Боже, как больно резанул по глазам солнечный свет! Я застонал и зажмурился, не в силах смотреть.
- Ну, это уж ни в какие ворота не лезет, Наркрот, - услышал я возмущённый голос Холмса. – В таких условиях самых жестоких убийц не содержат.
- Да, это моё упущение, - привычно сквозь зубы и без каких-либо точек-запятых откликнулся Наркрот. – У меня было много дел, и я не проследил лично, а на здешнего смотрителя, оказывается, нельзя надеяться. Приношу свои извинения, мистер Уотсон.
Я никак не реагировал на это – я был слишком измучен и по-прежнему ровно ничего не понимал. Единственное, что мне удалось к тому времени, так это настолько проморгаться, чтобы видеть. Судя по положению солнца, я просидел в заключении больше суток – дело шло к полудню. Холмс тоже едва ли наслаждался эти сутки жизнью – вид у него был усталый и помятый, словно он где-то спал в одежде или ползал животом по земле – второе, зная образ его жизни, вероятнее. Побриться он, правда, успел, но или не слишком аккуратно, или уже давно.
- Я могу его забрать? – спросил он у Наркрота, имея в виду меня, и Наркрот махнул рукой, разрешая.
- Идёмте, Уотсон, - Холмс взял меня под руку, увлекая за собой. – Я думаю, нам предстоит крупный разговор, и очень уж сильно откладывать его нельзя, но вы, по-моему, на ногах не держитесь, а?
- Не держусь, - тупо подтвердил я. – Мне только показалось, или я, действительно, просидел там больше суток?
- Тридцать часов для ровного счёта. Наркрот согласился выпустить вас под моё поручительство – он, правда, буквоед, но, к счастью, относится ко мне с неподдельным уважением, не то бы не согласился.
- Понимаю. Я очень вам благодарен за полезные связи и их инициацию в нужный момент. А что я сделал?
- Убили полковника Шеппарда.
- Да? А зачем?
Холмс оценивающе посмотрел на меня и отцепил с пояса привычную, как он сам, фляжку:
- Может, глотнёте коньяку?
- Лучше воды. А то говорить трудно.
Его взгляд сделался обеспокоенным:
- Вам там не давали пить? Совсем? Все тридцать часов и в такую жару?
Я пожал плечами:
- Может, и дали бы, если бы я попросил. Да, и если бы кто-то мог меня слышать.
- Ладно, - угрожающе пообещал Холмс, - об этом с Наркротом будет разговор особый. А пока зайдёмте сюда – это ближе, чем Сэмплиер - холл.
Мы оказались во второсортном деревенском трактире – том самом, полагаю, где произошла история с Перлинсом и осиновым колом. Несколько потрёпанного вида личностей пили пиво, но, в общем и целом, в зале было пустовато. Хозяин в несвежем переднике поинтересовался, что нам угодно: пиво, бренди, виски или что-то ещё?
- Чаю с лимоном, - заказал Холмс. – И что-нибудь пожевать, только не отравите, Хоб. На худой конец сойдёт и хлеб с маслом.
Хозяин сделал оскорблённую физиономию, но принёс, действительно, только булочки и рогалики, разделяя, по-видимому, в отношении другой пищи опасения Холмса.
Я залпом выхлебнул чай, только раздразнив жажду. Холмс пододвинул мне свой стакан, а хозяину велел:
- Повторите. И ещё пива с анчоусами – мы, пожалуй, задержимся, раз у вас здесь сегодня спокойно… Ну что, Уотсон, вы немного пришли в себя? Ешьте булку – она вполне свежая – даже допускаю, что сегодняшняя. Вот вам масло, повидло. Ешьте.
Я не заставил себя упрашивать. Холмс к еде не притронулся – только смотрел на меня испытующе, словно ставил какой-то сложный эксперимент
- Изучаете работу верхних отделов пищеварительной системы человека? – не выдержал я.
- Вы во многом сами виноваты, – немного помолчав, сказал он.
