Улица Обуха или ОбУха
Идет она от Сыромятников cверху до Большой Солянки внизу. Но, все-таки самое высокое место у нее там, где был Химический институт и Музей восточных культур. Куда музей делся, ума не приложу. Был-был, а потом даже упоминать его боялись. Столько там шпионов в каждом зале поналови-ли, что трамваи, даже случайно, останавливаться поблизости боялись. Какие там вообще трамваи были, этого никто, уж, и не упомнит. И куда культуры восточные уехали, тоже неизвестно.
А я, вот помню, трамвай по улице ;буха ходил № 31. С кольца на площа-ди перед Курским вокзалом выгребал на подъем и, быстренько, налево, по Садовому кольцу. Направо-то оно в этом месте тогда называлось «Улица Чкалова». Потому что, пока его не угробили, сам Валерий Павлович с женой Ольгой Эрастовной и сыном жил в доме по Садовому кольцу правее от Во-кзала, ближе к Земляному Валу. Так вот, значит, пройдет № 31 остановочку и станет в «Сыромятниках».
Остальные трамваи шли вниз. Одни дальше по Садовому кольцу – круто к речке Яузе на тормозах ползли. Другие налево к железной дороге спускались, в эти самые Сыромятники. Там, говорят, в старину кожевники сырые кожи мяли.
А № 31 от Сыромятников вовсе направо, вверх на улицу ;буха начинал заворачивать. В Городе я появился из Ленинграда первый раз в 1935. Так вот народу в № 31 первые годы бывало полным-полно. А потому, что шел он от самого крупного вокзала в стране, по улице ;буха, к центру и даже дальше, на другой конец Города. И никакого метро тогда от Курского вокзала никуда не прокопали еще. Ну, и висели на подножках и сзади «на колбасе» и утром и вечером. Без толкучки ехать в № 31 можно было только днем в будни. А, уж, как мы вовсе из Ленинграда в пригородную Салтыковку уехали, полегчало в № 31 вскоре. Сделали вход в метро на станцию «Курская» в сером доме справа у вокзала, и в самый Центр, на «Площадь Революции», то есть Теат-ральную, под землей за один пролет можно стало добраться. Ну, так № 31 пустоват и сделался. И жизнь его стала кончаться. Если бы только у трам-вая…
Нам с теткой Любой трамвай № 31 вроде бы и ни к чему. Нам надо было идти в наш детский сад № 1 Мосгороно на эту улицу ;буха. А до него и пеш-ком можно было от Вокзала полторы остановки идти за трамваем № 31. На нем надо было еще и деньги платить, десять копеек. А у нас таких денег лишних не было. Тетке в саду мало давали, а мне и вовсе ничего.
Да, что это я все про детский сад, да про № 31. Ведь надо про врагов.
Да, врагов на улице очень много было. Ну, мы то, конечно, ничего про них не знали. Сначала. А потом-то, уж, и узнали. Такая чистенькая, тихая улица ;буха, а врагов на ней!
Еще когда до революции она не ;буха была, скорей всего в просторечьи Хитровка, на ней было страшное место «Хитровский рынок». Но это уже по-дальше, за Воронцовым полем и пониже, ближе к Большой Солянке. Вот где врагов-то было! Самые страшные грабители и жулики Города там груши околачивали, ротозеев обкрадывали, а то и убивали. Рынок был на склоне большого холма, выше улицы. И там, говорят, были подземные склады для купцов и ходы для жуликов. Это, уж, потом, когда стала советская власть, торговать было нечем и обкрадывать тоже уже почти и нечего, так бандитов выловили и, говорят, постреляли, а рынок снесли вовсе. И на его месте – только выше по склону – построили дом с большими окнами – школу. Сред-нюю. И остановку трамвая назвали «Школа». А прежде называли «Хитров рынок» или» «Хитровка».
Да, но хорошо ли сделали, что улицу на память ;буху отдали. Я потом читал, ;бух этот, Владимир Александрович, был человек неясный. Вроде бы фамилия совершенно русская, только малость переделанная, видать хотел кое-что скрыть из свойств семейных.
По-русски-то не ;бух, а Об;х. Если так о человеке, то «Об;х» - тупой, глупый или упрямый. А вообще это – тупая, тыльная сторона острого орудия, топора например. А что об;хом топора делают? Быков в лоб убивают. Рус-ские говорят «Вол растет до об;ха» Или еще: «Под об;х идти», стало быть «на верную гибель». Наши злодеи и такую поговорку выдумали: «Бей жену об;хом, припади, да понюхай: дышит да морочит – еще хочет!»
