Их благородие - Толян

               

         В тот год меня посетила безответная и заведомо безнадежная любовь. Боль от неё распирала изнутри, как гелий - воздушный шар, и возносила высоко-высоко, под облака, и оттуда – сверху - я любила всех и вся: и почтальона с заказным письмом, и прохожего, и соседку, и бездомного кота…
        Это парение над Землей, сродни вдохновению, не могло длиться бесконечно – перед глазами маячили всполохи отчаяния.
         Приближалось Восьмое Марта, и от безысходности я строила планы: созову гостей, напьюсь, позвоню ему и всё, пьяная и смелая, выскажу. А что выскажу?...
Проводив гостей, я –  хоть и ни в одном глазу!- все-таки позвонила:
- У меня были гости, пили вино.
- Какой марки вино? – почему-то спросил он, а потом стал рассуждать, какие женщины ему нравятся: с длинными ногами и красивой попкой.
       Ничего себе – разговорчик!  Положила трубку, совсем добитая. Мда, надо было что-то делать. Клин клином или как там ещё…. А может быть, ничего не делать? Лежать и ни о чем не думать. Но боль упиралась в ребра и не давала дышать – дальше так не могло продолжаться. Эту пустоту надо было заполнить чем угодно – хоть строительным мусором забросать! Правильно – мусором!
И через некоторое время – все лето ушло на раскачку - я начала ремонт квартиры, наивно надеясь, что это продлится месяца два-три – не больше!  Ремонт растянулся на три года…
В моей квартире, расположенной в старом доме, были дощатые, рассохшиеся полы. Надо бы начинать с них, и я придумала перестелить доски, чтобы между ними не было щелей, а для экономии времени на шлифовку перевернуть их неструганной стороной наружу - так мне посоветовали.
Хороший плотник сделал все, как я просила, и еще вставил дополнительно новую сырую - зимой других не бывает - доску в образовавшуюся в полу щель – с ладонь!- шириной. Но работе плотника долго  радоваться не пришлось – впереди меня поджидал удар! Оказалось, паркетчика со шлифовальной машиной найти не так–то просто! Еще труднее уговорить его шлифовать не паркет, а доски. И все-таки я нашла по объявлению его – Анатолия, Толяна.
Он долго набивал себе цену по телефону, капризничал, но адрес записал, назначил день … и не пришел!
В растерянности звоню ему – отказывается. На меня находит такая истерика, что я поспешно говорю:
- И правильно! И не надо! Вот и хорошо!
Бросаю трубку и начинаю плакать навзрыд, но несколько минут спустя спохватываюсь:
- Боже мой, я же нагрубила незнакомому человеку!
Перезваниваю, чтобы извиниться, а он, прервав меня на полуслове, быстро говорит:
- Сейчас приду.
Через несколько минут Анатолий уже звонил в дверь – оказалось, живет не далеко.
Открываю ему и не могу успокоиться, и тут разыгрывается странная сцена: я реву взахлеб, а он бегает вокруг меня и умоляет:
- Я все сделаю – только не плачьте!
Как потом объяснял – жалко меня стало. По тому, как он быстро осмотрел пол и еще быстрее вычислил сырую доску, я поняла – опытный мастер. Походил, даже попрыгал по полу и сказал:
- Все сделаю, но через месяц – доска должна высохнуть.
Что мне оставалось делать? – только соглашаться. К тому моменту я уже успокоилась, вздыхала, как ослик Иа, покорно слушала приговор и даже немного рассмотрела Анатолия.
Это был невысокий, лысоватый мужичок лет около сорока пяти, невзрачной, субтильной наружности, но в чертах его лица читалась расположенность к людям, мягкость и даже доброта, за которую, как за непростительное проявление слабости, он себя, наверное, много раз  ругал – мужик должен быть крутым! А очки, приличная дубленка и дорогие перчатки придавали ему вид служащего.
Как потом выяснилось, Анатолий действительно принадлежал по роду своего занятия к разряду, так сказать, «дам полусвета». Такие профессии, как настройщик рояля, паркетчик, личный парикмахер и т.п. делают их носителей вхожими в дома высокопоставленных и даже известных людей и дают шанс сблизиться с ними на бытовом уровне. Одним словом, погреться в лучах,…а заодно и перенять кое-что, хотя бы внешне.
 Я вспомнила, как  однажды на симфоническом концерте во время паузы на сцену выбежал  служитель, чтобы передвинуть кафедру для дирижера. Он выглядел точной копией этого дирижера – бородка, фрак! Боже мой! Это было едва ли не самым сильным моим впечатлением от концерта – я хохотала в душе, представляя, как этот служитель храма искусства говорил с придыханием какой-нибудь знакомой за кулисами:
-Сцена – это святое…
Анатолий же, работая у меня, любил вспоминать:
- Помню, стелил я паркет у замминистра МВД Казахстана…. или у академика…
Далее следовал рассказ о том, как по его  звонку  замминистра или академик срывался прямо с важного совещания и мчался смотреть на свой драгоценный паркетный пол, да не один, а со свитой помощников!
Правда, в последние годы клиенты Толяна, которых он, как  говорил, «ни фига» не любил, общались с ним на одном языке и мало чем от него отличались – как бы Толян свой лоск не растерял! Как-то один  «олигарх» так  его «достал», что Толян решил отомстить: закупорил все окна и, надев противогаз, покрыл паркет особо ядовитым двухкомпонентным лаком. На следующий день клиент прошелся по своим апартаментам и на радость Толяну грохнулся на выходе в обморок.
Но об этом я узнаю позже, а пока, закрыв за ним дверь,  опустошенная от слез, я все считала и считала, сколько мне придется ждать: две недели до нового года, потом еще недельки две, а потом позвоню. А вдруг он передумает? Нет, не может быть – не хотелось верить в такое: Анатолий – хороший человек.
Устав от переживаний, я улеглась пораньше спать – тишина была моим лекарством.
И тут раздался звонок:
- Какая радость! Какая новость! У него родился сын!
Понятно. Это у моей «безответной любви» родился сын.
- Поздравляю! Как я рада за всех вас!  Вот так новость! – ликую я в ответ.
Ну, родился и родился. Мне-то что? У меня своя жизнь, мы пойдем другим путем.
Мы – это я и все мои ипостаси, и имя нам, непотопляемым, – легион.

