Не чёрт попутает, так бес, не в лесу – так в поле. Вез-
де эта поганая нечисть. Крестись, не крестись – всё равно
достанет. Даже дома. Вон их сколько на один двор: кики-
мора, банник, овинник, домовой... А домовой даже в двух
лицах (или мордах?) – домовой-дворовой.
Гаврила отрезал хлеба и размышляет над куском сала:
– Дать ему разговеться, что ли?
Пантелей плетёт лапоть у печи.
– Дай. Он не погребует.
– Ветошка цветная есть? – спрашивает Гаврила у Аг-
рафены.
Идёт подготовка к именинам домового. Тоже бес вро-
де, но не такой, как остальные. У русского крестьянина
страх перед ним и уважение, как перед родителями. В са-
мом деле: если это не дух предков, что ему делать в избе?
Шёл бы в болото. Ан нет: прижился за печкой и на черда-
ке. А то и в подполе хозяйничает.
Аграфена подаёт Гавриле лоскут ленты, оставшейся
после свадьбы.
– Где-то копейка была, – Гаврила шарит в кармане
полушубка.
– А что, домовой в лавку ходит? – спрашивает Ванятка.
Все замерли. Нельзя называть домового «домовым»!
Не нравится ему это.
– Дедушко, – со значением говорит Пантелей, – де-
душко любит лошадей. А на копейке – Егорий на коне.
Ванятка виновато молчит. Он только что пришёл
из школы, весёлый и возбуждённый, а потому не в меру
озорной. Да и не понимает ещё. Данька и Даша, не впер-
вой видевшие приготовления к борьбе и к миру с домо-
вым, серьёзны и внимательны. Данька как-то шёпотом
рассказал Даше, что даже видел дворового через хомут в
хлеву. А Даша в свою очередь поделилась тем, что в свят-
ки, перед свадьбой Катерины, слышала, как домовой на
чердаке играл на балалайке.
Не любит домовой озорников, хотя сам озорует не в
меру: то навалится ночью и душит, то начнёт изнурять
скотину – масть, видите ли, ему не понравилась, а то и ла-
поть метнёт в щи во время обеда. Боевой старичок. Вот и
ведёт крестьянин с ним изнурительную борьбу то лаской,
то таской. «Закармливает» домового перед Рождествен-
ским и Великим постом; не забудет попотчевать на Рож-
дество и под Новый год, а кое-кто даже заводит козла в
угоду этому домашнему бесу. В другие дни года крестья-
нин ведёт непрерывную борьбу с ним: вешает мёртвую со-
року в хлеву, метит крестами входы, зло тычет вилами в
нижние венцы избы, поджигает нитку из погребального
савана и хлещет кнутом под яслями. И так из года в год.
Но 10 февраля – именины домового. Время замирения.
– Пошли, – Гаврила сложил в миску угощение для до-
мового-дворового.
Они с Данькой подошли к хлеву.
– Там – молчок. Тихо, – шёпотом произнёс Гаврила и
кивнул на дверь хлева.
Затем он покашлял, предупреждая домового, и посто-
ял молча у дверей. Махнул рукой Даньке: «Пошли».
В хлеву было тепло и сумрачно. Влажно и остро пах-
ло навозом, сеном и молочным дыханием коровы, которая
вот-вот должна была отелиться. Пантелей и Гаврила уже
три ночи дежурят в хлеву – ждут.
Гаврила отдал миску Даньке, взял четыре ломтя хле-
ба и разложил их по углам. Ленту положил под ясли коро-
вы, а сало и копейку – под ясли Орлика.
Молча вышли. И только теперь Гаврила произнёс:
– Дедушка-соседушка, люби мою скотинку.
Вечером, на ночь глядя, поставила Аграфена на за-
гнетку горшок круто посоленной каши.
– Хозяюшка-батютюшка, хлеб-соль прими, скотин-
ку води.
...Февраль – начало отёлов. Крестьянину забот полон
рот. О рождении собственного чада так не заботится, как о
появлении телёнка. Тёлушка – это прибавление добра, бо-
гатства: молоко, сыр, масло, мясо на худой конец. Потому
и придумал мужик «именины домового», ограждает себя
от несчастий и беды.
В ночь на Сретенье, 15 февраля, разрешилась бурёнка
Погореловых от бремени. Измученные недельным бдени-
ем в хлеву Пантелей и Гаврила приняли трудные роды:
коровка выдала двух тёлочек. Счастье небывалое!
Крутоярово сразу связало два события вместе: рожде-
ние двойни у Евдокии Клюкиной и двух телушек у Погоре-
ловых. Это знамение. Чего теперь ждать? Худа или добра?
Спорили до ссор. Два мужика у Евдокии – это хорошо. Но
две тёлушки-девки у Погореловых, это как? Для хозяйства
хорошо, но – девки. В то же время: мышей мало – хорошо.
Но волки разбойничают, как не в каждую зиму – плохо.
С утра на Сретенье шёл мягкий, хлопьями снег, зна-
чит, сухо не будет весной. А к вечеру помело: вроде бы, к
поздней весне, но к урожаю хлебов.
И склонились мужики к мнению: всё будет хорошо.