле. Неделя перед прощёным вос-
кресеньем – особая неделя – масляная, сырная, мясо-
пустная. Кто не женился до Масленицы, жди Пасхи: на
мясопустной неделе не женятся. Мясопустная неделя
после зимнего мясоеда – это привыкание к посту, полу-
пост. Мясо из пищи исключается, щи тоже варят «пус-
тыми», без мяса. И вся неделя без мяса, пустая, то есть
мясопустная. А какая же свадьба без мяса? Это всё рав-
но, что масленица без блинов или тёща без зятя.
А рыбы, масла и молочных продуктов на маслени-
цу – навалом: ешь – не хочу! Но вот закавыка: вся неде-
ля – гостевая, а значит, с вином, с водкой. А под водку
шли не только маслята, но и холодцы, и мясо.
Слаб человек! Знает мужик: через неделю – Великий
пост. За пятьдесят дней ещё напостишься. А потому – гу-
ляй пока! И катится по России Масленица: широкая и
весёлая, разгульная и разорительная!
Однако подготовка и празднование Масленицы не
помешали Погореловым и другие обязательные обычаи
соблюсти: посевное зерно трижды выносили на утренние
зори и мотки льняной и шерстяной пряжи зорнили; обра-
тились вовремя к Власию: «Святой Власий, дай счастья
на гладких телушек, на толстых бычков, чтобы со двора
шли – играли, а с поля шли – скакали». А на Онисима-ов-
чарника, 28 февраля, вышел Гаврила во двор ночью, гля-
нул на ясные, чистые звёзды и произнёс заученное: «Ты
заглянь, звезда, на двор рабу божьему Гавриле, ты освети,
звезда ясная, огнём негасимым белояровых овец. Как по
поднебесью звёздам несть числа, так и у раба божьего Гав-
рилы уродилось бы овец боле того».
Но всё это между делом. А главное дело – праздная
Масленица.
Понедельник, 23 февраля. Первый день Масленицы –
«встреча». С утра по заледенелым улицам и переулкам
рассыпалась крутояровская ребятня, звонко выпрашивая
блины у хозяек:
Тин-тинка,
Подай блинка!
Тётушка, не скупися,
Масляным кусочком поделися!
Пока солнце не разыгралось – катись, братва, и в лап-
тях! Собирай блины да оладышки! К полудню и в сапогах
незадача выйдет: по морозным, в тени заборов, тропкам
только и пройдёшь.
В Кулыгинском дворе детвору встретили щедро, а
Митяй ещё и показал, как он сам только что «встретил
Масленицу». Он взял у мамки ухват, «сел» на него верхом
и «проскакал» по двору с криком:
Прощай, зима сопливая!
Приходи, лето красное!
Соху, борону –
Я пахать пойду!
Все смеялись и Митяй тоже. А потом вместе с ребятами
он отправился по другим дворам «выпрашивать» блины.
…Кузьма Кулыгин вышел на крыльцо как бярин – в
шубе, в волчьей шапке, сапогах. За ним следом – наряд-
ная Катерина. Провожали их Клавдия с Егором. Свёкр
повёз сноху к сватам.
– Прощевай! До завтра! – попрощался Егор с женой.
– До вечера, Катюша, – махнула рукой Клавдия.
Не только Кузьма Кулыгин отправляет свою сноху
к сватам, к отцу-матери. Другие крутояровские свёкры
тоже развозили снох по родительским домам и избам.
Даже из Осиповки в Крутоярово неслись розвальни с Лиз-
кой Синебродовой, подругой Катерины. Так уж повелось
испокон веков: в понедельник на мясопустной неделе от-
правляли свёкр со свекровью сноху в гости к родителям –
на день-два, а то и на три.
Дома Катерина, расцеловавшись со всеми, с удоволь-
ствием стала помогать матери готовить: вечером долж-
ны явиться в гости Кулыгины-старшие, тоже по обычаю.
Попутно Катерина рассказывала о своём житье-бытье: не
жаловалась, не роптала, но была сдержанной. И когда на
несколько минут они остались с Аграфеной вдвоём, шеп-
нула матери: «У меня крови нет». И смутилась.
– Поторопились вы, доченька, – ответила Аграфе-
на, – трудно тебе придётся в страду...
Вечером явились в гости Клавдия и Кузьма Кулыги-
ны, без Егора. Пображничали, потолковали и поздно вече-
ром по скользкой, оледенелой дороге отправились домой,
оставив Катерину до среды.
Во вторник прибежала к Катерине Лизавета Синебро-
дова, тусклая, озабоченная. Обнялись, уединились, за-
шептали подруги – с Крещения не виделись.
– Пошто такая? – спросила Катерина. – Бьёт?
– Да нет... Пьёт... А у тебя?
– Любит. У меня уже полтора месяца... чисто, – не
выдержала и похвалилась Катерина.
Лизавета заплакала.
– Что ты? Лиза!
– Своди меня ещё к Евдокии, – Лизавета вытерла слё-
зы. – Я всё ещё пустая. Что-то не примат нутро…
На ловца и зверь бежит: Евдокия Клюкина с Федотом
к кумовьям в гости пришли. Принесли «прощёник» – хлеб
с изюмом и вино.
Заметалась Лизавета: не с руки ей в гостях с Евдоки-
ей сокровенным делиться. Но просьбу изложила. Ах эта
умница Евдокия! Нашлась:
– Вы уж потолкуйте пока, а я Лизе близнят покажу.
Чай, не сглазит, не призорливая.
И увела Лизавету.
...Погостили Клюкины у Погореловых недолго: близ-
нята Савелий да Петро в разное время требуют материнс-
кого молока – в одноразье на двух не хватает Евдокии. Иг-
нашка такой что оторви да брось... Корову доить, бычка
поить... И снова посетовали: бычок не тёлочка... Ушли.