И так миновал еще один грустный – съешь в утешение мандарин! - новый,  потом и старый новый год, а Анатолий все не звонил. Набравшись смелости, я позвонила сама.
И вот он - у меня дома вместе со своей «шарманкой», инструментами, спецодеждой…
Обитать вместе нам предстояло  несколько дней, и нужно было сразу взять какой-то правильный тон в общении с ним. Зацепка лежала на поверхности – достаточно было послушать его речь.
- Маму–то часто, наверное, вызывали в школу? – спрашиваю шутливо.
Толян просиял:
- Да она там дневала и ночевала!
Маму он очень любил и впоследствии делом доказал эту любовь.
Шлифовальная машина при включении выбивала пробки, потом ужасно трещала, гудела, пылила, несмотря на пылесборник, Толян дымил сигаретой – ад был кромешный! Но душа моя радовалась!
Захватив нужные вещи, я спасалась на кухне за закрытой дверью, а когда Толян менял наждачную шкурку, которую пришлось покупать квадратными метрами, покидала укрытие и иногда разговаривала с ним.
Однажды слышу – поет Валерий Ободзинский! Наверное, Толян включил радио.
Заглядываю в комнату – никакой не Ободзинский! Это Толян поёт!
- Анатолий! Какой у вас голос!
Польщенный, он немного смутился, впрочем, было заметно – цену себе знает:
- Я – что! Вот брат мой Витёк! У него действительно голос! Когда начальство на зону приезжало, требовали доставить Певчего – кличка у него такая была.
- На зону?!
«Бедная мама», - мелькнуло у меня в голове.
- Да. Витёк двадцать лет по зонам слонялся, сел  в юности по глупости - украл кое-что в пионерлагере и получил восемь лет, потом добавили и пошло…
Интересно,  что можно было украсть в пионерлагере, чтобы получить такой большой срок?- задаюсь я вопросом. -  Переходящее знамя, разве что…
Сделала вид, что поверила.
- Когда   на душе муторно, - продолжал Толян, -  все бросаю, еду к Витьку, сажусь рядом, и он  поёт мне…
По лицу  Толяна разливается блаженство, и он начинает петь сам:  « Эти глаза-а-а напро-о-о-тив…»
 Не просто поет – исполняет, проживает мелодию: якобы, нет сил сдержаться от нахлынувших чувств.
- Вы выступали на сцене? В самодеятельности, например.
- Было дело, - скупо говорит Толян. – Недавно приехал к нему, Витёк рассказывает.
Прилетает он по делам в Сочи, его встречают в аэропорту: хоп - наручники! Ни хрена-а-сеньки!… Витёк говорит: « Не понял!! Вы чё, блин, в натуре, мОзги мне парите? С головой не дружите?». Потом, правда, отпустили.
 Удивительное «красноречие» в наручниках!
- А где он сейчас?- спрашиваю.
- На ВАЗе пост занимает.
Некоторое время я соображаю. Ну, да – все правильно! Я же говорю – имя нам легион!

