Я поймал ее у входа в кафе. Одета она была неброско: старенькая, вытянутая зеленая кофта, черные джинсы. На лице ни грамма косметики. Она всегда так одевалась, когда не нужно было притворяться и показывать свое благополучие на людях.
- Хорошая кофта,- усмехнулся я - наши с ней отношения тогда позволяли мне это сделать,- здравствуйте.
- О, это вы, мой дорогой читатель,- она искренне улыбнулась.
- Ваша новая книга – это _нечто_!- сказал я и добавил на выдохе.- Вы можете мне помочь?
- Если могу, то да.
- Понимаете, я сейчас устроился работать в один журнал... Журнал, конечно, не первой волны, но...
- Вы хотите взять у меня интервью?- спросила она.
Я улыбнулся.
- Меня всегда удивляло, что вы всегда всё обо всех знаете. И как точно умеете угадывать чужие души.
- Мне это не нравится.
- Не нравится что?- переспросил я.
- Когда этим восхищаются. И когда меня считают пророком.
- Видно, вас часто так называли.
- Не чаще, чем по имени...- пошутила она, но слабая попытка улыбнуться не принесла результата. Я понял, что у нее много неприятностей из-за этого. Особенно в последнее время.
- Вы сюда?
- Вкусно поесть,- просто ответила она и направилась к столику,- я дам вам интервью. Только если не возражаете, я буду завтракать. Я ужасно голодная. Всю ночь не спала.
«Пишете романы по ночам?»- уже почти сорвалось с моих губ. Я вопросительно поднял бровь. Она не могла этого видеть, потому что шла впереди меня, но пояснила:
- Нет, не писала очередной роман. Просто у меня бессонница.
Я удивился, а она точно так же как в первый раз нашла нужным добавить.
- У меня, как и у всех нормальных людей бывает бессонница. Лежишь всю ночь, думаешь вот-вот заснешь, а потом посмотришь на часы и поймешь, что пора уже вставать. И ночь проходит даром.
Мы сели за столик в углу кафе и к нам тут же подошла официантка. Она улыбалась во весь рот и была очень любезна и приветлива. Конечно же из-за моей спутницы.
Писательницу здесь очень хорошо знали. Стоило только ей сказать: «Как всегда, пожалуйста» как уже через пять минут принесли яичные блины со сметаной и тертым сыром, стакан апельсинового сока и чашечку свежезаваренного кофе. Я заказал себе стакан чаю и пожалел, что не заказал кофе. Ее кофе издавал невыносимо притягательный аромат. Она улыбнулась и без слов поменяла наши бокалы. Сделала несколько глотков моего чаю.
Я не нашелся, что на это сказать. Я вообще был будто в бреду. Это было мое первое серьезное интервью, но это было не самым страшным. Я волновался, потому что брал это интервью не у кого-нибудь, а у _нее_. У великой писательницы современности, у замечательного человека, у восхитительной женщины, которую я любил. Да, я любил ее. И если бы не колоссальная пропасть в социальном статусе, небольшая в возрасте, то я бы стал за ней ухаживать. Мне льстил и придавал уверенности в себе тот факт, что я брал интервью у писательницы, у которой никто до этого не мог добиться и ответа на один вопрос. Я достал из кармана диктофон и включил его.
- Есть ли что-то грустное в вашей профессии? То, что вам не нравится, но от чего никуда не денешься?
Она немного подумала, а потом, будто припомнив, сказала:
- Да, есть. Жалость.
- Жалость? Но о чем вы жалеете? Или кого вы можете пожалеть?
- Вам есть о чем жалеть! Понимаете, вы можете жалеть о том, что когда-то не подошли к девочке, которую любили, что не дернули ее за косичку, не открыли ей свое сердце. А о чем можно жалеть мне? О чем? Я ведь пишу все то, что не сделала сама в жизни. Вот — написала и вроде как и совершилось это... Мне не о чем жалеть... Но мне не лучше - мне хуже, чем вам! Потому что имея я не имею. Этого сразу не понимаешь. Это приходит потом, накатываясь всей тяжестью разом, погребая под завалами своего _небытия_ оно убивает меня.
- Вспомните, вы говорили, что счастливее, чем люди...
- Да говорила, но это было так давно. От счастья ничего не осталось. Я как мечтатель.
- Кто, простите?
- Мечтатель из «Белых ночей»...
- Проживаете тысячи не своих жизней?
- Очень хорошо, что вы поняли меня. У меня много воспоминаний, каждый уголок этого кафе, каждая улица, каждый дом - с ними что-то связано. Но эти воспоминания - не мои.
