ЛУННЫЙ "ОБОЛОНЬ"
(иронический детектив)
Бортовой компьютер, получив от своего хозяина полную свободу в управлении кораблем, не на шутку разлихачился, и небольшой одноместный космический челнок несся к Земле, словно озорной разыгравшийся жеребенок. Он перескакивал с горизонта на горизонт, лавировал в нарушение всех правил космоплавания между неповоротливыми бочкообразными межпланетными баржами, между раскинувшими крылья с солнечными батареями орбитальными станциями и игнорировал заполнившие эфир призывы инспекторов орбитальной службы безопасности полетов о немедленном снижении скорости. Вводя корабль в атмосферу планеты, компьютер, не обращая внимания на указания космодиспетчеров, подрезал возвращающийся с Плутона туристический лайнер и занял впереди него коридор к киевскому космопорту.
Пилот челнока проделок своего бортового компьютера не замечал, так как был занят очень важным делом - откинувшись на высокую спинку кресла и заложив руки за голову, он прокручивал в мыслях события последних дней. Пилот это делал не для того, чтобы оценить свои слова и поступки, как это часто делают некоторые, занимаясь самокопанием и мучаясь перед сном тем, что они что-то сделали или сказали не так; нет - пилот пытался отделить зерна от плевел в информации, имеющейся у него по делу, с которым он летел на Землю. Правда, разложить все аккуратно по полочкам никак не получалось, и мысли его были беспорядочны и даже сумбурны. Впрочем, заглянуть в бардак, творящийся в мыслях пилота корабля с несколько необычным названием "Конь", не такая уж и проблема, тем более что пилот, сам того не замечая, хоть и едва слышным шепотом, но все-таки проговаривает все, что думает, вслух.
...Занесла же меня нелегкая именно в этот дом отдыха! Экзотики захотелось! Мог бы и на Марсе расслабиться, да и на Земле еще не мало хороших мест осталось, и подешевле. Так нет же, деньжата завелись - конфетти из них нарезай, разбрасывай по ветру! Впрочем, дом отдыха, конечно, отличный, ничего против этого не скажешь. Место выбрано со вкусом - Луна, восточная граница моря Изобилия, нижняя терраса кратера Лангрен, да еще и купол поставлен прямо в масконе - в области аномально сильного притяжения. Сервис - по высшему классу, вид из окна - не оторвешься. И название у "расслабухи" соответствующее месторасположению - "Оболонь"; низина она и есть низина, хоть на Земле, у реки, хоть на Луне, в кратере. Только ребята, которые эти хоромы для любителей шикануть год назад отгрохали, когда название дому отдыха давали, не о значении слова думали, а просто в честь себя и назвали; то есть в честь владельца первого на Луне купола жизни и всего, что под ним находится, в честь пивного гиганта "Оболонь".
Дороговатое, конечно, удовольствие - лунный "Оболонь", не каждому по карману. Не видать бы мне всей этой красоты, если бы не удалось срубить по легкому сто тысяч астралов. Привел я к одному знаменателю два контракта, за каждый из которых и давали-то изначально всего по тысяче (что, в общем-то, не так уж и мало), а в результате - сорвал куш! По первому контракту нужно было найти для фармацевтического концерна фальшивотаблеточников, которые в аптеки левую "Пыль Мимаса" подбрасывать стали. Раньше эту "пыль" делали из поверхностных отложений, выстилающих дно гигантского кратера на крошечной планете Мимас - спутнике Сатурна. Большие деньги из "пыли" делали: свойства у нее уж больно уникальные - чуть ли не панацея от всех болезней. Но источник иссяк - переключились на другое. А тут липа в аптеках появилась. Фирма убытки терпит; ну и ко мне: найди пиратов. И в то же время служба президента одной из северных республик меня достала: ягель кто-то тоннами у них скупает, а кто? - сами найти не могут. Населению-то что: нащипал, сдал в приемный пункт, деньги, понятно, прокутил, а олени от голода падают. Я сначала на Мимас сгонял: действительно, как фармацевты и говорили, кратер чист, как зеркало; верхний слой подчистую выскоблен и словно беличьей кисточкой выметен - ни одной пылинки нет. Я на обратном пути в тундру завернул: нет ягеля, точнее - есть, но очень мало. Начал работать, и что получилось?! Липовую "пыль" сам этот концерн в аптеки и гнал, только через подставную фирмешку. А делал он фальшивку из ягеля! Оказывается, эта самая "пыль" на Мимасе, была органического происхождения, и порошок из ягеля по виду и по вкусу почти ни чем от нее не отличается, но толку от него никакого нет, ничего он не излечивает. Я к заказчику, так и так, говорю, если не хотите огласки и скандала - тысячекратный гонорар. Куда им деваться?! Деньги на карман, на том и расстались.
И решил я с такими деньжищами прилично отдохнуть, да не просто так, а с шиком, с экзотикой. Узнал о новом доме отдыха на Луне, ну и сунулся. Только не пришлось мне долго любоваться красотами лунного пейзажа. На второй день, едва я успел на тренажерах подкачаться и под душем ополоснуться, заходят ко мне в номер трое. Прикид приличный - в костюмах, при галстуках. Я по-домашнему: в халате и в тапочках. Но - они вежливые! Извинились, что без приглашения нагрянули, представились. Вся верхушка компании "Оболонь" пожаловала - президент, финансовый директор и начальник службы безопасности! За ними вкатывают широкую двухъярусную тележку, накрытую белоснежной салфеткой. Предложили присесть - разговор, мол, есть. Расположились в креслах, салфетку с тележки скинули - а там чего только нет! Даже клешни крамосфорского скальника в собственном соку! Чувствую: слюна пошла, желудок засуетился - кислоту выбросил, но внешне равнодушие изображаю, даже слюну не сглатываю. Они, наверное, думали, что я удивлюсь, что в благодарностях рассыплюсь, за то, что меня столь высокие персоны своим вниманием удостоили, но я и с королями дела имел, и не такими угощениями меня потчевали!
Сидим, молчим. Они на меня смотрят, я - на них. Я же понимаю, что это я им нужен, а не они мне - пусть они и начинают. Первым президент заговорил.
- Мы не ошиблись, - спрашивает, - вы и есть детектив Вохинский, специалист по делам о подделках? Хоть вы у нас и под другим именем зарегистрировались, но - я прав?
Отпираться, вижу, смысла нет; начальник службы безопасности дырку во мне глазами сверлит, да и раз уж сам президент такой компании в гости пожаловал - проблемы у них, наверное, серьезные, прибыльный заказ светит.
- Нет, - отвечаю, - не ошиблись. Только не просто специалист, а лучший специалист в упомянутых вами делах:
- Да, да, конечно, - соглашается, - лучший. По нашим сведениям у вас нет ни одного нераскрытого дела по подделкам, включая "Пыль Мимаса".
Ого, думаю, даже про это знают, хотя огласки не было. Серьезные ребята.
- Чем обязан? - спрашиваю.
Президент финдиректору кивнул, тот с нижней полки тележки две запотевшие бутылки достал и мне показывает.
