- Не знаю, слышал ты или нет, но Джо Лоусон женился на дочке какого-то воротилы, у которого, как пишут газеты, двадцать с лихом приисков золота и еще нефть на Ближнем Востоке, - рассказывала мне Мартина, когда мы сидели с ней в тихом уютном темном баре, за бокальчиком «Чивас». Время от времени, закрывая глаза, пытаясь уловить меланхоличное пение рояля и контрабаса, что разбавляли своей музыкой атмосферу затерянного в небытие местечка, наслаждаясь плотным едким, но всегда желанным сигаретным дымом.
- А помнишь, он говорил, что найдет себе женщину, которая его всем обеспечит? Нашел ведь, стервец. Правда через скольких женщин ему пришлось пройти, прежде чем остановить свой выбор на правильной, как он считает.
- Помню, - произнес я, выпуская кольцо дыма легким дуновением, - Джо никогда не отличался здравостью рассудка, но с девушками у него проблем не было – пусть получает то, что заслужил. Можно пожелать ему только, чтобы он через пару лет стал наследником империи и не облажался, а то воротилы ошибок не прощают.
- Думаю, у него хватит на это ума, - хихикнула Мартина и пригубила из бокала.
- Агата Лакнер, напротив, потеряла мужа, кажется, он был копом или как-то с ними связан. Признаться, никогда не любил копов, но говорят, он был славным парнем – спасал детей из автобуса, у которого тормоза отказали, и кажется, сам не успел выскочить – разбился в лепешку.
Мартина посмотрела на рассеивающееся облако дыма, - А ты давно с ней виделся? В одном дворе все же жили.
- Лет пять не видел. Мне Сонни рассказал, а я так и не зашел – не время, наверное, да и не до воспоминаний – ей сейчас без того тяжело.
- Может ты и прав.
- Чертовски прав.
- А Зака Страсберри помнишь? – продолжила Марти.
- Зака «Павлина»?
- Да-да, его – он и до сих пор одевается как придурок. Таскает на себе эти перья, цепи, лампочки. Он теперь довольно знатный шоумен. А ведь никто в его сомнительный талант не верил, но сейчас у него все на мази.
- Хорошо, что так. Я думал его прикончит какой-нибудь наркоделец в гей-притоне.
- Я тоже подумывала над тем, чтобы его прикончить. Жутко раздражительный тип, тем более, как-то напившись, я выложила ему всю подноготную о себе, а располагать такими сведениями и оставаться при этом живым, практически невозможно.
Я хрипло кашлянул, изображая смешок, и сделал очередной глоток «Чивас», который сегодня был на удивление приятным и не обжигающим – успокаивающим и сладким,
- МакГаллахер умер на той неделе – сердечный приступ, этот засранец слишком много курил.
Мартина приподняла бровь, - Джим или Рэнди?
- Джим. Рэнди слишком хорош, чтобы сдохнуть от никотина – он давно завязал, сейчас даже баллотируется в комиссары округа. Ты можешь представить, Марти? Рэнди – комиссар, самый отъявленный подонок в нашем дворе, будет теперь нести слово закона.
- Да всегда так случается, Джек, - произнесла Мартина, - Власть не терпит идеалистов, или превращает их в сволочных тварей очень быстро. Кстати, его бывшая – Лори, кажется, я видела ее на красном «Порше» у «Найт Тайм» - судя по ее виду, она счастлива тем, что избавилась от муженька-недоумка и перебежала к этому качку из рекламы.
- Но, согласись, плохо это или хорошо, но все как-то устроились, нарожали детей, построили дома и посадили свои деревья. Теперь радуются пришедшей на смену лихорадочной гонке, спокойной жизни. А мы не при делах.
- Не скажи. У нас тоже все замечательно, пока мы можем позволить себе пить в кредит у Хайда, чем мы собственно и занимаемся. У нас есть крыша над головой, а мне вчера даже обещали работу в «Бургер Кинг» - прогресс ведь, после двух лет нашего с тобой бродяжничества и переездов с места на место. Успели все Штаты исколесить, и все равно вернулись сюда. Медом здесь, что ли намазано?
Я улыбнулся, - А я работы еще не нашел. Все, что знал когда-то, забыл. Завтра схожу к старьевщику или в порт, авось, найдется что-нибудь или устроюсь мойщиком окон – все равно вариантов немного, а Крис поджимает сроки. Сколько мы должны ему за комнату?
- Три штуки, но он подождет, надо сунуть ему хотя бы пару сотен, чтобы не вышвырнул нас на улицу. Он все еще злится, что мы сбежали два года назад, не попрощавшись.
- И не заплатив. Глупо как-то. Где же американская мечта? Растворилась в воздухе вместе с юностью и странными желаниями. Затерялась между огнями свечей в зале, где мы когда-то танцевали с тобой, Марти. Там мы познакомились. Ты была неотразима. Ты и сейчас неотразима. Всегда.
Мартина отвела взгляд, - Это был прекрасный вечер, Джеки. У нас все вечера прекрасны и нам не нужны для этого золотые прииски, не нужны лавры и почести, подвиги и свершения – наш покой охраняют ангелы, и черта-с два кто его потревожит.
Я все время улыбаюсь, даже когда тоскливо. Я улыбаюсь, когда нахожу тебя у двери парадной, промокшего и воющего песни луне, и улыбаюсь, когда ты приносишь мне цветы, сорванные у кого-то с клумбы на окошке. Много ли нам надо, Джек, чтобы обрести счастье? Смотри, мы ведь не одиноки, и у нас начинает все становиться еще лучше – мы делаем шаги по ступеням, которые ведут только вверх, а падать нам некуда, хоть это и не самое дно. Знаешь почему?
- Ммм?
- Потому что мы любим и верим. Никто не доверяет этому миру и этому городу, так как мы.
Я встал из-за столика, подошел к Мартине, опустился перед ней на колени и обнял ее. В моих объятиях был самый дорогой и самый важный в моей жизни человек. Человек, которого я искренне любил.
В Нью-Йорке было холодно этой ночью, особенно в Чайна Тауне на Хестер, где мы жили с Марти. Люди прятались в домах, не замечая ярко-рыжих фонарей, разливающих свой свет по усыпанным белой небесной крупой, тротуарам. Не замечая полной луны, что застыла высоко-высоко, словно крича о чем-то. А может, она просто хотела спеть, но ее никто не слышал? Никто, кроме нас. И морозный воздух был на нашей стороне, он аккуратно обходил нас, зная, что мы – единственные, кто вышел на прогулку в такой поздний час. Чертовски приятно было сознавать, что вечера бесконечны и уникальны – каждый, словно новая жизнь. И мы придумывали самые разные истории и погружались в них с головой, потому что знали, что сладок путь, и сладость, и великолепие этого пути можно обратить в вечность.