Жизнь – это возможность.
Воспользуется ли ею человек
или будет просто медленно умирать –
зависит только от него.
Бхагаван Шри Раджниш (Ошо)
Он влез-таки в гору, толстый нескладный мальчишка, мишень для всего двора и, пыхтя, взгромоздился на мерзлые, старенькие санки. Уф! Елки! Вот бы было здорово, чтобы горка была бесконечной спиралью, съезжая по которой, закручиваешь себя так, чтобы опять оказаться на вершине! Он тут же представил себе, каково это, лететь-лететь-лететь и – раз – оказаться опять на горе! Не пыжиться, не потеть, не падать под насмешками-подножками, а вмиг - опять готов к полёту! Он даже запрокинул от удовольствия лицо, и его конопатая физиономия расплылась в мечтательной улыбке. По серому предсумеречному небу нескончаемым потоком летели птицы. Как это он не услышал их раньше? Он всегда, все годы, сколько себя помнил, об эту пору наблюдал их бесконечные стаи, которые вдруг начинали виться над их пустырем между Волгой и микрорайоном и кричали пронзительно-тревожно и летели, летели, накручивая хаотичные круги над головами дворовой ребятни. И становилось тогда как-то особенно щемяще на душе. И возникало невозможное, непередаваемое чувство, будто это всё уже было в его жизни, но только не в этой, а в той, другой, в которой он уже однажды рождался, жил и умирал. И неистовое желание бежать куда-то, на ледовые торосы Волги, проваливаясь в трещины и полыньи охватывало его, и он едва сдерживался, чтобы не постичь последнюю ипостась человеческого существования. Потом, как обычно, собрав ежедневную порцию издёвок и тычков, он плелся домой, и обледеневшие варежки с трудом цепляли такую же обледеневшую веревку санок. Впереди маячили упреки от мамы за скверные оценки, игнорирование отцом, нескончаемые подай-принеси от старших братьев. Одним словом – ожидание. Ожидание сокровенного момента, когда все, наконец-то, улягутся, а он достанет свой потаённый ящик, в который еще в позапрошлом году сам врезал замок, и ключ от которого ежедневно перепрятывал. И в этом своём секретном ящике, откроет свою ещё более секретную тетрадь, в которой есть все, что нужно свободному человеку для счастья – советы как не заблудиться и выжить в лесу, способы оказания первой помощи, расписание электричек до Самары и рецепты приготовления на костре. Он станет перебирать, перечитывать и пополнять свою энциклопедию возможностей, которые он обязательно, во что бы то ни стало, реализует…
* * *
Она возвращалась с родителями из консерватории. Всю дорогу, пока министерская Волга неслась по крайнему левому ряду полупустого проспекта, а мама с папой обсуждали виртуозность пианиста и поразительную современность музыки Прокофьева, она мечтала только об одном – оказаться в кровати в тишине своей комнаты, вдали от какофонии звуков, вымученного сидения, умилённо-восхищенных лиц чужих, взрослых людей, которым нет дела до того, что все её сверстники сейчас гоняют по темнеющим улицам на великах и шепчутся о том, что доверяют лишь настоящим друзьям, которые тебя не осудят и не упрекнут, которые ловят жирных майских жуков, а на следующий день приносят их в школу в спичечных коробках и срывают уроки, и так уж растворяющиеся в аромате летних предвкушений... Наконец-то шофер открыл её дверцу и она, внутренне готовая ринуться стремглав, спокойно выходит из машины, благодарит-желает спокойной ночи и, как подобает дочке союзного министра, с чувством собственного достоинства идет домой, негромко беседуя с родителями… Закрыв за собой дверь, она вынимает из-за шкафа заветный блокнот, и продолжает свою повесть об удивительной девочке-подростке, умеющей летать и становиться невидимой, которая путешествует по всему свету, заводит друзей, пишет стихи и поёт рок-баллады. И то ли она сама, то ли её героиня раздвигают ограниченность оконного проёма и летят-летят сладкой горечью испуганного сердца в самую суть бесконечности…
* * *
Они все пребывали в состоянии шока. Первые от ужаса предстоящего мезальянса, вторые - от страха общения с людьми, которых раньше видели только по телевизору. А Он и Она от реализованной возможности. Возможности, которая столкнула их в лагере волонтеров среди бескрайней нищеты Африканского континента, на белоснежно-искрящемся солью, берегу небольшого озера Вугу, которое не отмечено ни на одной карте, и которое, видимо поэтому, населено удивительной розовости фламинго. Он и она ходили на то озеро бархатно-предзакатными часами недели две и каждый раз в краешек их поля зрения, покоренного восхитительной необычностью дивной стаи, попадал другой, такой же восторженно-внемлющий взгляд. И от этого взгляда сердце начинало так оглушительно биться, что фламинго подхватывались и взлетали, рассекая щемящую тревогу, вчерашнюю обыденность и страх розовыми крыльями возможности, и летели, летели, летели, увлекая пространство и время в захватывающую будущность…
* * *
Сегодня родился их третий ребенок, в третьей стране, в которой они спасают от исчезновения фламинго. Розовых птиц их реализованных возможностей. А Ошо они не читали и даже не знают о его существовании. Ошо читал автор, который в отличие от героев, по-прежнему, ищет свою возможность…
Посвящаю этот рассказ дочери
и всем подросткам, задумывающимся
о смысле и ценности жизни...