Работа Толяна близилась к завершению, а я прикидывала, с какой стороны к нему подъехать насчет второй комнаты, заваленной вещами и мебелью, но Толян сам мне помог:
- Здесь доски не переворачивай – так сделаю.
Я, молча,  кивнула, боясь ненароком спугнуть удачу. И все повторилось по знакомому сценарию: плотник перестелил пол и  вставил новую и - увы! – опять сырую доску.
Внешне плотник напоминал мне покойного отца, и я по-семейному кормила его обедом. Около двенадцати начинала спрашивать: «Подогревать?». Василий Михалыч отказывался:
-Подожди!
Видимо, этот ритуал будил в нем  какие-то воспоминания, и на его губах блуждала осенняя улыбка. Наконец, он соглашался, и я наливала в тарелку куриный суп. После обеда плотник курил, и случалось, рассказывал о себе.
Как, например, начальник на заводе не хотел давать ему квартиру: «ВыпивАТ!»  А Василий Михалыч подсуетился, да и взял в нужный день справку в вытрезвителе. Вызывают его в кабинет: «Пьян?». А он тут её и предъяви! Это, похоже, был его звездный час: затурканный работяга  поступил как гражданин и глава семьи – отвоевал квартиру!
В конце работы у Михалыча сломалась электродрель. Чтобы сэкономить время, я предложила попросить дрель  у соседки. Плотник говорит:
-Не надо. Вот послушай, я тебе расскажу историю.
Взяли мы с сыном - вот как ты предлагаешь – дрель у соседа Сереги, а у нас её украли! Да...Пришлось купить новую. Отдаем – Серега не берет ни в какую: верните мою! Говорим, где мы её возьмем? Твоя старая была, а эта новая, с документом! Бери! Не берет! Мы хором ему: "Серега, ты - дурак?!" Стучим по косяку, по своим лбам – не берет!
После долгих уговоров Серега, наконец, отверз уста и выдал самое сокровенное:
- А если у меня кто-нибудь спросит: "Откуда у тебя новая дрель?" Что я скажу?
Плотник с сыном только «ахнули»  с перебором.
Верно подметил классик: ох и отчаянный - русский мужик!

  Наконец, мы с Василием Михалычем тепло распрощались, а месяца через два-три моего бомжевания в собственной квартире   опять встретились с Толяном, и он был рад меня видеть – в наших отношениях уже была история. А уж как я была рада!
 Зеленые ветки с любопытством смотрели в открытое настежь окно, как Толян, по его выражению,  «выпендривается». Зря он дал такой совет – не переворачивать доски: работы значительно прибавилось, и шкурку приходилось менять очень часто. Толян ложился на пол и возился с какими-то крепежными проволочками – он явно никуда не спешил.
В конце дня позванивал жене: «Зай, Зай, я скоро приду».  «Зайка» работала врачом, от  чего Толян рос в собственных глазах и не без гордости рассказывал:
- Приезжаем на турбазу, … тут, блин, сразу с вопросами к ней, … я  говорю: вы чё, в натуре? Ну, народ - не даст человеку отдохнуть!
Не знаю, любила ли жена Толяна читать Цветаеву или Ахматову, но из этого столкновения цивилизаций, когда в одной семье не скажу, чтобы мирно, но сосуществуют высокая поэзия и ядрёный матерок, - кто его знает?- может быть, и проклюнет какая-нибудь новая перспектива для человечества…
Через несколько дней такого общения  мои уши оттягивали Толяновы  «блины»,  я совсем запуталась в его ударениях, и временами даже казалось, « с головой не дружу», но иной раз из-под кучи словесного мусора его ранимая душа выстреливала каким-нибудь остроумным наблюдением или печальной выстраданной мыслью.
В перерывах Толян задумчиво  курил у окна и часто вспоминал брата Витька или какую -нибудь историю из своей жизни:
- Помню, перебрал я однажды… до подъезда дошел, а дальше ноги не идут,… прихренился на скамейке, почти лежу. Слышу, сосед Николай - вроде мне - говорит: «Толян, открой глаза!». Я стараюсь открыть, а веки падают, блин, как металлические шторки – бум!  Николай опять за свое: «Толян, открой глаза!». А напротив сидит какая-то девчонка - заливается, со смеху помирает! Чувствую, что ухмыляюсь, мол, пардон, понимаю – глупо выгляжу перед дамой, но поделать ничего не могу! Потом  меня вроде бы поволокли, … хорошо так было…Золотой  мужик – Николай!
А на следующий день Толян рассказывал, как накануне жена  водила его в гости к родне. Как всегда, выпили – запели, а Толян от скуки – не для кого там было метать бисер! – впал в кураж: стал  скулить и подвывать, как обиженная собака. Компания мужественно  боролась-боролась – как будто первый день его знают! – и дружно замолчала. Все уставились на Толяна, а двоюродная сестра сказала:
- Толян, мы тя сщас убъём.
Глядя на его счастливую от воспоминания физиономию, я думала: какой актер пропадает! Хотя, почему – пропадает? Его сцена – жизнь.

