Незабываемые встречи (Олег Глечиков Крымский) / Проза.ру

Редко кому удаётся хотя бы раз за всю жизнь не проехать в поезде. Не полетать в самолёте – это бывает. Но мне повезло, я встретил такого человека. А случилось это вот как…
В тот год лето в Москве выдалось на удивление жаркое. Я, выросший на морских просторах, прямо задыхался в этом каменном мешке. Очень захотелось на малую родину – в город на море, в родную Керчь. Еле сумел уговорить начальника, чтоб предоставил отпуск. Хорошо ещё, что билет заказать догадался заранее.
И вот стою я на перроне, ожидаю, когда подадут наш поезд на посадку. Смотрю, рядом мужичонка копошится, интересный такой. И слово – мужичонка - на ум сразу как-то пришло, очень уж сказочный персонаж. Сам он был росточка небольшого, лицо обветренное, с бородой. Юркий такой. И несмотря на жару, на нём была надета энцефалитка – ковбойка такая. Я сам когда-то точно в такой же ходил по тайге. Сразу вспомнилось время работы на Дальнем Востоке. Таежный посёлок «Фестивальный», ребята с которыми работал…
Как давно это было!
Смотрю я на этого мужичка, - наш человек,- думаю. Вдруг замечаю: нервничает незнакомец, а почему – не пойму. Подумал, может, боится, что не успеет сесть в поезд из-за большого количества сумок? Решил успокоить:
-Вы, не беспокойтесь, поезд не тронется, пока все пассажиры не сядут. А с сумками, если вы позволите, я вам помогу.
- Спасибо большое. Я не поэтому волнуюсь. Просто первый раз на поезде поеду.
- Да вы что? Серьёзно, в первый раз? Я уж думал, что таких людей в нашей стране не осталось.
Мужчина засмеялся.
Смех у него был приятным, по-детски чистым и заразительным. На душе у меня сделалось легко и весело. Я невольно улыбнулся.
- Вы, случайно, не геолог? – спросил я мужчину.
- Нет, не геолог. Но из краёв, где геологи бродят. Лесник я. Живу в тайге. Эх, и красота у нас там! - Не то, что здесь. Как вы только выживаете в таких условиях, поражаюсь. Мне здесь воздуха не хватает, задыхаюсь.
- Так вы в гости приезжали или проездом?
-Приезжал в гости, к сестре. Хотел посмотреть Москву – столицу нашу, да где там. Не могу я в эдаком чаде дышать. Только и погостил, что два дня. Сестра обижается: не виделись лет тридцать и когда снова увидимся не известно, может, и не придётся свидеться больше, а ты торопишься уехать. Ей не понятно, как я могу задыхаться. Мы ведь живём, говорит она, и ничего.
- А теперь куда путь держите? Что не домой, я правильно понял?
- Теперь хочу ко второй сестре съездить. Она у моря живёт, в Феодосии. Может, у моря мне легче будет переносить разлуку с лесом. Я ведь моря никогда раньше не видел. Как родили нас родители в таёжном посёлке, так и прожил всю свою жизню там.
Он так и сказал – жизню.
-А у вас, какой вагон?
Мужчина полез в карман. Вынув билет, протянул его мне:
- Посмотрите, а то я впервые, и не знаю где там прописано про вагон.
Оказалось, что и вагон у нас один – третий, и места рядом, точнее моё место располагалось над местом лесника. О чём я ему и поспешил сообщить.
Мужчина обрадовался:
- Надо ж, как повезло – и вагон один, и места рядом. Теперь не страшно и в железное брюхо поезда нырять.
-Раз такое дело, давайте знакомиться…
-Афанасий Петрович,- представился лесник, протягивая мне свою руку.
- Олег Михайлович, можно просто Олег.
Пожимая руку лесника, я почувствовал её шершавость и крепость.
- Тогда и меня зовите просто Афанасием. Я, похоже, ненамного старше вас?
В это время из-за поворота показался наш состав.
Все пассажиры, ожидающие поезд в Крым, зашевелились, задвигались. Каждый пытался угадать, где остановится нужный вагон.
Электровоз, утробно гудя своими двигателями, медленно тащил состав вдоль платформы. Медленно не потому, что ему было тяжело, состав был пустой, а потому, что такова была воля машиниста.
Из репродуктора донеслось:
- Граждане пассажиры, поезд номер девяносто восемь, сообщением Москва – Феодосия - Керчь, подаётся на посадку, на первый путь. Будьте осторожны! Нумерация вагонов с головы поезда.
Вот электровоз поравнялся с нами, и хотя мы стояли почти в конце платформы, он не остановился, а продолжил движение, медленно, но уверенно. Проплыл мимо первый вагон, второй, третий, четвёртый, пятый и только шестой вагон остановился против нас.
Первые пять вагонов оказались за металлической изгородью, которая разделяет пассажиров пригородных поездов от пассажиров дальнего следования, к числу которых мы сейчас относились. Металлическая калитка в заборе была закрыта на замок.
Из репродуктора донеслось новое сообщение:
- Граждане пассажиры, объявляется посадка на поезд номер девяносто восемь, следующий по маршруту Москва – Феодосия - Керчь, просим занять свои места.
Проводники вагонов открыли двери тамбуров.
Пассажиры шестого и следующих за ним вагонов, хлынули в открывшиеся перед ними двери, спеша занять свои места. Они втаскивали в вагоны свой багаж, при этом изрядно потели и ругали жару. А мы, пассажиры первых пяти вагонов, продолжали стоять у запертой калитки. Кто-то уже возмущался:
- Это что же за безобразие?! Что нам через забор лезть? Где дежурный по перрону?
Вдруг, сзади толпы донеслось:
-Здесь я. Иду уже, не шумите! Всех посадим, никто не останется.
Дежурный открыл калитку и толпа пассажиров, как застоявшиеся кони, рванула вперёд, толкаясь и наступая в давке на ноги друг другу.
- Не давитесь, я ж вам говорю, все уедете,- пытался урезонить толпу дежурный. Но его никто не слышал. Все торопились занять свои места по законно купленным билетам. Главное в такой давке – не упасть!
Зажатые со всех сторон, как карандаши в коробке, еле поспевая с тяжёлой ношей за толпой, я и Афанасий добрались, наконец, до третьего вагона.
- Слава тебе, Господи! – Произнёс Афанасий, опуская на перрон сумки,- я думал, раздавят. Ох, и людей тут! Да злые все какие-то. А зачем злится? Говорит же дежурный, что все уедут. Нет, не верят.
- Людям ждать надоело,- произнёс я,- ждать и догонять – самое трудное дело, так люди говорят. Вот сейчас усядутся в вагоны, рассуют свои пожитки, достанут съестные припасы, кто-то и бутылочку, перезнакомятся, и потекут разговоры. Куда та злость и денется. Подобреют все, улыбаться будут, угощать друг дружку. Вот увидите, Афанасий.
Скоро и мы заняли свои места, устроились, переоделись. Точнее сказать, переоделся я, а Афанасий, снял картуз да энцефалитку, оставаясь в брюках и рубахе-косоворотке. Я такие рубахи только в кино видел. Знатная рубаха, вам скажу, шелковая, с напуском на брюки, и подпоясана вышитым поясом, завязанным особым, как мне показалось, узлом.
- Ну, Афанасий, вы прямо актёр из кино! Наряд у вас – позавидуешь! Где же это шьют такие рубахи, неужели на фабрике?
- Что вы! Эту рубаху мне жена шила, когда мы ещё только поженились. Я её только по праздникам одеваю.
Нашими соседями по купе оказались два молодых парня лет двадцати.