- Давайте, - говорит, - сначала, для знакомства, пива нашего выпьем.
Я смотрю на этикетки - действительно пиво, "Оболонь", называется Светлое. Кивнул. Отчего ж не выпить. Финдиректор по бокалам пиво разлил. Пригубили. Я, вообще-то, не большой любитель пива, и "Оболонь" как-то раньше пробовать не приходилось, но тут понимаю - вещь знатная. Такое впечатление, что будто бы не выпил, а поел. И вкус отменный, я даже еще отхлебнул, хотя они свои бокалы поставили.
- Ну, как? - спрашивает президент.
- Врать не буду, - отвечаю, - ничего лучшего из пива пробовать не приходилось.
Президент опять финдиректору кивает. Тот достает еще одну бутылку и пустой бокал. Наливает и подает мне. Только в рот эта гадость попала, меня чуть не вырвало: мыло с полынью! Прямо в стакан и сплюнул.
- Пятьдесят тысяч, - говорит президент; человек он, видно, умный, с полуслова все понимает и от других того же требует.
Я тоже не из глупых, все мне понятно, но почему бы и не поторговаться, если сразу такую сумму предлагают.
- А какие убытки от этой дряни? - спрашиваю, и пальцами потираю: в сумме, мол.
Финдиректор крякнул, на президента взглянул, дождался, пока тот легким кивком разрешил говорить.
- Прямых пока почти нет - говорит финдиректор, а сам с президента глаз не сводит, - но косвенные и моральные - за миллион. И это, как мы понимаем, только начало.
- Ясно, - говорю, и равнодушно так бросаю, - сто.
- Договорились, - тут же соглашается президент, - начальник службы безопасности введет вас в курс дела. Когда приступите?
- Уже, - отвечаю, - и, если можно, то сейчас ящик вашего пива. Сдается мне, что оно на мыслительный процесс благотворно влияет.
Президент на меня смотрит, улыбается. Все-таки, какого серьезного ты из себя начальника не корчи, а приятно, когда хвалят, да еще и от души. А тут, что ни говори, я без всякой лести: пиво действительно отменное.
- С этой минуты, - говорит президент, поднявшись и спрятав улыбку, - здесь все для вас без ограничений и за счет компании.
Остались мы вдвоем со "службой безопасности". С того, без начальства, степенность слетела, он галстук ослабил и за еду принялся. Я тоже себя упрашивать не заставил, а чего нам с ним друг друга стесняться - почти коллеги, все-таки.
Пока он мне свою историю излагал, на тележке остались одни объедки, на полу - ящик с пустыми бутылками из-под пива, возле него - початый. Дело, в общем-то, оказалось для меня обычное, но сдается мне, не такое уж и простое. Левое пиво под "Оболонь" стало появляться после того, как компания дом отдыха на Луне открыла. Причем только здесь левак и всплывает - на Земле ни одного случая не было. Поставка идет прямо с завода, а там контроль жесточайший; так, по крайней мере, меня заверили - прямо с линии бутылки снимают, в тару, и сюда. Доступ посторонних исключен и здесь, и там. И все-таки вот уже в нескольких завозах оказывается пара ящиков с подделкой. Причем именно два ящика - специально партии завезенные проверяли: все пиво нормальное, а в двух ящиках - пойло. Некоторые клиенты, попробовав такого пива, психанули, скандалы учинили, иски за моральный ущерб выставили. Пошли слухи. Желающих прилететь в лунный "Оболонь" поубавилось втрое. Жизнь под куполом стихла. Да и на Земле продажи упали. Пробовали своими силами разобраться - бесполезно. И вот тут, якобы случайно, я и подвернулся. Лестно, конечно, но что-то мне не нравится эта случайность, что-то здесь не так! Почему к спецслужбам не обратились? Когда успели справки обо мне навести? Сдается мне, что что-то оболоньцы недосказывают, о чем-то умалчивают. Хотя - какой им в этом смысл, если им нужно, чтобы я с левым пивом разобрался? Ох, чувствую я, что мистикой здесь попахивает, а я этого не люблю; по мне уж лучше с человеком дело иметь, хоть он и последней сволочью окажется, чем с чертями. И не потому, что с нечестью сложнее - с ней даже проще, только потом трудности с получением гонорара возникают: как докажешь, что дело закончил? что с чертями договорился?!
Не знаю, зря или не зря, взялся я им помочь - поживем, увидим; деньги, все-таки большие предложены, если отработаю, то считай, что на всю оставшуюся жизнь обеспечен! Под куполом все облазил, понял только одно - там подмена исключена. А дело, как я понимаю, именно в подмене: сколько ящиков на заводе затаривают, столько сюда и доставляют, но каким-то образом пару ящиков, а не всю партию, кто-то заменяет подделкой. Попробуем на Земле концы найти. Вот она, уже рядом, космопорт Киева добро на приземление дал. Ну, давай, "Конь" мой верный, сотвори посадку помягче! Кто знает, какие ухабы, и рытвины меня ожидают; натрясусь еще на них, успею шишек насшибать! А все-таки жаль, что так и не удалось нормально, по человечески отдохнуть! Выбрал бы что-нибудь поскромнее и подешевле, кутил бы сейчас в свое удовольствие...
В то время как "Конь" Вохинского старался сотворить посадку помягче, в славном городе Киеве произошло событие, которое, впрочем, и событием-то назвать нельзя - так, неприятность у некоей Ольги Сергеевны Соломки, проживающей на первом этаже многоэтажки по проспекту Оболоньскому прямо напротив метро "Оболонь". У Ольги Сергеевны сбежал ее любимчик - Семен. Пять лет Сенька - черный кот с белой тапочкой на левой передней лапке - скрашивал одинокую жизнь своей хозяйки. И вот, ни с того ни с сего, в тот самый момент, когда Ольга Сергеевна наливала молоко из пакета в любимое блюдце кота и нашептывала в его адрес ласковые слова, такие как: лапочка ты моя, сердечко ты мое ненаглядное, да чтобы я без тебя делала, - ненаглядное создание выгнуло дугой спину, шерсть на которой тут же вздыбилась и даже заискрилась, протяжно взвыло, дважды громко фыркнуло, и сигануло через подоконник в форточку. От неожиданности Ольга Сергеевна выронила из рук пакет, опустилась на колени перед растекшейся по полу белой лужицей, зачем-то, наверное от растерянности, понюхала молоко, лизнула его - молоко оказалось нормальным, не прокисшим. Охая и всхлипывая, Ольга Сергеевна засеменила к дверям, собираясь вернуть котика с улицы, но, распахнув дверь квартиры, так и не смогла переступить порог - сковал ее приступ ужасной головной боли: в глазах потемнело, ноги стали ватными, неприятный холодок, зародившись под ложечкой, быстро расползся по всему телу. На счастье Ольги Сергеевны на лестничной площадке в это время оказалась ее новая соседка Фая Исааковна, которую те, кто ее знал, называли попросту - тетя Фая. Надо сказать, что при собственном весе в сто двадцать шесть килограммов, тетя Фая была женщиной подвижной и сильной, по крайней мере, мебель у себя она передвигала без чьей-либо помощи. Подхватив под руки сползающую по двери Ольгу Сергеевну, она, словно пушинку, быстро занесла ее в комнату и уложила на диван. Так уж сложилось, что за два месяца проживания в своей новой квартире тетя Фая в гостях у Ольги Сергеевны ни разу не была. Поэтому в первую очередь она быстро осмотрелась, осталась довольна тем, что обстановка у соседки победнее, чем у нее, а затем вызвала неотложку. После ухода врачей, тетя Фая еще долго сидела возле Ольги Сергеевны, слушая ее причитания и воспоминания о сбежавшем любимце, и пошла к себе домой только тогда, когда обозначенный докторами нервный срыв оставил Ольгу Сергеевну в покое, и та впала в забытье.
