Сгоревшая веревочка

Николай Ганебных
История, которую я хочу рассказать, не может теперь случиться ни с одним человеком на свете. Потому что изменилась жизнь. История занимательная, но, пожалуй, не слишком веселая. Она произошла, когда я был еще маленьким, но я помню ее во всех подробностях.
Дело было ноябрьским холодным утром. Проснулся я от запаха керосина. Я в доме один. В доме никого нет. В углу комнаты стоит жестяный бидончик, в котором держат керосин, и возле него керосиновая лужа. Сильно пахнет.

Чтобы история была понятна, надо рассказать вот о чем. У нас в поселке еще в начале пятидесятых годов не было электричества. Керосин зато был в каждом доме. Вечерами зажигали керосиновую лампу, она обычно коптила, но давала немного света. Запах керосина, керосиновой гари долго преследовал меня.

Так вот, на полу стоит бидончик. Он устроен по-особому. Сделан он из большой жестяной консервной банки, которая сверху закачивается конусом с тонкой и длинной трубкой. Представьте себе стакан, закрытый воронкой, и вы поймете, о чем идет речь. Обратите внимание на эту трубку.

На столе хлеб и молоко. Оказалось, бабушка утром, пока еще спал, сделала необходимые покупки и ушла по каким-то делам. Среди всех других необходимых вещей купила она и керосин и оставила его стоять на полу. Значит, скоро вернется.
Я съедаю завтрак. Выйти из дома я не могу, дом на ключе, чтобы кто посторонний не зашел. Пойти в сени нельзя, холодно. От запаха керосина сильно болит голова. Но я все-таки одеваюсь кое-как и выбираюсь в сени.

Через полчаса возвращается бабушка.
- Ты что здесь?
- Керосин.
- Что, керосин? Пролил? – испуганно вскрикивает она, и, хлопнув себя руками по бокам, заполошно устремляется в дом.
- Все ясно, пролил!
И вправду, возле банки стоит лужа. Она стала, пожалуй, еще больше, чем была.
- Как ты его?
- Не трогал я бидон! Я бы все на пол вылил, если бы бидон перевернул. Смотри, он полный!
В самом деле, бидон полон. Но это бабушку не останавливает Бабушкина веревка идет в ход. Болит голова, болит теперь и еще сзади.
- Не трогал я его, - хнычу я.
Бабка уже затерла керосин тряпкой, выбросила тряпку во двор, и вернулась с новой мыслью.
- Сплеснул, да еще туда воды налил! В трубке керосина до половины было, а тут полная. – возмущается она. Достает из шкафа трехлитровую стеклянную банку и выливает керосин туда, - вот смотри, внизу вода будет. Потом смотрит с недоумением: воды нет.
- Ничего, - говорит она: - отстоится. Зачем ты воду-то лил, окаянный?
Когда мать приходит с работы, керосин возвращается обратно в жестяную банку. Немного керосина остается на дне стеклянной трехлитровки. Бабушка смотрит, нюхает: это керосин, а не вода. «Непонятно, непонятно»,- говорит она и снова смотрит на меня. Этот небольшой остаток бабушка выливает в лампу. Долгожданной воды так и не появилось. Едким запахом керосина пропитался весь дом. Приходится дом проветривать. К вечеру затопили печь, чтоб стало теплее.
В середине дня из школы вернулся брат двоюродный брат-пятиклассник, я рассказал ему обо всем. Он незаметно взял злополучную веревку, свернул ее колечком, завернул в газетку и бросил в печь.
И вот, когда бабушка печь затопила, веревочка сгорела навек. Новую так и не завели.

Это происшествие долго оставалось непонятным. И только в седьмом классе пришло озарение. «Все тела при нагревании расширяются. Особенно сильно расширяются газы и жидкости», - услышал я на уроке физики. Когда учительница сказала, что самый большой коэффициент объемного расширения у керосина, меня осенило: злую шутку над нами сыграл холод. Бабушка купила слишком холодный керосин, и купила его точно по мерке. Под завязку. В банку входило три литра. И он нагрелся в комнате. Вот и все.