Почему я решил опубликовать это письмо? Потому что оно не столько обо мне, сколько о жизни в ту эпоху, о которой многие сегодняшние граждане знают больше по книгам, по рассказам старших и по фильмам.
Здравствуйте, Маргарита Сергеевна!
Спасибо за письмо. Жаль, что закрыли наше «Граждановедение». Надо стучаться во все двери, во все ворота! Но я понимаю, что для Вас этот камень слишком тяжёл. Вы и так для образования сделали больше многих других. В «Учительской газете» на последних страницах мне пришлось читать прокоммунистические статьи. Может, и мои туда можно «втиснуть»? Для равновесия. Пусть «инженеры детских душ» возражают, возмущаются. Или одобряют, приветствуют. Сколько можно питаться одним «коммунистическим мармеладом»!
Коммунисты загубили жизнь миллионов наших граждан, уничтожили целые классы и государства. Наши личные страдания – мелочь в сравнении с мировым «убытком». Да, народ наш пока не понял, кого вскормил, кого так крепко полюбил. Но время придёт, когда всё будет расставлено по своим местам. Работать надо всем нам, очень много работать. Поднимать престиж свободы и рассказывать молодому поколению, из каких «переделок» мы вышли. «УГ» уходит от этих проблем. Не хочу её осуждать, потому что не знаю всех тонкостей дела.
Вступить в «ряды» меня агитировала парторг, учительница по русскому языку и литературе, она же – завуч по внеклассной работе. Я прикинулся дурачком: «Я не созрел», «Я люблю выпить», «Я морально неустойчив» и т.д. Как-то сходило с рук. А директор, бывший секретарь горкома по идеологии и, как мне после стало известно, – резидент известной структуры, нутром чуял, что я не их круга человек, что я человек ненадёжный. Кстати сказать, директора школ тогда, как правило, были тайными работниками органов, и меня, когда я работал в деревне директором семилетней школы, к сотрудничеству пытались привлечь; я их страшно боялся, но вырваться из их лап, слава Богу, у меня мужества хватило.
За долгие годы «благодетелям» удалось сформировать армию робких и преданных учителей. Отбор шёл через комсомол, через институт. Проверяли каждого, но допускали иногда «просмотр». (В политике они «просмотрели» Горбачёва, Яковлева и Ельцина.) Люди думающие встречались не столь часто; с некоторыми из них я вёл «задушевные» беседы, но слишком откровенно не высказывался: опасно. В Первой школе работал завучем Натан Вульфович Марьяхин (Царство ему Небесное!), которого я не раз шокировал своими суждениями. Он меня не выдал, хотя и был членом известной «партии». Как-то ко Дню учителя на школьной сцене мы поставили отрывок из пьесы Тренёва «Любовь Яровая». Мне досталась роль белогвардейского офицера, мужа этой самой Любови – злейшего врага большевиков. Никому и в голову не пришло, что я до некоторой степени играл самого себя.
Что было дальше? В 1967 году меня оперировали по поводу туберкулёза. Год – на второй группе и на нищенской пенсии. С устройством на работу возникли проблемы, впрочем, предложили место завхоза в роддоме. Далее – вечерняя школа (директор санэпидстанции рискнул выдать мне справку, что я безопасен). Снова – Первая. В 1974 году построили Третью школу, куда я и попросился: недалеко квартира. Перевёл сюда и сына во второй класс (дочь на два года моложе его). И здесь я доверял набожному завучу, беспартийному; он работает и сейчас, хотя ему за 60; но сегодняшние его суждения говорят о том, что он был и остался сторонником тоталитарной власти. Надеюсь, что он на меня не доносил.
Ситуация в стране не имела просвета. Режим вёл себя нагло. А жить хотелось: семья, двое милых деток. Жить всегда лучше, чем лежать в земле. Быть до конца искренним позволяла только бумага. Я писал и складывал написанное в стол и шкаф, ни на что не надеясь. Политзанятия, на которых учителя читали вырезки из газет, наводили страшную скуку. И однажды я предложил вместо выслушивания пустых бормотаний изучать педагогику. Согласились. (Сначала я предложил вместо политзанятий проводить для учителей уроки английского языка, но парторг на меня косо посмотрела.) Доклады мне пришлось читать самому. Я говорил об Ушинском, о Макаренко, Сухомлинском, Корчаке и т.д. и рос как человек, как учитель. Основательное изучение трудов великих педагогов привело меня к мысли: мы, учителя, – страшные недоучки. Цитаты из Корчака возмутили кое-кого, тех, кто некоторые высказывания великого польского педагога принял на свой счёт. Например, вот это: «Ребёнок не глуп; дураков среди детей не больше, чем среди взрослых… В изумлении останавливается подчас разумный ребёнок перед агрессией седовласой глупости»…«Зачем нам это надо!» – услышал я вместо благодарности. Я взмутил болото, в которое в течение многих лет ничто не вливалось и из которого ничто не вытекало.
Иногда, отчаявшись, посылал заметки в «УГ». Но что это была за газета, Вы сами знаете! И тут послал статью в «Советскую Россию» – «Шила в мешке не утаишь», рассказал о примитивнейшей педагогике в примитивнейшей советской школе, претендовавшей на учебное заведение – Образцовое. О том, как наше руководство устраивало моральные порки для «изгоев» на педсоветах («малых педсоветах») с вызовом родителей и было уверено, что это и есть настоящая педагогика. Глупость и самодовольство мне были невыносимы. (Если глупец осознал свою глупость, его ещё можно простить.) Прошло время – и вот звонят из Москвы, из газеты: «Мы опубликуем Вашу статью. А Вы не боитесь?» Боялся я их, конечно, но отступать было некуда, тем более что сам ввязался в драку. Тем более что политических вопросов я не затрагивал. В статье была чистая правда. – «Не боюсь, – ответил я, – публикуйте». Статью сократили изрядно, подчистили, но и в таком виде она произвела эффект. Эффект мёртвого молчания. Школьная власть и её прислужники положили камень за пазуху и ждали случая…
С моими коллегами у меня всегда были добрые отношения. С начальством – корректные. Но ведь когда-нибудь я должен был высказаться по самому большому счёту!
Уважаемая Маргарита Сергеевна! При Советах в течение десяти лет я вёл переписку с моими друзьями и пришёл к выводу, что эпистолярный способ выражения мысли даёт возможность высказаться искренне и глубоко. И ещё тонкость: когда пишешь о себе другому, начинаешь себя лучше понимать, понимать, праведно ли ты жил, каких ошибок наделал и т.д.. Впрочем, выбора-то у меня не было. Найдёте необходимым – пишите. Всего Вам доброго, Маргарита Сергеевна! Будем жить, раз мы заброшены в этот мир.
Корягин Сергей Осипович. 26 июля 2007 года