У каждого, кто в одиночестве носится по просторам Вселенной, да, наверняка, и у капитанов пассажирских или туристических космических лайнеров тоже, имеется свой тайный ритуал, который обязательно совершается по прибытию в космопорт. Кто-то трижды постучит мизинцем правой руки по пульту управления, кто-то сосчитает до десяти, прежде чем шагнет на первую ступеньку трапа, да мало ли кто еще что выдумает, но известно одно: если такой ритуал не совершить - следующий полет может оказаться очень даже неудачным. Вохинский всякий раз, поднявшись из кресла пилота и подойдя к двери отсека управления, обязательно смотрелся в ее зеркальную обшивку, трижды подмигивал и оставлял кораблю свою белозубую улыбку. Но в этот раз, когда Вохинский, накинув на себя куртку, висевшую на спинке кресла, подошел к выходу из отсека, вместо своего отражения он увидел угрюмую рожу старого черта с морщинистым поросячьим пятаком, свисающим меж двух желтых сточенных клыков к большой высохшей, растрескавшейся бородавке на верхней губе. Любой другой, скорее всего если бы и не испугался, то, по крайней мере, опешил бы от такой наглости распоясавшейся нечисти. Но Вохинский, даже не моргнув глазом, как ни в чем ни бывало, будто бы стоял он перед собственным отражением, а не перед бесовской мордой, пригладил рукой свои непослушные прямые волосы, и, насвистывая веселый мотивчик, чуть наклонился вперед, делая вид, что собирается выдавить на лбу прыщик. Черт скорчил недовольную гримасу, сплюнул, и вполне отчетливо, чуть обиженно процедил сквозь зубы: - "Где они нашли такого клоуна?!" По зеркальной поверхности двери снизу вверх взметнулись красно-желтые языки пламени и плавно сползли, слизав чертовскую рожу.
Догадка Вохинского о том, что дело придется иметь с чертями, подтвердилась, и он, ничуть не расстроившись, а даже довольный тем, что в деле появилась хоть какая-то ясность, вернулся к пульту управления и прямо на него выложил из внутренних карманов куртки хлам, бесполезный в работе с нечестью: двенадцатизарядный пистолет шестнадцатого калибра и три обоймы к нему, семизарядный плазмомет, две дымовых шашки, гранату со слезоточивым газом, четыре пластиковых шашки и два детонатора к ним, кастет с электрошоком, семь сюрекенов, нунчаки, удавку, пару наручников и три презерватива. Сунув руку в наружный боковой карман куртки, Вохинский убедился, что почерневший от времени осиновый крестик на грубой, льняной нитке на месте, и только после этого, трижды подмигнув и улыбнувшись своему собственному отражению, вышел из отсека. Неподалеку от корабля он увидел черного кота с белой тапочкой на передней лапке. Кот, сидя на желтой разметочной полосе и не обращая на детектива внимания, смотрел в уже посеревшее в преддверии ночи небо. Вохинский вздохнул и покачал головой. Вот примитив, - подумал он, - где же это видано, чтобы коты в пустое небо пялились?! Совсем, что ли, старый бес из ума выжил, нашел, кого приставить! Не мог что-нибудь посовременней придумать. Сделав вид, что нет ему до кота никакого дела, Вохинский направился к зданию космопорта. Кот обиженно мявкнул и, задрав хвост трубой, затрусил за ним.
Через два часа, уладив дела с карантинной службой и таможенниками, Вохинский вышел из здания космопорта, прикупив в нем по пути толстую книжицу - атлас карт Киева. Он отошел подальше от стоянки маршруток, отшил первого подрулившего к нему частника и, когда тот отъехал подальше, махнул рукой, подзывая к себе другого.
- Куда желаем?! - расплылся в улыбке водитель новенькой и, скорее всего, еще не обкатанной машины, - долетим в момент!
- Оболонь, - выдохнул Вохинский, удобно устроившись на заднем сиденье, - только лучше по земле, в воздухе я только что побывал.
- Да?! - парень удивленно вскинул брови.
- А что, не похоже? - равнодушно бросил Вохинский, наблюдая, как небольшие крылья машины, сложившись вдвое, уходят под днище.
- Я подумал ты техник с космопорта, - засмеялся водитель, - куртка у тебя какая-то интересная, больше на рабочий халат похожа, да еще такая широкая, что мы с тобой вдвоем в ней поместимся!!!
- Нет, я не техник, - мотнул головой Вохинский.
- Не хочешь по воздуху, домчим по земле! Меня Витек зовут!
- Ага, - буркнул Вохинский и огляделся, ища глазами на залитой желтым светом фонарей улице кота, но того нигде не было видно.
Витек болтал без умолка, как будто ему пообещали за это дополнительную плату. Встречаются же такие люди, готовые сколь угодно долго трепать языком всякую чушь; они мелют все, что им взбредет в голову, перескакивают с одного на другое, задают неизвестно кому вопросы и тут же на них сами и отвечают, умирают со смеху над анекдотами, которые сами же и рассказывают, и при этом они просто уверены, что невольные слушатели от них в восторге, а тот же кто остановит такого весельчака, или даст ему понять, что его болтовня неуместна и никому неинтересна, станет для него первым врагом на всю жизнь и никогда не дождется от него при встрече не то, чтобы руки, но даже снисходительного кивка головы.
Вохинский не останавливал болтовню водителя и не протестовал против нее, он просто ее не слышал, так как обдумывал сложившуюся ситуацию, которая представлялась ему довольно странной и, вместе с тем, забавной: ничего подобного в его практике еще не было. С какими чертями пришлось работать на планете Кляф в системе Проциона! Молодняк, самого, что ни на есть, пакостного возраста: рожки острые, беленькие, бородки козьи торчком, хвосты литые, упругие, с лоском! А что они вытворяли?! Подбрасывали в капустные качаны золотые самородки! Началась золотая лихорадка, почти всю планету засадили капустой! А самородки, спустя время, превращались в комки сухого навоза - сотни добропорядочных граждан умом тронулись! Но даже эти отморозки исподтишка работали, на глаза не лезли, пока Вохинский их с поличным не накрыл. А тут какой-то старикан мало того, что кота в открытую приставил, так еще и рожу свою сразу же показал! Вот он, мол, я, который кровь добрым пивоварам портит! Выходит, что это либо выживший из ума старый маразматик, либо слишком умный. Впрочем, старческим слабоумием, насколько было известно Вохинскому, черти не страдают, и потому он сделал вывод, что черт и не собирается прятаться, что ему нужен именно Вохинский, и он, черт, ждет, когда Вохинский до него доберется. Но опять же оставалось непонятным: нужен ли черту именно Вохинский, или любой другой, кто попадется на удочку с левым пивом? и, если он ему так нужен, то почему черт не явится сам, не в зеркале, а во плоти?!
