У банкомата

               
     За окнами прыгающего по заводским ухабам старенького УАЗика мелькала глубокая зимняя ночь, серые постройки и слякоть. Вылезать из автомобиля не хотелось. К тому же мой воспаленный мозг готов был разорваться от боли и напряжения, требовал хотя бы небольшого сна.
- Валентин, когда же зима придёт? – вопрошал бритоголовый, ушастый водитель Талгат, по кличке «штабс-капитан». - Месяц остался до нового года.
- А никогда, - глубоко зевая, отвечал я, - будет вечная осень с воронами.
- Говорят, что завод наш покупают американцы.
- Ой, скорей бы. Может, бабосов прибавят.
- Даже не думай. Из каких таких соображений прибавят? Сам подумай, ну чего тут охранять-то? Всё уже давно вывезли и вынесли.
- Не всё, бабай, не всё…А оборудование, оно же уникальное? Оно еще не покрылось ржавчиной.
     Вот уже седьмой месяц я тяну лямку в заводской охране, дежурю сутки через трое. Приношу домой гроши, от которых стонет безнадежно моя Олесенька. А ей волноваться сейчас никак нельзя, вот – вот должна родить, даже известно кого -  девочку. Этого и сам я очень жду…
      У проходной УАЗик тормознул, я должен поменять на два часа Николу Кривобокова, а его повезут в резерв – кемарить.
- Валюха, на выход! Станция последняя – дикий капитализм! – рявкает Талгат и я вываливаюсь из машины. Потом дергаю на себя скрипучую дверь проходной.
- Чего так долго-то? – визжит Никола недовольно, закручивая седые усы и потягиваясь.
- Вздремнул?
- Вздремнешь тут…Камеры замучили, всю душу вынули, пищат каждую секунду – то на кошек, то на собак с воронами реагируют, - рычит постовой Кривобоков, гигант с огромными кулаками, при этом по обыкновению он машет руками невпопад, будто не знает, куда их деть. -  Буратино еще дергает каждые пять минут: выскочи, посмотри освещение! Не дымит ли трубопровод? Да по мне, совсем бы всё погасло и задымилось. Сдал ли ключи стоматолог? Проснулся, чопы - новый год, да он полдня как сдал зубодер наш.
      Я листаю машинально книгу передачи дежурства. Так и есть: Никола опять позабыл расписаться.
- Подпись, Ник! – шиплю на него.
    Гуливер ставит грубый крест и уходя бросает:
- Имей в виду, Серега Шпак завтра утречком проставляется за новоселье. Литров пять «косоворотки» приволок. Явка строго обязательна.
    «Гульнуть что ли с горя?», -  подумал я. Выпивали мы обычно у Николы в гараже, который находился рядом с заводом. Дилемма: пить или не пить?..С другой стороны, слово дал Олесеньке.
   Я валился с ног, хотелось спать. Но прежде я накрыл общественным, брезентовым плащом яркий видеомонитор. Мешал также светящийся экран банкомата. А «постель» - топчан из доски и двух стульев, была уже наготове – Кривобоков постарался.
- Второй пост. Рубашкин принял! – отчеканил я по красному телефону.
- Хорошо, Рубашкин. А дверь закрыта к банкомату? – аукнулся на другом конце провода «Буратино» - наш начальник караула.
 - Так точно, Гаврила Семенович.
- А фонарь над крыльцом светится?
- Горит.
    Про дверь я ему соврал, она была открыта, поскольку на втором этаже – замечательный, чистый туалет и диванчики. Вот только сейчас на них не поспишь – задрогнешь от холода.
     Наконец я растягиваюсь в блаженстве на лавке и тут же попадаю в сновидение, где некто седой и носастый лупит меня почем зря резиновой дубинкой, приговаривая: «Будешь знать как Родину любить». Резкий звон всё обрывает напрочь. Я хватаю трубку:
- Второй пост. Рубашкин.
- Рубашкин, где твой доклад о несении службы? Я лишу тебя премии за ноябрь!
- Второй пост, без происшествий.
- Объяснительную утром мне на стол!
- Напишу, напишу…
- Раздолбай.
     Про себя подумал: «Дулю с маслом ты получишь, а не объяснительную, деревянный человечек. Нашел дурака тоже мне. Только сон перебил». Ворочался я потом ворочался с боку на бок, пока не услышал резкие стуки в дверь, выходящую на улицу. На будильнике пять утра, рабочая смена пойдет через час. Да и можно не реагировать на стук. Но черт дернул меня все-таки подойти, ведь наблюдательной камеры именно у входа нет.
- Кто вы? – кричу.
- Водитель.
- А фамилия?
- Ширягин. Зам директора вожу я. Открывай.
- Чего так рано?
- Мы в Казань выезжаем с шефом.
- И в заявке на субботу тебя нет.
- Какая еще заявка? Не тяни рязину.
    Всё во мне клокочет против, но руки почему-то сами тянутся к засову. Секунда и сильнейший удар валит меня на бетонный пол…В себя прихожу я на больничной койке в коридоре. Пахнет кислыми щами и валерьянкой. Мимо проносятся белые халаты. Голову ломит со всех сторон.
- Это же лучший контролер завода. Он на доске почета у нас висит, - услышал я до боли знакомый голос. – А вы его как последнюю шваль в коридор засунули.
     Ему отвечал испитый баритон:
- Уважаемый, нет мест, поймите, скажите спасибо, что мы его вообще приняли.
- Я буду жаловаться главврачу. Где главврач?
- На здоровье, он в командировке.
- Черт знает что!
      Это мой начальник караула Гаврила Семенович собачится с длинным как жердь бородатым эскулапом.
- Валя! Рубашкин! Живой? – треплет он меня за плечо
- Кажется, да, - притворно лепечу я в ответ.
- Ну молодец, герой ты наш.
- И объяснительную не надо писать?
- Да что ты, милый, какую еще объяснительную…
      Оказалось, на меня прошлой ночью напали трое отпетых мошенников, их главной целью был банкомат. Но не рассчитали бедолаги: по чистой случайности мимо завода в это же самое время проезжал автобус с милиционерами, сигнал поступил прямо к ним.
- Ну и с дочкой я тебя поздравляю, Валенька!
- Как это?
- А вот так это, Олеся твоя родила девочку три восемьсот, богатыршу. Мы тебе собрали с мужиками вот…
- Спасибо, Гаврила Семенович.
    Нет, я последний охламон, оболтус, самое неблагодарное создание на свете. Сколько раз я игнорировал, подводил этого простодушного, пожилого человека. Он давно ушел, а слезы покаяния и радости текли по моим щекам и текли…