Действительно, по тропинке к бухте спускался антиквар собственной персоной. Увидев нас, он сбился с шага, и, похоже, ему расхотелось приближаться к владельцу Сэмплиера – тем более что закат заявлял о себе самым недвусмысленным образом. Но всё-таки, поколебавшись, окликнул:
- Приветствую вас, джентльмены! Надеюсь, мой оберег с вами, сэр?
Холмс молча показал ему крестик. Похоже, он, действительно, носил его, не снимая – не знаю уж, по покладистости характера или, в самом деле, опасаясь осинового кола.
Только убедившись в наличие своеобразного «предохранителя», Перлинс решился приблизиться. На песке ещё были видны несколько капель крови, увидев которые, антиквар сделал что-то вроде охотничьей стойки. Меня это начинало немного смешить, а Холмс, казалось, прошёл уже и через смех, и через раздражение, теперь принимая правила игры со всей серьёзностью.
- Не пугайтесь, - ровным голосом объяснил он. – Это не следы пиршества. Мой товарищ перегрелся на солнце, у него пошла кровь носом. Клянусь, я не подлизывал.
- Это очень хорошо, сэр. Боюсь только, что столь длительное воздержание вам не на пользу – вы что-то осунулись. – в его тоне звучала искренняя заботливость.
- Господь поддержит меня, - всё так же серьёзно заверил Холмс. – Вы, должно быть, шли сюда купаться?
- Купаться здесь? В такой час? Нет-нет, простите меня, сэр, простите моё недоверие, порождённое трусостью, но я не решился бы на это. Да и что мне, - уже без всякой высокопарности простецки добавил он, - дня мало, что ли? Я пришёл, потому что меня пригласили прийти, и я готов выслушать..., - и он вопросительно уставился на меня.
- Что выслушать? – не понял я.
- О, как неловко получилось! – схватился за голову сумасшедший старик. – Видимо, «конфиденс», да? А я, как настоящий глупец…
- А ну-ка дайте сюда записку! – хищно посунулся к нему, сообразивший всё прежде меня Холмс.
Перлинс поспешно отшатнулся, словно разгадал намерение хозяина Сэмплиера укусить его.
- Так вы получили записку, - начал вникать и я тоже. – И думаете, что от меня?
- А разве это не вы доктор Джон Г.Уотсон?
- Я, действительно, Джон Г.Уотсон, но…
- Покажите же записку! – нетерпеливо повторил Холмс. – Уотсон, скажите вы ему!
- В самом деле, Перлинс, - попросил я. – Покажите записку. И если это – недоразумение, оно быстро выяснится.
С ярко выраженным на физиономии сомнением антиквар полез в карман и вытащил очередную визитную карточку. Холмс буквально выхватил её у него из рук и прочитал вслух: «Срочно должен поговорить с вами по поводу обряда, совершённого над телом Лонгли. Вы допустили роковую ошибку, которую ещё не опоздаете исправить, если придёте к Чаячьей бухте в восемь. Джон Г.Уотсон ».
- Ловко сработано, - оценил мой друг, нашаривая в кармане лупу. – Сколько у вас, друг мой Уотсон, было визиток?
- Не знаю точно. Несколько. Пять или семь, возможно.
- Хватит вам на три пожизненных заключения, если ваш доброжелатель всерьёз задастся такой целью. Это ошибка, Перлинс. И впредь если доктор Уотсон захочет переговорить с вами, он сделает это только лично, не прибегая ни к каким запискам. Запомните это. Запомните хорошенько, если вас не прельщает участь Шеппарда или Лонгли. Но сейчас даже хорошо, что вы пришли. Нас с доктором интересует труп ребёнка – тот, о котором вы упоминали позапрошлой ночью. Где именно он зарыт – можете вы показать место?
- З-зачем он вам н-нужен? – простучал зубами перепуганный Перлинс.
Конец приходит всему – даже невозмутимому терпению Холмса. Цапнув Перлинса за плечо своими жёсткими, словно железными, пальцами, он приблизил к его лицу своё и по секрету прошептал:
- Чтобы доесть. Ага?
Глаза Перлинса выкатились из орбит, явственно побелев. А я почувствовал желание пихнуть Холмса в бок за неуместную выходку. Но он сам вдруг повёл себя так, словно его и без меня пихнула невидимая рука – выпустив Перлинса, крутнулся вокруг своей оси и вытянул шею, вглядываясь в заросший и уже синеющий ввиду наступающих сумерек склон. Перлинс от растерянности даже не попытался воспользоваться обретённой свободой, чтобы хоть отодвинуться, только съёжился и согнул колени.