Первым делом Вохинский решил определить, где этот старый черт мог засесть. Открыв атлас Киева на странице, вверху которой было написано крупными буквами "Оболоньский район", а под ними в скобках добавлено "бывший Минский", он достал из кармана осиновый крестик и, держа его за нитку двумя пальцами, медленно повел импровизированный маятник над картой. Вохинский был уверен, что пакостник, скорее всего, должен быть где-то поблизости к пивзаводу, то есть в Оболоньском районе. Внизу карты, между двух темно-синих пятен-озер, крестик, закручивая нитку, завертелся юлой. Вот сюда мы утром и нагрянем, - подумал Вохинский. Но едва он успел прочесть названия озер - Вербное и Опечень, и двух сходящих к озерам улиц - Приозерная и Лайоша Гавро, как машина резко остановилась.
- Знаешь что, - сказал Витек, который не только болтал без умолка, но и наблюдал все это время за Вохинским в зеркало, - я не знаю, кто ты и откуда ты прилетел, но мне не нравятся вот эти твои дела! Не хватало еще, что бы ты на мою машину порчу навел. Не повезу дальше, вылезай!
Парень был явно чересчур суеверный, объяснять такому, что порчу скорее наведут за то, что высадил посередь дороги, бесполезно, и Вохинский, хмыкнув и пожав плечами, вышел из машины. От денег Витек, молча мотая головой, отказался. Из-под днища машины выползли и раскорячились крылья, она взмыла вверх, ее габаритные огни метнулись над льющими на тротуары мягкий свет фонарями и исчезли в черном ночном небе.
Вохинский, прежде чем ловить другого извозчика, огляделся: неширокая пустынная улица, убегала в одну сторону прямой лентой, а с другой стороны, в нескольких шагах от него, сливалась с другой улицей, более широкой. На доме, перед которым стоял Вохинский, имелась небольшая табличка с названием - Приозерная. Ого! - вырвалось у Вохинского, - видно старому черту не терпится со мной встретиться, раз уж так все подстроил! Не может подождать до завтра! Пусть у него рог отпадет, если вон та улица не называется улицей Лайоша Гавро, и не ведет к самому черту!
Так оно и оказалось. Мало того, возле фонаря на пересечении улиц Вохинский увидел черного кота, который преспокойно сидел, вылизывая лапу с белой тапочкой, а при приближении детектива встал и, помахивая хвостом, направился, не спеша, в направлении того места, которое указал на карте маятник, то есть к межозерью. Теперь все стало ясно, так, по крайней мере, решил Вохинский; кот приставлен к нему в качестве провожатого, а на космодроме он появился лишь для того, чтобы здесь Вохинский не принял его за обычного бродягу. Можно было бы, назло черту, махнуть рукой любой машине, из тех, что призывно мигают габаритными огнями вверху, в десяти метрах над дорогой, и укатить в гостиницу, но Вохинский решил, раз уж так складывается, идти за котом и закончить дело сегодня же.
Когда кончились дома, свернули влево, на утоптанную в невысокой траве тропинку. Так, идем к озеру Вербному, - воспроизведя в голове карту района, определился Вохинский. Месяц, расплывшийся в дымке, едва светил, придорожные фонари вскоре остались далеко позади, и ориентироваться приходилось на горящие желтые глаза оборачивающегося иногда проводника. Вохинский шел за котом, выдерживая дистанцию шагов в двадцать. Темная стена впереди оказалась зарослью тростника, за которой открылась большая поляна, окруженная расплывчатыми силуэтами низкорослого кустарника и полого спускающаяся к темно-серой глади озера. Кот сидел на середине поляны и пялил глазища в сторону Вохинского, который не спешил выходить из тростника, предпочитая наблюдать за котом на расстоянии. Так продолжалось минут десять. Вохинский уже начал сомневаться, не ошибся ли он, приняв кота за провожатого, но тот вдруг, встав на задние лапы, издал протяжное мя-а-а-у-у и исчез. Не прыгнул в сторону, не убежал, а именно исчез, как будто его и не было. Впрочем, чего-нибудь подобного Вохинский как раз и ожидал, и если бы этого не произошло, он бы ушел и вернулся бы сюда завтра.
Вохинский сунул руку в карман куртки и сжал в ладони крестик, о котором пришла пора рассказать поподробнее. Это был не обычный нательный крест, точнее он вообще не был предназначен для того, чтобы его носили на шее. Он был вырезан из осиновой щепы, а привязанная к нему длинная льняная нитка, с вплетенными в нее волокнами листа чертополоха, заканчивалась затягивающейся петлей. Если сделать крестом знамение, то можно было увидеть черта, остававшегося без этого невидимым, а если накинуть петлю на рог черта, а еще лучше на хвост, то бес становился ручным и послушным, поскольку стоило за нитку хорошенько дернуть, черт навсегда лишался хвоста или рога. Откуда взялся этот крест, Вохинский точно не знал, но вот уже в течение шести, или семи поколений крест передавался в их роду от отца к сыну. Ребенком Вохинский слышал от своей бабушки, что очень давно, с чертом можно было справиться простым крестным знамением, если даже совершить его пустой рукой. Но черти, они как тараканы ко всему приспосабливаются, и пустое крестное знамение на них уже не действует, а вот осиновый крестик с такой ниткой пока еще лучшая на чертей управа. Использовался ли крест по назначению его предками, Вохинский тоже не знал, никто и никогда ему об этом не рассказывал, а сам он впервые им воспользовался, вспомнив случайно про услышанные от отца чудные свойства крестика, когда столкнулся со странными вещами в одном из своих расследований. С тех пор Вохинский не расставался с семейной реликвией и успешно раскрыл с ее помощью не одно дело, считающееся необъяснимым. Черти оказались не такими уж и страшными, а договориться с ними, затянув льняную петлю на бесовском хвосте, было куда проще, чем с людьми, и ни разу еще не было случая, чтобы кто-нибудь из чертей нарушил свое слово.
