7. Искупление
Иисус сразу почувствовал, что кольцо вокруг него начинает сжиматься. Восторженные толпы, еще недавно готовые следовать за ним хоть на край света, сильно поредели. Все чаще слышались мнения типа: "Если он способен только болтать языком и исцелять больных и калек, то пусть им и проповедует, а мы-то здоровы, и нам нужна свобода, а не пустые обещания будущего Царства Небесного. Какой он Мессия, если боится повести свой народ на врагов?" Ему уже не позволяли, как прежде, свободно проповедовать в синагогах. Даже те города, где в лучшие дни считали за честь дать ему кров и разделить трапезу - Капернаум, Вифсаида, Хоразин - ныне отвернулись от него. Фарисеи и книжники, всегда подозрительно относившиеся к новому учению и его пророку, теперь откровенно искали повода обвинить его в нарушении Закона или поймать на противоречиях. Иногда требовалась вся мощь его интеллекта, чтобы дать мгновенный и безупречный ответ на заранее заготовленные ими вопросы-ловушки, как это было в случае с женщиной, уличенной в прелюбодеянии и с вопросом о необходимости платить подать кесарю. Власти до поры не трогали его, но Иисус понимал, что темная сила, желающая его гибели, не преминет воспользоваться волей власть имущих как последним и самым верным средством добиться своего. Сила эта не была абсолютно непреодолимой, стоило лишь вернуться на отвергнутый им путь - объявить себя царем Иудейским, призвать народ к оружию - и он снова обретал славу и могущество. Но ему уже было ясно, что именно этого добивается от него враждебная сила, и что такая победа обернется для него поражением. А в противном случае - скорая и неминуемая гибель, которая была бы не так уж страшна, если бы не означала конец его учению. Ученики, даже те двенадцать, что избраны им самим, еще не готовы продолжить его дело. Что ж, надо готовить их, хотя и очевидно, что отпущенного ему времени слишком мало.
- За кого вы почитаете меня? - спросил он учеников, и получил желаемый ответ:
- Ты Мессия, Сын Бога Живого.
Ответ означал, что они пойдут за ним до конца. Но Иисусу этого было мало. Да, пока он жив, они не покинут его, а потом? Тут у него иллюзий не было: его смерть будет для них страшным разочарованием. До последней минуты они будут надеяться, что он явит свою силу и сокрушит врагов, а потом вера их угаснет и они разбегутся по своим домам, как овцы без пастуха.
И он начал исподволь готовить их к неизбежному. Он говорил об искуплении грехов человеческих, за которые надлежит пострадать Сыну Божьему, о грядущем воскресении. Но апостолы никак не хотели верить в близкую смерть своего Учителя. Разве он не доказал своего могущества? Если он способен укротить бурю, что стоит ему отвести от себя меч или пройти невредимым сквозь легионы врагов?
Слова о воскресении ученики тоже понимали по-своему: весь предшествующий опыт, и не только человечества, но и всего живого, убеждал их, что тело после смерти подлежит тлению, и возможность воскресения телесного просто не умещалась в их сознании. Они еще могли поверить в подземное царство мертвых, где бесплотные души умерших вечно кружатся по мрачным лабиринтам, и провозглашенное им Царство Небесное представляли себе примерно так же, с той лишь разницей, что вместо тоски и скорби по ушедшей жизни их ожидает там вечное блаженство. Общим в этих представлениях было то, что в обоих случаях их собственная воля уже ничего не значила, ибо тело - инструмент реализации воли - будет утеряно безвозвратно. Воскрешение дочери Иаира нисколько не убедило их в обратном, ведь в конце концов ее ждет та же участь, что и всех. А раз так, то никакое обещание будущего Царства не избавляло от страха смерти. Их еще хватит на то, чтобы самим не грешить и вести праведный образ жизни, но открыто проповедовать учение, которое они сами не до конца поняли и за которое с ними могут поступить так же, как и с их Учителем - ожидать от них такого подвига означало бы обманывать самого себя. Только великое знамение, чудо, не допускающее двоякого толкования, могло бы помочь им преодолеть страх. В своих молитвах он просил Господа послать на землю кого-либо из древних пророков, уже обретших вечную жизнь в лоне Отца, чтобы засвидетельствовать истину. И он увидел их. Однажды, когда он с тремя самыми верными учениками молился на вершине горы, Моисей и Илия сошли к нему с неба, и он говорил с ними. Громкий возглас кого-то из апостолов вернул его к реальности, и видение растаяло, как дым. Из сбивчивого рассказа Петра он понял, что они видели то же, что и он. Казалось бы, вот оно, решающее доказательство, надо только убедить их, что все это было наяву. Как им не поверить, если слова Учителя подтвердят то, что они видели собственными глазами? Но сам-то Иисус понимал, что это лишь видения, фантомы, порожденные силой его воображения и каким-то образом передавшиеся ученикам. Солгать, даже во имя высшей цели, он не мог. Малейшая ложь рано или поздно обратится против него самого и может погубить все, чего он достиг поистине нечеловеческим трудом.