- Странное чувство. Общаясь с вами, я как будто...
- Что? Ну, говорите же! Не смущайтесь, милый мой читатель. Говорите все как есть.
- Я как будто понимаю что-то... Какую-то истину... И мне хочется это вам сказать, хоть я и знаю, что вам это не понравится - Вы провидец, вы оракул!
- Ни то, ни другое. Я всего лишь....
- Да-да, мы это уже слышали и читали много раз. Вы лишь женщина, которая любит.
- Сегодня я хотела сказать, что я всего лишь человек,- она улыбнулась своей приятной улыбкой, и будто камень свалился с моей души. Эта женщина никогда не обижалась.
- Не угадал,- я потупился.
- Не расстраивайтесь. Я скажу вам больше - я просто очень проницательный человек.
- А вы все одна?- спросил я, немного бестактно.
- А вы все один?- отшутилась она,- мне никто не нужен был раньше. А теперь уже поздно менять сложившуюся ситуацию. Мне уже почти сорок лет, я немного стара для любовных приключений.
Необычайная откровенность, с которой она начала интервью меня приятно поразила и заставила быть более развязным.
- Сорок лет - это не старость,- начал я, но она перебила меня.
- Сколько вам?
- Двадцать семь.
- Вот,- мне показалось, что улыбка скользнула по ее губам. Но приглядевшись я понял, что ее лицо не выражало тогда ничего кроме грусти.
- Почему?- спросил я.
- Потому что в то время, когда я была молода, вы были слишком малы, а теперь уже поздно.
- Я?- я был поражен.
- Вы,- без тени иронии повторила она,- вы ведь идеальный мужчина, mon cher!
Этого я от нее никак не ожидал.
- Вернемся к нашему интервью, иначе вы умрете от смущения,- улыбнулась она.
- И вы никогда не были влюблены?- вдруг резко сказал я.
- Почему же много раз была, но каждый раз моя любовь была недосягаемая: то я влюблялась в женатых, то в слишком взрослых, то... Да какая разница теперь? У меня даже детей нет. Понимаете, раньше я думала, что можно жить и этими воспоминаниями, создавала идеальные образы, влюблялась, страдала... и как будто наполняла свою жизнь до краев, а потом — это все рухнуло в одно мгновение, когда вы... да вы, не удивляйтесь и не протестуйте! Я ни в чем вас не обвиняю. Рано или поздно, это сказал бы кто-нибудь другой. Так лучше вы, не совсем посторонний, чем совершенно чужой и безразличный. Помните, вы спросили, счастлива ли я?
- И вы ответили, что счастливее всех людей, потому что у вас есть то, чего нет у них. Но вы не сказали, что именно имели в виду, и я долго мучился, разгадывая вашу загадку.
- Теперь вы, надеюсь, поняли?
- Понял ли я теперь? Вы еще спрашиваете? У вас есть тысячи разных воспоминаний, чувств, жизней. Вы богаче, чем любой из нас. Но на самом деле...
- Я беднее вас — у меня нет и одного...
- И эта одно — ваша собственная жизнь,- закончил я.
- Да,- спокойно кивнула она, так как будто смирилась со своим положением, и сложила руки, ожидая справедливого конца,- вы спросили, а я подумала... и я поняла, что все это ложь. А я органически не перевариваю ложь. И все рухнуло...- ее голос чуть дрогнул, но она нашла в себе силы вернуть своему голосу прежнее невозмутимое спокойствие и с улыбкой закончить,- все рухнуло в пропасть, мой дорогой.
- Вашу жизнь нельзя назвать нежизнью! Вы жили, вы переживали, учились, влюблялись, писали книги, проводили презентации...
- Так мало. Я не совершила ни одного стоящего поступка. Мои книги — это лишь способ украсть у людей время.
- Не правда!- горячо воскликнул я,- ваши книги воспитывают! Они возрождают в человеке человека! Хотите, я расскажу вам свою историю...
Она кивнула и отодвинула пустую тарелку.
Я рассказывал недолго. Смысл моей истории заключался в том, какое положительное влияние оказали на меня книги писательницы, и как одна из них однажды вернула меня к жизни.
Она слушала внимательно, изредка перебивала и переспрашивала что-то. Я механически отвечал и продолжал дальше.
- Вот так,- закончил я,- а вы говорите, что не совершали поступков.
- Это не поступок. Это... а впрочем, дорогой мой читатель, я думаю нам стоит закончить наше интервью. Мне пора домой писать очередную жизнь.