Немного помедлив, Вохинский вынул из кармана крест и перекрестил им поляну. Тотчас же окружающая картина резко изменилась и стала похожа на сценическую декорацию. В чистом ночном небе, подернутом до этого дымкой, вспыхнули яркие звезды. Большой месяц, словно пришпиленная булавкой к ткани плотная желтая картонка, висел вверху и ярко освещал поляну, отражаясь в черном зеркале озера. В середине поляны, сплошь заросшей темно-зеленым хвощем, стояла небольшая прямоугольная тумба, накрытая перевернутым блестящим глубоким тазом, а возле нее копошился маленький чертенок, у которого едва начали пробиваться рожки. Ни чертенок, ни тумба не отбрасывали на траву тень. Ну-ну, уже интересно, но где же старый черт?! - подумал Вохинский, по-прежнему не спеша выходить из заросли тростника. Однако старый черт не появлялся, и это несколько озадачивало. Чертенок, между тем, выдернул из-за тумбы ведро и вприпрыжку направился к озеру. Воспользовавшись ситуацией, Вохинский, пригнувшись, перебежал в центр поляны. То, что он принял за таз, оказалось крышкой, сдвинутой с небольшого, встроенного в тумбу котла, в котором что-то кипело и булькало. Увидев, что чертенок, согнувшись в бок под тяжестью полного ведра, возвращается, Вохинский присел за тумбу, и когда бесенок взобрался на нее, накинул ему на хвост петлю. Чертенок с перепуга взвизгнул, выронил ведро, потерял равновесие и, едва удерживаясь на краю котла и вращая ручонками над кипящим варевом, запищал:
- Помоги, держи меня! Я же сварюсь! А-я-яй! Я тебе тоже помогу! Деньги, золото, власть, все, что угодно! Руку подам, спину подставлю, все, что хочешь! Ай, ай: а-а-ай!
Чертенок уже падал в котел, когда Вохинский сдернул его с тумбы на землю.
- Что ж ты, свинья такая, специально, что ли, как кобель паршивый меня пометил! - воскликнул Вохинский, брезгливо смахивая с брюк капли вонючей жидкости, - или у тебя недержание с перепуга?!
- Это из котла брызнуло, - косясь на петлю на хвосте, всхлипывая и шмыгая розовым пятачком, ответил чертенок, - я не виноват.
- А это что такое? - Вохинский пнул по тумбе.
- Пивоварня.
- Что-о?!
- Минипивоварня фирмы Бирленд! - гордо, успокоившись и быстро придя в себя от испуга, сказал чертенок. - Я чуть не надорвался, пока ее сюда притащил! А ты кто такой, чего тебе от меня надо?! Что ты хочешь - денег?!
- Другому предложишь! - усмехнулся Вохинский и чуть дернул за нитку, сбивая с чертенка гонор. - Уж кто-кто, а я-то знаю: как от черта придет - так нему и уйдет! Ты что, один пиво здесь варишь?
- Один, не видишь, что ли? Я, между прочим, по ускоренной технологии варю, с тростниковой соломой, на лучшем оборудовании, обеспечивающем качество:
- Значит, там пиво кипит? - прервал чертенка Вохинский и ткнул пальцем в тумбу.
- Сам ты, пиво! - обиженно процедил чертенок, - пиво не кипит, а бродит, а это сусло варится, уже почти готово. Чего тебе надо-то?! Отпусти хвост!
- Это то самое пойло, которым ты настоящее пиво "Оболонь" заменяешь? И зачем тебе это нужно? - разочарованно спросил Вохинский; он-то настроился на старого черта, а тут какой-то маленький бесенок, с которым и возиться-то стыдно.
Чертенок покосился красными мутными глазенками на Вохинского, мотнул головой и поджал губы.
- Не молчи, когда тебя взрослые спрашивают! - Вохинский дернул за нитку так, что чертенок пискнул от боли и робко огрызнулся:
- Ничего я не заменяю.
- Нет, ты мне все расскажешь! Ты у меня заговоришь! И не с такими щенками дела имел! - Вохинский намотал нитку на руку, и доморощенный пивовар вынужден был подойти к нему почти вплотную и чуть ли не уткнулся поросячьим пятаком ему в живот.
- Не для себя я, - прогнусавил чертенок, - что ты делаешь, больно же!
Чертенок не долго отпирался и, постоянно шмыгая рыльцем, рассказал Вохинскому все. Пиво бесовское дитя варило для своего престарелого деда. Сварив пойло, чертенок разливал его в фирменные бутылки из-под пива "Оболонь", которые находились в мешке, спрятанном в тростнике. Затем он пробирался на склад пивзавода, и при загрузке фуры, доставляющей пиво в космопорт, во время перекура грузчиков, заменял фирменное пиво в ящиках своим. Заводское пиво относил старому черту, забирал у него пустые бутылки, и повторял все сначала. Чертенок уверял, что относил бы дедушке и сваренное им самим пиво, но тот просил его делать именно так.
- У твоего деда губа не дура! - сказал Вохинский, выслушав чертенка.
- Что ты понимаешь! - с пренебрежением бросил тот. - Дедушке мое пиво нравится!
- А чего ж он тогда заставляет тебя заменять его на фирменное?! Просто так, лишь бы людям напакостить?
- Я не знаю.
- Где дед?
- Не скажу.
- Ты не только скажешь, - усмехнулся Вохинский, - ты меня сейчас к нему отвезешь! Если, конечно, не хочешь хвоста лишиться!
- Так не честно, - обиделся чертенок.
- Ты мне еще про честность здесь говорить будешь?! А ну, поехали!
- На Луну?
- Да хоть в пекло! - воскликнул Вохинский, и чуть отпустив нитку крестика, ухватился сзади за плечо чертенка, - жаль, что ростом ты еще мал, на спине твоей не усядешься, но я и так удержусь. Поехали!
Чертенок вздохнул, всхлипнул, напрягся, плавно поднялся над землей и, набирая скорость, понес Вохинского к месяцу. Не очень удобным оказалось путешествие: чертенок постоянно трусил ножками и бил копытцами седоку в живот, шерстка на плече бесенка была нежная и гладкая, отчего рука постоянно соскальзывала, как крепко не сжимал плечо чертенка Вохинский. В конце концов, пришлось сильно дернуть чертенка за хвост и тот, взвыв от боли, так разогнался, что на Луне оказались быстро, как будто перешли в соседнюю смежную комнату.
Летать в космосе вот так запросто, не в корабле, и ходить по Луне без скафандра можно только с чертом, но даже с ним, особенно с непривычки, чувствуешь себя не очень уютно: и холодно, и одиноко, и, почему-то, есть очень хочется. Вохинский же, которому не в первой были такие путешествия, чувствовал себя нормально, и лишь слегка размял затекшие на руке пальцы, когда чертенок опустился перед высоким, почти идеально ровным скалистым обрывом, тянущимся в обе стороны до горизонта.
- Где это мы? - спросил Вохинский.
- Кратер Пиккар, - ответил чертенок, подпрыгивая на месте и размахивая руками.
- А точнее?
- В Море Кризисов! - ехидно усмехнулся чертенок.
-Так! Это же совсем рядом от Моря Изобилия, в котором находится лунный "Оболонь"?!
- Ну да.
- Чего это ты распрыгался, руками размахался?! - улыбнулся Вохинский, глядя на чертенка.
- Чего, чего! Плечо мне вывихнул и еще смеется.
- Ну, и где же твой дед?
- Сейчас увидишь, дай размяться немного.
