6. Сила и слава
Иисус не мог знать, какими опасностями чреват открывшийся ему дар, но тем не менее не спешил им воспользоваться. Считая слово куда более надежным оружием в борьбе за души людей, он решил не открывать свои сверхъестественные способности, насколько это будет возможно. Вернувшись в Галилею, он пошел проповедовать свое учение по городам и селам страны. Лишь в Назарете он пока избегал появляться, справедливо полагая, что среди людей, знающих его с детства, его проповедь вряд ли будет иметь успех. Впрочем, и в других городах и селениях его успехи были достаточно скромны. Люди качали головами, удивляясь неслыханным прежде речам нового пророка и расходились с робкой надеждой на какую-то иную, светлую и радостную жизнь, так непохожую на их повседневное существование. Но дальше смутного ощущения радости дело не шло, слишком уж неожидан был путь к цели, который предлагал Иисус. Гораздо понятнее им были бы призывы к восстанию. Тут светлое будущее подразумевалось бы само собой, стоит только прогнать ненавистных захватчиков и погрязшего в пороках продажного тетрарха. А "не противься злому"? Вот бы враги вняли этому призыву, когда мы возьмемся за оружие!
Иисус понимал, что без помощи сверхъестественных сил понадобятся десятилетия, чтобы посеянное им дало всходы, и был готов к этому. С каждой новой проповедью он оттачивал свою речь, все чаще переходя на язык притчи, понятный любому неграмотному земледельцу или скотоводу. И вскоре это дало первые плоды. Пока их были единицы, тех, кто бросили все и пошли за ним, очарованные тем неземным светлым чувством, которым отозвались их души на его слова. Среди них Иисус сразу отметил молодого рыбака с Генисаретского озера по имени Симон. Человек этот не отличался особо ни умом, ни мужеством, но такая искренняя, детская вера светилась в его глазах, так жадно ловил он каждое слово Учителя, что Иисус понял: вот тот, кто продолжит его дело.
- Нарекаю тебя Петром, - сказал ему Иисус, но прошло еще много времени, прежде чем он открыл ученику значение его нового имени.
Появление учеников сразу повысило авторитет Иисуса. Исходя из простейшего соображения: "Если другие что-то в нем находят, значит что-то и в самом деле есть", люди более склонны верить пророку, если он окружен учениками. Его стали приглашать на свадьбы и праздники, предлагали пищу и ночлег, считая за честь, если он соглашался. Пока он обходился без публичной демонстрации знамений и чудес, но чувствовал, что долго так продолжаться не может. Время от времени попадались ему на пути неизлечимо больные, обреченные на жалкое существование люди, которым мог помочь только он. Не сделать этого было выше его сил, но он не только старался исцелять тайно даже от учеников, но и запрещал исцеленным рассказывать об этом. Не все, однако, можно было утаить, и по стране уже расползались слухи о способностях нового пророка. Приближался час, когда ему придется открыться. Он знал, что число верующих сразу возрастет во много раз, но предвидел и великие трудности, которые придется ему преодолеть, чтобы сохранить свое учение в чистоте.
Иисус не собирался ночевать в Кане Галилейской, но хозяин, у которого он остановился, настойчиво приглашал его на завтрашнюю свадьбу своей единственной дочери. Иисус согласился остаться, когда узнал, что жених приходится дальним родственником его матери и она тоже приглашена. Мария пришла под вечер, и едва сдержала порыв броситься сквозь толпу учеников и слушателей, окруживших Иисуса, и прижать его голову к своей груди. Потом они до глубокой ночи сидели напротив друг друга за одним из длинных столов, расставленных во дворе для завтрашнего пира. Мария, подперев голову рукой, молча слушала рассказ сына обо всем, что случилось с ним с тех пор, как он покинул родной дом. Когда он поведал о своих сомнениях, мать с минуту молчала, потом, справившись с подступающими слезами, твердо взглянула ему в гваза и сказала:
- Ты сам решишь, когда тебе открыться, но с того момента, когда люди узнают, что ты Сын Божий, у тебя больше не будет другой семьи, кроме твоих учеников и всех, кто уверует в тебя. Я буду следовать за тобой издали, не пересекая твоего пути, и если постучусь в твою дверь, не открывай мне.
