Всё-таки я вздохнул с облегчением, оказавшись в освещённой гостиной Сэмплиер-холла. Рона собрала немудрящий ужин: хлеб, сыр, пресловутое малиновое варенье, и мы были только втроём.
- Что нового в Лондоне, Джон? – спросила она, словно не было тягостного разговора, и словно не лежало в часовне мёртвое тело.
Я начал рассказывать какую-то чепуху, путаясь и завираясь, потому что думал о другом, как вдруг Холмс спросил:
- Об истории вражды Чеснэя и Лонгли вам рассказал Дегар?
- Да нет, сам Лонгли. Я встретил его в…- и осёкся, сообразив вдруг, что чуть не проговорился. – Ну да, в поезде.
- И Дегара – тоже? Насколько я понял из его случайной реплики, вы знакомы?
- Д-да, тоже,- принуждённо засмеялся я, – так уж получилось, что мы все оказались попутчиками. Такое вот удивительное совпадение.
- Более чем удивительное, - без улыбки заметил Холмс.- Рона, а куда ездил Дегар? Он не говорил тебе?
- В Лондон.
- В Лондон?
- Да, к своему солиситору. Что-то по поводу неотчуждаемого имущества.
- А, - сказал я. – Так он богат?
- Он, как опекун, старается преумножить состояние своей осиротевшей племянницы, - строго сказала Рона. – Но и собственные средства у него есть – он хороший врач и получает хорошие гонорары.
Я почувствовал в её тоне некоторую холодность и в самом деле почёл за лучшее не касаться пока что этой темы. Но, что меня удивило, так это то, что и Холмс стал необыкновенно сдержан со мной. Разговор наш сделался вялым и натянутым, я снова ощутил волну отчуждения и почёл за лучшее поскорее убраться в свою комнату.
«Что-то у меня ничего не клеится, - шептал я сам себе, сидя у стола и обхватив голову руками, - неужели за год всё могло так перемениться? Или, может быть, Рона обижена за то, что я не писал ей? Но разве можно выходить замуж за одного только из-за обиды на другого? Ведь она умная девочка, хотя, конечно, она ещё очень молода… А может быть, в этом и дело? В проклятой тридцатилетней разнице? Но там, в Лондоне, мне казалось…».
Вечер постепенно перетекал в ночь. Меня никто не тревожил. Хоть наши комнаты с Холмсом и были смежными, и двусторонняя дверь между ними вовсе была лишена запора, но каждая комната имела отдельный вход из коридора, и Холмс, я слышал, уже прошёл к себе, воспользовавшись этим самым отдельным входом. Вскоре там стукнули об пол сброшенные сапоги, и коротко заскрипела кровать. Мне не спалось. Читать тоже было нечего – разве что научные и весьма специфические книги Холмса. Наконец, я услышал, как часы где-то в глубине дома бьют полночь, встал и накинул пиджак.
Ночь была тёплой, но не душной. Сильно пахло травами и какими-то ночными цветами, названия которых я не знаю. Дважды что-то быстрое, летучее задело меня по лицу – очевидно, резвились летучие мыши Сэмплиер-холла. Стрекотали сверчки. Небо было негусто завешено облаками, в разрывах белели крупные, как крыжовник, звёзды.
Я успокоился. Совершенно. Словно пил не ночной воздух, а настойку валерианы. Медленно брёл по саду, отодвигая от лица ветки с листьями, сорвал и съел горсть малины, запил водой из зеленоватой меди фонтанчика в полусухой каменной чаше, дошёл до солнечных часов, вернулся. Снова услышал бой часов и с удивлением насчитал три удара. Ого! То-то ноги налились ровной гудящей усталостью. Я присел на крыльцо, закурил, уже зевая, и вдруг насторожился.
Со стороны часовни до моего слуха донёсся какой-то тихий звук - не то лязг металла, не то стук. Я пружинисто вскочил, остро сожалея, что не вооружён, и, напрягая зрение, стал вглядываться в темноту. Какая-то согбенная фигура возилась у двери часовни. Затаив дыхание, я подкрался: сомнений не было, некто старательно взламывал замок, намереваясь проникнуть внутрь.
- Что вам здесь надо? – почему-то шёпотом окликнул я.