За окном разнеслось: - граждане пассажиры, поезд номер девяносто восемь, сообщением – Москва – Феодосия – Керчь, отправляется с первого пути. Будьте осторожны!
И наш поезд, дав гудок, тронулся.
- Ну, вот и поехали,- сказал я.
- Плавно-то как тронулся состав,- произнёс Афанасий. – Чудно! Сидим в брюхе железного монстра, а он бежит, знай себе, по рельсам.
Нашу начинающуюся беседу ненадолго прервала проводница. Она отмечала у себя в блокноте занятые места и собирала билеты.
Наш сосед, молодой парень, спросил у неё:
- Когда можно получить постельное бельё?
- Сейчас можете получить. В служебном купе – моя напарница, она вам и выдаст постель.
Оба парня засобирались за постельным бельём.
Возьмите, пожалуйста, и на нас, если вас, конечно, не затруднит,- попросил я ребят.
- Хорошо,- ответил один из них.
Пока они принесли бельё, расстилали постель, мы с моим новым знакомым, стояли в коридоре вагона и смотрели в окно.
Ребята сразу завалились спать.
- Видать у них была тяжёлая ночь.- Высказал предположение Афанасий.
Один из парней услышав эту реплику, сказал:
- Ох, не говори дед, намаялись за ночь, выпили – невесть сколько, натанцевались, потом ещё девчонок через всю Москву тащились провожать, - он коротко хохотнул,- конечно, намаялись.
Больше мы их не слышали до самого выхода из поезда.
- А на самолётах вы летали?- Обратился я к Афанасию, пытаясь возобновить беседу.
- На самолётах-то? Летал, как же! И на вертолётах летал, и на оленях ездить пришлось. А вот поездом – впервые.
Вы, Афанасий, в каком краю лесничим трудитесь? – задал я следующий вопрос.
- Да-к, в Приамурье и тружусь, недалеко от Комсомольска – на – Амуре. Слыхали про такой город?
- Не только слышал, работал в тех местах когда-то. Только давно это было, кажется даже, в другой жизни. Хотя, почему кажется? Так оно и есть – другой. И жизнь была другая, и государство другое, да и люди другие, что там говорить. Даже век другой – двадцатый. А в каком именно месте вы работаете?
- Вот, ежели вы в тех местах бывали, то, может, слышали про посёлок «Фестивальный»?
- Дорогой мой, Афанасий Петрович, я думаю, такие совпадения просто так не случаются. Я не только знаю этот посёлок, я там работал. И хотя являюсь противником выпивки в дороге, это событие нужно как-то отметить. Вы как насчёт спиртного?
- Если по чуть-чуть, то можно. Совпадения такие действительно редко случаются.
Обычно я никогда не беру спиртного в дорогу, а в этот раз, проходя мимо магазина, прикупил двухсотграммовую бутылочку коньяка, сам не знаю почему. Кроме того, у меня была курочка, жаренная на гриле, огурчики малосольные этого года, помидорчики, ну и конечно хлеб – всему голова. Пока я это всё доставал, Афанасий снял с полки свою сумку, и тоже стал выкладывать на столик свои свёртки.
Наконец наш столик был сервирован, можно было приступать к трапезе. Кроме перечисленных и выложенных мной продуктов, на столе лежали: байкальские хариусы копчённые, я их сразу узнал, какая-то птица, явно не курица, сало, куриные яйца, какое-то соление в баночке, блины, завёрнутые в фольгу, свежие огурцы и чекушка, заткнутая бумажной пробкой, сделанной из газеты.
- Вот это стол! – восхищённо сказал я. - Да под такую закуску, этой выпивки может и не хватить.
Лицо Афанасия тоже светилось радостью. Вот теперь, сидя друг против друга, я сумел рассмотреть его лицо до мельчайших подробностей. Несмотря на возраст, глаза его сохранили насыщенный голубой цвет, волосы были русыми и слегка вьющимися, как и борода, а вот брови и ресницы, на удивление, чёрными, смоляными. Нос был курнос и покрыт веснушками, что придавало лицу мальчишеское выражение. А вообще лицо было наше – славянское!
Афанасий расстегнул две верхние пуговицы своей косоворотки и проговорил:
- Так, с чейной бутылочки начнём? У мене в пузырьке - своей, домашней готовки зелье. Об прошлом годе собирал голубику, так варенье из неё, что жена варила, стало подкисать, не знаю уж почему. Вот я, чтоб не пропало варенье окончательно, заболтал бражку, а когда она выигралась, перегнал на самогон – дело нехитрое. Может, попробуете?
- А почему нет? Наливайте, Афанасий Петрович, своего горлодёра! В нем, думаю, градусов шестьдесят – семьдесят?
-Я не замерял, но правду скажу, крепок. Покрепче, чем государственные изделия. Произнося свою реплику, Афанасий откупорил свою чекушку и плеснул в каждую кружку понемногу. Почему в кружки, спросите, да потому что рюмок не было. Мы оба взяли кружки под чай, ими и пришлось пользоваться.
- Как старшему, вам и слово. Потому что выпивка без тостов – это пьянка, – произнёс я, поднимая свою кружку.
- Тогда, за знакомство!
- За знакомство! – поддержал я, - и давайте перейдём на ты.
Чокнувшись кружками, поднесли их ко рту. Я, прежде чем выпить, понюхал жидкость. Она отдалённо пахла хвоей и, удивительно, совсем не воняла сивухой. Сделав первый глоток, я почувствовал, как по горлу покатился огненный комок. Не вдыхая и не выдыхая, я проглотил оставшееся и задержал дыхание:
- Вот это да! – произнёс я с трудом, потому что голосовые связки, обожжённые ядреной самогонкой, еле-еле шевелились.
Афанасий сидел напротив, как ни в чём не бывало, только хитро так улыбался, мол, знай наших. Правда, не долго он так сидел, тут же предложил отведать соления из баночки. Он только открыл банку, как я понял – черемша:
- Нет, Афанасий, не обижайся, но черемшу закрой и спрячь. Иначе, поев её и уснув, здесь такое будет…, в общем, сам знаешь, что будет.
- Тут, вы…, тобиш ты, совсем я запутался…, правы, в общем. Кажется, погорячился, как говорит мой сын. Тогда берите всё, что душе угодно.
Я потянулся за копчёными хариусами, не забыв поинтересоваться, в какой речке они выловлены. Услышав название реки, которую я не знал, спросил:
- А где она протекает?
Афанасий долго объяснял, где течёт эта река – Ма, но я так и не понял. И потому предложил выпить ещё раз:
- За просветление памяти и за то, что хорошо сидим.
Закусив, решили больше не пить, пока. Вот тут-то и началась наша беседа, о которой хочется поведать. Я попросил Афанасия рассказать об интересных случаях, о встречах с медведями, тигром или другими животными. Не про то, как он охотился на них, а о повадках зверей, их отношениях к людям и к нему, в частности, как к их другу, так сказать.
Афанасий, выслушав моё желание, ненадолго задумался, глядя в окно купе. Мимо проплывали деревья, дачные домики. Летний день догорал. Жара, правда, не убавилась. И хотя были открыты почти все окна вагона, духота стояла невыносимая. Я даже мысленно выругал себя за то, что предложил выпить. Только русские могут пить водку в жару, подумалось мне. Посмотрел на Афанасия и удивился, несмотря на то, что он по сравнению со мной был одет намного теплее, он оставался совершенно сухим, без малейшего намёка на пот.
- Значит, о медведях хочешь услышать? Ну что ж, слушай... Давно это было, но забыть свою первую встречу с мишкой косолапым до сих пор не могу.
