Как я выступал на сцене
Наш начальник курса в нашей Горьковской высшей школе МВД СССР любил петь, и поскольку был прямым командиром 150 слушателей, считал, что они тоже любят поголосить.
Как-то после занятий весь наш курс согнали в актовый зал на прослушивание. Меня и еще человек пятнадцать выгнали, как бесперспективных, а остальные составили из себя хор. Наиболее горластые стали солистами.
Но я рано радовался. Приближался День Милиции, и для участия в концерте для сотрудников Горьковского УВД потребовались актеры, желательно бесплатные, бессловесные и послушные. Меня и еще троих парней, не успевших вовремя спрятаться, занарядили для праздничной постановки.
Нервный режиссер, очень вежливый и дерганый, носился по дворцу культуры (забыл название, около Московского вокзала), и постоянно решал творческие вопросы. На нас он обратил внимание только, когда мы приехали уже на вторую репетицию и залегли в креслах покемарить.
- Курсанты, здесь должны быть курсанты! – вопил он, бегая по сцене.
Мы надменно молчали, поскольку официально прозывались слушателями. Но вскоре нас обнаружили и поволокли на сцену. Режиссер махал листочками и объяснял нам, что мы должны были делать.
Роль проста и испортить ее невозможно. Ну так показалось нам. Нас разделили на пары.
- Вы олицетворяете революционных рабочих, - вещал режиссер. – Все очень просто. Вы наденете солдатские шинели, ботинки с обмотками, кепки или папахи. В руках у вас будут винтовки-трехлинейки. Смотрите сюда. – Он отскочил на край сцены. – Одна пара выходит справа, другая слева. Вот идет представление. Гаснет свет. И в это время вы выходите с обеих сторон, зажигаются прожектора, и вы молча стоите во время выступления. Снова гаснет свет, вы уходите. Потом еще раз также, и все, ваша роль исполнена. Поняли? Репетируем, прогон, начали!
Все шло блестяще. Гас свет, включался, и мы с чугунными рожами, сгорбившись от тяжести винтовок (которых пока не было), смотрели в зал, потом уходили за кулисы. Нормально так-то.
Генеральная репетиция прошла удачно. Наступило 10 ноября 1987 года. Все было готово к концерту. Но. Ни кепок, ни шинелей, ни винтовок для нас не нашлось. На всех четверых одели какие-то отвратительные телогрейки, сапоги у нас были свои. А винтовку сказали ощутить. Брезгливо надевая театральные обноски, мы предложили выйти в своих форменных пальто, но режиссер отмел эту идею, пояснив, что в 1918 году отряды Красной Гвардии не носили погон с золотыми буквами «К».
Стоим, ждем. Концерт идет. Режиссер с нашей парочкой рядом. Гаснет свет, мы засобирались на сцену. Но режиссер затормозил. Оказывается, рано, неверно свет погасили. Но парни за другой кулисой этого не знали! Загорелись прожектора. На противоположной стороне сцены появились две сгорбленные фигуры в бомжовых телогрейках и ярко начищенных сапогах. Руки согнуты в локтях. Ощущение, что они собрались ловить что-то падающее сверху. Лица сурово смотрят в зал.
Режиссер заохал, и бросился за декорациями к ним. Он, видимо, хотел сохранить синхронность выхода, и попросить парней не уходить, когда в очередной раз погасят свет. Но не успел. Лампочки погасли. Мы, оставшиеся вдвоем, хмыкнули, и вышли на сцену. Свет загорелся. Напарников не было. Они ушли. Режиссер, видимо, махнул рукой, и весь концерт, то справа, то слева на сцене появлялись суровые мужики с растопыренными ладонями, молча глядевшие в зал.
Интересно, что зрители восприняли это как должное. Замполит курса, сидевший в зале во время выступления, поинтересовался только одним, почему мы выходили без форменных фуражек.
- Они на белогвардейские похожи потому что, - ответили мы.
- М-мда, - замялся замполит и перевел разговор на другую тему.
Нам объявили благодарность перед строем.
Вот так я был актером 23 года назад.