Родился я 1 июля 1929 года в маленьком городке Поти Грузинской Советской социалистической республики, который находится на побережье Черного моря.
Отец и мать родились и выросли в селе Абаша на западе Грузии в 40 километрах от города Поти, а после женитьбы переехали жить в Поти. Поти в то время был портовым городом с населением десять тысяч человек, не имел никакой промышленности, кроме судоремонтного завода и порта, который, в основном, предназначался для отгрузки на экспорт Чиатурского марганцевого концентрата, кварчельского каменного угля, а также цитрусовых.
Исторически наш род принадлежал к мелкопоместному, разорившемуся во 2-й половине XIX века, роду Мингрельских князей Чантурия и до революции мои предки владели родовым имением в селе Абаша; также они владели небольшой водяной мельницей, которая приносила скромный доход. Прадед и дед были уже пролетариями и уезжали из села на заработки в города Грузии: Поти, Батуми, Кутаиси, а также в Россию.
С 1922 года мои родители обосновались и жили в городе Поти. Отец работал на разных должностях в Морском порту, служил от матроса до капитана на прибрежных судах и на судах дальнего плавания. В 1935 году отец закончил Академию морского флота в Ленинграде и был назначен заместителем начальника порта в Поти.
В 1937 году, в годы Сталинских репрессий, он был арестован и выслан в неизвестном для семьи направлении. Отец был членом партии большевиков, беспредельно преданным коммунистическим идеалам и очень болезненно перенес свой арест. Его даже не арестовали как обычно, а вечером, после работы, его по телефону пригласили зайти в портовое НКВД. Здание НКВД находилось напротив дома, где мы жили. Отец был знаком с начальником НКВД и решил, что его приглашают ненадолго для обсуждения какого-то связанного с его работой дела. Он ушел из дому не переодеваясь, как был, в домашних тапочках.
Ему предъявили обвинение во вредительстве. Обвинение основывалось на том, что во время штормовой погоды судну, пришедшему в Поти за грузом, диспетчер не разрешил зайти в порт, а предложил стать на якорной стоянке и переждать шторм. Отец подтвердил решение диспетчера, считая, что судно не сможет зайти в узкий проход и разобъется о портовой бетонный мол. Да и портовый лоцман отказался заводить судно в порт в такую погоду.
В результате судно стало на внешнем рейде на якоре, но шторм ночью усилился, судно сорвало с якорей и выбросило на берег, чем был нанесен ущерб государству. Собрание, организованное для выяснения обстоятельств аварии, пошло по пути поиска виновников «вредительского акта». Отец выступил и сказал, что виноватых нет, а все дело в гнилых якорных канатах. И добавил, что если бы канаты были как раньше, американские, то ничего такого не случилосьбы. Этого было достаточно, чтобы НКВД могло отрапортовать о еще одном разоблаченном враге-вредителе.
Отец так был возмущен предъявленным обвинением, что схватил чернильницу со стола и бросил ее в следователя. Больше мы его не видели. На следующее утро прислали милиционера за его одеждой и туалетными принадлежностями.
Суд над так называемыми “врагами народа” в то время проводила “тройка” – три человека: представитель НКВД, прокурор и представитель администрации. Права переписки с семьей отцу также не дали. Бабушка (его мать) писала запросы в разные инстанции, но ответа не получала.
Для нашей семьи (для мамы, меня и тети – маминой сестры, которая все время жила с нами) началась тяжелая жизнь семьи “врага народа”. Нас выселили из благоустроенной квартиры; но, спасибо, хоть дали одну комнату в общежитии. Мама и тетя пошли работать в банк кассирами. Во время войны (1941-1945г.г.) жить было тяжело, зарплаты не хватало на питание и одежду, и мы в основном выходили из положения за счет деревни – дедушек, бабушек, которые жили недалеко в 30-40 км от Поти и давали нам кукурузную муку, сыр, птицу, яйца, фрукты и другие продукты. Летние каникулы я всегда проводил в деревнях – то у одних дедушек и бабушек, то у других. Мне там очень нравилось. Также мы взяли небольшой участок земли под городом, где выращивали кукурузу, сою, тыкву, огурцы и помидоры. Так что мы не голодали.