- Там кто-то прячется, - тихо сказал Холмс, всё ещё что есть сил напрягая зрение. – Понимаете, Уотсон?
- Понимаю. Это он? Тот человек? Тот, кто написал записку? – и, решившись на дерзость, я крикнул во весь голос. – Дегар! Эй, Дегар!
- Дур-р-рак! – шёпотом, но раскатисто обругал меня Холмс.
- Почему? – обиделся я. – Если…
Я не договорил. В кустах что-то треснуло, грохнуло, по воздуху свистнуло, а Холмс упал на песок, в каком-то немыслимом пируэте умудрившись свалить и меня, и Перлинса. Несколько мгновений я, ошеломлённый, совсем не воспринимал действительность, потом вернулись звуки, и я услышал треск кустов, через которые кто-то лез напролом, спеша удалиться от нас. Следующим ощущением была жгучая боль пониже левого уха, словно в шею впилась оса. Я прихлопнул её рукой, и пальцы сделались мокрыми.
- Эх, бедолага! – вздохнул Холмс, садясь и вытряхивая из волос песок. – Снова-то вам досталось.
- Могло достаться куда больше, - растерянно пробормотал я. – Спасибо, Холмс.
- Не за что. Да и не думаю, что он целился в вас. Плохой стрелок.
- Так это была пуля? – Перлинс поднимался на ноги медленно, а глаза его как будто бы сделались ещё круглее.
- Да, это была пуля, - подтвердил Холмс. – И, увы, для нас она потеряна, канув в глубокие воды этой бухты.
- Не такое уж «увы», - возразил я. – Как альтернатива, она могла кануть куда-нибудь в мой позвоночник, откуда коронёр, может быть, и добыл бы её для вас, но, боюсь, цена показалась бы вам высоковата, Холмс.
- Непомерно высока, - серьёзно сказал мой друг. – Но, Уотсон, по-моему, вам нехорошо…
- Да, немного. Слишком яркие впечатления. Поэтому, должно быть, и в глазах темнеет. А впрочем, уже вечер…
- Но кто стрелял? – продолжал допытываться Перлинс. – И в кого? И, главное, зачем?
- Сможете идти? – не обращая на него внимания, спросил, склоняясь надо мной, Холмс. – Дайте-ка, я взгляну на вашу рану.
- Она не заслуживает столь пышного наименования, - улыбнулся я – Чуть-чуть по коже чиркнуло.
- Но кровь всё-таки ещё не перестала течь. Перлинс, пойдите, намочите платок.
Антиквар перестал бормотать свои бесконечные вопросы и послушно отправился мочить платок. Холмс одевался. Я постарался последовать его примеру, но получилось у меня гораздо хуже, потому что дрожали руки, и пуговицы на сорочке никак не хотели застёгиваться. В конце концов, я плюнул и оставил их не застегнутыми.
Перлинс вернулся. Холмс забрал у него платок, вытер мне с шеи кровь и приложил мокрый холод к ссадине.
- Ну, как вы? Лучше? Держите пока сами. Вот так, прижмите.
- Всё в порядке, Холмс. Жаль, что мы не погнались за ним.
- Во-первых, Уотсон, вы путаете местоимения, - усмехнулся мой друг – Не «мы», а «вы» - вы хотели сказать. То есть я. Потому что из вас пока что бегун, я думаю, получился бы не очень быстрый. А во-вторых, он выпустил только одну пулю – кто знает, сколько у него ещё в запасе? Не покажется ли и вам высоковатой цена за его поимку, если он возьмёт, да и пристрелит вашего покорного слугу?
- Непомерно высокой, Холмс, - вернул я ему комплимент – впрочем, тоже совершенно серьёзно. – Я об этом не подумал, каюсь.
- Может быть, - снова не выдержал Перлинс, - кто-нибудь из вас, благородные сэры, объяснит и мне, что за драма разворачивается на этом пустынном берегу? – судя по всему, он уже успел оправиться от потрясения, так как вернулся к привычному высокопарному стилю рыцарских романов.
- Пошли отсюда, - вместо ответа коротко велел Холмс. – И вы, Перлинс, с нами. Покажете могилу младенца, мы её разроем и поглядим, что там. Лучше убедиться самим прежде, чем звать Наркрота. Выстрел – аргумент, конечно, но хотелось бы иметь на руках более весомые улики, чем слова многоуважаемого Перлинса. А завтра закажу каменщикам восстановить ограду – мне что-то перестало нравиться, что на территорию усадьбы такой лёгкий доступ. Право частной собственности – один из столпов английского законодательства, и не мне, детективу, подрывать его основы.