Чувство страшного одиночества охватило Иисуса от этих слов, но он понимал, что мать права. Его путь отныне - канат, натянутый над бездной, малейшее неверное движение означает гибель, и ничто, даже любовь к матери, не должно отвлекать его мысли и чувства от главного.
Свадебный пир был в самом разгаре, когда Иисус уловил легкое замешательство за столом, где сидели родные и близкие жениха. Там беспокойно шептались, озирались по сторонам; время от времени кто-нибудь вставал из-за стола, выходил за ворота и долго глядел на дорогу. Потом мать, сидевшая за тем же столом, встала и подошла к Иисусу. Шепотом поведала она сыну о крайне неловком положении, в котором оказалась семья жениха. Поверив обещанию заезжего торговца доставить к свадебному столу какое-то необыкновенное вино, они в результате остались и без вина, и без денег. У них не было в Кане близких родственников или знакомых, у которых можно было бы взять в долг, а просить у родителей невесты означало признаться, что их оставили в дураках - дело совершенно немыслимое для этих гордых людей, тем более что семья невесты была более зажиточной и многие из гостей считали, что девушка могла бы сделать лучший выбор.
Иисус заглянул в печальные глаза матери и подивился ее мужеству и самоотверженности: она предлагала ему здесь и сейчас сделать шаг, который навсегда разлучит их в этой жизни. А ему еще так много надо было сказать ей, так хотелось еще раз ощутить материнскую ласку...
- Что мне и тебе, жено? Еще не пришел мой час. - проговорил он с грустной улыбкой, уже зная, что выполнит невысказанную просьбу матери: невыносима была сама мысль о том, что праздник для этих добрых и гостеприимных людей будет безнадежно испорчен. Вздохнув, он медленно кивнул головой, и Мария пошла отдать распоряжение служителям.
Весть о чуде в Кане быстро распространилась по всей Галилее, что привлекло к нему немало новых почитателей. Еще быстрее росло число больных и увечных, надеющихся на чудо исцеления. Иисус по-прежнему старался по возможности избегать огласки, но теперь это стало практически недостижимо: каждую минуту на него были устремлены десятки и сотни глаз, да и его неизменная просьба к исцеленным не говорить никому о свершившемся чуде почти никогда не выполнялась. Ну как мог молчать бывший прокаженный, чье гниющее заживо тело очистилось от страшных язв по мановению руки целителя, или слепой, чья вечная ночь вдруг сложила свои черные крылья, уступив место сиянию дня!
Потери астральной энергии сопровождались упадком физических сил, и к концу дня Иисус чувствовал себя совершенно разбитым. Анатас, ни на минуту не выпускавший его из виду, был вполне удовлетворен ходом событий и решил, что победа у него в кармане. Но, как оказалось, поторопился. Вскоре Иисус заметил, что с каждым днем чудо исцеления отнимает у него все меньше сил. Более того, он правильно угадал причину этого, хотя и не знал практически ничего о силе, которая позволяет ему творить чудеса. Все дело было в вере самих исцеляемых. Первые больные приходили к нему не с верой, а лишь с безумной надеждой на исцеление, в лучшем случае со страстным желанием поверить, которое яснее всех выразил отец больного ребенка, воскликнувший: "Верую, Господи, помоги моему неверию!" Астральная энергия, необходимая для исцеления таких больных, практически полностью исходила от Иисуса. Однако его проповедь с такими на первый взгляж нелепыми и невозможными для исполнения требованиями, и какая-то странная, не принижающая, а, наоборот, возвышающая власть над людьми постепенно завоевывали сердца, а ежедневно совершаемые чудеса уже не казались такими невероятными, как вначале. Теперь больные шли к нему не с робкой надеждой, а со все более твердой верой в исцеление, и эта вера пробуждала спящую в них собственную астральную энергию. Люди исцеляли себя сами, он только освобождал их внутренние силы и направлял их на борьбу с недугом. Иногда не требовалось и этого. Однажды, проходя сквозь толпу, он почувствовал прикосновение сзади, не обычное, физическое, а то прикосновение к чужой душе, которого он добивался всякий раз, когда исцелял больных. Но прежде всегда он прикасался к другим, а сейчас кто-то дотронулся до него.