Я, когда принимал хозяйство от прежнего егеря, получил, так сказать, в наследство – коня. Хороший был конёк, умный, но дурной.
Я не стерпел, перебив рассказчика, спросил:
- Как это - умный, но дурной?
- А вот ты слушай и поймёшь. Умный потому, что все команды понимал и исполнял правильно, работящий, не сачковитый. А дурной становился, как только распряжёшь, потому как убегал в тайгу чёрте куды. Ищешь его потом, ищешь…
Как его после этого умным назвать? Он и погиб, позже, по этой глупости, стал добычей тигру. Но это другая история. Я тебе её потом расскажу.
Так вот, я и говорю, - продолжил рассказ Афанасий,- жена моя об ту пору на сносях была, как раз нашего первенца вынашивала. Срок рожать у неё на подходе был. Хотя врач назначил ей дату, когда она родить должна, у неё свой подсчёт был. У них, у баб, завсегда на всё свой взгляд и подход ко всему свой. Я знал дату, какую доктор поставил и потому волновался, что не сегодня, так завтра родить должна. А Любава токмо посмеивается надо мной. Не тебе, чай, родить, - говорит, - чего ты психуешь?
В тот раз я у неё спрашивал, можно, мол, Орлика пастись отпустить? Как ты?
– Отпускай, - говорит,- мне ещё две недели ходить. Да что с неё возьмёшь? Баба, она и есть баба.
Выдав изречение насчёт бабы, Афанасий смутился и покраснел даже:
- Насчёт бабы…- это я опять погорячился. Моя Любава, она, как говорится, и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдёт. Хотя росточком она - поменее меня будет. Пожалуй, почти на полпальца ниже,- уточнил он, пытаясь всё-таки подчеркнуть своё первенство.
Я слушал молча, чтоб не сбить рассказчика.
Разговорить человека, заставить его раскрыться, для этого тоже нужно умение. Можно одним некорректным вопросом заставить человека замкнуться, и тогда уж никогда не узнаешь ни сокровенных мыслей, ни чаяний. А Афанасий, я это чувствовал, носил в себе огромное количество потрясающих историй и поучительных познаний.
После минутного молчания, справившись, наконец, со своим смущением, рассказчик продолжил:
- И я тоже хорош, ведь чувствовал, не следоват коня в лес пускать. Нет, отпустил! Я и ночью выходил, звал его, это когда у Любавы схватки начались, до утра оставалось чуть поболе часа. Я всё жену пытал, дотерпит ли. – Дотерплю, - говорит. Утро еле дождался, чуть оно занялось, пошел искать коня. Иду, значит, по сторонам зыркаю, кричу изредка ему,- Орлик, Орлик…
Знал я его любимое место, где он пасся, к нему и держал путь. Тропа там была набита. По ней когда-то геологи лошадями грузы возили к себе, на базу. На месте их базы и любил пастись Орлик. Или запах бывших конюшен его манил, или ещё что, не знаю. Иду, а сам на Орлика сердитый, что не отзывается. Он, как голос мой услышит, завсегда откликался – ржал, значит. А тут молчит, окаянный, а может, и не слышал.
- А что ж ты не стреножил коня, так отпустил? – Спросил я и сразу понял, что глупость сказал.
- Как можно коня треножить, когда в тайгу отпускаешь. Это всё равно, что зверю приманку оставить. Стреноженного коня не токмо медведь или рысь возьмёт, а и соболь, и росомаха. Я на Орлика даже уздечки никогда не надевал, отпуская в тайгу. Мало ли, может и уздечка стать капканом. Зацепится за сук или ветку толстую, и всё – пропал конь.
Афанасий посмотрел на меня внимательно, пытаясь увидеть по моему лицу, понял ли я его, и продолжил:
- А утро-то, слышь, туманное такое, росистое, значит, ноги я свои об росу конечно вымочил. Думаю про себя,- ну погоди Орлик, задам я тебе, перцу, а не овсу!- И вдруг из тумана, прямо на тропе, появляется медведь. Здоровущий такой, что бык. Шерсть на нём от росы намокла, воняет псиной. Он меня тоже не ожидал встретить, от неожиданности рыкнул и на дыбы встал.
Поверишь, метра под три туша. Я от страха обомлел. В руках ничего, кроме уздечки, а в кармане – ножик раскладной, да спички. Стоим, значит, оба - друг против друга. Чувствую на себе его взгляд, а сам ему в глаза стараюсь не смотреть. Не любит он взора человека. Что не по нему, сразу лапой, хвать!
Одному охотнику при встрече медведь скальп содрал, да на лицо и завернул, чтоб взгляд закрыть. Хорошо ещё убежал сразу, не стал добивать. Охотник тот живой остался.
Я все истории про медведей вспомнить успел в одну секунду, стоя перед своим зверем.
Мой медведь постоял, постоял на задних лапах, видать успокоился, стал на четыре. Носом водит. А ветер от него. Медведь запах, может, и слышит, но слабый, неопасный. Тут он решил двинуться вперёд, сделал полшага и стал – запах мой усилился. В горле у него опять заклокотало, было видно, как он опять хотел встать на дыбы, уже и лапы передние от земли оторвал. Потом, видать, передумал, повернул вспять. Медленно так разворачивался, всё на меня смотрел, даже когда первые шаги от меня делал. Потом также неожиданно растворился в тумане.
А я всё стоял, не шевелился. Потом пересилил свой страх, когда про жену вспомнил. Она ж ведь родить должна, впервые. Как заорал! У самого мурашки по телу побежали, таким страшным крик вышел, прямо не крик, а звериный рёв какой-то. Со стороны, где медведь растворился в тумане, треск ломаемых сучьев донёсся, но не ко мне он спешил, а от меня.
Мне делать было нечего, пошёл дальше, не на себе же тащить жену в роддом. Только до ближайшей геологической партии было пять вёрст!
У меня такой план был - насчёт жены, думал, доставлю ея на телеге до геологов, а там, на автомобиле, чай, начальник партии не откажет. Миронов Сергей Василич – так начальника того звали. Может, слыхал про такого?
- Как же, даже работал под его началом, - ответил я.
- Раз так, то должен знать, он заядлый охотник был. Мы часто с ним встречались. Потому и уверенность во мне, что не откажет он, была крепкой.
А на автомобиле, там уж совсем быстро, меньше часу и в больнице.
После пояснения своего плана, Афанасий продолжил:
- Пока я шёл, туман стал рассеиваться, сползать в ложбины и овраги. Интересно наблюдать, как он это делает. Как громадный короед, ползёт, с боку на бок переваливается, а за ним, вроде паутина прицепилась и тянется. Вползёт такой короед в балку, свернётся клубочком, тело его вроде бы шевелится, будто переваривает внутри себя что-то. А солнышко, глядишь, припекло, и этот короед начинает медленно таять. Отвлечёшься на время от его созерцания, потом глянешь опять, а его и след простыл, растаял, значит. Интересно…
Рассказчик замолчал ненадолго. Казалось, взгляд его, устремлённый на меня, обтекая меня, пронзал время и реально видел рассказываемую картину, отчего лицо его стало задумчиво-умилёным. Чувствовалось, что этот человек по-настоящему любит тайгу и её обитателей.
Встрепенувшись, словно сбрасывая с себя чары воспоминания, егерь продолжил:
-Орлика я всё же нашёл. Был он, где и предполагал, на старой стоянке геологов. Когда его увидел, аж на душе легче стало. А он, представляешь, по траве валялся, как пёс, и ногами-то дрыгал.