Конечно, был тот ;бух революционер, ему надо было суровым быть, уби-вать, врагов, конечно. Но, ведь он врач был, даже Ленина лечил! Вот и не вылечил. Помер дедушка Ленин, не дожив даже до женской пенсии: ему все-го-то 54 года было. Но, видно, заслуга у этого ;буха или Об;ха все таки большая была. Как только он помер в 1934, так и остался он на этой улице своим именем дела делать. То есть врагов, как быков класть.
А враги даже поблизости от детского сада были. На нашей стороне улицы ;буха стоял такой красивый белый дом. Прямо как усадьба или дворец не-большой за решетчатой оградой, парк, кусты с цветами, дорожки, скамейки. А на них люди сидят, иногда даже дети. Мы как идем с тетей Любой иногда мимо, так они на иностранном языке говорят. Иногда они гуляли и за руку ребенка водят. И он тоже на иностранном языке говорит.
Вот они то и были шпионы и враги. Коминтерн, называется. Это вроде у них «Интернат коминтерновцев» там был. Потом, уж, узнали, что они туда, за решетку в парк, из-за границы пробирались, от самих фашистов! Сидят в парке, смотрят на советских, на трамвай № 31 по улице ;буха. А сами – вра-ги. Но, как ближе к войне стало, их почти всех поймали, арестовали и рас-стреляли. А детей в другой интернат отправили. Дети выросли, а своих ко-минтерновских родителей любить перестали и даже ненавидели этих врагов. Про детей это я уж, потом в книжке прочел, которую мой брат написал. Ока-залось, что они не враги, просто глупые люди были, не надо им было к нам приезжать. Очень много у нас тогда Об;хов было, которые в лоб бьют.
Напротив почти нашего детского сада был очень красивый Физико-химический институт имени своего основателя, химика Карпова Л.Я. Такой дом, с надписью химика Менделеева, про руки, которые распространяет хи-мия широко вдела человеческие. А за этим домом парк вниз по склону и еще один дом с институтом Карпова. Но все это тоже за решетчатой оградой и воротами железными. Так что и тут враги были.
Только Обух помер в 1934, только его именем улицу пометили, вроде предупреждения, так прямо на нее один такой Ганс Гельман из Ганновера приехал. Это он, жену еврейскую Викторию Бернштейн спасал от фашистов. Умный очень был химик и наших хотел научить своим квантовым делам. Но все как-то по-немецки, да по-немецки говорил и даже писал все. А его потом еще и переводить надо было на русский и печатать в журналах химических его квантовые открытия.
Мой папа в том институте работал и немецкий уже даже стал учить, что-бы этого немца слушать. Но не успел выучить, бдительный коммунист Жу-ховицкий сообщил куда надо, что Ганс оказался враг и жена его и те кто не-мецкий выучил и слушал его по-немецки. Только папа не успел выучить, и не попал во враги. Но он не виноват, что не выучил, он не успел. А Жуховицкий успел и стал заместителем самого директора этого Карпова института. Прав-да, в Академию наук он все-таки не пролез.
Наш детский сад, он не на самой улице ;буха, а за большим серым высо-ким домом. Там люди жили. А за домом забор деревянный высокий и наш большой участок, где мы гуляли и там детский сад. То есть раньше большого дома серого не было. Его потом построили. А мы ходили потом мимо дома в детский сад. А в этом доме тоже оказывается враги поселились, но и их по-том из дома увезли, а комнаты их освободили себе новые жильцы.
В детском саду у нас в группе был мальчик Вова. Он был такой пухлый, с голубыми глазами и себе на уме. Он врагов терпеть не собирался, и готовил-ся с ними воевать. И меня подговаривал. Ему был нужен заместитель коман-дующего индийскими собачьими войсками. Но я боялся, что собаки меня по-русски не поймут, а иностранный язык я еще не выучил. И отказался, хотя было очень интересно заместителм. Хотя непонятно, с кем будут войска вое-вать и кто враги. Но Вовке было это неважно. Главное, нужен заместитель. А он его не мог найти. И я согласился. И стал ждать, когда будут команды и план войны. Но ничего такого не случилось. То ли враги рассеялись, то ли я не подошел, то ли Вовка еще чего-нибудь придумал.