Ну, а если бы ему действительно удалось бы вернуть в этот мир древних пророков, живых и во плоти? Было бы этого достаточно? Нет. Вера учеников в могущество их Учителя настолько велика, что любое чудо, совершенное им, они примут как должное. Тем более страшным ударом будет для них увидеть его бездыханным, навсегда потерявшим былую силу. Если даже он, Мессия, оказался неспособен спасти самого себя, что смогут они, ничтожные, слабые люди? Единственное, что возродило бы их веру в Учителя и в себя - воскресение его из мертвых. Но кто обладает такой силой, чтобы сделать это? Отец? Да, Он может. Но уповать только на Его помощь - разве это не тот же самый путь, от которого он отказался еще тогда, в пустыне? "Не искушай Господа Бога своего" - так ответил он тогда непрошенному помощнику. Отец и так дал ему слишком много, чтобы требовать большего. Он должен сам одержать победу над смертью, это единственный способ исполнить волю Отца.
Анатас от души посмеялся бы, узнав о его намерениях. Уж он-то прекрасно знал, насколько нелепа сама мысль о воскресении собственными силами для любого из смертных, хотя бы и Сына Божьего. Даже он, Бессмертный, обладающий астральным телом в десятки раз большим, чем у Иисуса, никогда не смог бы оживить свою мертвую плоть, если бы не программа восстановления, изначально вложенная в него Создателем и автоматически, без участия сознания, срабатывающая при разрушении материального тела. Астральное тело Иисуса просто не могло содержать такой программы, даже сейчас оно было слишком мало, чтобы вместить ее, не говоря уже о моменте рождения, когда оно ничем не отличалось от астральных тел всех остальных людей. Конечно, астральное вещество обладает высокой способностью к самоорганизации, иначе Иисус не смог бы исцелять и воскрешать других, но для этого необходим живой мозг, играющий роль посредника между астральным и физическим миром. Только Создатель с его гигантским астральным телом и возобновляемыми запасами астральной энергии может творить и без этого материального вместилища разума, но и он предпочел создать себе материальное тело, тем самым значительно облегчив свой труд. Правда, Создатель обещал бессмертие всем, кто сумеет сохранить душу в течение земной жизни, и сдержит обещание, но лишь тогда, когда их астральные тела приобретут необходимые для этого размеры, и, как надеялся Анатас, не в этом мире. А проделать подобную работу самостоятельно - такое ему и в голову не могло прийти.
Изгнанный из Галилеи, Иисус с учениками направился в Иерусалим. Это не было бегством, он знал, что темная сила, преследующая его, в столице обретет еще большее могущество, чем в провинции. Но он уже избрал Священный Город местом решающего сражения, и теперь поступал как полководец, желающий заранее оглядеть поле будущей битвы. Здесь, в Иерусалиме, ученики воочию убедились в справедливости слов Учителя: "Не мир принес я вам, но меч и разделение". При его появлении в местах скопления народа толпа сразу разделялась на два враждебных лагеря. Возгласы "Осанна!" и угрозы побить его камнями порой звучали одновременно, и последних становилось все больше, так как теперь он открыто называл себя Мессией, и большинство правоверных, в особенности те, кто не слыхал его проповедей раньше, воспринимали их как богохульство. Речи его стали резкими и обличительными, и это тоже мало кому нравилось. Если бы его гневные слова сопровождались призывами к восстанию, направляющими вызванную ими ярость во вполне определенное русло, его бы поняли, но упреки были обращены именно к ним, слушающим его, и у многих вызывали скорее злобу, чем желание покаяться. Власти, не имевшие недостатка в осведомителях и с беспокойством следившие за каждым его шагом, несколько раз пытались схватить его, но пока ему удавалось избежать ареста. Однако долго так продолжаться не могло, и Иисус решил покинуть Иерусалим и уйти за Иордан, чтобы собраться с силами перед решающей битвой.
Временный приют Иисус с учениками нашли в Бетаваре, где еще недавно звучала гневная проповедь Иоанна Крестителя. Здесь свято чтили память пророка, помнили и его слова, обращенные к незнакомцу из Галилеи: "Мне надо креститься от Тебя". Жители Бетавары приняли Иисуса как в лучшие дни его славы, толпами ходили за ним, жадно ловя каждое слово, исходящее из его уст, приводили больных и калек с твердой верой в исцеление. Ученикам показалось на время, что дни гонений кончились, и их Учителю теперь ничто не угрожает. И даже слова Иисуса о неизбежности трагической развязки не могли до конца избавить их от заблуждения.