Злоумышленник подскочил, вскрикнув от страха. Что-то посыпалось на землю у него из рук – палки и камни или что-то похожее.
«Отец наш, сущий на небесах...», - быстро забормотал он, и я узнал Перлинса.
- А, - сказал я с облегчением. – Это вы… Пришли забить ему кол в сердце? Экий же вы недоверчивый тип, Перлинс, ведь Сэмплиер сказал вам, что не трогал этого беднягу.
- Молодой человек, - веско сказал еврей, снова обретая хладнокровие. – В таком деле никогда не помешает подстраховаться. Утром, когда приедет мистер Наркрот, сделать что-нибудь будет уже невозможно, а я, знаете ли, чувствую определённую ответственность, как человек образованный и умудрённый опытом.
- А там у вас что? Чеснок?
- Да. Это нужно вложить ему в рот.
- С чего вам вообще взбрело в голову, что Сэмплиер – вампир? – с интересом спросил я.
- Это старинный и общеизвестный недуг его семьи, - веско отозвался Перлинс.- Да вы хоть книги почитайте!
- Но недуг такого рода – оставим пока его фантастичность, как таковую – вовсе не обязательно поражает всех поголовно, - наобум Лазаря заявил я. – Почему решили, что именно мистер Холмс ему повержен? А не его брат, скажем? – я представил себе дородного величественного Майкрофта Холмса висящим вниз головой на чердаке и затрясся от смеха, стараясь, чтобы Перлинс этого не заметил и не обиделся.
- Видели, как он пил кровь, - сказал антиквар, понижая голос.
Я вспомнил, что говорил об этом Холмс. «Но навряд ли, - подумал я, - он принимал прописанное Кастором снадобье при гостях. Откуда же Перлинс знает об этом?».
- Вы сами видели, как он пьёт кровь? – спросил я.
- Упаси бог! Нет, конечно.
- А кто вам сказал об этом?
Перлинс замялся. Видно было, что ему совсем неохота отвечать на мой вопрос.
- Ну же! – подбодрил я. – Скажете, откуда узнали – и я позволю вам проделать над беднягой Лонгли то, что вы хотите. А не скажете, и в часовню не пущу, да ещё и позову Сэмплиера. Чтобы он знал, как вы нарушаете договор. Он-то, между прочим, исправно носит ваш оберег. А вы пришли травить его дом чесноком и осиной. Скажите сами, это честно?
- Ничего не будет, - возразил Перлинс, - Часовня с домом не сообщается.
- Оставим судить самому Сэмплиеру, да?
Сэмплиера Перлинс явно боялся.
- Ну, хорошо, хорошо, - как пёс, заворчал он.- Мне сказал об этом наш врач Пьер Дегар. И просил не болтать. Он сказал, что вины Сэмплиера никакой нет – просто его организм ослаблен и нуждается в крови.
Я почувствовал разочарование. Дегар, похоже, сказал Перлинсу чистую правду, спроста не предполагая, чем она обернётся в больном мозгу антиквара. Ему можно было вменить в вину не слишком почтительное отношение к врачебной тайне, но я знал по опыту, что это слишком уж частый грех, чтобы обращать на него внимание – врачам не чуждо ничто человеческое, в частности - болтливость.
Но тут Перлинс кое-что добавил, снова заставив меня насторожиться:
- Так что мы закопали труп потихоньку – вон там, под стеной. Но, сами понимаете, я не мог оставить дела, как есть.
- Постойте-постойте…Чей ещё труп? – опешил я. - Разве Сэмплиер покупал кровь не на бойне?
- Труп младенца. Теперь он, действительно, покупает кровь на бойне – после того, как мы заключили наше соглашение.
- А соглашение вы заключили после истории с осиновым колом?
- Да, и история получилась довольно нелепая. Вы, возможно, знаете, что вампира нельзя в полном смысле слова считать живым человеком – на убийство я бы никогда не пошёл.
Я кивнул, ошеломлённый известием о трупе настолько, что издать какие-либо связные звуки, пожалуй, всё равно бы не сумел.