Подозвал я его. Он сразу, как голос мой услышал, вскочил, заржал, и ко мне рысью. Я, конечно, пожурил его,- что ж ты, - говорю, - забёг так далече? Али не знаешь, что Любаву в больницу надо везти? Ты то, чувствовать должон лучше мене…
Чем дальше вёл свой рассказ Афанасий, тем более раскованным становился. И речь его становилась всё более удивительной, народной. Изыскатели фольклора мотаются неизвестно в какие дали, чтоб записать народные высказывания, мудрость, легенды, а здесь живая легенда передо мной сидит.
Я слушал его с огромным удовольствием.
Афанасий между тем продолжал:
- Одел я на Орлика уздечку, потом, значит, вскочил к нему на спину и поскакал к дому…
- Успел всё-таки жену в роддом отправить? – Спросил я.
- А как же, успел. Она у меня молодец. В тот раз сына мне родила - Ивана, присказками которого я часто пользуюсь. Он у меня моряк теперь. Во Владивостоке, в пароходстве служит. По заграницам всяким ходит, по разным странам, значит. Большой оригинал он у нас. Да…
Вот такой, значит, был случай.
Афанасий замолчал.
В это время проводница стала раздавать эмиграционные карточки – ещё одна привилегия народа от нового времени.
Заполнив свою карточку, я помог Афанасию, который никак не мог разобраться, на каком языке ставятся вопросы. По идее вопросы должны были печатать на русском языке, если на них должны отвечать россияне, но задавались они по-украински. С российской стороны поступали точно также, вопросы для украинцев – по-русски. Правда, русский язык был когда-то общегосударственным, когда СССР существовал. Его большинство населения знало, а украинский знают только украинцы, и то не все. Хорошо, я учил этот язык когда-то в школе. В общем, справились мы, заполнили эти карточки.
- Ну, так что, будем дальше кушать? – спросил я Афанасия, который сидел о чём-то задумавшись, а может, просто смотрел в окно.
За окном мелькали деревья лесополос. Иногда в разрывах между деревьями были видны поля и речушки. Солнышко уже коснулось края земли и как бы замерло, оглядываясь на пройденный путь, пытаясь убедиться, что ничего не забыло, не потеряло. Но несмотря на то, что дневное светило вот-вот покинет небосвод, жара не убавлялась. Ко всему, в вагоне не работал кондиционер. А ведь стоимость купейных вагонов намного выше плацкартных, и предусматривает оплату дополнительного сервиса – кондиционера. Пассажиры жалуются проводникам и на проводников, но ничего не меняется.
Моё обращение отвлекло Афанасия от созерцания мира за окном поезда:
- Что вы говорите? – очнулся от своих мыслей сосед. - Кушать? Что ж, давайте будем кушать.
Вы угощайтесь рябчиками. Я их сам готовил, коптил. Знал ведь, что в гости к сёстрам поеду, готовился основательно, чтоб с подарками, значит. Хариуса ещё берите, у меня он - не последний. Есть, что и сестре подарить. Сестра-то рада будет подаркам с родины.
- А что это ты опять выкать стал? – спросил я Афанасия.
- Да, это так, задумался про своё. Вопрос твой прозвучал неожиданно.
Я, вообще-то, очень не люблю копчёных кур. Но чтоб не обидеть Афанасия, решил съесть кусочек копчёного рябчика. Положив в рот совсем небольшую порцию дичи, стал жевать, и удивился приятному вкусу мяса. Мясо летающей дичи во все времена разительно отличалось от мяса домашней птицы, как и мясо диких животных – от мяса домашних. Но вкус этого мяса был несравним ни с чем! Разжевав и проглотив ещё кусок, я произнёс:
- Афанасий, ты – волшебник! Ничего подобного я никогда не пробовал, честно. Как ты это делал, расскажи, пожалуйста?
- Ничего сложного в этом нет. Рябчика обдираю – снимаю кожу вместе с перьями, потрошу, потом мариную со специями и копчу…
- А коптишь как и где?
- У меня две коптильни. Одна – небольшая, для копчения рыбы и мелкой дичи.
Вторая - большая, для мяса зверей крупнее: кабана, например, мяса лося или медведя. Та, которая поменьше, так устроена: ящик без дна, крышка его просверлена – десяток, а то и больше отверстий, чтоб дым проходил. Ящик висит в полуметре над землёй, прибитый на стене сарая. В нём закреплены две жёрдочки с крючьями, на которые вешается рыба или рябчики, к примеру. Под ящик ставлю ведро с тлеющими гнилушками ольхи или ильма, и чтоб дым шел не в сторону, а в ящик, у меня там шторки есть. Копчу до золотистого цвета.
А хочешь, я тебя медвежатинкой угощу? Конечно, хочешь, и спрашивать нече…             Афанасий полез в одну из своих сумок и вытащил на свет, завёрнутый в чистую тряпицу, кусок мяса медведя - килограмма в два весом.
- Может не надо резать мясо? На столе и так продуктов хватает, - попытался я урезонить разошедшегося в своих добрых намерениях соседа.
- Надо, Федя, надо, - ответил мне Афанасий шуткой из кинофильма.
Чтобы не дразнить вас, а то и так, наверное, полон рот слюны, скажу, что мясо было отменным!
Закончили мы свой ужин как положено на севере – чаем. Афанасий и здесь не обошёлся без даров тайги. Он предложил мне попробовать чай собственного сбора: с засушёнными ягодами лесной малины, смородины, жимолости, с высушёнными листочками лимонника и других целебных ягод и трав.
Заметив, что Афанасий после чая совсем разомлел и стал клевать носом, я предложил ему укладываться спать:
- Зачем себя мучить? Ложись, Афанасий, а то скоро российская таможня, потом украинская, особо не поспишь. А я чашки помою, уберу лишнее со столика и тоже попробую уснуть. Хотя, правду скажу, разбередил ты мне душу своим рассказом. Слушал тебя, казалось, сам рядом с тобой был. Спасибо тебе, Афанасий, и за рассказ, и за угощение дарами таёжными.
Перемыв чаши и убрав со столика всё лишне, я взобрался на свою полку над Афанасием. Умостившись на спине, прикрыл веки глаз. Казалось, перед глазами вставали живые картины из далёкого прошлого. Правильно я сказал Афанасию – это было в другой жизни. И ценности были другими и люди, всё другое. Но от этого та жизнь, которую я прожил в то время, не казалась мне плохой. И мне есть чем гордиться. Пусть нынешние политики-болтуны и пытаются очернить прошлый строй, для нашего поколения тружеников он останется родным и дорогим. У нас были идеалы! Молодёжь уважала стариков, те в свою очередь помогали молодым – передавая свой опыт, знания.
А когда впервые приехал на Дальний Восток со своим другом Сашкой Дзюбой, ведь мы совсем мальчишками были. Но, несмотря на это, нам доверили руководить людьми – взрослыми мужиками и женщинами, у которых уже были семьи и дети.
Начальник Дальневосточного геологического управления сказал нам в ответ на наши сомнения: « Гайдар в свои шестнадцать полком командовал. А вам почти по девятнадцать лет, и вы смеете в себе сомневаться? Мы в вас верим – партия и комсомол».
Кто-то скажет сейчас, что это всё громкие слова, но нам они были нужны, и с ними мы действительно справились со своей работой.
Эк, тебя разнесло, - подумал я сам про себя. И чем это тебя нынешний строй не устраивает? Всех устраивает, а тебя нет.
Да много чем. Взять хотя бы того же Гайдара – внука легендарного героя революционера. Кто он? Подлец!
Получается, его дед, рисуя мальчиша Плохиша в своей сказке, описывал своего будущего внука, которого так и не увидел, потому что погиб на войне за народ, который обокрал его внук. А ведь живёт этот подонок лучше тех, кого он обокрал во время перестройки.