- Кто прикоснулся ко мне? - резко обернувшись, спросил Иисус. Ему пришлось несколько раз повторить вопрос, прежде чем из толпы, смущаясь, вышла женщина и призналась, что двенадцать лет страдала кровотечением и только что исцелилась, тайно дотронувшись до края одежды Учителя.
- Вера твоя спасла тебя, - сказал ей Иисус, и это было чистой правдой.
Но были примеры и противоположного свойства. Когда он, уже в полной славе пророка, решился наконец посетить родной город, его проповедь не имела никакого успеха. Соотечественники были просто неспособны признать пророком человека, который еще недавно чинил им мебель и строил дома. Они требовали чудес, о которых были немало наслышаны, но удушающая атмосфера неверия парализовала все его усилия, и он едва избежал участи быть побитым камнями как лжепророк. Но и тогда в его словах: "Нет пророка в своем отечестве" звучала не горечь поражения, а печаль об этих знакомых и любимых с детства людях, которым не дано прикоснуться к тайне Царства Небесного.
Увидев, что его расчеты пошли прахом, Анатас, однако, не потерял надежды на окончательную победу. Можно исцелять людей с помощью их собственной астральной энергии, но делать камни хлебами или превращать воду в вино - тут никто тебе не помощник. Неужели Сын Божий равнодушно пройдет мимо голодных, которых так много в этой разоренной войной и поборами стране? Но Иисус не спешил накормить голодающих. С голоду на его глазах никто не умер, и он справедливо полагал, что взяв на себя заботу об их пропитании, окажет им плохую услугу. Правда, он сам учил не заботиться о завтрашнем дне, но необходимым условием этого ставил постоянную заботу о пище духовной, а на это были способны лишь избранные. Для остальных же освобождение от забот о хлебе насущном обернулось бы гибельным соблазном. Понимая это, Иисус без крайней необходимости никогда не пользовался сверхъестестванными силами для добывания пищи. Только дважды он нарушил это правило, и не по своей воле. Это было, когда он находился в зените славы, и народ стекался к нему со всей Галилеи. Астральная энергия его только возрастала от проповеди добра и всех добрых дел, совершаемых им, но физически он доходил иногда до полного истощения. Чтобы восстановить силы, он один или с ближайшими учениками уходил в какое-нибудь пустынное место, где проводил время в молитве, после чего снова возвращался к народу. Но иногда его находили раньше, и тогда постепенно увеличивающаяся толпа молча окружала его, терпеливо ожидая, когда он закончит молитву. И снова он проповедовал, исцелял, отпускал грехи. Так получалось, что огромные массы народа оказывались вдали от населенных мест, и не всегда у них хватало предусмотрительности взять с собой достаточный запас пищи.
Ситуация становилась критической, когда собиралось до нескольких тысяч человек. Посылать кого-либо за хлебом не стоило и пытаться: крупные излишки продовольствия были в Галилее большой редкостью. Но и тогда Иисус старался сделать чудо по возможности незаметнее: он не превращал в хлебы камни, в изобилии валявшиеся вокруг, а собирал все, что оставалось и отправлял учеников раздавать еду, умножая количество хлебов и рыб в процессе раздачи. Ученики, конечно, все видели и понимали. Они же дважды стали свидетелями укрощения бури на Генисаретском озере, угрожавшей их жизни. Во второй раз Иисуса не было с апостолами, когда буря настигла их посреди озера, и он пошел к ним сквозь ревущую мглу прямо по гребням волн. Хоть и велика была вера апостолов в своего Учителя, они, увидав приближающуюся к ним по воде белую фигуру, испугались его еще больше, чем бури, и едва не опрокинули лодку. Когда же они поняли, что не призрак Иисуса, а он сам, живой и во плоти, приближается к ним, Петр вдруг вскочил с криком:
- Господи, если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде!
Иисус мог бы превратить воду под его ногами в твердь, но, верный принципу не творить чудеса без необходимости, хотел запретить ему. И только увидев глаза апостола, исполненные непоколебимой веры, он переменил решение. Прикинув расстояние и убедившись, что успеет помочь Петру в случае неудачи, Иисус простер руку навстречу:
- Иди!