- Так вот, я всё заранее приготовил, - продолжал, как ни в чём не бывало Перлинс. – И пошёл в местный маленький такой трактирчик, где он как раз завёл было моду посиживать по вечерам. Был у меня с собой и чеснок, и серебро было, но я тогда не защищаться шёл, а как раз наоборот, защищать. Так что главное-то – осиновый кол – я прятал за пазухой. Ну а в трактирчик как раз явился полковник с Чеснэем, а господин полковник, вы знаете, тихо пить не умеет. Вот он и начал задирать господина Сэмплиера. Дегар, тоже там бывший, вступился, полковника это ещё больше раззадорило, шум поднялся. Я и воспользовался. Выхватил кол, прочитал наскоро молитву, да и…Дегар за руку ухватил, а сам не знает, то ли меня хватать, то ли полковника. А у Сэмплиера, когда он упал, сорочка распахнулась у ворота, смотрю – распятье, да серебряное. Тут-то я и понял…, - Перлинс сделал эффектную паузу и патетически продолжал. – Он не мертвец – он пока ещё живой человек. И я, к ужасу своему, едва не погубил не только живого человека, но и душу его безвозвратно. Его болезнь – назовём это, с вашего позволения, болезнью, - толкает его в ужасную пропасть, но он сражается, он старается противостоять ей – отсюда и распятие. На следующий день я навестил его – при свете дня, конечно - здесь, в замке, и мы поговорили обо всём. Я обещал помогать ему по мере сил, а он дал мне клятву противостоять дурным наклонностям до самой своей смерти. А потом…
- А потом? – заинтересованно спросил я.
- Я до захода солнца проведу над его телом обряд, и спасу весь наш приход от проклятья! – гордо сообщил Перлинс.
- Гм…А если он переживёт вас?
- Я завещаю это моему преемнику, - нимало не смутился антиквар.
Я отодвинулся, освобождая ему путь в часовню – уговор есть уговор, пусть себе потешится - и вернулся на крыльцо, озадаченно грызя ноготь. Что ещё за труп? Больная фантазия безумца? Но происшествие на свадьбе он описал довольно точно – значит, его сумасшествие не столь глубоко. Дегар убил ребёнка и припрятывал у Сэмплиер-холла? Чушь! Место Перлинс указал довольно точно – разрыть и посмотреть? Одному? С Холмсом? А знает ли сам Холмс что-нибудь об этом? Наверное, нет, не то он не остался бы безучастным. А может быть, и не остался? Ведь я сам-то уж точно ничего об этой истории не знаю. Расспросить?
Между тем Перлинс возился в часовне, совершая «обряд» - до меня доносилось молитвенное бормотание, очень хорошо слышное в предрассветном воздухе.
- Смотрите же, чтобы кол не торчал наружу, - предупредил я, - не то будет непросто избежать скандала на похоронах, да не переусердствуйте с чесноком – отравите Сэмплиера до его естественной смерти и погубите душу. «А если Лонгли всё-таки не погиб естественной смертью, - непрошено подумалось мне, - а, например, отравлен? Чеснок может очень помешать коронёру».
- А ну-ка, постойте! – окликнул я, - Перлинс, послушайте…
Я сунулся было в часовню, но впечатление было такое, словно я заглянул в логово разъярённого волка. Перлинс вызверился на меня, ощерив зубы. В руке его угрожающе щетинился заостренный кол.
- Вы хотите прервать обряд? – угрожающе прошипел он, наступая на меня поступью рыси. – Что это, интересно? Невежество? Или, может быть, - недвусмысленное движение острия в мою сторону, - злой умысел?
- Невежество, - быстро сообразил я, отступая. - Продолжайте, прошу вас. Конечно. Не обращайте на меня внимания.
Я ретировался за пределы часовни, изрядно струхнув. Всё-таки передо мной был настоящий сумасшедший. И всю историю про детский труп он мог тоже выдумать.
Где-то прокричал петух. Становилось светлее. Наконец, Перлинс выбрался из часовни, пятясь задом вперёд. Он выглядел опустошённым – просто больным. Ни чеснока, ни кольев в его руках уже не было – очевидно, обряд завершился так, как надо. Не глядя больше на меня, он потрусил прочь. «Надо хоть немного поспать, - подумал я, - не то весь день буду как варёный – я себя знаю».