Ведь до чего договорились некоторые из политиков, что Великую Отечественную воину зря выигрывали! Это ж надо - так не любить свою Родину и свой народ, чтоб такое сказать! Кто они? – Подонки, мракобесы, продажные шкуры… - ответил я сам себе на свой же вопрос. Из их выступлений получается, что жизнь трёх поколений: наших дедов, отцов и нашего поколения, были прожиты впустую. Уверен, что никто из этих поколений с их выводами не согласится.
Чтобы оборвать цепочку этих мыслей, я повернулся на бок и принялся смотреть в ночное окно. Летнее небо было усыпано миллиардами звёзд, которые, казалось, подмигивали мне. Проплыла мимо окна какая-то деревенька. И опять замелькали деревья лесополосы.
Уставившись взглядом в темноту, я вспоминал свою встречу с медведем, там же - на Дальнем Востоке, как и у Афанасия. Я подумал: « Может рассказать завтра об этой встрече Афанасию?»
Представив себе, что передо мной сидит Афанасий я начал свой мысленный рассказ:
- Дело было вот как…
Меня только-только перевели в Перевальненскую геологоразведочную партию, которая базировалась в посёлке Фестивальном, о котором ты, Афанасий, упоминал. Я даже осмотреться ещё толком не успел, даже посёлок весь не обошёл, не говоря уже о том, что ровным счётом ни чего не знал о грибных и ягодных местах. Может, пару месяцев и прошло со дня нашего переезда с женой и детьми.
За окном май месяц гуляет, порядок после зимы наводит. Вторая половина месяца пошла, а тепло только-только проявлялось.
Лежу, значит, отдыхаю после ночной смены. Я тогда на проходке работал – штольню мы били в одной из сопок. Геологи предполагали в том месте крупное месторождение касситерита – руды на олово.
Вдруг дверь открывается и входит сосед, который жил от нас через двор и звали его чаще по фамилии – Грушковским, изредка по отчеству – Эдуардовичем, так как был он близок к пенсионному возрасту. Признаться, имени его я сразу и не припомню, кажется, Григорий. Входит он, безо всякого стука, и с порога - мне:
- Спишь, лежебока
- Лежу, - отвечаю.
- А я вот, пока ты лежишь, возле твоего дома сморчков насобирал целое ведро.
Я даже выглянул в окно, как будто из него можно было увидеть, где именно, растут эти сморчки. Неделя-то и прошла всего, как снег сошёл, а этот хмырь, это я так подумал о Грушковском, пытается меня обмануть:
- Какие сморчки? Будет врать то.
- Вот какие. - Грушковский шагнул к кровати, на которой я лежал, и показал мне почти полное ведро грибов.
-Действительно, сморчки,- пробормотал я, опуская на пол свои босые ноги. – Где, говоришь, нарезал?
- Так и говорю, рядом с твоим домом.
Сон с меня слетел стружкой. Натянув спортивный и короткие сапоги, прихватив пакет и перочинный нож, я выскочил во двор, на ходу бросив жене: « Я скоро».
- Ты погоди, - крикнул вслед Грушковский, выходя за мной следом, - здесь рядом я уже все грибы вырезал. Ты подальше пройди. Смотри в местах, где речка растекалась, но где не сильно болотистая почва.
- Спасибо за подсказку, - крикнул я ему, поворачивая к реке.
За мной увязались две лайки, которых я взял не так давно совсем маленькими щенками у Юрки Боханова – охотника-промысловика. Взял для будущей охоты. Это были ещё не взрослые собаки, а щенки подростки, игривые и любопытные. Я был не против такой компании. Всё веселее. Пробродив около часа и найдя всего штук пять сморчков, я мысленно выругал соседа: « И поспать не дал, и грибы все собрал».
- Ну, что будем делать, обормоты? - обратился я к своим лайкам за советом. Хотя уже решил для себя - поброжу в ближайшем лесу, разведаю, так сказать, ягодные места – на будущее.
Обе лайки были чисто белого окраса. Различал я их по носам. У кобеля по кличке Белый, нос был розовый, а у суки – Ласки - он был чёрным. Да ещё по их характеру и полу, естественно. Белый был ласковым и сам любил ласку, а Ласка была более дикой. Но именно на Ласку у меня были большие надежды, что она станет настоящей охотницей.
- А не подняться ли нам на сопку, - подумал я вслух.
Белый, помахав хвостом, коротко тявкнул. Ласка же посмотрела на меня, повернула голову в сторону сопки и потянула воздух ноздрями. Что ей не понравилось в запахе, не знаю, но она то ли чихнула, то ли фыркнула носом и оглянулась назад в сторону дома.
- Так, - сказал я, - мнения разделились. Но тебе, Ласка, придётся подчиниться большинству. Белый, как и я – за поход на вершину сопки.
Говорил уже я, что у Ласки были задатки зверовой лайки, а значит, и предвидеть какие-то события она могла – своим звериным чутьём. Мне бы нe Белого мнения нужно было слушаться, а её. Хотя, тогда и рассказывать было бы нечего.
Стали мы подниматься на сопку. Подъём был крутой в том месте, да я выбрал подъём по каменной осыпи. Осыпь тем и опасна, что каждый камень нужно проверять на устойчивость, иначе, сдвинув один, рискуешь вызвать подвижку всех – каменную лавину.
Почему по осыпи полез, если знал, что опасно? Да потому, что склоны этой сопки, как и всех других, были сплошь поросшие кустарниками рододендрона и багульника. Эти кустарники заплетали всё свободное пространство между редко растущими деревьями. Багульник в это время буйно цвёл. Сопки от его цветения казались голубовато-сиреневыми. Жалко было ломать такую красоту. А рододендрон или болиголов, как мы его называли, при ходьбе по нему источал неприятный запах, вызывающий эту самую головную боль. Но и это ещё пол беды.
Всю поверхность склонов устилал толстый ковёр таёжного мха, который впитал в себя влагу таявших снегов, разбух и неприятно чавкал под ногами, норовя при каждом надавливании на него плюнуть в вас чёрной слюной. Иногда ему удавалось доплюнуть даже до лица. Чтобы не быть оплеванным, я и пошёл по осыпи.
На осыпи, ко всему, ничего не росло. Да что я тебе объясняю, сам знаешь.
Смотрю, лайки мои тоже осторожничают. Прежде чем стать на камень, как бы пробуют его лапой.
– Молодцы, - похвалил я собачек, одновременно подбадривая их взглядом и протягивая, не глядя, руку к ближнему камню.
Громкое шипение заставило меня её тотчас отдёрнуть.
- Чёрт, - выругался я, уставившись на змею, лежащую на камне, за который мгновение назад хотел ухватиться. – Откуда ты-то взялась?
Хотя удивляться было особо нечему. Весна на Дальнем Востоке очень стремительная. Тайга оживает ещё до полного таяния снега, который тает очень быстро. За время проживания в этом краю я наблюдал случаи, когда деревья в тайге выбрасывали свои листочки буквально в считанные дни после таяния снега. А зима, вдруг, раз - и возвращалась. На тополе, который первый распускается, листья почти в ладонь, а тут снег. К тому же зима от злости, опять же, как навалит – по колена, а то и выше.
В тот раз тоже такое было. Когда снег сошёл во второй раз, старожилы заявили - всё, теперь уж весна своего времени не упустит, пришла окончательно! За прошедшую неделю не только деревья отошли от проказ зимы, но и все животные, залегающие в спячку, проснулись. И змеи, как я убедился, тоже.
Схватив небольшой камень, я бросил его в сторону змеи, стараясь не попасть в неё, а просто испугать. Щитомордник – это был именно он - быстро скрылся среди камней осыпи. Мои лайки кинулись к месту, где змея лежала, но я их отогнал. Мало ли, укусит змея, а весной яд у них самый сильный.