Вохинский отмотал с руки нитку, давая чертенку побольше свободы, и поближе подошел к вздымающейся к звездам отвесной стене, чуть искрящейся в нежном, голубом свете, отбрасываемом огромным полумесяцем Земли. Да, - подумал он, - как не подчиняй себе природу, а окажешься с ней один на один в таком вот, хотя бы, месте и почувствуешь себя не всемогущим ее покорителем, а жалкой хлебной крошкой на дне глубокой тарелки. В кратере на Мимасе, отметил про себя Вохинский, стена воронки была точно такая же, ровная без разрушений, только дно там было чистое и твердое, а здесь мягкой пыли по щиколотку.
В основании стены кратера, на всем ее протяжении, сколько можно было увидеть, Вохинский разглядел ровные высокие прямоугольники, как будто бы начертанные кем-то на одинаковом расстоянии друг от друга. Приглядевшись, Вохинский понял, что это большие, в человеческий рост плиты, вставленные в стену.
- Это что такое? - спросил он чертенка.
- Пещеры, не видишь, что ли! - ответил тот, растирая себе бока.
Вохинский дернул ниткой бесенка за хвост, что бы тот не слишком гоношился, шагнул к одной из плит и стукнул по ней кулаком. Монолитная плита, тут же, словно дверь на смазанных петлях, бесшумно приоткрылась, из-за нее высунулась чья-то лысая голова с рыжеватой бородкой и, хитро прищурившись, спросила: - "Вы по мою душу?!"
- Не разговаривай с ним! - взвизгнул бесенок, - даже нам нельзя с чертями в человеческом обличье разговаривать! Нам в другую пещеру!
- Жаль, очень жаль! А то, знаете ли, батенька, я тут без дела уже засиделся, - грустно проговорил лысый, и плита за ним бесшумно закрылась.
- А что они тут делают? - недоуменно спросил Вохинский.
- Живут, как видишь, - ответил чертенок, - дедушка говорит, что иногда кто-нибудь из людей про них вспоминает, и тогда они на Землю возвращаются, только не надолго. Дедушка говорит, что мы, по сравнению с ними, ангелы! Их даже в пекло не забирают!
- Ну ладно, веди к своему деду, - сказал Вохинский чертенку, - долго ты еще тут прыгать будешь! Мне не терпится узнать, зачем это он из моря Кризисов сует свой нос в море Изобилия и мутит в нем воду. А если ты надеешься меня вот так же упаковать, то прощайся с хвостом!
Чертенок, почесывая спину, подошел к одной из каменных плит-дверей и стукнул по ней кулачком три раза. Дверь открылась, и Вохинский вошел вслед за чертенком в высокую, широкую пещеру, освещаемую торчащими в боковых стенах факелами. Посреди пещеры, развалившись в широком кресле с накидкой из расшитого золотом ярко-фиолетового бархата, сидел, закинув ногу на ногу, тот самый старый черт, который явился Вохинскому в космопорте Киева. На коленях беса лежал, свернувшись клубком, жмурясь и вытянув вперед лапку с белой тапочкой, черный кот. Черт выглядел довольно упитанным и ухоженным - седоватая шерсть аккуратно расчесана, копыта выскоблены и вымыты, и только осклабившаяся рожа с растрескавшимися, высохшими от старости узкими губами и с длинным морщинистым свинячьим рылом вызывала отвращение. Два желтых, наполовину сточенных клыка, торчащих кверху, выглядели, впрочем, довольно симпатично, но казалось, что именно от них исходит резких запах горящей серы, ударивший Вохинскому в нос.
- Дедушка, я не виноват, - начал оправдываться чертенок, показывая на привязанную к его хвосту нитку.
- Отпусти малыша, он тут ни при чем, - пробасил черт.
- Ага, сейчас! - усмехнулся Вохинский, - пока он у меня на петле, ты на моей голове волоса не тронешь! А отпусти я его, ты меня тут навсегда замуруешь! Ты лучше скажи, зачем заставляешь своего внука людям пакостить?! Зачем заставляешь его вместо нормального пива пойло подсовывать?
- Это вот это, что ли? - черт чуть согнулся вбок, выдвинул из-за кресла ящик, достал из него бутылку пива "Оболонь", клыком сковырнул с нее пробку и вылил содержимое бутылки в свою глотку. - Умеют делать, - сказал он после небольшой паузы, и расплылся в мерзкой улыбке.
- Это, это, - кивнул Вохинский, - договариваться будем, или как?
- Что значит - как? - нахмурился черт.
- А вот то и значит, - Вохинский резко дернул за нитку, от чего чертенок обиженно пискнул.
- Будем договариваться, - пробурчал черт, - президент "Оболони" меня заверил, что именно такого, как ты, ко мне и пришлет. Только вначале ты мне клоуном показался.
- Как - президент? - опешил Вохинский, - он - обещал?! Он знает, откуда пойло?!
- Ну, ну, - не кипятись, черт достал из ящика две бутылки, откупорил их клыком и одну протянул Вохинскому, - присядь вон туда, в угол, на камень, я тебе все объясню.
Вохинский взял бутылку пива "Оболонь", сделав глоток, убедился, что оно настоящее, сел на вырубленную в породе у стены скамью, и намотал на руку нитку так, чтобы чертенок сидел рядом с ним и не мог даже спрыгнуть. Впрочем, опасности Вохинский не чувствовал, наоборот, складывалось впечатление, что черту нужна от него помощь.
Пока старый черт рассказывал свою историю, в ящике осталось только три бутылки пива, Вохинский чувствовал, что слегка захмелел, и не знал, плакать или смеяться над историей старого черта. А история с чертом приключилась печальная. Почти пять столетий назад, какой-то лихой казак, кузнец и художник по имени Вакула, выпорол тогда еще молодого черта, трижды хлестнув его по спине хворостиной. Черта, за то, что он позволил человеку так себя унизить, изгнали из пекла и определили ему местом проживания эту пещеру. Вернуться в родное пекло можно было только после того, как черт точно также, трижды хлестнет хворостиной по спине человека, причем - любого. Но два условия не позволяли до сих пор этого сделать: во-первых, черт не имел права покидать Луну, во-вторых, человек должен был придти к нему сам! Когда компания "Оболонь" поставила на Луне купол жизни и открыла под ним дом отдыха, черт обрадовался: наконец-то здесь появились нормальные люди! До этого черт пытался решить свою проблему с военными, обосновавшимися на Луне первыми. Но с теми разговора никакого не получилось, а какой-то генерал, увидев черта, посчитал его лунатиком и решил непременно изловить и сделать экспонатом кунсткамеры. Пивовары - другое дело: добрые, мирные люди, установили на Луне не купол смерти, а купол жизни, и оставалось только дождаться, чтобы кто-нибудь из них пришел именно в его пещеру, а не в какую-нибудь из соседних, в которых сидят черти в человеческом обличии. Но никто не шел! Тогда черт научил приставленного к нему для обслуживания внучонка подменять фирменное пиво, которое привозят в дом отдыха. После второй подмены, черт явился в доме отдыха под куполом жизни перед президентом компании "Оболонь" и объяснил, что если он, президент, не придет к нему в пещеру, то левое пиво появится не только на Луне, но и на Земле, и в гораздо большем количестве. Президент, узнав, зачем это нужно, пообещал найти человека, который все уладит, и при этом никто не пострадает, а черт вернется в пекло. Вот таким человеком и оказался Вохинский. Закончив рассказывать, черт громко расхохотался и добавил:
- Не знаю, как ты будешь все улаживать, но, если бы не твой крестик и не петля на хвосте у моего внука, я бы тебя уже давно и с большим удовольствием выпорол! Я так понимаю, тебе немалые деньги заплатили!
