"Торговал и кирпичом, да остался ни при чем!"
А он - мужчина с биографией!...
Да, да!
И прямо, с кирпичным заводом в послужном списке.
В то лето я, безответно влюблённый в свою однокурсницу Татьяну,
помогал отцу отрабатывать часы на строительстве.
Были виды на жилищное улучшение.
Оговорюсь заранее, с квартирой тогда всё получилось.
Утро.
Чистенького и умытого, прыгающего через обломки досок и кучи мусора,
по пути в прорабский вагончик, встречает меня табельщица Фаина Зайнетдиновна.
В раскрытой амбарной книге по трудодням треугольнички и крестики.
Двухцветный карандашик готов добавить птичку к уже существующей журавлинной стае отметок..
Что, что, а учёт поставлен!
- Сидоров! ... Не переодевайся, поедешь, студент, работать на кирпичный!
- Понял?!...
Мне все это перестановки против шерсти. Привычно и обжито, где ещё добра искать ?
Я, по необходимости, стропальщик и приёмщик бетона. Порой, тяжеленько приходится,
но на стройке притёрся. Носилки, ночная растопка печей с битумом.
Печь, похожая на паровоз, к полудню поднимается краном на крышу и живописно
дымит остаток смены там, наверху.
Наш паровоз, Вперёд лети, в коммуне остановка!..
Работа на "грязи", как пренебрежительно называют бетон.
Обезьяной с лопатой взлетаю в поднятый кузов парящегося ещё, тёплого раствора.
Ныряю в прицепы, мелькаю между поддонами с кирпичем, продевая чалки.
Машу дырявой рукавицей на крановщицу Ханису, - Смайнуй! Ещё!... Ещё!...
- Да, куда-же ты, рас-так , тебя, слониха!...
И, только освоился, "перестановки в правительстве"!
- На какой ещё кирпичный? Да.. э... мне и здесь нормально!...
- Болтай! Скоро автобус со сменой. Жди здесь!
Так, в приказном порядке, "продали" меня на кирпичный завод.
Да и завод, громко сказано, так себе заводишко небольшой на старом
сибирском тракте.
Пара одноэтажных древнючих построек, от города километрах в семи.
Автобус маленький и несерьёзный, больше похожий на драную, в рыжих лохмах дворняжку,
припёрся довольно скоро.
Сидело в нём с десяток трудяг, погруженных в свои философии.
И, что-то, никак не верилось, что философии эти очень дружили с радостной и с утра,
закипающей летней погодой.
Начальник смены, неказистый мужичок в залатанном костюмичике,
пыльных ботинках, с бычком за ухом, подвёл меня в часть цеха,
где что-то монотонно брякало. Помещение киношно называлось съёмкой.
"Съёмка" это съёмка с ленты сырых неотожжёных кирпичей .
Вдоль мастерской ползла грязная, заляпанная глиной, сырая транспортёрная лента.
По ней нестройной, нескончаемой вереницей плыли, ако по воде, свеженарезанные кирпичи.
Новорожденные, они ещё не имели привычного, румяного и жизнерадостного,
фасадного цвета.
- Зинка! Принимай!
- Вот здесь и будешь, - бросил меня мастер и растворился в
цеховом шуме. Когда я через мгновенье, оглянулся рядом было
абсолютно пусто. Голограмма мастера улетучилась. Остался лишь поганный запах дешёвого курева.
Зинка оказалась тридцати пяти летней женщиной основательного, в отличие от
остальных старожилов кирпичного цеха, телосложения. Пунцовое, лоснящееся лицо и тройной подбородок,
серые цепкие глаза и крепкие руки с толстыми пальцами. Покатые борцовские плечи.
Грудь, явно не нулевого размеру.
Клеёнчатый фартук на затёртых тесёмках туго охватывал животик. Столбики ног.
Сбитень! Буквальный!
Впечатление дополняло линялое выгоревшее растянутое трико, бывшее раньше наверняка, черным и,
когда-то подкрашенные, невнятного цвета волосы.
Зинка работала на пару с фантастически худой Наташкой. Платок, синий, болтающийся и не по размеру
большой, комбез, прозрачная, зеленая кожа, вот, что представляла Зинкина напарница.
Если Зинкин голос не замолкал ни на минуту, колол, тревожил и тормошил, тонул где-то под сводами наверху, Наташкин приходилось разбирать, очень вслушиваясь и напрягаясь.
С каждой стороны ленты должны были стоять по два человека.
Их задача - снимать мокрые кирпичики и укладывать их на на полочки тележек.
Заполненные тележки откатывают в отстойник и потом загоняют в печь для сушки и обжига.