Говорят, в тайге ничего не случается просто так. Может, и эта встреча со щитомордником была предупреждением для меня, что не следует ходить на сопку? Но так же, как я не послушал Ласки, я не придал значения и встрече со змеёй и продолжил свой поход. Сопки, как знаешь, там невысокие, максимум высоты – километр или чуточку больше. И скоро наша троица была наверху.
Вершина сопки представляла собой почти ровную площадку, на самом краю которой, как раз там, где мы вышли, стоял знак триангуляции или полигонометрии. Такие знаки ставятся по углам квадратов при составлении карт местности. В тайге они представляют собой строение из рельсов, установленных в виде пирамиды высотой до четырёх – пяти метров, чтобы видны были далеко. В центре этого сооружения находится репер – такой штырь, забетонированный в почву. Над ним геодезисты устанавливают свои теодолиты, если им нужно пробить какой-то нивелирный ход.
Когда мы выбрались наверх, я подошёл к этому знаку, осмотрел со всех сторон и даже зачем-то похлопал по его рёбрам – железным рельсам. Затем я обернулся, чтобы посмотреть, где находятся мои щенки, и ахнул: «Вот это да!»
Передо мной открылся такой чудесный пейзаж, что я пожалел о фотоаппарате, который лежал дома и не был со мной.
Справа от меня, внизу виднелся наш посёлок. Посёлок располагался в распадке нескольких сопок, которые от цветущего багульника, казались голубой оправой.
Было видно, как над крышами домов вился дымок. Несмотря на весну, многие ещё топили печи, ведь температура не поднималась выше отметки плюс восемь градусов. А ночами вообще падала до ноля. Дымы поднимались невысоко и растворялись в прогретом воздухе без следа, оставляя только приятный для обоняния запах. Это зимой дымы стоят шевелящимися столбами, упираясь своими шапками в снежные тучи и растекаясь под ними.             Легкий ветерок, доносил запах древесного дымка даже сюда.
Слева был виден « Солнечный ГОК», с его подвесной канатной дорогой. Вагонетки с рудой катились по направляющим тросам в сторону обогатительной фабрики. Саму фабрику видно не было. Но я знал, что до неё ровно пятнадцать километров.
Прямо передо мной были точно такие сопки, как и та, на которой стоял я. Создавалось впечатление, что лиственницы, росшие на сопках, были покрыты зеленоватым туманом. Это проклюнувшиеся иголочки создавали подобную иллюзию. Про голубой цвет багульника я уж молчу.
Красота!
У подножий сопок текла речка Холдаминка. От неё получила название и наша геологическая партия.
Полюбовавшись, я развернулся спиной к этой чудесной картине и направил свои стопы к видневшемуся лесному массиву, не менее привлекательному. Не успев сделать и десятка шагов, вновь остановился, обратив внимание на возню собачек:
- Ну, что тут у вас, что нашли? – Спросил я.
Собаки обнюхивали камень – приличной величины, вывернутый из почвы, где он лежал, судя по оставшейся яме, давно. На дне ямы копошились крупные лесные муравьи.
- Ну, вот и муравьи проснулись, - подумал я вслух.
Этой привычке – думать вслух, я обязан охотнику, у которого взял щенков. Он меня учил: « Всегда разговаривай с собаками, когда остаёшься с ними один. Они как люди, всё понимают, только говорят на своём языке. Если научишься понимать их язык, никакого другого напарника тебе в тайге не понадобится».
– И какое у вас на этот счёт мнение? - теперь уже я обращал свой вопрос к лайкам, надеясь по их поведению догадаться об их мыслях.
Белый, услышав моё обращение, подпрыгнул. Он норовил лизнуть меня в нос, но я остановил его сердитым окриком:
- Фу, Белый! Вечно ты со своими телячьими нежностями. Бери пример с Ласки. Видишь, какая она серьёзная?
Ласка обнюхивала вывернутый камень, и я заметил, что шерсть на её загривке приподнимается.
- Что там, девочка, неужели медведь поработал?- Совершенно серьёзно спросил я.
Ласка глянула на меня, почти как человек, и виновато помахала хвостом.
- Ты уверена, что прошёл топтыгин? Кстати, я тоже так думаю. Только как давно он прошёл? Судя по тому, что вы не сразу бросились наутёк, это случилось не только что. И что мы будем делать, дальше пойдём или…
Я не успел сказать - вернёмся, как Белый побежал вперёд к лесному массиву, едва я произнёс слово - пойдём. Ласка, немного подумав, двинулась следом за ним.
- Что же, подчиняюсь решению большинства, - произнёс я, - окончательно убеждаясь, что если и был медведь, то прошёл он давно, иначе собаки, тем более щенки, ни за что не пошли бы дальше.
А ведь это было третье предупреждение от духов тайги. Но я об этом тогда ещё не думал, а просто шёл вперёд, любуясь красотой просыпающейся тайги, дыша непередаваемой чистотой воздуха, настоянного на запахах лопнувших почек и свежей зелени молодых листьев и иголок лиственницы. Не забывал отмечать в памяти и места, где было особенно много брусничных кустиков и зарослей малины.
Ещё несколько раз мои собачки привлекали моё внимание к перевёрнутым камням. Но эти камни были небольшого размера, их мог вывернуть кто угодно.
Когда я увидел ясный отпечаток лапы медведя на сырой глине, был вынужден признать правоту Ласки и своих доводов. К слову сказать, Ласка и привлекла моё внимание к этому отпечатку, я прошёл, не заметив его. Она громко гавкнула и, увидев, что я на неё смотрю, уткнула свой нос в землю. Я и подошёл к ней:
- Моя ты умница, - похвалил я лайку, потрепав ласково за ушами, одновременно рассматривая отпечаток.
Он был похож на след босой ноги человека с узкой пяткой. Только в передней части, чуть дальше отпечатка пальцев, ясно были видны дырочки от когтей. Даже складочка от трещинки на пятке зверя отпечаталась очень чётко.
- Теперь мы точно знаем, что это мишка. Но ведь он прошёл давно, так, моя хорошая? - разговаривал я с Лаской. – Значит, идём дальше?
Мои щенки опять бежали впереди.
Мы уже зашли в заросли кедрового стланика, когда путь нам преградила канава. Её вырыли проходчиками канав. Со дна канав геологи брали пробы от скальных образований, укрытых до этого рыхлыми наносными породами и чернозёмом. Канава была глубокой, почти в мой рост, а это сто семьдесят шесть сантиметров и широкой – не перепрыгнешь. Найдя удобное место для преодоления препятствия, более покатый спуск в канаву, я оказался на её дне. Вылезая из канавы, я ухватился за ветку кедрового стланика, толщиной в мою руку. Ветка, изогнувшись, простиралась вдоль канавы. Казалось, куст протягивал мне свою руку, чтобы помочь. И воспользовавшись этой помощью, я выбрался на ровное место. Мои щенки, сделав круг в сто метров, обежав канаву, присоединились ко мне, и мы продолжили своё путешествие. Буквально через пять метров мы вышли на тропу, которая петляла рядом с обрывистой стороной оврага. Глубина обрыва была около четырёх метров. Внизу, по дну оврага, тёк ручей. Располагался этот овраг по правую руку от меня.
- Почему я так подробно описываю это место, спросишь ты, - обратился я к мысленному собеседнику – Афанасию, - это ты поймёшь чуть дальше. До встречи с медведем совсем немного осталось. И я продолжил свой мысленный рассказ:
- От канавы мы отошли метров на пятьдесят, когда мои собачки неожиданно остановились возле одного из кустов кедрового стланика.