Пребывание Иисуса в Заиорданье было недолгим. В один из первых теплых весенних дней из Вифании прибыл гонец, посланный сестрами Лазаря, одного из самых богатых землевладельцев этого селения. Бывая в окрестностях Иерусалима, Иисус часто останавливался у него, всегда встречал радушный прием и считал Лазаря своим другом, хотя этот человек, обремененный богатством и большой семьей, так и не решился следовать за Учителем в его странствиях. Весть, принесенная гонцом, была печальной: хозяин смертельно болен, и только Иисус может исцелить его. Иисус подробно расспросил слугу о состоянии Лазаря и из его ответов понял, что не успеет застать своего друга в живых. Однако после некоторых раздумий он сообщил ученикам, что собирается в Вифанию. Апостолы отговаривали его, не желая покидать гостеприимной Бетавары и помня об опасностях, ожидающих Учителя. Вифания слишком близко от Иерусалима, чтобы прибытие туда Иисуса осталось незамеченным властями, жаждущими схватить и предать суду возмутителя спокойствия. Но его решение было непреклонным, и апостолы смирились.
- Идем и мы, чтобы умереть с ним, - сказал решительный Фома, не отличавшийся твердостью веры, но с лихвой компенсировавший этот недостаток личным мужеством.
Когда они прибыли в Вифанию, со дня смерти Лазаря прошло уже четыре дня. Не заходя в дом, Иисус сразу пошел к склепу, где был похоронен его друг, и, несмотря на робкие протесты сестры Лазаря Марфы, велел отвалить каменную плиту, закрывающую вход в склеп. Вход открыли, Иисус вошел в пещеру и остановился перед мертвым телом, с головы до ног закутанным в погребальный саван. То, что ему предстояло сделать, лежало где-то на пределе его возможностей. Восстановить тело, уже изрядно разрушенное тлением, вернуть в него живую душу - это не то, что воскресить девочку, сердце которой перестало биться всего несколько минут назад. Сдвинуть с места гору, разрушить и заново построить Храм было бы, наверное, легче. От тела осталась только форма, все тончайшие, изменчивые связи между его частицами, отличающие живое от мертвого, были нарушены. И это было еще не все. Вторая задача, которую он сам себе поставил, была не менее трудна. До сих пор, прибегая к помощи сверхъестественных сил, он не пытался понять их таинственного действия, довольствуясь результатом. Теперь же ему было необходимо хотя бы чуть-чуть приподнять завесу тайны, от этого зависело, сможет ли он осуществить свой неслыханно дерзкий замысел - воскресить самого себя. Усилием воли полностью отрешившись от окружающего, он устремил взор внутрь себя, в те глубины, где плотское сознание соединяется с духом, идеальное взаимодействует с реальным. Именно там совершался сейчас таинственный процесс, который люди называют чудом, потому что свет разума еще никогда не проникал туда.
Иисус не знал, сколько времени прошло, прежде чем он снова ощутил вокруг себя душную темноту склепа. Отступив на несколько шагов к выходу, он взглянул на смутно белеющее во мраке тело и громовым голосом, от которого вздрогнули стоящие снаружи, воскликнул:
- Лазарь, выходи!
Благоговейный ужас, охвативший присутствующих при виде белой фигуры, выходящей из темноты склепа, скоро уступил место всеобщему ликованию. Никто больше не сомневался, что он - Мессия, Сын Божий, грядущий в мир. Со слезами радости люди припадали к его ногам, отовсюду слышались слова благодарности Господу, удостоившему их великой чести увидеть того, приход которого был давно предсказан пророками. И только сам виновник торжества не разделял их радости. Печален и суров был его взгляд, горькие мысли омрачали чело. То, что он увидел там, в глубинах, недоступных простым смертным, почти не оставляло надежды. Он узнал, что живое тело так же необходимо для воскрешения, как и душа. Будучи бесплотным духом, он никогда не сможет восстановить круговорот веществ, все эти исчезающе малые токи, пронизывающие каждую частичку живого тела. Но ведь не может быть, чтобы Отец не оставил ему ни малейшего шанса вселить надежду в сердца учеников, дать им силы пойти на подвиг во имя веры! Хотя бы на краткий миг восстать из гроба, сказать им, что отныне будет незримо присутствовать во всех их свершениях - и дело его жизни будет спасено. И он должен найти выход за тот уже совсем недолгий срок, что еще отпущен ему для жизни на земле.