Уже много позже узнал я, что Вовка был человек душевный. И болезнь у него была такая же, его от этой душевной болезни стали лечить в настоящей больнице. Вылечили что-ли? Не знаю
На этой бдительной на врагов улице и я попал во враги. Было мне тогда уже 8 лет и поехал я на трамвае № 31 к маме в Университет, на кафедру бо-таники. Сел у Воронцова поля, как положено с задней площадки вагона, ку-пил билетики до Манежной площади, а сам на следующей остановке решил – не помню уж зачем – перейти в прицепной вагон. Надо было с передней площадки возле вагоновожатого выходить, а я боялся, что не успею перебе-жать и вышел с задней площадки. Я и не видел, что на остановке стоят две толстых тетки – дворничихи в белых фартуках. Они меня тут же и схватили за обе руки и поволокли куда-то. Ведут и ругают нещадно. Что из меня рас-тет хулиган и преступник, что меня ждет тюрьма и все такое. Так они схло-потали себе успешный привод очередного врага, а мне первый привод в от-деление милиции.
В милиции на улице ;буха меня форменно обыскали, нашли трамвайные билетики – один основной и дополнительные на «тарифные участки», еще копейки нашли, носовой платок и расческу. А при допросе я сознался как зо-вут, выдал им служебный мамин номер телефона. Минут через сколько там пришла за мной из детского сада тетка, благо что рядом было идти. Выдали ей меня на поруки, держать в камере не стали. Тетка и мама напуганы были не меньше меня, и простили малолетнему преступнику его вражеский посту-пок. Даже дня через два купили на тележке у мороженщицы в Салтыковке за две копейки такую маленькую кругленькую порцию мороженого между ва-фельками. На одной вафельке было имя «Вася», а на другой «Маша». Мне. Съел я этот кругляшок, совсем успокоился и про милицию забыл на улице ;буха. Так, значит, простили меня.
А лет через двадцать и всех врагов с улицы Обуха простили и даже с них название сняли. То есть они теперь – не враги и не шпионы. Кроме хитров-ских бандитов. Этих не простили, хотя тоже расстреляли.
Я и не знаю теперь, висит ли имя ленинского врача над этой улицей?
Прошлой ночью приснился мне сон. Опять я к вечеру заблудился в Горо-де и никак не попаду к Курскому вокзалу. Надо бы сесть на трамвай, чтобы поспеть на электричку. А идут все не туда, сворачивают, как нарочно в боко-вые улицы. Одним словом на улицу ;буха не хотят. Ну, кажется, пришел один, проехал я одну остановку, так все равно обратно бежать пришлось: не туда пошел трамвай. Наконец, пришел по виду точно мой. Как довоенный ва-гон маршрута №31, и надпись над крышей спереди ниже круглого номера. Похоже, про Курский там написано, но не отчетливо как-то.
Побежал садиться, только поднялся по ступенькам, как сообразил, что он не № 31, а № 10. Но пошел по улице ;буха, и стал уже вниз спускаться, к Сы-ромятникам. Правда, как-то очень круто вниз спускается. А меня блаженство такое разобрало. Давно по улице ;буха не ездил. И чувствую свободу, народу никого на улице, в трамвае тоже пусто. И ничего такого вражеского кругом не чувствуется. Говорю вагоновожатому: «Я еду у Вас в трамвае, как в сказке, с войны не ездил по улице ;буха». Смотрю, встречный путь куда то в переулок свернул, впереди стрелка, въехали по ней на однопутку. Стало быть, можно на этом участке только по зеленому ехать, чтобы встречный трамвай не попался. А я никакого трамвайного светофора не заметил. До Курского вокзала я так и не добрался, остался посреди улицы ;буха, без знакомых, но и без врагов.
Проснулся. И стал обдумывать, к чему бы такой сон. Вспомнил, что трам-вай №10 идет на Волково кладбище. Не туда ли мне пора? Но, вроде нет: это в Ленинграде он туда ходил. А куда в Городе ходит, это мне надо бы выяс-нить. Но, уж, точно не по улице ;буха, там давным-давно никаких трамваев. Что то теперь на этой улице и как ее называют?
Наверное, раз я стал в детство впадать, пора на всякий случай написать этот рассказ, вдруг, кто знающий прочтет и мне объяснит кое-что. А Вы об этом ничего не знаете?