- Что на этот раз нашли? – Спросил я их.
Приблизившись к лайкам, я принялся внимательно осматривать куст. Что я искал? Сам не знаю. - Скорее всего, то, что остановило моих щенков. И я нашёл.
Это был клок медвежьей шерсти, зацепившийся за шероховатость ветки. Точнее даже, не клок, а несколько длинных шерстинок, которые прятались среди иголок. Они были чёрные и волнистые.
- Так-с, сказал я. Значит – белогрудый мишка здесь бродил.
Почему-то вспомнилось, что сейчас начало весны и медведи, вылезшие из берлог, голодные и потому злые. Что встреча с ними не сулит ничего хорошего. Но я тут же стал себя успокаивать: « Медведь прошёл давно, это ясно, иначе бы собаки вели себя по-другому».
- Что вы теперь скажете, - обратился я к щенкам. - Далеко этот мишка?
Собаки слушали меня, едва помахивая хвостами.
- Дальше идём?
Я думал, что после слова – идём, Белый опять побежит вперёд. Но ничего подобного не произошло. Тогда, я внимательно осмотрелся, обращая внимание на путь отхода, в случае неожиданного появления медведя. Мне вспомнились высказывания охотников, что от медведя на короткой дистанции убежать невозможно.
- Может покричать? – Подумал я вслух и посмотрел на лаек.
Они и хвостами уже не виляли.
А, была, не была, и я, набрав полную грудь воздуха, закричал:
- Ого-го-го-го-го!!!
- О-о-о-о-о… - ответило мне эхо.
Своим криком я испугал только дятла. Он испугано шарахнулся на другую сторону оврага, пискнув мне что-то на своём птичьем языке. Наверное, обозвал нехорошо.
И снова восстановилась тишина. Нигде больше ни ветка не шелохнулась, не треснула…
- Что же вы стоите? – спросил лаек. - Нет рядом медведя! Если бы был, то обнаружился, после моего крика. Вперёд, гаврики!- И первым направился дальше, даже не оборачиваясь на собак.
Пройдя совсем немного, я остановился перед преградой. Заросли лещины были настолько густы, что пролезть сквозь них не предоставлялось никакой возможности. Нужно было поворачивать на дорогу, которая просматривалась сквозь кустарник слева. Прежде чем сделать это, я обернулся назад, ища взглядом собак. Они стояли там же, возле куста, на котором были найдены несколько шерстинок из шкуры медведя.
- Белый, Ласка, сюда! – скомандовал я и свистнул, думая, что свист подхлестнёт собак.
Не успело эхо повторить мой свист, ещё разносилось от сопки к сопке - фьють-фьють-фьють, как эти звуки заглушил громкий треск ветвей и рычание зверя.
Справа от меня, прямо сквозь куст кедрового стланика, вылетел медведь. Увидев меня, он тут же встал на задние лапы и заревел.
То, что произошло дальше, можно назвать фантастикой.
От неожиданности я громко крикнул медведю: « Фу!!!», словно он был собака, и замахнулся на него кульком, который неизвестно как оказался в моей руке, хотя до этого лежал в кармане куртки. В кульке лежали те пять или шесть сморчков, которые я нашёл и срезал и которые жалко было выбросить. В конце похода я хотел пристроить их где-нибудь на ветке, чтобы их съела белка или бурундук.
Не знаю, что случилось с моей головой, но она заработала как хороший компьютер. В одну секунду я определил расстояние от себя до косолапого, отметив его мизерность – не более пяти метров. Заметил, как мои лайки, бросив своего хозяина на произвол судьбы, улепётывали без оглядки, со всех ног, в сторону дома. Одновременно, отметил, что тропа, по которой возможно ещё было отступление, ведет сначала в сторону медведя, сокращая расстояние между нами почти вдвое, и лишь потом круто уходит в сторону. Я, кажется, забыл лишь об одном, что от медведя на такой короткой дистанции не убежать. Не было времени это вспомнить.
Мои ноги понесли меня сами. Я летел со скоростью хорошего спринтера.
Сближаясь с медведем, за какие-то доли секунды, успел его рассмотреть до мельчайших подробностей.
Я отметил, что он не такого уж и громадного роста, как показался вначале. Рассмотрел его глаза, которые, как мысленно отметил, слишком малы для такой туши. В глазах медведя за это время, кроме злости, успело промелькнуть недоумение и даже страх. Увидел и белую полосу на его груди, которая была запачкана землёй. Эта полоса напоминала собой чайку, раскинувшую свои крылья в полёте. И эти крылья чайки, казалось, трепетали. Дыхание зверя заставляло в это поверить, грудь зверя была широкой и вздымалась, словно кузнечные меха, при каждом вздохе.
Пасть зверя была раскрыта – он опять ревел. Зев поражал своей ярко-красной горячностью, он напоминал цвет лавы вулкана, клокочущей в его жерле. Пар вырывался из кратера-пасти с рёвом и слюной. Были видны передние нижние зубы, а так же все верхние.
Значит, зверюга - выше меня, мелькнуло у меня в мозгу.
Клыки медведя были слегка желтоваты, но размер их внушал уважение и даже страх.
Ещё я успел заметить, что на передней правой лапе был сломан один коготь – на первом пальце, если сравнивать его лапу с рукой, то – на указательном.
Зимний подшерсток, начиная линять, сбился в неопрятные комки. От чего весь вид медведя казался несчастным, как у бомжа.
И это всё, я повторяю, было рассмотрено мной за доли секунды.
Я пронёсся мимо медведя с огромной скоростью выпущенного из пушки ядра. Мелькнув справа от меня, зверь тут же исчез из поля моего зрения. Зато слух мой уловил страшный треск ломаемых сучьев, как если бы медведь бежал сквозь кусты – напролом.
« Куда же ещё может бежать медведь, если не за мной», - подумал я, прибавляя ходу.
Я бежал так быстро, что из глаз от встречного ветра вытекали слёзы. Во время бега я думал об одном – канаву нужно перемахнуть с разбега с первого раза, иначе смерть. А канава та была широкой – шире трёх метров. Я никогда не был рекордсменом по прыжкам в длину, но в тот раз рекорд установил. Мало того, что перелетел канаву, я бедром правой ноги перерубил ветку кедрового стланика, с помощью которой, если помнишь, выбрался из канавы.
Бежал я к знаку триангуляции, на который хотел запрыгнуть, чтобы медведь не достал. И хотя высота знака была около пяти метров, я почему-то был уверен, что сделаю это.
Дальше я совершил действие не менее невероятное, чем которое собирался совершить. Продолжая бег, слыша за спиной треск ломаемых сучьев, я решил посмотреть, на каком расстоянии от меня находится погоня. На полном бегу я подпрыгнул, развернулся в полёте на триста шестьдесят градусов и, приземлившись, продолжил бег.
Во время прыжка и разворота я до мельчайших подробностей рассмотрел всё вокруг, как в замедленном кино. Увидел, кажется, каждый листок на каждой веточке, как листочки выгибаются и шевелятся. Причём на всех деревьях одновременно. Главное, я увидел, что каждое дерево имеет своё лицо, так непохожее на лицо соседа, что по нему можно прочитать настроение дерева, его характер, что у деревьев – множество отличий. Я понял, что деревья – как люди. И нельзя их различать только по облику листвы и росту.
Увидел, что солнце клонится к закату, а со стороны восхода, наплывают тучи и возможно скоро пойдёт дождь.
А самое главное, что погони за мной нет.