Иногда даже удавалось украсить стол деликатесами. На чердаке школы жило множество голубей, и мы с другом «одалживали» малокалиберные винтовки в кабинете военной подготовки, чтобы их стрелять. Позже у меня появилось свое ружье, и я стал охотиться на всякую дичь, что бегала или летала в окрестностях Поти.
Протекавшая через город река Риони летом пересыхала, оставляя пустое русло с заполненными водой ямами, в которых часто была рыба. Однажды, возвращаясь с охоты, я шел вдоль Риони и увидел мужчину, который стоял по пояс в воде в одной из ям, и большой палкой что-то в ней перемешивал. На мой вопрос о его странном занятии он ответил, что в яме сидит большой сом, и его надо выманивает на поверхность, чтоб оглушить палкой. Я предложил свою помощь в этом полезном деле, но выяснилось, что сом хоть и большой, но на двоих всё-таки маловат. В этот момент сому видимо надоело щекотание палкой, и он перешел в контратаку. Из воды на мгновение показалась его голова, а хвостом он так ударил «рыбака», что тот поскользнулся и ушел под воду. Плавать он не умел. Когда я помог ему выбраться, он решил, что сома всеже хватит на двоих, и сам предложил кооперацию. Еще с пол -часа он мутил воду в яме, а я стоял с ружем на изготовку, ожидая появления сома на поверхности. Наконец это произошло, и мне удалось сделать удачный выстрел. Рыбина, которую мы вытащили, оказалась действительно громадной.
Во время войны почти вся Черноморская эскадра стояла на рейде и в порту Поти: линейный корабль «Парижская коммуна», тяжелые крейсеры «Красный Крым» и «Красный Кавказ» и много эсминцев, миноносцев, сторожевых кораблей и подводных лодок. Отсюда они уходили на боевое задание и сюда возвращались покалеченные или вообще не возвращались. Ремонтировались корабли на судоремонтном заводе, который эвакуировали из Севастополя вместе со станками и людьми-специалистами. Многие приехали с семьями, детьми и остались в Поти на всю жизнь. Так что наш провинциальный Поти приобрел облик промышленного городка, население удвоилось и достигло 25 тысяч человек.
Немецкие летчики два раза пытались бомбить Поти, в основном они целились на корабли и судостроительный завод, но мощная противоздушная оборона и корабельная артиллерия не позволили им нанести какой-либо существенный ущерб.
Был однажды комичный случай. Во время налета немецкой авиации, мы с мамой и тетей обедали у себя в комнате, когда прозвучала сирена воздушной тревоги, и надо было идти в бомбоубежище. Наше общежитие стояло на берегу реки Риони, которая отделяла порт от островной части города. Тетя была смелая женщина и сказала, что она никуда не уйдет, пока не закончит обедать. Мама же схватила меня за руку и поволокла во двор. В это время одна бомба попала в реку и в 150 метрах от нас взметнулся столб воды и огня. Посыпались из окон общежития разбитые стекла. Тут мы с тетей, которая тоже вышла, обнаружили, что мама куда-то исчезла и откуда-то раздается ее голос – зовет нас «идите сюда!». Оказывается она втиснулась в узкую щель между каменным забором и маленькой будкой-свинарником. Как она туда втиснулась, было трудно представить, и мы очень удивились, увидев ее там. Действительно говорят «у страха глаза велики». С трудом и со смехом мы ее оттуда вытащили. Вторая бомбежка была еще менее заметна, так как самолеты побросали бомбы в окрестностях Поти и на море. Так что война для жителей Поти проходила без особого страха.
С 1936 г. я учился в русской средней школе, которую закончил в 1947 году с серебряной медалью. Я мечтал стать моряком - капитаном дальнего плавания, послал документы в Ленинградское высшее мореходное училище и поехал туда к 1-му сентября. В то время школьников, окончивших среднюю школу с золотой или серебряной медалью, принимали в высшие учебные заведения без вступительных экзаменов, и мой документы были приняты.