- Останьтесь еще ненадолго,- выпалил я, схватив ее за руку и усаживая обратно за столик,- если не хотите больше ничего рассказывать — не нужно, не хотите слушать меня — не слушайте. Давайте просто помолчим!- отчаяние предательски появилась в моем голосе. Отчаяние, что она уйдет навсегда и я ее больше не увижу.
Она удивленно подняла брови, но не стала уходить. Вместо этого заказала себе еще стакан чаю.
- О чем будем молчать?
- О жизни,- провокационно заявил я.
- О жизни, мой дорогой, надо кричать, надо ругаться, но не молчать, ни в коем случае не молчать!- слезы. Я отчетливо видел эти слезы, которые катились у нее по щекам.
Я не знал сколько точно ей лет, но выглядела она потрясающе. Свежая кожа, чуточку морщинок, что делали ее еще более притягательной, темные глаза в которых застыла своя особенная грусть, что делала их обладательницу роднее и ближе к людям. Мягкие движения, стройная фигура, плавная походка.
И вот по белым щекам потекли два ручейка слез.
- Ну, так давайте ругаться!- воскликнул я,- Проклинайте меня! Оскорбляйте меня! Только не молчите! Не молчите!
Она подняла на меня свои изумрудные глаза. В них сверкали слезы.
- Оленька!- я впервые назвал ее по имени без отчества с ласкательным суффиксом.
Она вздрогнула. Она поняла. Все-все поняла.
- Не надо...
- Н-надо...- эхом отозвался я. Эхо получилось взволнованное и заикающееся.
Она встала и направилась к выходу. С ней что-то случилось, она шла неуверенно и перед самым выходом схватилась за дверной косяк.
Я расплатился, не считая денег, и побежал за Олей.
Она стояла на улице, обняв себя руками. Она уже не плакала. И совершенно пришла в себя.
- Как-то все это глупо,- сказала она.
- _Это_- я ударил словами,- не глупость! Если хотите, Ольга Александровна — это для меня жизнь.
- Я не хочу вас ее лишать, но то, что вы говорите сейчас слишком не субъективно.
- Как будто всему миру есть какое-то дело до нас, Оля!
Она молчала. Она не знала что сказать. Впервые в жизни слова, которые она так ценила и с которыми умела обращаться, ничего не стоили и были лишними.
- Хорошо, не глупость. Но это все неправильно. Я даже имени вашего не знаю.
Но я не успел назваться. Что-то случилось. Ольга рванулась вперед, через мгновение раздались одновременно: детский испуганный крик, сигнал машины, сирена скорой помощи и милиции. Все одновременно, но все через разное время.
- Что случилось?- голос вывел меня из оцепенения. Спрашивала какая-то старушка. Но я молчал. Во рту пересохло. За меня бабушке ответила стоящая рядом со мной молодая девушка.
- Это ребенка чуть не сбили, бабушка. Девочку спасла Ольга Александровна. Только вот ее саму в больницу повезли. Надеюсь, выживет.
- Оленьку, что ль?
- Да-да, нашу Оленьку,- и девушка всхлипнула.
- Ей же всего тридцать семь лет исполнилось!- тоже всхлипнула бабушка.
- Она живая, бабушка!- отдернула ее девушка.
В ее подъезде все так и звали ее - наша Оленька.
Это она-то не совершала поступков?!
Разве не она донашивает свои старые вещи, практически ничего не покупая себе, все деньги тратит на детские дома и церкви? Разве не она заслужила это прозвище «нашей Оленьки» постоянно помогая всем вокруг. Она каждую неделю ходила к бабушкам, готовила им, убирала их квартиры. А ведь вместо этого могла зажигать на тусовках — как делают все модные писатели. Но она не такая.
Она жалеет, что у нее нет своей жизни. Ну, так будет!!! Слышишь, Оля?! Ты будешь жить! Тридцать семь лет — это не возраст. Это только начало нашего пути. Я отдам тебе свою жизнь, я разорву ее пополам, если придется. Но ты будешь жить.
Я гнал на предельной скорости, обгоняя машины, проезжал на красный свет, на встречную полосу. Мне нужно было в больницу. К ней.
К _моей_ Оле.
Никогда прежде и после я не встречал таких людей, готовых пожертвовать жизнью ради чужого ребенка. Она была собой. Она никогда не притворялась и не лгала, как все прочие.
Она была нашей Оленькой.
И она станет моей!
***
Интервью окончилось неожиданно. Актеры вышли на сцену, чтобы поклониться зрителям, но в зрительном зале было пусто. И тогда они поняли, что это не пьеса. Это жизнь. Их собственная жизнь. Одна на двоих.