- Ну, уж если такие Гаргантюа справляются на этом месте, то мне будет не в облом,-
подумал я и, наивный, ошибся. Легкость и артистичность, с которой старожилы перебрасывали
кирпичи с ленты, оказалась продуктом некоторого практического опыта.
В первые-же полчаса работы я угробил, уронив и не донеся, половину кирпичей. И, хотя, моя неуклюжая
слоновость и неритмичность на конвейере компенсировалась коллегами по цеху, я
катастрофически не успевал, а то что "успевал" больше походило на брак.
Зинке периодически, если у меня намечался завал, приходилось жать на "стоп" и любоваться на мои тщеты. Она, да и вся команда с ухмылкой наблюдали, почти, блошинный, кирпичный цирк.
Жонглирование, сальто, батман ... Алле!.. Гоп! И очередная пара уродцев летела под колёса тележки.
Пот заливал лицо, я тратил слишком много сил и умирал на своём, дебильно-простом рабочем месте.
Занятые и перепачканные в глине руки едва успевали за темпом конвейера. Капли пота собирались на
ресницах и соль разъедала глаза.
Вот Бы!!! Внимательную и расторопную операционную сестру с тампоном, пот на мне вытирать! Но, увы, здесь не проф. Преображенский!
Одежда каменела к концу смены.
Я проклинал тот день, когда оказался на стройке и думал, что так вот бесславно погибну среди этой мерзкой глины, засыпанный по самые подмышки кирпичным ломом, ухмылками и подначками напарников.
Возвращаясь с вечерней смены впервые, я чувствовал вынутое нутро.
Так было больно в животе и ломило в пояснице. Ещё-бы, за смену приходилось совершать тысячи поворотов с нагруженными руками. Два сырых двойных кирпича и поворот на сто восемьдесят.
Раз... ещё... и ещё!... До бесконечности, до звонка!
А после, даже и не до еды, только чай и спать, согнувшись пополам.
В таком жалком виде, обиженный на весь мир, провёл я вечера первых двух недель.
Душ, питьё, сон, посменная работа.
Однако, постепенно, приходил навык и стало получаться . Я уже не перенапрягался.
Кирпичики становились послушнее. Открылась способность "ловить маятник" т.е работать,
не прикладывая больших усилий. Сколько моих крестников, будущих кирпичей, уходило с
отметинами в виде буквы "Т". Таня -Татьяна, её светлый образ уносил в облака и скрашивал
адскую монотонность работы. Если я обгонял или конвейер из-за поломки останавливался я спешил, воспользовавшись паузой и написать любимое имя. Казалось, что это, как и тысяча белых бумажных журавликов, сработает и откликнется где-то далеко, тем - же.
Ах, любовь! Да!....
А на работе уже получается и руки "ловят" ритм и кирпич.
Начинаешь слышать, видеть. Вживаешься в коллектив.
Однажды в перекур, Зинка извлекла из неведомого нательного кармашка письмо от сожителя.
Пару лет назад сожитель "загремел под фанфары" на зону.
Писем таких я, наивный, никогда до этого не видел. Развёрнутый лист ученической тетради в клеточку
был плотно исписан аккуратными, микроскопическими буквами. Вся эта запрессовка, как растолковала
тут-же Зинаида, сводилась к тому, что кто-то с воли накапал, будто она гуляет.
Такого позорного положения сожитель терпеть не в силах, вопрос чести и понятий требует, чтобы он
откинувшись, непременно устроил разбор и оторвал ейную, стрёмную башку.
Пусть, стерва и такая-сякая разЭдакая, бережётся и трепещит перед неминуемым лютым возмездием!
- Пусть только нарисуется! - упреждала, похохатывая, Зинка,- Сама всё ему рога пооткручиваю!
И тут-же приводила примеры бытовых поединков, с блестящим владением чугунной
сковородкой. Что там ножи и топоры! Куда там Чингачгуку и всем сыновьям Большой Медведицы!
В руках разгневанной Зинки раскалённая сковорода, схваченная с плиты превращалась в
пушечное ядро, способное "проломить любую тупую баранью башку".
С другой стороны, драчунья и забияка Зинка, была ярчайшим примером холерика и неформального лидера,
в бригаде давала нам реальный патронаж и материнскую заботу.
В антрактах она, довольно симпатично, просунув руки под края фартука, сцепив пальцы на
животе, стискивала в зубах Беломорину и рассказывала очередную свою историю.
Вот, например, одна из оных...
Лето.
Вечерняя смена на кирпичке заканчивалась в полночь. Народ уставший и отмытый забирал всё тот-же задрипанный автобусик и катил в город по домам. Зинка одна жила в совсем другую сторону, на птицефабрике.
Ходьбы до её жилья было минут двадцать, и идти надо было мимо психолечебницы.