И апостол пошел! Перешагнув через борт, он успел сделать два шага по зыбкой поверхности, прежде чем представил себе холодную пучину, в которую неминуемо должен провалиться. Животный страх овладел им и разрушил веру. В то же мгновение ноги потеряли опору и Петр с криком: "Господи, спаси меня!" с головой погрузился в воду. Вынырнув, он судорожно схватился за протянутую руку Иисуса.
- Что же ты усомнился, маловерный? - с укором сказал Иисус, втаскивая его в лодку.
До этого случая Иисус думал, что самоисцеление - это все, чего может достигнуть обычный человек одной только верой. Теперь он убедился, что способность творить чудеса дана многим, может быть, даже всем без исключения. Только недостаток веры не позволяет людям проявить свои скрытые способности. Если бы ученики поверили в Господа так же, как он сам, они могли бы сделать не меньше его. Но не смогут. Не потому, что не верят в существование Бога, в Его всемогущество, нет, но поверить, что Бог снизойдет к ним, простым смертным, и сделает чудо по их слову - это для них, пожалуй, слишком. А вот в помощь Сына Божьего, который уже много дней делит с ними хлеб и кров, они поверят. Ведь поверил же, пусть на краткий миг, Петр, и шел к нему по воде!
И он стал посылать апостолов в другие города и селения, чтобы они сами проповедовали его учение и исцеляли страждущих его именем. Предвидя тот день, когда они останутся одни, он заранее готовил из них продолжателей своего дела. "И более моего будете делать" - отвечал он сомневающимся. И они возвращались, окрыленные первыми успехами, хотя на самом деле им было еще далеко до могущества самого Иисуса, которое росло с каждым днем. Он исцелял любые болезни, если только неверие самих исцеляемых не препятствовало этому, и даже смог воскресить из мертвых двенадцатилетнюю девочку, хотя для этого пришлось удалить из помещения всех, в том числе родителей девочки и ближайших учеников, которые своим неверием в чудо невольно мешали ему. Он мог бы разрушать самые крепкие стены и повергать в прах легионы врагов, если бы захотел; когда однажды в Иерусалиме он в ответ на требование дать какое-либо знамение сказал: "Разрушьте Храм сей, и я воздвигну его в три дня", даже ученики не смогли поверить ему и впоследствии восприняли эти слова как предсказание грядущих событий. Но он имел в виду именно то, что сказал, и совпадение было чисто случайным.
Многотысячные толпы, которые ходили теперь за Иисусом, чувствовали в нем эту великую силу, и все чаще и громче оттуда звучали выкрики:"Веди нас, Сын Давидов!". Все, не исключая апостолов, жаждали провозгласить его царем Иудейским, поднять восстание и изгнать язычников со Священной Земли. Иисус оказался перед трудным выбором: угнетенный, страдающий народ просил его о помощи, которую он был в силах оказать, но какой ценой! Долгими бессонными ночами обдумывал он самые разные варианты и неизменно приходил к неутешительному выводу. В лучшем случае ему удалось бы победить чужеземцев и сплотить вокруг себя весь Израиль. Он стал бы мудрым и справедливым царем, делающим все для блага своих подданных. Но долго ли продлилась бы его власть? Чаша с ядом из рук изменника, кинжал наемного убийцы или камень фанатика, подстрекаемого лживыми наветами, ждут властителя, который не пожелает сам воспользоваться богатым арсеналом сил зла. Тут его могущество бессильно. Плодами его победы воспользуются самые коварные и жестокие, а учение, с которым он пришел в этот мир, забудется, как сладкий утренний сон... Даже если удастся продержаться достаточно долго, борьба за власть потребует всех сил и всего отпущенного ему времени. Нет, он призван не облегчить земную жизнь людей, а сделать лучше их самих, открыть им врата в Царство Небесное. Власть тут ему не поможет, она будет лишь помехой на пути к цели.
Увидев, что Сын Божий не поддается соблазну власти и упорно игнорирует все попытки провозгласить его царем, Анатас понял, что настало время действовать жестко и решительно. До сих пор он лишь искал слабые места в твердыне духа, которую ему надлежало покорить, в надежде, что она сама падет к его ногам, теперь же стало очевидно, что эти стены можно взять только приступом. План был давно продуман до мельчайших подробностей, и Анатас сам не видел для Иисуса выхода из западни, в которую его неминуемо приведет неумолимая цепь причин и следствий.
продолжение http://www.proza.ru/2010/01/25/1031