Оставаться далее в Вифании, где его могли схватить в любую минуту, было небезопасно, и Иисус снова направился в пустынные земли Заиорданья. Теперь он более, чем когда-либо, стремился к уединению, и ученики не раз заставали его погруженным в глубокую задумчивость, как бы прислушивающимся к чему-то внутри себя.
Истина открылась ему всего за несколько дней до праздника Пасхи - срока, назначенного им самим для решающей битвы. Теперь он видел путь к победе. Но цена, которой придется заплатить за нее, ужаснула даже его, готового, казалось, к самому худшему. Все его существо протестовало против великой жертвы, которую ему придется принести за всех живущих на земле. Но разве он не говорил ученикам, что пришел искупить грехи всего человечества, и может ли быть непомерной цена такого искупления?
В тот же день Иисус объявил о своем решении идти в Иерусалим. По дороге к их небольшому отряду присоединялись идущие на праздник паломники, и в Вифанию с ним пришли огромные толпы народа. Подогретые рассказами вифанцев о недавнем чуде, они воздали Иисусу царские почести. Казалось, вернулись дни его славы, и даже апостолы поверили, что он идет в столицу взять причитающееся ему по праву - престол царя Давида.
Въезд Иисуса в Иерусалим превратился в триумфальное шествие. На короткое время город оказался в полной его власти. Те, кто еще недавно громко требовал предать его суду, попрятались, как крысы в норы при виде многотысячной толпы, заполняющей улицы с криками: "Осанна сыну Давидову!", "Благословен Грядущий во имя Господне!" Некоторые из фарисеев, искренне желающие остановить неизбежное, по их мнению, кровопролитие, подбегали к едущему во главе процессии Иисусу с криком:
- Равви! Запрети ученикам твоим!
- Если они умолкнут, камни возопиют, -отвечал он им. После такого ответа никто уже не сомневался в намерениях Иисуса. Достаточно было одного его слова - и толпа сметет стражу, выбросит из дворцов продавшихся римлянам правителей и усадит на престол своего избранника. Анатас тоже пребывал в твердой уверенности, что все идет по его плану. Он уже предвидел реки крови на мостовых, когда толпы восставших столкнутся с малочисленным, но хорошо вооруженным и испытанным в боях гарнизоном Пилата. Приняв земную власть, Сын Божий, хочет он того или нет, окажется на службе у Князя Мира Сего.
Однако время шло, а Иисус так и не произнес рокового слова. Возбуждение толпы постепенно улеглось, люди разбрелись по городу, уже не представляя собой грозную силу, способную сокрушить власть. Момент был упущен, и Анатас понял, что ему никогда не удастся сломить дух Иисуса. "Что ж, теперь пеняй на себя, Сын Божий" - процедил он сквозь зубы. Не просто погубить Иисуса, а добиться для него самой мучительной и позорной казни, которая ужаснет всех, кто в него верит - такова была его цель, и средством для ее достижения должен стать один из тех, кого Иисус сам избрал для продолжения своего дела. Это будет для него самым тяжелым ударом - узнать, что его предал один из Двенадцати.
Разочарованный бездействием Учителя Иуда был легкой добычей. Внушить ему, что дело проиграно и всех, кто был с бунтовщиком, ожидает неминуемая гибель, было нетрудно, ведь Иисус и сам предсказывал свой скорый конец и не скрывал, что апостолам тоже придется немало пострадать за свои убеждения. Трусость и жадность, загнанные светом, исходящим от Мессии, на самое дно души, вновь овладели Иудой, и он стал послушным рабом своего нового хозяина.
Иисус, чьи чувства были необыкновенно обострены в эти дни, сразу заметил перемену в настроении Иуды и понял, откуда угрожает опасность. Он не пошевелил и пальцем, чтобы помешать предателю, только дал ему понять, что все знает, оставляя Иуде последний шанс спасти свою душу. В оставшиеся дни он был занят установлением обрядов новой Церкви, которую надлежало создать апостолам, делал все, чтобы укрепить их веру и мужество. Только в последний час, когда вооруженный отряд, ведомый предателем, уже шагал по улицам ночного города, чтобы схватить его, он, окончив свои земные дела, удалился под сень Гефсиманского сада для последнего разговора с Отцом. Никогда ни о чем не просивший для себя, он впервые обратился к Отцу с просьбой облегчить его участь. "Пронеси эту чашу мимо меня" - молил он, и это не было малодушием, cын лишь спрашивал Отца, не видит ли Он другого, менее страшного способа исполнить Свою волю, которой Иисус остался верен до конца: "Не чего я хочу, а чего Ты". Ответа он так и не дождался.
продолжение http://www.proza.ru/2010/01/26/1179