Сделав ещё пару шагов, я остановился. Сердце стучало ровно, а дыхание было спокойным, словно и не я только что летел выпущенной стрелой. Прислушавшись к треску сучьев, я понял, что медведь убегает в противоположную от меня сторону. В тот момент я не задумывался о причине такого поведения зверя, а просто обрадовался, что избежал очень большой опасности.
Ещё раз внимательно осмотревшись, убедился, что моих лаек нигде не видно, я направился в сторону дома, сначала шагом, затем, перешёл на бег. Побежал я потому, что спешил «обрадовать» соседа охотника-промысловика – Юрку Боханова, что рядом с домом дичь бродит, а он не знает об этом.
Пробегая мимо своего дома, увидел, как мои собаки, лёжа на завалинке, далеко высунув свои языки, тяжело дышали.
- Эх, вы, трусишки… - бросил я на бегу укор своим собакам.
Ворвавшись в избу соседа, от порога прямо выпалил:
- Юрка, медведь меня чуть не загрыз – триста метров от дома!
Сосед вскочил как ошпаренный. Он был почти одет, только накинул на себя куртку, да сапоги одел. Хватая ружья, одно из которых бросил мне, он уточнял, где именно я встретился с косолапым мишкой. Выскочив во двор, слушая меня, отвязал свою лайку – Найду. Это от её помёта были взятые мною щенки - Белый и Ласка.
А после мы помчались на место моей встречи с мишкой.
Конечно, медведя мы не нашли. Зато на месте встречи, после того, как я показал, где стоял медведь, а где я, Юрка как по книге, прочёл по следам всё, что произошло:
- Когда ты рванул в бег и сократил расстояние между вами, - рассказывал он, - медведь, вероятно, подумал, что ты хочешь им закусить. Посмотри, как он испугался. Видишь, он так гребанул всеми четырьмя лапами, что до камней мох сорвал своими когтями. А дальше, смотри, какими махами он убегал! Как будто за ним стая тигров гналась. Помёт его видишь? Такое с медведем случается, когда он сильно испугается. Так что теперь известно, кто кого больше напугал. Ты-то не обделался со страху, а он того… сам видишь.
Ну что, теперь домой? С тебя причитается – за то, что живой остался и ещё за то, что не обгадился, как этот медведь. Ты согласен с такой формулировкой?- спросил Юрка меня.
Я сначала кивнул головой в знак согласия, потому что почувствовал, как сильно устал, а после произнёс:
- Да, сто грамм мне не помешает.
Мы прошли по тропинке до канавы, а дальше стали спускаться к посёлку другим путём.
Сидя за домашним столом, под русскую водочку, я рассказал Юрке всё с самого начала. Он слушал, курил свои папиросы и молчал. Только в двух местах, где я рассказывал о своём прыжке и намерении оседлать знак, он недоверчиво хмыкнул.
Когда я умолк, он посмотрел в мои глаза и спросил:
- Так ты говоришь, что собирался запрыгнуть на вершину знака?
- Точно,- ответил я,- и знаешь, мне кажется, сделал бы это, если бы увидел, что медведь гонится за мной. Я был в таком состоянии… Короче ничего подобного я никогда не переживал и не испытывал,- оборвал я свою мысль.
Да, дела… - протянул Юрка.
Чувствуя, что он мне не верит, я обиженным голосом произнёс: - Сам то, ты когда-нибудь прыгал в такую длину? Видел ведь хорошо по следам, что я это сделал. Так почему сомневаешься в другом моём намерении?
- Вот если бы запрыгнул, тогда другое дело, а так, всё это только слова. – Этим своим высказыванием он окончательно отбил у меня желание не только спорить, но и разговаривать.
Почувствовав это, он сказал:
- Ладно, не обижайся.- А через пару секунд добавил, - однако, пора домой собираться.
Спустя месяц, я опять приходил на место встречи с медведем. И опять со мной были мои подросшие лайки. Мне хотелось убедиться, смог бы я запрыгнуть на знак триангуляции или нет.
Тот путь, который я преодолел в секунды, я прошёл почти за сорок минут. Правда, я не спешил, часто останавливался, осматривался. Нет, не из страха. Страха перед тайгой у меня не было. Я смотрел на деревья, которые рассмотрел во время прыжка на полном бегу, и, узнавая их, поражался, как много в том прыжке увидел и запомнил.
Вон та ель, которая приютилась недалеко от канавы, я помню, что в стволе её есть дупло и в нём живёт дятел. Тогда, это дупло показалось мне родинкой на лице ели.
А вот и куст, ветку которого я обломил во время прыжка. Обломок ветки очень похож на культю от руки человека, потерявшего её. Я осторожно прикоснулся к культе куста, боясь причинить новую боль.
«Жаль, что так бывает, - подумал я, - он протянул мне руку помощи, когда я выбирался из канавы, а я отплатил ему тем, что эту самую руку обрубил».- Глянув на дно канавы, я увидел обрубок ветки. И хотя иголки выглядели, как живые, понимание того, что ветка эта – мертва, удручило меня.
-Прости меня, друг! Не со зла я, так получилось…- сказал я, поворачивая лицо в сторону куста, и погладил его обрубок.
Мои собаки смотрели на меня непонимающе.
-Да это я не вам.
С помощью жерди из тонкого ствола лиственницы и складного металлического метра измерил ширину канавы в месте перелёта. Она оказалась три метра и пятьдесят шесть сантиметров.
- Не знаю как ты, Афанасий, а я, до этого случая, никогда дальше полутора метров не прыгал.
Наконец, я у знака – цели своего похода.
Обойдя его несколько раз, решаю, что при обыкновенных обстоятельствах запрыгнуть на него невозможно. Но ведь у меня обстоятельства были необыкновенные – за мной гнался медведь.
Трезвый расчёт говорил одно, а прыжок совершённый мной – другое.
Кстати, хорошо, что мне вспомнилось, на бедре правой ноги, в месте, которым я перебил ветку, долго не рассасывалось пятно запёкшейся крови. Я грешным делом подумал, что памятка эта – навсегда. Но где-то на шестом месяце пятно стало светлеть и исчезло.
А вот вопрос – смог бы я запрыгнуть на знак? - так и остался для меня загадкой.
Наверное, этой мыслью я и закончил бы свой рассказ. И тут же решил, что не буду рассказывать про этот случай Афанасию. С ним, наверняка, случались встречи интереснее!
А ещё я подумал про самого себя: « Романтик ты, Олег, законченный к тому же. Чем грезить несостоявшейся беседой, написал бы лучше рассказ об этом случае.
- Напишу. Действительно, нужно просто сесть и написать».
Приняв решение, я незаметно для себя уснул.
После таможен, в Харькове, оба парня – наших соседа по купе, вышли. На их места села молодая пара с маленьким ребёночком. Дитя всю дорогу плакало, мешая спать не только нам, но и пассажирам соседних купе. Ни посидеть, ни поговорить ребёнок не дал. Только под утро он уснул, а вместе с ним уснули все, кто не мог спать ночью.
Проснулись мы поздно. Успели, правда, перекусить с Афанасием до подъезда к его станции, да поболтали с ним в коридоре ни о чём, так – про всякие житейские мелочи. Егерь так и не рассказал мне, как тигр подстерёг его коня Орлика.
Хотел я попросить у него адрес, но подумал: « Всё равно ведь не напишу. Зачем человеку голову морочить».
А вот в гости к себе я его пригласил, адрес свой дал и как доехать объяснил.
Только не приехал Афанасий, хотя и обещался. Наверное, сестра не пустила. Да и не по пути ему.
А послушал бы я его рассказы с огромным удовольствием! Глядишь, ещё какую интересную историю узнал бы.

            Февравль месяц – 2008 года. Город Керчь.