Всё-таки, я, видимо, не совсем пришёл в себя – слова Холмса всколыхнули в моей душе настоящую бурю. Я не то, что вскочил – я буквально взвился из-за стола и, ударив по столешнице сразу обеими ладонями, страшно заорал, перемежая упрёки ругательствами. Общий смысл тех и других сводился к тому, что как полиция, так и сам Холмс, готовы повесить, четвертовать, колесовать любого человека просто потому, что им не понравилось выражение его лица, и даже если несчастный чудом избежит верёвки, то всё равно он в итоге во всём окажется «сам виноват».
Холмс невозмутимо выслушал весь мой монолог, кивнул и кротко попросил меня для начала сесть и успокоиться. Тяжело дыша, я сел.
Принесли пива с замученными кильками, которые хозяин традиционно выдавал здесь за анчоусы. Холмс ухватил одну из них за хвост и, держа на весу, без выражения – от Наркрота научился, что ли – начал говорить:
- Вчера в половине четвёртого утра антиквар Перлинс обнаружил в придорожной канаве возле усадьбы Сэмплиера труп полковника Шеппарда, убитого выстрелом в затылок из армейского револьвера системы «смит-и-вессон». А также мужской шерстяной костюм светло-коричневого цвета с несомненными следами крови, опознанный мистером Дегаром и вдовой Лонгли, как принадлежащий приехавшему в Сэмплиер лондонцу доктору Уотсону. Они двое видели его в этом пиджаке вместе с мистером Лонгли в Фулворте, а между тем, со слов самого доктора Уотсона, в Фулворте он не был. С Лонгли же повстречался в поезде двенадцатого числа ещё до остановки в Фулворте. А у Лонгли в кармане обнаружен купон из ювелирного магазина от одиннадцатого числа. Что свидетельствует о том, что вышеозначенный Лонгли был в Фулворте уже в шесть часов пополудни – времени закрытия магазина – тогда как поезд приходит на станцию Фулворт лишь в два часа пополуночи двенадцатого числа. Вы следите за моей мыслью, Уотсон?
- Да, - сказал я хмуро.
- Отсюда вопрос, - Холмс положил кильку в рот и, аккуратно прожевав, спросил внезапно и резко, как бичом щёлкнул. – Зачем соврали, невинный агнец?
С глухим стоном я опустил лицо в ладони. Ни за что бы ни подумал, что вокруг моей маленькой лжи заплетётся такой чудовищный клубок. И что говорить теперь? Поверит ли Холмс в истину ещё более невероятную, чем любая ложь?
- Я, действительно, соврал, - наконец, через силу проговорил я.
- Конечно, соврали – об этом даже вопроса не стоит, - Холмс сунул в рот другую кильку. – Зачем соврали, я вас спрашиваю?
- Да не хотелось выглядеть идиотом перед любимой девушкой – вот и всё. Я сошёл двенадцатого в Фулворте и пересел в дилижанс двенадцатого в Фулворте, а в себя пришёл тринадцатого на дороге носом вниз, грязный, больной и обобранный. И, убей меня гром небесный, если я знаю, что между этими событиями произошло.
Несколько минут Холмс насвистывал какую-то мелодийку сквозь зубы. Потом спросил самым сочувственным – даже чрезмерно сочувственным - тоном:
- Вы там, в Фулворте, напились?
- Бокал коньяка.
- И именно за бокалом коньяка встретились с Лонгли?
- С Лонгли, с Шеппардом, с Кларой Шеппард и с Дегаром.
- Поссориться с кем-нибудь успели?
Меня коробил тон, которым он всё это спрашивал – и сочувственный, и легкомысленный – даже игривый. Поэтому я и не отвечал, а, скорее уж, огрызался:
- Не успел.
- А-га-а, - почти пропел он и прихватил очередную кильку.
- Конечно, всё это выглядит неправдоподобно, - пробормотал я, не выдержав затянувшейся паузы.
- Да уж правдоподобнее, - усмехнулся он, - чем эта чушь про путешествие через Уартинг. Скажите, а визитницу вашу тоже…того? И что у вас вообще пропало?