Мы принялись подниматься вверх по тропе, к Сэмплиер-холлу. Перлинс плёлся сзади, очень желая, но не решаясь удрать. Примерно на половине подъёма нам повстречались Дегар и Рона, которые, оживлённо болтая, шли купаться. Я услышал ещё издалека, как Дегар рассказывает об одном своём пациенте, не называя, разумеется, имён, который взял в жёны юную девушку и теперь одолевает его просьбами прописать какое-нибудь чудодейственное средство от мужского бессилия. Бедняга перепробовал уже все шарлатанские снадобья, действия которых расстроили его здоровье, но толку не добился. Дегар красочно описывал страдания жертвы мошенников от медицины, подавая всё в комическом ключе, и Рона превесело хохотала, цепляясь за его руку, чтобы не поскользнуться за смехом на крутой тропинке.
Разумеется, я не мог не принять кое-чего из забавного рассказа на свой счёт, и невольно помрачнел. Рона же, как ни в чём ни бывало, приветливо окликнула нас:
- Добрый вечер! Я не слишком спешила, потому что уже знаю, что недоразумение разрешилось, и Джона выпустили. Мы с Пьером решили немного прогуляться – он встретил мой дилижанс. А вас всё равно не было дома – мы заходили.
Я услышал, как Холмс щёлкнул крышкой часов, и прекрасно понял значение этого звука: если Пьер Дегар встретил Рону с дилижанса, а дилижанс прибыл вовремя, то ему никак было не успеть сбегать в кусты у тропинки, чтобы пострелять в нас. И выходило, что заподозрил я его напрасно. Из-за мельком услышанного разговора? Или из-за невольной необъективности отвергнутого ухажёра?
- Вы случайно не заходили ко мне сегодня днём, Пьер? – добродушно спросил Холмс. – Я спал, так сквозь сон мне вроде бы почудился ваш голос. Не заходили? Нет?
- Нет, сэр.
Рона между тем заметила, что я прижимаю к шее окровавленный платок, да и одет, мягко говоря, небрежно. Её серые, как у Холмса, глаза потемнели, а лицо вдруг сделалось равнодушно-спокойным, будто гипсовая маска. И она взяла своего Дегара снова под руку, увлекая его по тропе, и ни о чём не спросила.
Место захоронения Перлинс безнадёжно забыл. Надо сказать, сочетание вечернего мрака с присутствием Холмса вообще оказывало на него несколько дезориентирующее действие, и он тыкал пальцем в землю в разных местах, бормоча про себя что-то о «мрачных подгорних обителях, где огнь не угасает и червь не умирает», пока, наконец, потерявший терпение Холмс не отшвырнул заступ:
- Всё это полная чушь, Уотсон! Можете, если угодно, записать себя в соавторы, но к Наркроту с этим идти не советую.
- А с выстрелом? – прищурился я.
- А с выстрелом…с выстрелом…, - пробормотал он, вдруг задумавшись о чём-то другом, и взгляд его стал отсутствующим. – Перлинс! Эй, мистер Перлинс, послушайте: когда это было? Ну, эта история с ребёнком?
- Вам лучше знать, досточтимый сэр, - ответствовал антиквар, стараясь держаться подальше. – А меня, пожалуй, уж отпустите.
- Чёрт! Да сколько вам повторять: не высасывал я этого несчастного младенца, не высасывал! – взорвался Холмс. – Я вообще не сосу младенцев! Никогда!
- А вот нечистого в таком месте поминать и не следует, - строго и назидательно сказал Перлинс.- Вы, господин Сэмплиер, человек взрослый – должны бы знать.
Я посмотрел на перекошенное лицо Холмса и тихо засмеялся. Мой смех, как ни странно, подействовал на него успокаивающе – он перестал злиться и устало опустился рядом со мной на остатки парковой ограды, сваленные у фонтана бесформенной кучей:
- Идёмте спать, Уотсон. Я исчерпал свой энтузиазм на сегодня, а на вас и вообще удивляюсь, как вы ещё на ногах держитесь.
А я и не держался, по правде говоря. Сидел, привалившись спиной к ограждению чаши бассейна, и то и дело задрёмывал. Голова у меня болела, знобило от дневного перегрева, и чувствовал я себя разбитым и больным. Когда б не всё это, я не оставил бы затеи отыскать скрытую могилу в тот же вечер. Но Холмс, мне показалось, рассказу о ребёнке не слишком доверяет.