- А где же твоя хворостина?! - в тон черту рассмеялся Вохинский.
- В углу целая вязанка, внучок постарался, - ответил черт, пристально глядя на Вохинского, пытаясь понять, что тот задумал.
Вохинский же ничего как раз и не задумывал: выход из несколько глупой и комичной ситуации был для него настолько очевиден, что он невольно улыбнулся.
- А если ты меня огреешь хворостиной, подделок под "Оболонь" больше не будет? - спросил он черта.
- Конечно! - ответил черт.
- Нигде и никогда?
- Ну-у-у, - задумчиво протянул черт, недоверчиво глядя на улыбающегося Вохинского, - нигде и никогда:
- Тащи свою хворостину! - махнул рукой Вохинский.
Черт хмыкнул, посадил кота на плечо, поднялся из кресла и, тяжело переваливаясь с боку на бок, направился в дальний угол пещеры.
- Пришла твоя очередь, - обернулся Вохинский к чертенку, - ты обещал, когда я тебя из кипящего котла выдернул, руку подать, спину подставить: ну, давай, подставляй свою спину!
Чертенок испуганно уставился на Вохинского и, икая, часто часто заморгал глазенками.
- А может, деньгами возьмешь? - жалобно спросил он.
- Полезай под куртку, если тебе твой хвост дорог! - Вохинский дернул за нитку, - и попробуй только пикнуть или обмочиться!
Куртка на Вохинском была не такая уж и широкая, чтобы в нее могли два человека уместиться, как об этом сказал подвозивший его из космопорта Витек, но распластавшегося под ней дрожащего всем телом чертенка заметно не было. Вохинский встал и спокойно подставил спину подошедшему с хворостиной черту. Трижды просвистела хворостина и чертенок, поскуливая, как побитая собачонка, выпал из-под куртки. Черт, свирепо осклабившись, смотрел на развернувшегося к нему Вохинского.
- Ты! - зарычал черт, приподняв руки и растопырив длинные крючковатые пальцы, словно готовясь схватить Вохинского за горло, - ты, пользуясь своей петлей, заставил моего внука: мне это не зачтут:
- Да нет, я его не заставлял, - спокойно сказал Вохинский, - он сам обещал мне при случае подставить спину, за то, что я не дал ему свариться в котле.
Черт вопросительно посмотрел на бесенка и тот, все еще морщась от боли, кивнул, подтвердив слова Вохинского.
- Если так, - черт немного успокоился и опустил руки, - сейчас проверим.
Щелкнув хвостом, как плеткой, черт исчез и тут же вновь появился; кот по-прежнему сидел у него на плече.
- Ну как, простили? - улыбаясь спросил Вохинский.
- Да! - довольно ощерился черт. - А президент в тебе, как я вижу, не ошибся: ты действительно все уладил, хоть ты и клоун!
- Теперь вместо тебя здесь твоему внуку жить?
- Это почему?! - удивился черт.
- Но ведь ты выпорол его, а не меня!
- Нет, выпорол я тебя! А он вернул тебе свой долг - это не унижение. Да он еще и маленький, неопытный, посидит два года в исправительном классе... сними-ка ты с него петлю!
- Как же! - усмехнулся Вохинский, - сниму, конечно, но не здесь! Пусть он меня сначала на Землю вернет, да не на ту поляну, где он бурду варил, а на пивзавод, в какой-нибудь цех.
- Гхм! - хмыкнул черт, - ладно, пусть будет так, а мне пора в пекло, соскучился я по нему:
- И кота с собой возьмешь?! Он-то тебе там зачем?
- Лысины таким, как ты пронырам, царапать, - недовольно пробурчал черт, снял кота с плеча, нежно прижал его к своей седой волосатой груди, щелкнул хвостом и исчез.
На Землю чертенок несся быстрее прежнего и вскоре Вохинский очутился в просторном полутемном зале с высокими потолками. Вдоль стены, окруженные легкими фермами и лестницами, стояли, словно гигантские сигары, шесть больших металлических баков.
- Где это мы? - спросил Вохинский.
- Это цех пивзавода, как ты и просил, здесь пиво дображивает, - ответил чертенок.
- А что это за трубки вверху у баков?
- Это водяные затворы. Ты что, не знаешь, как пиво делается?! - презрительно ухмыльнулся чертенок, почесывая спину.
- Ты не ехидничай, - Вохинский подошел к одному из баков и похлопал по нему рукой. - Для чего эти самые водяные затворы нужны?
- Чтобы газ из бака выходил, а воздух внутрь не попадал, - ответил чертенок.
- И что будет, если воздух внутрь попадет?
- Пиво испортится, - хихикнул чертенок, - давай сломаем!
- Молодец, догадливый! - похвалил Вохинский чертенка, - давай-ка вот у этого, - хлопнул он по баку, возле которого стоял, - нарушь герметичность соединения этого самого затвора.
Чертенок попросил отпустить подлиннее нитку, взобрался по ферме, как обезьяна, на верх бака и через минуту спустился.
- Готово! - довольно произнес он, потирая еще розовые детские ладошки.
- Тогда пошел вон! - сказал Вохинский и снял с хвоста чертенка петлю.
Чертенок тут же растаял в воздухе. Вохинский убрал крестик с ниткой в карман и впервые за все это время взглянул на часы: было всего-навсего два часа ночи, хотя ему казалось, что он провел с чертенком часов пять, и должно уже быть утро. В это время под потолком ярко вспыхнули лампы, навесная дверь на дальней стене медленно отъехала в сторону, и в цех вбежал человек в белом халате, за которым торопливо шел охранник в красивой ладноскроенной униформе.
Человеком в белом халате был дежурный диспетчер Никола Фурса. Красная лампочка на диспетчерском пульте замигала как раз в тот момент, когда он, уложив на усыпанную тмином горбушку черного хлеба толстый шмоть нежного белого сала, собирался отправить все это в рот и запить свежим, холодным, нефильтрованным пивом. Николе очень не хотелось прерывать свое любимое занятие, которому он с большим наслаждением предавался во время ночных дежурств. Однако лампочка продолжала мигать, показывая, что нарушена герметичность у одного из баков дображивания, а это означало, что пятьсот литров пива можно было утром сливать в канализацию, а вслед за пивом могли слить и его, Николу. Отложив горбушку с салом и бережно накрыв ее салфеткой, Никола поспешил в цех, надеясь, что это недоразумение и ничего серьезного не случилось.
Никола, входя в цех, был настроен решительно - он, все-таки инженер высшего класса, и с любой неисправностью может разобраться очень быстро - но, увидев возле баков человека в широкой, похожей на спецовку куртке, растерялся, даже немного испугался и отдал в мыслях должное охраннику, который обогнал его и закрыл от постороннего своей грудью.