В отличие от плотника, перекусить Толян приносил с собой, раскладывал свертки на окне и даже загораживал свои «деликатесы»  во время еды спиной – видимо, это был глубоко интимный процесс.
А перед тем, как приступить к трапезе, он отправлялся ко мне на кухню и торжественно, на Вы, не забывая про «пожалуйста», спрашивал соль. Я  также торжественно вручала ему солонку, а из-за спины Толяна мне весело подмигивали всякие замы министров и академики. Или я - им!
После шлифовки доски становились гладкими и белыми – красотища! Запах древесных опилок, мелких, как мука, действовал на мою подстреленную душу, как бальзам. А Толян все менял и менял шкурку – то крупную, то мелкую поставит, а пол становился все глаже и глаже  – хорошо все-таки я придумала! Из опилок и лака Толян замешивал тесто и шпаклевал им  щели между досками и всякие другие дефекты, а на следующий день эти места шлифовал.
К грохоту машины я уже привыкла, и казалось, Толян так и будет ходить за ней целую вечность, как пахарь за сохой,  и  петь от скуки.
Не обращая внимания на шум, мы умудрялись даже перебрасываться словами и говорить по телефону.  Напомнили о себе и маляры, работавшие у какого-то зампрокурора. Этот зам был большим оригиналом: крепко выпив, он положил пистолет на стол в ремонтируемой комнате и стал намекать «девочкам», что уже год, как без жены. Малярши перепугано и громко верещали мне в трубку, пока зам  на кухне пропускал очередную рюмку, а Толян внимательно прислушивался к разговору и со знанием дела  комментировал:
-Это он понтится! Понтится…
Был у Толяна большой личный счет ко всем этим прокурорам, которые «испортили» жизнь его брату Витьку.
Через некоторое время малярши опять перезванивали и с ужасом сообщали, что зампрокурора "перешел к десерту" - глотает какие-то таблетки. Толян и на сей раз проявил недюжинные познания:
- Колёса катает,…это он колёса катает…
Но тут  сам зампрокурора отнял трубку у малярш  и стал осыпать меня комплиментами: оказывается, мой голос напоминал ему любимую начальницу – большую умницу и известного человека, поэтому фамилию он не назовет. Глючил, наверное.

Наконец, наступил самый радостный день – покрытие пола лаком. Как  заказал Толян,  были куплены дорогой немецкий полуматовый лак и широкая плоская кисть. Толян пришел  утром, торжественный,  и предупредил, что снимет в прихожей – пардон! – брюки, иначе на пол может попасть ворс от ткани. Ну, что же  - надо так надо! Быстренько укрываюсь на кухне – не верится, что дело подходит к концу!
На следующий день Толян разгуливал  по квартире без штанов, как у себя дома, как будто паркетчик - вторая древнейшая профессия, да и кому была охота смотреть на его ножки и зеленые трусы!  После нанесения второго слоя лака  пол стал желтым и заулыбался мне, как солнышко! Толян бросил кисть в пустую банку и подытожил:
- Ну, сбылась мечта идиота!
А мне не обидно было – смешно: он сказал это по-доброму, а во-вторых  - не идиот, а идиотка.

С тех пор  даже при  самой пасмурной погоде,  пол в моей квартире тепло светится и радует меня - дай Бог здоровья Толяну, Анатолию.
Для своей гостиной я придумала стиль и назвала его «дворянская изба». Дворянская, потому что в центре высокого потолка есть розетта, лепнина такая, как обычно бывает в старых домах, а по периметру потолка – декоративный бордюр; избу же напоминают пол – сосновые доски с резко очерченной фактурой дерева - и обои на стенах, которые имитируют домотканое полотно.
Прошло еще довольно много времени, прежде чем я сшила благородные шторы, гармонирующие с полом и стенами, а потом и чехлы на диван и кресла из ткани, напоминающей мешковину.
И на ВАЗе наступили новые времена: на смену бандитам – где ты,  Витёк? спился, наверное? - к руководству пришли славные отставные  работники правоохранительных органов; теперь осталось только совершить последний цивилизационный скачок: поставить у руля завода компетентных и неподкупных людей и завалить весь мир его продукцией и тогда –  держись, корова из штата Айова!

А в моей квартире стало уютно, светло и просторно. Часто вечерами, когда за окном наступают ультрамариновые сумерки, я слушаю «Вокализ», и гений Рахманинова обнимает меня за плечи  и гладит по голове – спасибо, жизнь.