Чем больше дней оставалось за его спиной, тем более он понимал мотивы своей души покончившей с собственной смертью и переместившейся из мира вечной свободы во временный контейнер плоти.
Его душа устала от свободы, как души других устают от одиночества.
Ей хотелось тюрьмы и решеток.
И вот она уже в сидит в камере груди за решеткой рёбер.
По меркам замогильного мира подобный проступок грехом не считался.
Администрация Мироздания смотрела на такие взбрыки сквозь пальцы: мало ли самовоскрешенцев болтается в Космосе?
Ведь некоторые души постоянно убивают(рождаются) себя, без конца меняя прописку носятся между мирами в болезненной дромомании, оставляя после себя слезы не успевающих их оплакивать "родственников", да бесконечные ряды могил, в которых гниют их взятые напрокат оболочки.
Создается реальная угроза изменения ландшафта планеты Земля и превращение ее в одно сплошное кладбище.
Приходится кое-как корректировать всё это безобразие землетрясениями, да наводнениями с эпидемиями.
Вообщем, работы у Бога много, но он нас любит. Это очевидно.
Его же душа была адски терпелива и, пожалуй, трудно было себе представить нечто, что могло бы ее побудить "наложить на себя руки".
Единственное, что его раздражало в ней - она не помнила ни одной из своих многочисленных реинкарнаций, но догадывалась, что все они были трагическими.
Он упрекал ее в том, что она настойчиво искала нечто родственное себе в пространстве.
Однако жалел её той разновидностью жалости с какой обычно смотрят на душевно больных и искренне восхищался непотопляемостью ее надежд.
Ведь он сам совершенно определенно знал, что всякое слияние временно и каждая душа - это отдельная вселенная, чуждая всякой иной душе.
Но однажды он увидел на горизонте сложный и заманчивый мираж, поразивший его своей близостью и запредельным обаянием, отвечавшим каким-то темным и потаенным глубинам в нем самом настолько, что это могло быть либо благодатью и чудом, либо вызовом и издевательством.
Несмотря на значительную удаленность, чарующая картина околдовала не только его душу, но и разум его, неожиданно легко пленился этой абсолютно неподобающей для данных мест дерзкой красотой.
День за днем он проживал теперь, лелея веру в то, что это прекрасное видение не силки расставленные феей Фата-Морганой, а откровение, явившееся ему, подобно тем, каковые представали взорам некоторых христианских святых, удалявшимся на сбор фиников в пустыню.
Ведя там задушевные философские беседы с дикими зверьми и просматривая видеотеку собственных галлюцинаций, они всё же возвращались назад, в лоно цивилизации, чтобы примерить лавровые венки, рисануться потрясающими успехами в опыте самоистязания и войти в зал славы великомучеников.
Парни определенно знали, что делали: глупо себя мучить, если это даже некому оценить.
Он принял героическое решение двинуться в путь, руководствуясь абсолютно иными соображениями.
И бредя по пыльным дорогам, не обращая внимание на стоптаннную обувь и сочившуюся сукровицу из треснувших, сбитых пяток, он не сводил взора с блаженного лика на горизонте, обещавшего ему нектар понимания и амброзию забытья.
Случалось, он падал.
Поднимался, отирая грязь с лица.
Порою, полз.
Шагал, увязая по колено в снегу.
Плыл, взгромоздив на спину своё Одиночество.
Но неуклонно двигался вперед, не обращая внимания ни на зной, ни на стужу.
Разумеется, видение лицезрел только он.
И это был его личный Эверест, только он располагался не по вертикали, а по горизонтали.
Хотя, кислородное голодание настигало его и на плоскогорьях.
Так как тот газ, которым довольствовались многие, совершенно не подходил ему для дыхания.
Его Одиночество, которое в иные времена мрачным полотнищем развевалось позади него, словно знамя некой темной страны, постепенно истончилось и утончилось так, что вскоре стало напоминать набедренную повязку.
Когда волосы его поредели, а мышцы почти одрябли, он неожиданно уперся головой в горизонт.
Сообразив, что нашел то, чего не мог найти до сих пор никто, он даже уселся на земь от неожиданности.
Подумать только - он пришел на Край Света!
Но вскоре радость сменилась отчаянием.
Он понял, что то великолепное видение, к которому он так настойчиво стремился, преодолев такое огромное расстояние, безвозвратно растаяло.
Отнюдь не зря, в одном из снов, кто-то в черном и с хвостом, доверительно нашептывал, что на деле этот прелестный лик является ни чем иным, как искаженным в пространстве кукишем.
Кукишем Господа.
Да, этот внезапно затвердевший горизонт, превратившись в пропахшую мочой стену с циничным граффити в центре, и был той знаменитой дулей Иеговы, которую первыми имели возможность как следует рассмотреть еще Адам с Евой, и которая так обидела Каина.
Однако, вспомнив о Фата-Моргане, без волшебства каковой, этот милый фокус был просто невозможен, он лишь тихо рассмеялся и, оценив шутку по достоинству, сорвал набедренную повязку своего Одиночества.
Одиночество упало к его ногам замертво.
Вероятно, путь к фиге, принятой им за цель своей жизни, убил его Одиночество, если, конечно, оно не притворялось.
И его лицо осветилось скорбной улыбкой нежности.
А в прозревших глазах заблистала вся горькая радость счастья, почти неотличимого от отчаяния.
27.01.2010г.