Из-за спины охранника Никола видел, что человек в куртке, улыбаясь, приподнял руки, показывая, что в них ничего нет.
- Спокойно, ребята! - громко сказал стоящий возле баков дображивания тип, - моя фамилия Вохинский, я детектив и нахожусь здесь с разрешения и по заданию президента вашей компании. Прежде, чем мы начнем обмениваться любезностями, свяжитесь с ним.
Охранник обошел вокруг постороннего, внимательно его осмотрел и, очевидно не решившись пока обыскивать, пожав плечами, вопросительно посмотрел на дежурного диспетчера, ожидая от него дальнейших указаний. Ничего не понимая, и не соображая что вообще в таких случаях надо говорить или спрашивать, Никола торопливо достал из нагрудного кармана рубахи телефонную трубку и набрал номер начальника службы безопасности. К удивлению Николы, тот сразу же переключил его на президента компании, который, в свою очередь, приказал передать телефон не известно как очутившемуся в цехе детективу.
Никола, кашлянув для уверенности, сбросил с лица растерянность, заменив его серьезностью и строгостью, подошел к Вохинскому и отдал ему трубку. Напрягать слух, чтобы услышать, что будет говорить президент, Николе не пришлось: детектив не стал прижимать трубку к уху и держал ее так, что разговор был хорошо слышан.
- Как у вас дела, и что вы делаете в цехе? - послышался в трубке сонный голос президента.
- Я решил ваши проблемы, - ответил Вохинский.
- Каким образом? - спросил президент.
- У вас тут нарушена герметичность соединения водяного затвора с баком для брожения, от того пиво и портилось, - сказал Вохинский.
При этих словах Никола позеленел и хотел возразить, но не решился.
- Вы уверены, что это единственная причина? - спросил президент.
- Других уже нет, - ответил Вохинский.
- Каких других? - тут же переспросил президент, и добавил, - так они, все-таки были, другие причины?!
- О-о! - рассмеялся в трубку Вохинский, - Еще бы! Было целое море кризисов!
- Ясно, вы отлично поработали! - по ставшему громче голосу президента было понятно, что тот окончательно проснулся, - сейчас вас проводят в мой кабинет, располагайтесь в нем, как дома, я выезжаю, и передайте трубку дежурному диспетчеру.
- Я пива хочу! - улыбаясь, сказал Вохинский.
- Сколько угодно! - воскликнул президент, - если хотите, вас отведут в дегустационный зал! Передайте трубку.
Задрав подбородок, детектив гордо взглянул на смотрящего на него с нескрываемым интересом охранника, и протянул трубку Николе. Охранник повел Вохинского в дегустационный зал, а Никола, вспомнив о накрытой салфеткой горбушке с салом, тяжело вздохнул, и, недовольно ворча, поднялся по лестнице под потолок, к верху бака. Впрочем, уже через час, наложив на место соединения водяного затвора с баком временный шов из моментального герметика, Никола Фурса вернулся к усыпанной тмином горбушке черного хлеба с салом и к свежему, холодному, нефильтрованному пиву.
Уже утром во всеуслышанье было объявлено, что на киевском пивоваренном заводе "Оболонь" выявлена и устранена техническая неисправность, ставшая причиной появления в продаже некачественного пива. О том, что некачественное пиво появлялось только в двух ящиках, и никакой технической неисправностью нельзя объяснить столь странный факт, никто, кроме президента компании, финансового директора, начальника службы безопасности и Вохинского не знал, и потому миллионы любителей пива "Оболонь" вздохнули с облегчением.
А Вохинский в это время летел в своем корабле в лунный "Оболонь". Он сидел перед пультом управления в полудреме, закрыв глаза и скрестив руки на затылке, и думал о том, что наконец-то ему удастся нормально отдохнуть, что подаренный президентом компании месяц бесплатного пансионата в лунном доме отдыха неплохая прибавка к стотысячному гонорару. Еще он думал о том, что Вакула был не прав, что никого, даже черта, нельзя наказывать ни за что, а старый бес, насколько можно было судить из его рассказа, ничем перед Вакулой не провинился. И уж конечно можно было постараться, наказывая не унижать. Ведь не унизил же он, Вохинский, тех чертей на Кляфе в системе Проциона, а просто заставил их съесть весь тот навоз, который они подбросили в капустные качаны - а какое же это унижение: что принесли, то и забрали! Думал Вохинский и о том, что президент компании "Оболонь" большого ума человек и высокого профессионализма организатор. Ведь он мог послать в пещеру к старому черту на порку кого угодно, хоть того же начальника службы безопасности; запросто мог подставить любого из своих людей, однако не подставил, а не пожалел денег и нашел профессионала, то есть его, Вохинского, который такие проблемы решает. Собой Вохинский тоже был доволен - редко удается в его профессии закончить дело так, чтобы никто не пострадал, и при этом каждый остался при своих интересах. Вот здесь, правда, Вохинский ошибался! Но ему это простительно, ведь он, блаженствуя в предвкушении долгожданного отдыха и моря пива "Оболонь", ничего не знает о горе, постигшем Ольгу Сергеевну Соломку, которая сидит в это время на своей кухне и пьет утренний чай с соседкой тетей Фаей.
- Да, - вздыхает Ольга Сергеевна, - обиделся, наверное, на меня мой Сенечка, вот и сбежал.
- Разве ж ты ему чего плохого сделала? - спрашивает тетя Фая и шумно отхлебывает из большой чашки.
Ольга Сергеевна, смахнув слезу, рассказывает о том, что когда Сенечка прибился к ней на улице, он был еще совсем маленьким, худеньким. Рассказывает она и о том, что обогрев и откормив крошку, она, чтобы котик никогда не покинул ее из-за какой-нибудь облезлой дворовой кошки, снесла его в больницу, и там его кастрировали.
- Это ты зря! - качает головой тетя Фая, - мужиков, конечно, обогреть и прикормить завсегда можно и нужно, а вот того, что им от природы положено, женщин там, или пиво, у них отнимать нельзя - они от этого портятся, дичают. А что коты, что мужики - все они кобели! И никуда от этого не деться! Может и нам с тобой пива выпить?! - неожиданно предлагает тетя Фая, глядя на хорошо видный из окна большой рекламный щит пива "Оболонь".
Ольга Сергеевна в растерянности молча кивает; ей не хочется оставаться в квартире одной, без котика. Тетя Фая уходит к себе, быстро возвращается и ставит на стол четыре запотевшие темно-коричневые бутылки.
- Вот! - радостно говорит она, - прямо из холодильника, свежее, вчера купила. И сорт новый! Вишь, какое пиво наш "Оболонь" начал выпускать, "Лунное" называется!
Ольга Сергеевна вздохнула, хотела предложить хороший чай, но промолчала. А вскоре разговор становится веселым: тетя Фая перебирает всех своих мужиков, а Ольга Сергеевна смеется до слез, забыв о своей печали. Да и действительно, какие могут быть печали, когда есть с кем поговорить!!!
06.02.2004 г.