Погореловым и самим было недосуг: кумовьёв в два
раза больше, чем детей, и всех на неделе надо обойти с
«прощёнником», да и у себя принять. Пока Катерина у
них, решили сходить к её крёстным Парушиным.
В среду к Погореловым вновь прибыли Кулыгины во
главе с зятем Егором. На тёщины блины. Молодожёны
сидели в красном углу, Аграфена ласково ухаживала за
зятем; стол был обильным и скоромным. К вечеру запели
песни, а Кузьма даже пустился в пляс.
– Оболокайся, папаня, пора, – остановил его Егор. –
По дороге допляшешь.
Четверг начался шумно, звонко – криками и гармош-
кой. По селу разъезжали на санях парни с девушками,
угощали вином всех встречных и поперечных, сами же
угощались чаще других. Повстречалась им на пути и Нас-
тасья Парушина, крёстная Катерины.
– Угощайся, тётка! – плеснул ей парень в стакан.
– Я-то тётка, а где твоя молодка? – приняла угощение
Настасья.
– Титьки не выросли! – загоготали парни.
– А коли у тебя всё выросло, то не отлынивай от же-
нитьбы! Егор! – крикнула она мужу. – Тащи колоду!
Сани с молодёжью обступил народ. Егор Парушин вы-
нес со двора сучковатый обрубок, перевязанный верёвкой.
– Вяжи ему колоду! – кричала толпа.
Парень сопротивлялся.
– Треножь других жеребцов! – из соседних дворов та-
щили комли, колоды с верёвками.
– Откупайтесь!
Холостые парни враз опорожнили все свои припасы
для угощений.
– Вот так-то! – смеялся народ.
У ворот Кулыгиных стояли Егор и Катерина. На глав-
ную улицу села каждый год на Масленицу выходили пары
молодых. Народ, проезжавший мимо, кричал им: «Порох
на губах! Покажите, как вы любуетесь!» И молодые долж-
ны были целоваться. И так – не меньше часа.
Санный поезд с парнями, девчатами и зеваками подъ-
ехал ко двору Кулыгиных.
– В сугроб его! Зарывай!
Егора вмяли в подзаборный твёрдый сугроб, стали за-
брасывать снегом. Гармошка выстрелила плясовой.
– Выкупай, молодая!
Катерина не ожидала такого. Сбегала в дом, принесла
вина и блинов.
– Вот это дело! – закусывали холостяки. – А теперь:
«Порох на губах!»
Измятый, но весёлый Егор обнял Катерину. Но этим
дело не закончилось. На крутояровских холмах, куда соб-
ралось всё село и где каждая пара молодожёнов должна
была скатиться один раз с горы, молодые парни заорали:
– Молоду Кулыгину – на горку!
Катерина поднялась к Егору.
– Покажите, как вы любитесь, – кричала толпа.
Катерина поцеловала Егора. Но сани, на которых они
должны были скатиться, молодёжь не отдавала:
– Подмажь ещё! Шибче сани пойдут!
И снова Катерина поцеловала Егора прилюдно.
– Рыжики посоли! Скользее будет!
Господи! Да когда же они окажутся внизу?!
Наконец-то Егора с Катериной отпустили. Они скати-
лись и Егор объявил всем, что он едет угощать всех холос-
тяков, которые были у него на свадьбе.
В пятницу Егор пригласил тёщу к себе на блины, а в
субботу Гаврила и Аграфена Погореловы отправились в
гости к своим крестникам-близнятам.
Подарили, как и положено, по чашке и по ложке, а
уже за «прощёником» Гаврила Погорелов сказал:
– Кум Федот и кума Евдокия! Мы с Аграфеной просим
вас согласиться обменять вашего бычка на нашу телушку.
У нас ведь две...
Федот с Евдокией онемели. Молчали.
– Ребята растут быстро, им много молочка потребу-
ется, – добавила Аграфена.
У Евдокии по лицу текли слёзы.
– Ну, кум… – голос Федота засёкся, осип. Он встал, оп-
рокинув стакан с вином. – Благодарствуем... Я не знаю...
Мы это...
Он неуклюже обнял Гаврилу и застыл так, чмыхая
носом.
Пасмурным утром в «Прощёное воскресенье» потя-
нулся по улицам села санный обоз: в первых санях сидел
ряженый в рубище мужик с бочонком пива и закуской; во
вторых – чучело Масленицы, ёлочка, украшенная лента-
ми, и нарядные девушки; в третьих – молодёжь с гармош-
ками и балалайками. На лошадях, на людях – множество
колокольчиков.
В течение дня эта процессия ездила по улицам села с
песнями. К ней присоединились другие сани. И к вечеру
весь поезд выбрался за околицу, где на холме, на длинном
шесте стояло большое чучело Масленицы. Внизу у под-
ножья – старые плетни, заборы, сани, остатки телег.
– Сударыня Масленица, потянися! До Велика дня
продлися! – запели девушки.
– Масленица, прощай! На следующий год опять при-
езжай! – выкрикивали мальчишки, подбрасывая солому
и ветки в костёр.
– Убирайся вон, рваная, грязная старуха! – кричали
парни и бросали в костёр остатки пищи.
И только ударили колокола к вечерне, бросились все
по саням, да в село.
...Гаврила Погорелов собрал всю семью за ужином.
Поужинав и помолившись, стала вся семья рядком...
Самый младший в семье, Ванятка, поклонился каж-
дому и произнёс:
– Простите меня, Христа ради, в чём перед вами со-
грешил.
– И ты нас прости.
Затем просили прощения Данька, Даша, Аграфена, а
Пантелей – только у Гаврилы...
...Начинался Великий пост.