Я плакал. Беззвучно, горько, обречённо… Как больной котёнок, как целая тысяча беспомощных больных котят. Перед глазами моими стояла лишь сплошная красная пелена, а слёзы медленно стекали по щекам и капали прямо на сандалики. Было страшно, сыро и неуютно. И я был совсем один. Один-одинёшенек посреди сложенной вокруг меня сторожевой башни. Башни, построенной детьми.
Я был злой король, но верноподданные сразу же позабыли про дисциплину, как только воспитательница позвала всех кушать. Красные, синие, зелёные кубики – продолговатые и деревянные - окружали меня со всех сторон, а в просветы между цветными кирпичиками я с чёрной завистью наблюдал, как «велные слуги» аппетитно поедали мусс и пили компот с яблоками. И мне так сильно захотелось компотика тоже, знали бы вы, как… Но ведь всё-таки я был король, и королевская гордость не позволяла звать кого-нибудь на помощь, а рушить башню мне было жалко, очень жалко, даже совсем невозможно. Ещё бы, это же был мой первый собственный дворец!
Потом пришла белая, пушистая, как облачко, медсестра Василиса и куда-то увела наших девчонок, а мальчики шустренько переобулись в «чешки» и весело поскакали вслед за лысым дядей Колей в актовый зал. Свита окончательно бросила своего Господина, предала и нарушила присягу. Это стало самой последней каплей – чаша моих скорбей переполнилась, и я зарыдал в голос…
***
- Ой, кузнечик ты мой миленький! Шо жа ты тут делаишь? Один… М-м? – это наша добрая нянечка неожиданно пришла мне на выручку.
- А-а-а-а-а! – ещё громче заорал я. - А-а-а-а-а!
Мне вдруг стало так жалко себя, так жалко…
Тётя Зоя склонилась над башней и протянула ко мне свои красные, мягкие, пахнущие крахмальными простынями руки:
- Иди ко мне, маленькый…
- Я…я не маинький… А-а-а-а-а…. Я кололь!
- Король, король, конечно король, а как же… Ну, поди-ка сюды, прынц ты мой датский! – нянечка ухватила меня подмышки, аккуратно вытянула из башни и крепко прижала к своей необъятной тёплой груди, поглаживая ладонью по волосам. – Не плачь, королевич, пойдём, я тебя компотом накормлю.
***
В каптёрке у тёти Зои было всё. Здесь сконцентрировались, пожалуй, все сокровища окружающего мира. Там были: и забавные кроличьи ушки, пошитые нянечкой вручную из списанных наволочек, разложенные потом аккуратными стопочками по полочкам, и платьица «снежинок», отдыхающие до поры до времени на плечиках в углу, и машинки с переломанными колёсами, плюшевые мишки со вновь пришитыми глазами-пуговицами, нагие куклы. Ещё там ютился у шкафа маленький треногий столик. А ещё там стояли два стула и чайник с компотом. И ещё… ещё там был Юра!
Юра уже с полгода как первоклассник - матёрый, искушённый, мудрый. Взрослый! Самый настоящий мужчина. Имя своё он получил в честь знаменитого тёзки – космонавта Гагарина, потому что явился на свет аккурат в тот самый день, когда космос навсегда перестал быть необитаемым. После окончания занятий Юра обычно приходил на работу к маме, и та кормила его отборнейшими остатками с нашего общего стола.
Жили они тогда совсем небогато, все из персонала об этом прекрасно знали, поэтому никто и никогда не попрекал тётю Зою за сына, тем более что мальчишка помогал ей прибираться в группе, да и вообще охотно всем всегда помогал…
***
Тётя Зоя взяла в руки швабру и удалилась восвояси – по своим делам, оставив меня в подсобке на попечении Юры. Тот щедро налил мне компота из чайника, по-приятельски похлопал меня по плечу, а потом ложкой выловил половинку варёного яблока и весело плюхнул мне его в стакан:
- Ну чо, жахнем по сто, бродяга?! – глаза его улыбались, как у Радж Капура.
- А мозно я сначава ябвочко захну? – уж очень мне понравилось это новое словечко: «захну, за-за-хну, хну-за-хну, за-за…»
- А то, деревня! Жуй, давай, за всё уплочено!