- Ладно, - сказал я, и мы пошли спать.
И тут роковая идея принять душ снова посетила меня.
- Пойдёмте со мной, Холмс, - попросил я. – Проводите, не то я заблужусь и стану вашим родовым привидением.
- Пойдёмте, если хотите, - пожал он плечами с видимой неохотой – я уже упоминал, что в нежилой части дома он избегал бывать. – Хотя это у вас, по-моему, блажь – чем вас ванна не устроит?
- Хочу смыть с себя и больше в это не окунаться, - объяснил я – не совсем внятно, конечно, но он кивнул:
- Ладно, хорошо. Пошли.
И когда мы оказались в том самом коридоре, где я услышал голоса, я остановился и хлопнул ладонью по стене:
- Вот здесь.
Густые брови Холмса дрогнули:
- Забавно.
- Что именно забавно?
- За этой стеной, – он тоже слегка похлопал ладонью, - никаких помещений больше нет. Это наружная капитальная стена. Но… но в её толще проходит воздуховод из часовни. Именно в этом месте.
Я продолжал смотреть на него вопросительно и, пожалуй, немного победоносно.
- Так желание принять душ было просто предлогом, чтобы победить моё недоверие? – улыбнулся он.
- Нет. Желание принять душ самое искреннее, - заверил я – мне кажется, что я набрался блох в тюрьме – у меня чешется всё тело.
- Тогда вот в эту дверь, - указал он. – Вода нагреется не сразу – подождите минут десять. Обратную-то дорогу найдёте, привидение дома Сэмплиеров? Или подождать вас?
- Найду.
Принято считать, что душ бодрит. Чушь совершеннейшая. До своей постели я еле дополз и снова услышал голоса за стеной – говорили Рона и Холмс. Вот только вникнуть в смысл их разговора я не успел – заснул.
Следовало этого ожидать – во сне на меня навалились кошмары. Утопленники, летучие мыши, задушенные младенцы, старающиеся выбраться из своих могил, Шерлок Холмс с окровавленными губами и моим пистолетом в руке, Рона, убеждающая проткнуть его осиновым колом, Дегар, жующий чеснок в часовне и сумасшедший Перлинс верхом на Наркроте с огромным фолиантом библии в руке.
Я проснулся оттого, что Холмс, держа в одной руке свечку, склонился надо мной и негромко звал меня, тормоша за плечо:
- Уотсон! Уотсон, тише, успокойтесь. Вы весь Мыс перебудите.
Я открыл глаза. Комнату заливал лунный свет, где-то вверху пищало и шуршало – очевидно, летучие мыши возились на чердаке.
- Ох, Холмс, ну и дрянь же мне снится! – простонал я.
- Да уж я догадываюсь, – он коснулся моего лба. - У вас, кстати, жар – вы чувствуете? Может, дать вам какое-нибудь лекарство?
- Нет, не надо. Это просто от сегодняшнего перегрева и вообще, обилия впечатлений. Само пройдёт.
- Ну, спите, спите, - он снова скользнул прохладными пальцами по моему лбу.
В это время дверь, скрипнув, приоткрылась, и в проёме возникла, кутаясь в халат, Рона с озабоченным и немного сонным лицом.
- Ну вот, я и тебя разбудил, - вздохнул я виновато.
- Что с тобой? Ты заболел, Джек?
- Да, заболел, - вместо меня решительно ответил Холмс. – Вот что, ты поухаживай-ка за ним, Рони.
- Вы что? Зачем? – вскинулся я.
- За заболевшими полагается ухаживать. Воды подать, компресс переменить…
- Какой ещё компресс, Холмс?
- А не помешает, между прочим. Холодный. На голову. Чтобы не снилась всякая дрянь, - его серые глаза смеялись. – А я пойду спать, ладно, господа влюблённые? Свечку оставляю, чтобы потом не говорить, что держал.
Рона засмеялась. Наконец, и я не выдержал и тоже улыбнулся.
- Ну что, сделать тебе компресс? – спросила Рона, низко наклоняясь ко мне, когда дверь за Холмсом закрылась.
- Положи мне лучше ладонь на лоб. У тебя пальцы холодные?
- Как ледышки. Джон, я весь вечер пытала Холмса, пока он не заснул прямо за столом, положив голову на руки. Ты взял с него слово молчать, да?
- О чём? – глуповато спросил я.
- Как, о чём? Почему ты насочинял про Уартинг, если сошёл в Фулворте; как пуля из твоего пистолета попала в голову Шеппарда, а твой пиджак – в канаву; где ты был целые сутки; наконец, кто в тебя стрелял?