- Деньги, часы, мой револьвер, булавка для галстука. Ну и да, и визитница.
- Булавка для галстука дорогая?
- Золото с дымчатым топазом. Не знаю, наверное, не особенно.
- А денег сколько?
- Пятьдесят фунтов, - неохотно признался я.
- М-да… А откуда кровь на пиджаке?
- Кровь моя. Носом пошла сразу, как я очнулся. У меня сосуды слабые, а кровяное давление неустойчивое – сами знаете.
- Знаю, - снова усмехнулся он.
- Пиджак был испорчен совершенно. Я его снял и бросил в канаву. Вот уж не знал, что он окажется в компании мёртвого Шеппарда, не то постарался бы найти ему другое место.
- Странно, если и всё остальное окажется простым совпадением, - чуть нахмурился он. – Полковник убит, я думаю, из вашего револьвера, а вот моя находка, на которую вы не обратили внимания, увлечённые выяснением отношений с Роной.
Он сунул руку в карман и вытащил испачканный землёй кусочек картона – тот самый, который нашёл втоптанным в чей-то след на тропе.
- Узнаёте, Уотсон?
- Это обрывок моей визитки – наверное, из той самой визитницы.
- Переверните-ка.
Я перевернул. На обороте виднелись полуразмытые лиловые печатные буквы: «Если хотите…совершеннейшую прав… ждитесь меня у…».
- Похоже на назначенную встречу.
- Очень похоже.
- Так Лонгли не бросился топиться сразу из-за стола, как вы говорили?
- Конечно, нет. Успел же он начать писать кому-то письмо.
- Но вы говорили…
- Ну, мало ли, что и с какой целью я говорю, - невозмутимо пожал плечами Холмс. – Не глаголет же моими устами истина – я не Магомет.
- Как же, по-вашему, было дело? Или вы и сейчас боитесь уподобиться Магомету?
- Нет, я на вашем примере лишний раз убедился во вреде излишней скрытности. Думаю, из дома полковника Лонгли пошёл куда-нибудь в такое место, где мог спокойно поразмыслить, привести в порядок нервы и, кстати, начать письмо. Там он получил приглашение встретиться. Встреча либо состоялась, либо не состоялась, но результатом её было решение Лонгли покончить с собой, которое он тотчас и претворил в жизнь.
- А не мог этот визави всё-таки как-нибудь убить его?
- Нет. В воду Лонгли прыгнул сам. Ничьих следов, кроме его собственных, там не осталось. А причина смерти, как показало вскрытие, действительно, утопление.
- Ну а если наоборот? Если встречу ему назначил полковник, и это Лонгли убил полковника? Убил, а потом покончил с собой?
- У вас, мой друг, - холодно заметил Холмс, - ещё более бурная фантазия, чем у Наркрота. Поменяйся вы местами, у вас пол-Мыса сидело бы в кутузке.
- Да? – обиделся я. – Может, Шеппард тоже покончил с собой, застрелившись из моего револьвера? Вы прямо пацифист, Магомет, когда дело меня не касается. Зачем половине Мыса сидеть в кутузке, коли на то уже есть дурак Уотсон?
- Вы сами всё сказали, - жёстко отбил Холмс. – Насчёт дурака… Ну полно, полно, - он потрепал меня по плечу - коль скоро в дело замешана любовь, вашей уж большой вины нет. Я имел случай высказаться по этому поводу, и слов своих назад не возьму. А сейчас пойдёмте – вам нужно отдохнуть. Да и мне бы не мешало.
Холмс заплатил за хлеб с маслом, чай, килек и пиво, и мы покинули наш временный приют. Было уже очень жарко, солнце стояло высоко, и бледное небо слепило глаза.
