Знакомая непредусмотрительно и дерзко вторглась в наше невенчанное спокойствие первого года просьбой поухаживать за попугаем, пока она отдохнет в Турции. Дорогой амазон, то есть само его наличие у знакомой, удивил невыгодностью капиталовложения и опосредованно вызвал размышление, касательно того, насколько быстро русские люди забыли о жутких размахах истребления православных теми турками, потомков которых они сейчас обогащают в погоне за корявыми понтами. Такой вот стимулирующий эрудицию попугай в конической клетке с толстенными прутьями. Говорящий молчун, капитально дурной, судя по взгляду. Но пусть, знакомая все-таки, смирились мы с Багирой, покажем заодно внушительного экзота Восточному человечку, гостившему летом у бабушки. Но непредполагаемо ничуть, экзота постигла участь, непостижимая за трое суток до его появления.
Жертва наива, я выпустил издающего хриплые вопли сатира попку, то есть не попку даже, а толстую попу, полетать по закрытой комнате. Странно отнесясь к свободе, гиацинтовый ара упоенно гадил в полете и не в полете, присаживаясь Пифией-прорицательницей на шкафу, как над расселиной скалы. Упившись утреннего «молока» из августовской дикой конопли, я запоздало прекращал безобразие и кощунство, очутившись в параллельном измерении в шкуре библейского зверолова Нимрода. И я понимал, что я охотник, сильный, ловкий и удачливый. Но «маняга» лишала концентрации, подпитывая загон. Загон ликвидировал внимание, а заодно и ту часть памяти, что предшествовала появлению экзота на полу с растоптанной головой. «Неаккуратно я что-то… Нимрод, бля, не тем будь помянут», - только и мог подумать я. Собрав покомпактней жертву толи в корне неосмысляемой свободы, толи крепкой концентрации напитка и определенно несчастного случая, бережно завернув тушку в дюжину газет, я оперативно выбрался из дома. Место сокрытия определил не второпях в гигантской могиле-котловане стройки за полчаса пути и две поминальных «девятки». Сказалась застарелая привычка хорошо прятать улики. Когда Багира не сразу заметила отсутствие птицы, меня дома не было. Балкон остался открытым, наводящим на размышления. Вечером мы долго думали, куда делась птица. С чисто женской легкостью Багира переложила гипотетическую вину исчезновения на меня, что я не закрыл балкой и птица улетела, самоуправно выбравшись из клетки. Это был лучший вариант, нежели нелепая зверобезобразная смерть. Тем паче, упоминать о «маняге» было опасно. Следующую неделю мы объезжали зоомагазины и обзванивали торгующих через газеты птицелюбов. Похожий попугай нашелся только в воскресение Преображения и Спаса на Птичьем рынке, но за него заломили столько, что впору в банке кредитоваться под залог родительского жилья. Вопрос повис и мы нервно ожидали возвращения хозяйки.
Но она не вернулась. Разбился самолет. Показывали даже в московских новостях. И в потрясенном состоянии я думал, что никогда бы не доверил свое животное чужим людям и что правильно делаю, никогда не летая на самолетах. Багира ходила на похороны. Среди всеобщего плача никто о попугае не вспомнил, да и обосновать по этому поводу теперь можно было все, что угодно. Кстати, мысль о колдовской краже жизни первой пришла Багире. Я же это эзотерическое направление не разрабатывал, несмотря на вопиющую развитость. Так что ничего не оставалось, как успокоить жену спиритуальным аргументом, что погибли они не в один день и неизвестно, погиб ли попугай вообще, ведь мир не без добрых и ловких людей. Постепенно пугающая мысль о взаимопроникновении форм смерти утратила значение, но не забылась.