У нас это старейшая больница в пригороде издавна именуется Агафуровскими дачами,
в честь владельца, строителя, купца Агафурова.
Сами Агафуровы съехали из России в Японию ещё в девятнадцатом, в скорости, после революции.
Существовал стойкий слух, что часть накопленных купеческих богатств зарыта там,
на дачах, где и покоится до сих пор, не давая разного рода авантюристам покоя.
Инсинуации подогрел визит снохи Агафурова Салии Султановны в тридцать четвёртом.
она по честному сдала клад государству и, на удивление невредимой, убыла со своей оговорённой долей.
Ну так и вот, в тот летний вечер шла она по тропинке неподалеку от дороги и прошла уже было полпути и Агафуровскую психушку , как почувствовала шаги сзади.
Вечером на тропе этой кого, только ни можно было встретить. Чудиков всяких, людей лихих,
всякого сброда. То и напрягало!
Вы видели как поставлены женские ушки?
Верно, они, чуть, обращены назад. Их обладательницы готовы к погоне и защите, к отражению атаки
Мужские пельмени, чаще, заточены на обнаружение, погоню и преследование. Вперёд! В атаку.
Таковы изначально заданные природные задачи.
Роли и реализации.
Наш случай!
В лесной темноте чувства и слух обостряются. О! Хрустнула ветка,зашуршала трава...
Осторожно, кто-то преследует!
Короче, что что-то сейчас будет Зинаида ощутила спиной. Заранее. Седьмым чувством.
Тревога росла, предупреждала, забегала вперёд и подскуливала.
Этот, шедший сзади дышал. Вот змей!...
- Сейчас, блин, спросит, сколько времени или три рубля, на билет в кино....
На худой конец , поинтересуется "где здесь библиотека"!
Ага! Два раза! Ждите!
Даже и Михалина Вислоцкая, конкретнее подошедшая в своих популярных трудах к вопросам телесной любви, И та ничего подобного себе представить не могла! Извращенец? Убийца? Насильник? Грабитель? Вор?
Врёшь! Наших не возьмёшь! Не на ту напал. " Синдром жертвы" - это не для дам, типа Зинки!
Когда этот урод вплотную приблизился к нашей героине и обхватив её бессовестными, гадкими руками, облапал, она взорвалась. Стотысячикратное упражнение с кирпичами, сопровождаемее поворотом тела на стовосемьдесят и броском, принесло свои плоды. Победные фанфары прозвучали уже до того как!
Со всей готовностью к отражению атаки, в дикой , осатанелой злобе Зинка провернулась в похотливых обьятиях и сыграла когтями на лице несчастного "аккорд".
Насильник, охнул, нелепо взмахнув руками, повторяя второсортного пловца, плывущего стилем брасс и попробовал избежать кары бешенной Зинки.
Но несчастный не знал с кем имеет!
Рассвирепевшую сотрудницу советского кирпичного завода уже не могло остановит ничто.
Это были тигр и чёрт в одной юбке! Разбуженный сатана жаждал мести!
Ослеплённая праведным гневом она оторвалась по полной!
Пока, шокированный насильник обмяк, просел и пробовал вкус крови, текущей из рваных ран на лице, проверяя наличие на месте глазных яблок, Зинка доделывала его ногами, ухая, всякий раз, как при рубке дров.
Произносимые при этом слова она, потом, с удовольствием доводила до слушателей.
Это был сплав не нормативной и очень не нормативной лексики. Суть сводилась к тому, что ещё не нашлось на свете ё... мужика, который вот так вот нахально мог овладеть её самым сокровенным и вообще у него, у этого кретина всё косо и совершенно не приспособлено для полноценной интимной жизни.
Дерьмо собачье!
Кулебяка!
Хвощ!
Карла!
Смерд!
Ублюдок!
Осёл!
Выхухоль!
Волк тряпошный!
Поединок кончился спасительным для маньяка бегством в ближайшие кусты.
В разорванной рубашке и без сандалины.
Разьярённым кабаном, Зинка ещё некоторое время стояла, тяжело переводя дух и, почти, роя каблуком землю.
Ещё колечко в нос!
Её трясло.
В придорожном лесу от убегающего "тряпошного волка" раздавался, скулёж и удаляющийся хруст веток .
Остались луна, тишина и ещё минут десять ходу до дома.
Где-то далеко, на птицефабрике, лаяли собаки.
От ночи или скуки, бог его знает.
P.S.
Я успешно отработал свою двухмесячную командировку на "кирпичах".
На зуб Зинке попадать не случалось.
Наоборот, пару раз заезжал с пивком, покалякать. Такие люди!
А в сентябре меня уже ждала ежегодная институтская битва за урожай.
И, может быть, она, Татьяна.
Всё было ещё впереди!