Пока я жадно «захал» вожделенное яблочко, Юра достал из своего ранца чистый лист бумаги и коротенький огрызочек химического карандаша. Густо-густо наслюнявил грифель и, пыхтя, начал выводить на листе какие-то буквы. Я с интересом поглядывал поверх его тощенького локотка. Наконец, он закончил:
- Ну что, малявка, читать умеешь?
- Умею. «Мясо», «хлеб» – умею… «гастлоном…»
Я учился читать по магазинным вывескам, пока мама возила меня в садик через весь город в трамвае. Тренировался каждое утро и каждый вечер – уж очень мне хотелось поскорее стать взрослым. Я мог даже прочитать «Аптека» и «Центральный вокзал», а дома нашёл книжку с картинками, в одном месте там была нарисована голая тётя и написано «Даная». Я рассказал об этом Юре.
- Хм… - сказал Юра и о чём-то призадумался, а потом показал мне свой труд. – На, смотри!
«Пусть всигда будит сонце, пусть всигда будит мир!»
Под этими мудрыми и такими необычайно правильными словами искусною Юриною рукою было дорисовано синее солнце: синее-пресинее, самое настоящее мужское солнце, как наколка на предплечье моего нового папы-моряка. Синее!
Сначала я обмер в восхищении, потом пустил слюну до самого пола и с обожанием поглядел на Юру. Где-то в глубине своей души я отчётливо ощущал, что передо мной сейчас приоткрылся (лишь самую чуточку приоткрылся) истинный мир – мир больших взрослых людей!
- Слышишь, друг?
«Длуг? Длуг? Неузели, он назвал меня длугом?»: я просто ошалел вначале от неожиданности и даже немножечко «поплыл» куда-то в сторону, и всё из-за оказанного мне Юрой высшего доверия, ещё бы: «Длуг!»
- Слышишь, друг? А ты можешь мне эту книжечку принести?
- Какую есё книзетьку?
- Ну, эту – с тёткой…
- Я…я… мне…
- Мамы, что ли, боишься? Ерунда! Ну, возьмёшь с собой завтра, куда-нибудь в штаны спрячешь!
- Холосо, длуг, я поплобую!
- Попробуй, попробуй, дружище. А я тайну тебе за это скажу! Хочешь?
- Тайну?
- Ага-ага! Стр-р-р-р-раш-ш-ш-шную! – Юра самым невероятным образом закатил глаза, оглянулся, затем приложил губы к моему уху и зашептал с придыханием. – Ты знаеш-ш-ш-шь, зачем девчонок к до-о-о-октору во-о-о-одят?
- Нет…- я не на шутку испугался и задрожал.
- Им там письки зелёнкой мажут! - я затрясся ещё сильнее, прикрыл ладонями ушки, сжался в комочек, а Юра всё продолжал, но уже гораздо громче: - А знаеш-ш-шь почему?
- Не-е-т…
- У них оттудова кровь идёт!
***
Эта новость действительно произвела на меня самое сильное впечатление. Я на минуту растерялся, и чуть было не заревел опять. Почему-то сразу же захотелось в туалет. Так страшно мне не было даже тогда, когда я поджёг в шкафу мамины кальки...
О! Это было совсем недавно. Как-то раз родителей не было дома, меня оставили одного, и я, воспользовавшись удачным стечением обстоятельств, решил проверить, как горит красивая прозрачная бумага, скрученная мамой в тонкий рулончик... Помню, что насквозь описал свои штанишки из-за охватившего меня дикого ужаса, пока стремглав бежал на кухню за графином, чтобы потушить вдруг вспыхнувшее пламя.
Сейчас всё было немного по-другому, иначе.
Во-первых, мамочка, шкаф, калька – ведь всё это был мой собственный мир, родной, привычный. А тут… Девчонки, доктор, кровь оттудова – тайна, тайна о которой я до сих пор даже не догадывался, тайна совершенно чуждой мне пока, абсолютно непонятной и странной вселенной.
Во-вторых, если разгоревшуюся огнём кальку мне всё же удалось в итоге как-то затушить кипячёной водой, то вот чем теперь заглушить ту неожиданную сильнейшую боль, которую принесло мне это новое, взрослое - неприличное знание: девочки, оказывается, совсем-совсем другие, они – не мальчики!!!
Что ж, получается, и Оленька тоже нет?!
О, боженьки, как же это на самом деле страшно - быть большим и знать всё…
http://baramunda.110mb.com