- Ф-фу! – Холмс вытер платком свой высокий лоб. – Наркроту надо бы поторопиться с выдачей тел, не то при такой жаре всё управление мертвечиной провоняет. Лорд Кристофер приехал, я слышал, сегодня утром и остановился у священника – надо бы его навестить, но сперва мы с вами, дружище, поспим часов пять – пять с половиной. Это будет весьма полезно и для тела, и для дела – свыкнувшись с мыслью о смерти племянника, лорд Кристофер сможет говорить объективнее.
Мы возвратились в Сэмплиер, где разошлись по своим комнатам, и Холмс сразу же заснул, не раздеваясь, только стащив и небрежно бросив пиджак. Я не мог избавиться от тюремного запаха и ощущения липкости и нечистоты, поэтому решил сперва принять душ – в Сэмплиере он был, как наследие владельцев-французов, находясь, правда, в другой, таинственной части дома. Им практически не пользовались, но официально никакого запрета не налагалось, и я отправился.
Медленно и неуверенно я шёл по коридору, опасаясь от плохого знания дома свернуть не туда, как вдруг моих ушей достигли несколько слов из идущего поблизости, за стеной, разговора, и я замер, как вкопанный.
Говорил Пьер Дегар – я узнал его голос - тихо и раздражённо:
- Конечно, ты чувствуешь себя мне обязанной. Этот старый дурак сделал тебе ребёнка, и я много на себя взял, чтобы скрыть твой грех. Конечно, знай он, что из этого выйдет, он бы, пожалуй, поостерёгся, но, ты говорила, он уже скоро восемь лет, как вдовый – надо полагать, изголодался. А любить он тебя не любил никогда – ни как дочь, ни как жену – выбрось это из головы. Без него тебе будет лучше – не о чем и плакать. Кстати, старый дурак Перлинс болтает о мёртвом ребёнке налево и направо – следует, пожалуй, его перезахоронить, покуда этот бред не дошёл до Наркрота.
Я не стал дожидаться ответа Роны. Кое-как отлепив ноги от пола, я ринулся прочь из дома так, словно за мной гнался бешеный волк, не разбирая дороги. Так вот что означали слова Перлинса! Вот о чём упорно молчали и Рона, и Холмс! Вот чей, оказывается, труп захоронил потихоньку Дегар – доктор Дегар, имеющий очень своеобразное представление о врачебной тайне. Маленькое золотое колечко в кармане показалось мне тяжёлым, как пушечное ядро.
Я не помнил, как очутился на берегу бухты, да и увидел это только тогда, когда остановился, задохнувшись от быстрой ходьбы. Здесь было безлюдно, тихо и очень солнечно. Огромные серые валуны словно спали на крупном белом песке, а один – самый большой – отплыл от берега на несколько ярдов и прилёг уже там.
-Я устал, - жалобно сказал я ему. – Боже, как я устал! Может быть, весь этот разговор мне почудился или приснился? Рона не могла ничего не сообщить мне – в это просто невозможно поверить. И, уж тем более, она не могла убить своего ребёнка. Но, может быть, ребёнок родился уже мёртвым? Нет, всё равно! И Холмс не стал бы молчать о таком – ведь он сам не раз называл себя моим другом, а с друзьями так не поступают. Он знает меня, знает хорошо, он не может так ошибаться во мне.
«Нет, довольно! – решительно подумал я. – Все эти умолчания и недомолвки только ухудшают положение. Нужно поговорить с ними обоими начистоту».
Мне сделалось легче, когда я принял определённое решение. Но для претворения его в жизнь следовало выждать – мне не хотелось ни будить Холмса, ни, тем более, сталкиваться с Пьером Дегаром. Поэтому пока что я разулся, стащил с себя пиджак, жилетку и сорочку, оставшись в одних брюках, успевших пострадать от моего неправильного образа жизни, и вытянулся на песке в тени большого серого валуна, решив, наконец, дать отдых гудящим ногам. Солнце сразу навалилось на меня горячим теплом, воздух тонко звенел от зноя. Силы словно вытекали, плавясь от этого жара. Я закрыл глаза, и меня закачало, как будто Чаячий Мыс решил вдруг отделиться от берега и самостоятельно отправиться в плавание.