- Холмс думает, стреляли не в меня.
- А в кого? В него?
- Наверное, в Перлинса.
- Господи! А он-то кому помешал?
Я растерянно молчал, не зная, что ответить. Мне по-прежнему не хотелось рассказывать о мёртвом ребёнке, об услышанном мною голосе Пьера Дегара и о своих подозрениях.
- Ладно, - вздохнула Рона. – Спи.
- Подожди! – решился я. – Не хочу больше ни врать тебе, ни умалчивать. Просто боюсь, что обидишься, поэтому медлю.
- Пообещать тебе, что не обижусь?
- А разве ты можешь этим управлять? – серьёзно спросил я. - Из моих знакомых, я знаю, такое умеет только Холмс, и то не вполне.
- Да, ты прав. Ну, я постараюсь не обидеться.
- Тогда выслушай всё с самого начала. Я буду кратко, без длиннот.
- Почему без длиннот? Хочешь спать, да?
- Да нет, я как-то уже разгулялся. Но, наверное, ты хочешь…
- Нет, я не хочу, - Рона придвинулась ближе, прижалась ко мне. – Рассказывай с длиннотами.
Я вдохнул запах её волос и понял, что уже не отступлюсь ни за что – такая родная и близкая женщина сидела рядом со мной. При чём тут какой-то Дегар, будь он хоть средоточие всех добродетелей! К тому же, я был готов поклясться, что и Рона чувствует ко мне то же самое.
Я рассказал ей обо всём, что случилось со мной, полнее и подробнее, чем Холмсу. Она замечательно слушала, не перебивая, но то и дело давая понять, что внимательно следит за ходом повествования – то взглядом, то касанием руки, то подходящим к случаю междометьем. Когда дело дошло до рассказа Перлинса о ребёнке, она закусила губу так, словно ей сделалось больно, и нахмурила брови. Я невольно сбился и замолчал.
- Думаешь, это может быть правдой? - спросила она глухим и каким-то сырым голосом. – Пьер мог убить ребёнка и потом закопать его? А ты, значит, подумал, что ребёнок мой, вернее, наш, и что я таким образом избавилась от него? Хорошего же ты мнения обо мне, Джон!
В этом упрёке прозвучала такая горечь, что мне захотелось отхлестать самого себя по щекам.
- Рона, я так не подумал…, - забормотал я. – Но я… я не знал, что подумать. Понимаешь, я совсем потерялся…Я страшно виноват перед тобой – теперь я понимаю, какого дурака свалял с этим молчанием. Я не подумал, как всё это будет выглядеть в твоих глазах, вёл себя, как самый эгоистичный мерзавец. Но я люблю тебя! Люблю! С этим ничего не поделаешь, хоть убей! – с этими словами я схватил её за плечи и привлёк к себе. Она не отстранилась. Она подалась навстречу, и несколько мгновений мы оба, забыв обо всём на свете, растворялись в ласках друг друга. Рона очнулась первая и мягко отстранилась:
- Джон, это всё напрасно. Не мучай ни себя, ни меня.
- Но ведь ты любишь! Я знаю, я чувствую, ты любишь меня!
- Да, - после долгого молчания призналась она. – Люблю. Люблю тебя, Джон, с первого дня и, наверное, навсегда. Но это ничего не изменит. Пьер любит меня, он слишком многое сделал для меня, он, наконец, спас жизнь отцу. Я не могу теперь так обидеть его ни за что. Согласие уже дано. Я не возьму своего слова назад.
«Спас жизнь отцу», - снова горьким эхом отозвалось во мне. А разве для них ничего не стоит то, что было в Шотландии? Оба уже забыли об этом? Или я сам, может быть, преувеличиваю свои заслуги?
Я почувствовал, как слёзы снова сами собой наворачиваются мне на глаза. Ни в коем случае нельзя было дать Роне заметить их, и я дунул на свечу, совершенно забыв, как хорошо она может видеть в темноте. И снова её тонкие руки обвились вокруг моей шеи.
- Люблю! Люблю! - быстрым шёпотом повторила она, осыпая моё лицо торопливыми и лёгкими поцелуями. - О, я несчастная! Что же мне делать! Я так надеялась, что ты разозлишься из-за нашей близости с Пьером, что не захочешь меня больше видеть! Мне так хорошо с тобой, Джон, родной мой! Поцелуй меня!
Но я, ошеломлённый её натиском, ещё, пожалуй, целые полминуты промедлил.